Финеас Финн

Как всякая женщина, миссис Банс питала инстинктивную склонность к видным мужчинам – и весьма привязалась к Финеасу Финну, потому что он был хорош собой. Теперь, когда он стал депутатом парламента, она им очень гордилась. Она слышала от мужа (который говорил об этом с большим негодованием), что в парламенте заседают сыновья герцогов и графов, и ей нравилось думать, что пригожий юноша, с которым она перекидывалась словом почти каждый день, пребывает в обществе молодых аристократов. Даже когда Финеас и правда доставил ей неприятности, задолжав тридцать или сорок фунтов, она так и не смогла рассердиться на него всерьез: ведь он был красив и ужинал с лордами. К тому же в итоге весь долг был выплачен разом, а значит, права оказалась она, а вовсе не муж, который желал быть куда суровее с их аристократичным должником.

– Уж не знаю, надо ли за него держаться, – сказал Банс, обсуждая с женой возможный отъезд жильца.

– Сдается мне, Джейкоб, ты совсем не ценишь общество уважаемых людей, – возразила та.

– По мне, уважаемые люди – это те, кто зарабатывает себе на хлеб. А мистеру Финну, насколько я могу судить, до этого еще очень далеко.

Финеас зашел к себе на квартиру, прежде чем отправиться в клуб, и подтвердил миссис Банс, что его решение относительно комнат в ее доме вполне твердо.

– Если вы согласны, то я, полагаю, останусь здесь на всю первую сессию.

– Конечно, для нас это честь, мистер Финн. Хоть, быть может, для члена парламента наш дом и не подходит…

– Прекрасно подходит.

– Очень любезно с вашей стороны, мистер Финн, и мы уж постараемся, чтобы вам здесь было хорошо. Осмелюсь сказать, мы люди добропорядочные, хоть мой Банс и бывает грубоват…

– Только не со мной, миссис Банс.

– Но это правда, он грубоват… да и не семи пядей во лбу. Подумать только, ни за что, просто так отдавать по шиллингу в неделю этому проклятому Союзу! И все же душа у него добрая, вот что я вам скажу: никогда я не видела человека, который столько работал бы ради жены и детей. Но как начнет болтать о политике…

– Мне нравится, когда мужчины говорят о политике, миссис Банс.

– Для джентльмена в парламенте оно, может, и хорошо, но не сойти мне с этого места, если я могу уразуметь, какая польза от этого переписчику. Он когда заводит свою песню о том, что трудовому человеку никакой жизни нет, я всегда его спрашиваю: неужто не получил в прошлую субботу жалованье, как полагается? Ей-богу, мистер Финн, скажу вам как на духу: когда простой работник начинает рассуждать о политике да вступает в профессиональный союз, жене с ним разговаривать – все равно что с верстовым столбом.

Простившись с хозяйкой, Финеас отправился в Реформ-клуб, чтобы присоединиться к тамошнему оживлению. Разбившись по небольшим компаниям, все на разные лады высказывали пророчества, что случится дальше. Лорд де Террьер, несомненно, уходит. Но придет ли ему на смену мистер Майлдмэй? Глава вигов завтра утром поедет в Виндзорский замок на аудиенцию к королеве – это было очевидно, но считалось весьма вероятным, что он, сославшись на возраст, откажется браться за формирование нового правительства.

– И что тогда? – спросил Финеас своего друга Фицгиббона.

– Тогда на выбор будет целых три кандидатуры. Герцог Сент-Банги – самый некомпетентный человек в Англии, Монк – самый неподходящий и Грешем – самый непопулярный. Не могу представить худшего премьер-министра, чем любой из этих троих, но других в стране нет.

– И кого из них назовет Майлдмэй?

– Всех троих – одного за другим, чтобы всем стало ясно, как плохи наши дела, – так описал грядущий кризис мистер Фицгиббон, из чего можно понять, что он был не чужд поэтическим преувеличениям.

Глава 8

Новости о мистере Майлдмэе и сэре Эверарде

Финеас отправился с Пэлл-Мэлл на Портман-сквер вместе с Лоренсом Фицгиббоном – оба обещали зайти к леди Лоре. На площади Сент-Джеймс, однако, Фицгиббон свернул в Брукс-клуб, и наш герой сел в кэб в одиночестве. «Вам тоже хорошо бы получить членство», – обронил его приятель на прощание, и Финеас сразу почувствовал, как без этого смехотворны его успехи. Конечно, дебаты о политике в Реформ-клубе – неплохое начало, они принесли ему мандат в Лофшейне. Но теперь первый шаг позади и, чтобы двигаться дальше, требуется нечто большее. В Реформ-клубе – говорил он себе – не решалось никаких важных политических вопросов. Клуб не влиял на распределение мест в правительстве или формирование кабинета. Да, в Реформ-клубе можно было подсчитать голоса, но после того, как они подсчитаны, и подсчитаны успешно, именно в Брукс-клубе, как полагал Финеас, раньше всех узнают, к чему этот успех привел. Итак, он должен туда попасть – если только это будет возможно. Фицгиббон был не совсем в том положении, чтобы предлагать его кандидатуру. Возможно, сделать это согласился бы граф Брентфорд.

Леди Лора была дома, а с ней – мистер Кеннеди. Финеас намеревался войти в гостиную как триумфатор: он пришел, чтобы отпраздновать успех их славной партии и вместе с хозяйкой вознести благодарственные гимны, но при виде другого гостя фанфары в его сознании мгновенно смолкли. Почти не раскрывая рта, Финеас подал руку леди Лоре, а затем мистеру Кеннеди, который решил в этот раз оказать ему эту любезность.

– Надеюсь, вы удовлетворены, мистер Финн, – смеясь, сказала леди Лора.

– О да.

– И это все? Я полагала, вы будете на седьмом небе от счастья.

– Бутылка содовой, хотя и бурлит при открытии, через какое-то время выдыхается, леди Лора.

– И вы уже выдохлись?

– Да, во всяком случае, пузырьки уже улеглись. Девятнадцать – это весьма неплохо, но почему мы не получили двадцати одного?

– Мистер Кеннеди как раз говорил, что мы не упустили ни единого голоса. Он только что из Брукс-клуба – там полагают именно так.

Значит, мистер Кеннеди тоже там состоит! В Реформ-клубе определенно думали, что перевес голосов можно было увеличить до двадцати одного, но, как начал догадываться Финеас, в Реформ-клубе ничего толком не знали. Чтобы действительно понимать соотношение политических сил на сегодняшний день, нужно было идти в Брукс-клуб.

– Мистер Кеннеди, должно быть, прав, – сказал он. – В Брукс-клуб я не вхож. Но я говорил не всерьез, леди Лора. Полагаю, дни лорда де Террьера определенно сочтены – вот и все, что нам известно.

– Вероятно, он подал в отставку, – сказал мистер Кеннеди.

– Это то же самое, – бросил Финеас.

– Не совсем, – возразила леди Лора. – Если мистер Майлдмэй откажется, лорд де Террьер по просьбе королевы сможет предпринять еще одну попытку.

– С перевесом в девятнадцать голосов против него! – воскликнул Финеас. – Но ведь мистер Майлдмэй не единственный человек в стране. Есть герцог Сент-Банги, есть мистер Грешем, есть мистер Монк.

Он крепко запомнил все, что слышал в Реформ-клубе.

– Герцог едва ли на такое отважится, – заметил мистер Кеннеди.

– Риск – благородное дело, – сказал Финеас. – Говорят, будто герцог некомпетентен, но разве премьер-министр должен быть гением? Он заседал в обеих палатах не без успеха, он честен и популярен. А я вполне согласен, что в наше время премьер-министру достаточно умеренной честности и неумеренной популярности.

– Значит, вы за герцога? – с улыбкой спросила леди Лора.

– Безусловно – если мистер Майлдмэй нас покинет. Вы со мной не согласны?

– Я не могу сделать выбор так легко, как вы. Я склонна думать, что мистер Майлдмэй все-таки сформирует правительство, а пока существует такая вероятность, о преемнике можно не гадать.

Мистер Кеннеди, на чье присутствие так досадовал Финеас, откланялся, и наш герой остался наедине с леди Лорой.

– Дела идут прекрасно, не правда ли? – начал он, едва помеха была устранена и ему открылось поле для маневра. Увы, будучи еще весьма юн, он не понимал, как следует завоевывать сердце такой женщины, как леди Лора Стэндиш. Он слишком ясно показывал, что наслаждается разговором с ней лишь тогда, когда они остаются наедине. Это могло показаться лестным, будь она уже влюблена в него, но едва ли годилось, чтобы пробудить в ней ответное чувство.

– Мистер Финн, – произнесла она с улыбкой, – вы были нелюбезны с моим другом мистером Кеннеди, хотя, уверена, сами того не желали.

– Кто? Я? Неужто? Заверяю вас, я не имел такого намерения.

– Считай я, что вы его имели, я бы, разумеется, ничего не говорила. Но я позволю себе эту вольность – ибо с моей стороны это вольность…

– Нет-нет!

– Потому что я тревожусь, как бы вы не сделали того, что помешает вашему возвышению.

– Вы слишком добры ко мне, как всегда.

– Я знаю, что вы умны, а ваши побуждения делают вам честь, но я также вижу, что вы несколько несдержанны. Рассердитесь ли вы, если я возьмусь быть вашим ментором? [6]

– Сердиться на вас я не могу, хотя в ваших силах сделать меня очень несчастным.

– Этого я бы не желала. Ментор, как вы знаете, должен быть почтенного возраста, а я бесконечно старше вас.

– Никогда бы не подумал – скорее наоборот. Да нет же, я уверен, что наоборот! – возразил Финеас.

– Я говорю не о годах. Для мужчин и женщин время течет по-разному. Мужчина, например, еще молод в сорок лет, чего нельзя сказать о женщине.

Финеас, вспомнив, что мысленно определил возраст мистера Кеннеди как сорок, нахмурился и принялся раздраженно прохаживаться по комнате.

– И потому, – продолжила леди Лора, – сейчас я говорю с вами так, словно я ваша бабушка.

– Вы можете быть даже прабабушкой, если пожелаете, только, молю, не отказывайте мне в вашей откровенности.

– Тогда вот что: вам следует быть сдержаннее и любезнее – даже с теми, кто вам не по душе. Взять хоть мистера Кеннеди: он может быть вам весьма полезен.

– Но я не хочу, чтобы он был мне полезен!

– Именно это я и называю несдержанностью – или молодостью, мальчишеством, если хотите. Отчего бы мистеру Кеннеди и не оказаться вам полезным? Вы же не собираетесь покорять мир в одиночку?

– Нет. Но мне кажется недостойным искать пользы в знакомствах – в особенности с теми, к кому я чувствую неприязнь.

– И почему же вы чувствуете к нему неприязнь?

– Полагаю, он для меня что-то вроде Сабидия у Марциала [7].

– Он неразговорчив, вот и все, а вы любите людей словоохотливых. Но это лишь причина не сближаться чрезмерно, а совсем не повод для неприязни.

Финеас помедлил: стоило ли задавать вопрос, ответ на который может ему не понравиться?

– А вам мистер Кеннеди по душе? – решился он в конце концов.

Леди Лора тоже замешкалась с ответом, но лишь на секунду:

– Да, полагаю, можно сказать и так.

– И не более?

– Заверяю вас, что не более, хотя, на мой взгляд, и это отнюдь не малость.

– Хотелось бы мне знать, что бы вы ответили, если бы вам задали тот же вопрос обо мне, – проговорил Финеас, отвернувшись и глядя в окно.

– То же самое. Но я бы стала отвечать лишь тому, кто имел бы право спросить. А таких в целом свете, быть может, один или два человека.

– И мне, конечно, не следовало спрашивать о мистере Кеннеди, – сказал Финеас, продолжая глядеть на площадь за окном.

– Этого я не говорила.

– Но я вижу, что вы так думаете.

– Ничего подобного. Я не виню вас за вопрос и была готова ответить. Мистер Кеннеди располагает большими средствами.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Подождите же, пылкий ирландский мальчишка, выслушайте меня.

Такое обращение Финеасу понравилось, и он, подойдя к леди Лоре поближе, уселся так, чтобы видеть ее лицо. В этот момент, с улыбкой на губах, он был очень красив.

– Да, он располагает большими средствами. А поскольку деньги – это власть, он чрезвычайно полезен – в политическом отношении – партии, к которой принадлежит.

– Ах, в политическом!

– Неужто вы хотите сказать, будто политика вас не интересует? Ваш долг – и ради себя, и ради общего дела – быть учтивым с такими людьми, с теми, кто думает, как вы, сидит с вами по одну сторону в парламенте, ходит по одним коридорам и ужинает в одном клубе. Лелеять личные антипатии – удел анахоретов, тех, кто никогда не занимался и не думает заниматься общественной деятельностью. А я-то как раз говорила мистеру Кеннеди, что составила о вас самое хорошее мнение – как о добром либерале, я имею в виду.

– А я все испортил.

– Да, испортили. Разрушили здание, которое я возводила, и теперь мне придется начинать заново.

– Не трудитесь, леди Лора.

– Как раз наоборот. Да, труда потребуется много, действительно много, но я добьюсь своего. Я хочу, что вы были накоротке с мистером Кеннеди, стреляли его дичь, охотились на его оленей и удерживали его на нашей стороне. Будучи его другом, я готова признать, что без подобного влияния он вновь может отколоться от партии.

– Ах, вот как. Понимаю.

– Боюсь, не понимаете совсем, но мой долг – постараться постепенно вам втолковать. Если вы хотите быть моим учеником в политике, вы, во всяком случае, должны быть послушны. В следующий раз, когда встретите мистера Кеннеди, спросите его мнение, а не спешите высказать свое. Он в парламенте уже двенадцать лет и был куда старше вас, когда впервые занял там место.

В этот момент боковая дверь открылась, и в комнату вошел уже знакомый Финеасу господин с рыжими волосами и бородой. Он поколебался мгновение, будто собирался вновь ретироваться, но затем начал перебирать книги и безделушки на столе в другом конце комнаты, будто что-то искал. Его, однако, окликнула леди Лора:

– Освальд, я хочу познакомить тебя с мистером Финном. Мистер Финн, полагаю, вы еще не встречались с моим братом, лордом Чилтерном.

Оба молодых человека, пробормотав что-то, поклонились.

– Не уходи, Освальд. Ты ведь никуда не торопишься. Мистер Финн пришел рассказать нам, кто может стать новым премьер-министром, и был настолько неучтив, что не назвал папаˊ.

– У отца нет никаких шансов, – возразил ее брат.

– Разумеется, – согласилась леди Лора. – Но, надеюсь, мне позволено об этом шутить.

– Полагаю, что он, во всяком случае, войдет в состав кабинета, – заметил Финеас.

– Я ничего не смыслю в политике, – сказал лорд Чилтерн, на что его сестра вздохнула:

– И очень жаль.

– Никогда в ней не разбирался и не буду, как бы ты того ни хотела. По мне, так политика – самое низменное ремесло, и к тому же самое бесчестное, в этом я уверен. Говорят, на скачках полно жуликов – не без этого, но как насчет палаты общин? Не знаю, депутат ли вы, мистер Финн.

– Да, но это не имеет значения.

– Тогда прошу простить меня. Конечно, и там есть честные люди, а вы, без сомнения, один из них.

– Он «сносной нравственности» [8] – пока, – сказала леди Лора.

– Я говорил о тех, кто идет в парламент, чтобы приискать себе место на государственной службе, – пояснил лорд Чилтерн.

– Именно это я и делаю, – ответил Финеас. – Почему не служить Короне? Жалованье достается чиновникам тяжелым трудом.

– Не верю, что большинство из них вообще работает. Впрочем, извините, я не имел в виду вас.

– Мистер Финн политик до мозга костей, так что никогда тебя не простит, – сказала леди Лора.

– Прощу, – заверил тот, – и даже рано или поздно обращу в свою веру. Если лорд Чилтерн действительно пойдет в парламент, леди Лора, он, полагаю, будет на нашей стороне?

– Я никогда не пойду в парламент, как вы выражаетесь, – возразил лорд Чилтерн. – Но скажу вам вот что: буду очень рад, если вы завтра отужинаете со мной в «Морони». Там отлично кормят, и у них лучшее «Шато д’Икем» в Лондоне.

– Соглашайтесь, – шепнула леди Лора. – Вы меня обяжете.

В означенный день Финеас был приглашен на ужин к одному из вице-канцлеров Канцлерского суда – светилу юриспруденции, с которым познакомился через мистера Лоу. Визит должен был стать первым, и Финеас почитал его за великую честь. Миссис Фримантл отправила ему приглашение почти две недели назад; похоже, прием готовился роскошный. Туда мог явиться и лорд-канцлер, который вскоре собирался оставить пост. Финеас считал своим долгом никогда не упускать подобных шансов. Ужин у мистера Фримантла на Итон-плейс, каким бы скучным и утомительным он ни оказался, представлялся ему стократ более привлекательным времяпрепровождением, чем вечер в отеле «Морони» в компании лорда Чилтерна и его приятелей. Каковы бы ни были недостатки нашего героя, он не был склонен к тому, что принято называть легкомыслием, то есть к погоне за мирскими удовольствиями. Он не дал бы и фартинга за пресловутое «Шато д’Икем» или изысканные яства, которые ждали его в «Морони» – знаменитом заведении на улице Сент-Джеймс, и по доброй воле не променял бы на них возможность познакомиться с таким человеком, как лорд Моулс. Он подозревал, что друзья лорда Чилтерна окажутся людьми того сорта, каких он предпочитал избегать. Но просьба леди Лоры перевесила все. Она просила его о любезности, и он уступил – и сделал бы то же, ожидай его к ужину хоть новый премьер-министр. Финеас не успел ответить мгновенно, словно бы совсем не колебался, но после короткой паузы сказал, что будет счастлив отужинать с лордом Чилтерном.

– Отлично, тогда ровно в половине восьмого. И заверяю вас, других членов парламента там не будет.

Тут дворецкий доложил о новых посетителях, и лорд Чилтерн поспешил покинуть комнату. Вошли миссис Бонтин и Лоренс Фицгиббон, потом мистер Бонтин, а за ними мистер Ратлер, парламентский организатор, который очень торопился и не провел в гостиной и минуты; затем явились Баррингтон Эрл и молодой лорд Джеймс Фиц-Говард, младший сын герцога Сент-Банги. Через каких-нибудь полчаса в гостиной леди Лоры собрался весь цвет либеральной партии. Все были в необычайном оживлении от двух громких новостей: мистер Майлдмэй не будет премьер-министром, а сэр Эверард Пауэлл… умер. О мистере Майлдмэе, разумеется, ничего нельзя было сказать с уверенностью. Аудиенция у королевы в Виндзорском замке должна была состояться на следующий день в одиннадцать утра, и едва ли мистер Майлдмэй рассказывал о своих планах кому-либо прежде, чем ее величеству. Было, однако, доподлинно известно, что он просил герцога – так лорд Джеймс называл отца – поехать с ним в Виндзор, чтобы тот был наготове, если понадобится. «Мне сказали об этом дома», – заявил молодой аристократ, только что услышавший новость от сестры, которая, в свою очередь, узнала ее от герцогини. Лорд Джеймс наслаждался вниманием, которое привлек к нему предстоящий визит его отца во дворец. Обстоятельства, таким образом, наводили на мысль, что мистер Майлдмэй отклонит пост, который будет ему предложен. Тем не менее это были лишь догадки – в то время как смерть сэра Эверарда была неоспоримым фактом. Подагра перекинулась в желудок, и все было кончено.

– Да, дьявол меня побери, мертвее некуда, – заявил мистер Ратлер, когда его не могла услышать ни одна из присутствующих дам, и при этом потер руки с видом необыкновенно воодушевленным.

Он и правда был воодушевлен – не оттого, что его старый друг сэр Эверард умер, но от общей суматохи, вызванной трагедией.

– Он напоследок совершил такой добрый поступок, что, верно, отправился прямиком в рай, – сказал Лоренс Фицгиббон.

– Надеюсь, обойдется без коронерского расследования, Ратлер, а то уж и не знаю, как вы отвертитесь, – заметил мистер Бонтин.

– Не вижу поводов для беспокойства, – ответил мистер Ратлер. – Если человек гибнет в бою, командуя полком, все принимают это как нечто естественное. А между тем ни один полковник не совершил подвига, столь же полезного для страны, как голос сэра Эверарда.

Тем не менее предположу, что мистер Ратлер был несколько встревожен возможной шумихой в прессе, если коронерское расследование все-таки начнется.

Леди Лора тем временем отвела Финеаса в сторонку.

– Я так вам признательна, поверьте мне! – сказала она.

– Какие пустяки!

– Пустяки или нет, а я благодарна. Не могу вам объяснить всего сейчас, но мне очень хотелось бы, чтобы вы поближе сошлись с моим братом. Вы можете оказать ему большую услугу – величайшую. Он и вполовину не так плох, как о нем болтают. Во многих отношениях он человек достойный. И очень неглупый.

– Во всяком случае я не стану предполагать в нем плохого или верить слухам.

– Именно так: не верьте о нем дурному. Вы все увидите сами. Я мечтаю дать ему направление в жизни, но мне так трудно на него влиять. Папаˊ с ним не говорит – из-за денег.

– Но лорд Чилтерн дружен с вами.

– Полагаю, он меня любит. Я видела, что вам вовсе не было приятно его приглашение – и у вас, верно, были другие планы?

– Планы всегда можно поменять, если имеются дела важнее.

– Да, именно так. А для вас, получается, важнее было оказать услугу мне?

– Разумеется. Но мне пора идти: Добени будет выступать в четыре, и я ни за что не хочу этого пропустить.

– Быть может, осенью вы согласитесь сопровождать брата за границу? Но это слишком смелая просьба, верно? Во всяком случае пока говорить об этом рано. Идите же! Возможно, мы увидимся в воскресенье, если вы будете в городе.

Финеас отправился в Вестминстерский дворец, полностью поглощенный размышлениями о леди Лоре и лорде Чилтерне. К чему была такая благосклонность с ее стороны и отчего она расточала похвалы мистеру Кеннеди? О ком из них двоих она думала больше? Леди Лора назвалась наставницей Финеаса – его ментором. Значило ли это, что она испытывает к нему те чувства, которые он хотел в ней вызвать? Нет, едва ли. Но кто знает, вдруг ее чувства изменятся? Она не влюблена в него сейчас – этим он похвастать не мог. Но что, если он сумеет внушить ей любовь? Сердце ментора может смягчиться. Мистера Кеннеди, по крайней мере, она не любит – Финеас был в этом совершенно уверен, не видя в ее обращении и намека на нежные чувства. Что до лорда Чилтерна, наш герой решил сделать все, что будет в его силах. О самом аристократе ему было известно лишь то, что тот играет и предается пьянству.

Глава 9

Новое правительство

В тот вечер министры уходящего кабинета отчитывались палате лордов и палате общин. Поскольку нас в данный момент интересует палата общин, мы ограничимся обзором происходившего в ней и сделаем это тем охотнее, что суть сказанного в обоих случаях была одинакова. Покидающие свои посты министры говорили чрезвычайно серьезно, с величайшей учтивостью и не забывая превозносить себя до небес. Мы можем смело сказать, что человеку, не знакомому с парламентскими обыкновениями, было бы нелегко уразуметь, отчего мистер Добени столь любезен после поражения, если был так язвителен до него. Он объявил коллегам, что его досточтимый друг и соратник лорд де Террьер счел за лучшее покинуть свой пост. По решению палаты общин, как предусмотрено конституцией, лорд де Террьер подал в отставку, и королева милостиво ее приняла. Мистер Добени мог лишь сообщить: ее величество пожелала, чтобы завтра в одиннадцать к ней прибыл мистер Майлдмэй – и тот, насколько было известно мистеру Добени, явится в назначенный час. Лорд де Террьер счел своим долгом порекомендовать Ее величеству послать за этим достойным джентльменом. Такова была суть речи, произнесенной мистером Добени. Далее он в самых мягких, благожелательных и вкрадчивых выражениях дал понять, что если бы палата общин сочла возможным продлить пребывание его партии на правительственных скамьях на месяц-другой, то его партия оправдала бы все возложенные на нее ожидания, а также заверил, что его единомышленники никогда не станут никого обвинять, преследовать или иным образом подражать своим воинственным оппонентам, но, как и до сих пор, намерены быть кроткими аки голуби и мудрыми аки змеи. Все эти фразы, однако, джентльмены по обе стороны зала воспринимали без всякого интереса – как риторические упражнения. Важно было лишь то, что лорд де Террьер подал в отставку, а мистеру Майлдмэю повелели явиться в Виндзорский замок.

Королева послала за последним по рекомендации лорда де Террьера. При этом и сам лорд де Террьер, и его ближайший сподвижник в течение последних трех дней употребили все свое красноречие, стараясь убедить соотечественников, что никогда еще правительство не пытался возглавить менее подходящий кандидат! Не было таких грехов, которых они ни приписывали бы мистеру Майлдмэю, – и тем не менее, едва обнаружив, что не могут удержать власть, они посоветовали королеве передать ее тому, кого называли некомпетентным политиком, разваливающим страну! Мы не видим тут ничего удивительного, потому что привыкли, но сторонних наблюдателей это, без сомнения, должно поражать. Ничего подобного до сих пор не существует ни в одной стране мира – нигде политика не превратилась в такую доброжелательную, исполненную приязни к оппоненту и одновременно яростную борьбу за первенство. Лидеры наших двух партий относятся друг к другу, как двое боксеров на ринге, которые раз в два года отправляют друг друга в нокаут за чемпионский пояс и пятьсот фунтов каждому. Как они бросаются друг на друга, нанося удары! Будто желают убить! И все же никого Бирмингемский Бантам не уважает так, как Билла Бернса, Забияку из Брайтона, и ни в чьем обществе не распивает смесь эля с биттером с таким наслаждением. То же и с мистером Добени и мистером Майлдмэем: в частной жизни первый благоговел перед старшим соперником, а тот никогда не упускал возможности тепло пожать первому руку. В Соединенных Штатах все не так. Там тоже существует политическое соперничество, но оно порождает вражду и в частной жизни. Лидеры тамошних партий поносят друг друга всерьез и проклинают со всей искренностью. Меж тем я сомневаюсь, что мистер Добени дозволил бы волоску упасть с почтенной головы мистера Майлдмэя даже ради того, чтобы гарантировать себе полгода непрерывного пребывания у власти.