Сон разума

Я прошелся по магазину и собрал все, что, по моему мнению, могло подойти девочке по размеру. Захватил несколько пушистых полотенец и девчачьих трусов.

– Так, прикрой-ка глаза, – велел я, опуская все вещи на прилавок.

– Зачем?

– Прикрой.

– Хорошо.

Я с силой пнул поваленный автомат с бутылками воды, колы, спрайта и прочими напитками, которых там почти не осталось. Стекло не выдержало и брызнуло внутрь. Но, конечно оно было коварным, и как все коварные стекла, брызнула осколками и наружу.

– Уже можно открывать?

– Открывай.

– Зачем ты разбил холодильник? – поинтересовалась она, стягивая мокрые штанишки.

– Чтобы… эх… достать воды. – Я выпрямился и продемонстрировал ей бутылку питьевой воды.

– Хочешь пить? – спросила она, запуская мокрые трусы в полет. Они громким чавком приклеились к витрине с телевизорами, которая сейчас пустовала. Мы в голос засмеялись.

– Нет, – ответил я, когда приступ смеха миновал. – Смотри.

Я намочил одно из полотенец водой и протянул Насте. Она вопросительно подняла бровки.

– Вытрись, – сказал я.

– Фу-у-у. – Девочка надула губки и сморщила носик. – Не хочу.

– Хочешь ходить облитая своей же собственной мочой и источать недвусмысленные ароматы…

– Все, все! Я поняла.

Настя выхватила полотенце из моих рук и принялась тщательно вытираться, так яростно орудуя полотенцем, что капли летели во все стороны.

– Смотри не сотри себе там все до основания, – усмехнулся я.

– Дурак! – крикнула Настя и кинула в меня мокрое полотенце. Увернуться я не смог, и оно медленно скатилось по моему лицу.

Когда моим глазам предстало испуганное лицо Насти, я скривился и прошипел:

– Отделать бы тебя сейчас по заднице, да ты стоишь там голожопая.

– Прости. – Настя приложила руки к лицу и принялась раскачиваться. – Думала, промажу.

– Ну да, как же, – проворчал я, вытирая лицо вторым полотенцем. – Надевай трусы.

– Что это? – Настя растянула трусики с Винни Пухом. – Я что, по-твоему, ребенок?

Мне хотелось ответить, что, по-моему, да, так как это ты у нас тут описалась, но я вовремя остановился. Настя доверилась мне, открылась мне. Кто знает, сколько ребенок тут мучился, сидя в описанных штанишках, и не имея возможности поговорить хоть с кем-то, ведь все вокруг видят в тебе только угрозу. Лишний рот.

Потому я просто ответил:

– Прости, других не было.

– Ладно, тогда, – кивнула Настя, сильно тряхнув своими длинными светлыми волосами.

Она быстро натянула трусики, периодически полностью скрываясь за прилавком, а уже через минуту предстала передо мной в голубеньком милом платьице, заведя руки за спину и покачиваясь на носочках.

– Ну как я тебе? – спросила она смущенно.

– Как маленькая принцесса, – ответил я с улыбкой, которая никого не могла обмануть, даже маленькую девочку.

– Что такое? – спросила она, подходя на шаг ближе.

– Ничего.

– Я ведь все вижу. – Еще на шаг ближе. – Поссорился с друзьями, да?

– С чего ты взяла?

– Я видела, как ты на них смотришь. И как они смотрят на тебя.

– Слишком ты многое видишь, для своего возраста.

Настя серьезно на меня глядя откинула прядь волос за спину, и это мне показалось очень уж уморительно.

– Я уже взрослая, – заметила она. – И вижу очень много.

Я ей вымученно улыбнулся.

– Ну, так за что ты на них злишься?

Я задумался на секунду и ответил:

– Не знаю.

– А если не знаешь, то чего тогда вообще злишься?

Я грустно вздохнул. Это маленькое миленькое создание, похожее в этом платьице на принцессу из сказки, в эту самую минуту, кажется было намного старше и намного мудрее меня.

– Иногда, – я провел ладонью по ее худенькой руке. – Иногда мы просто злимся друг на друга. Так бывает.

– Тебе плохо да?

– Да.

– Знаешь, что мне всегда помогает, когда мне плохо?

– Нет. Что?

– Обнимашки.

Настя раскрыла объятия и призывно махнула руками. Я улыбнулся и обнял ее худенькие плечики. Настя прижалась, и мой нос утонул в ее мягких волосиках. Она пахла клубникой.

– Ну как? – спросила она, отстранившись от меня. – Помогает?

– Немного, – кивнул я.

– Хочешь, еще обниму?

Я раздумывал лишь мгновение.

– Хочу.

И Настя обняла меня снова. Крепко, самозабвенно, как это могут делать только маленькие дети.

3

– Расскажи, как ты тут очутилась, – спросил я, когда Настя уселась на прилавок, напротив меня. Я практически ее не видел, различал лишь ее силуэт и голубизну новенького платья.

– Мы с Улькой пришли, когда военные погнали нас из больницы.

– Погнали?

– Ага, – девочка кивнула в темноте и заболтала свисающими ножками. – Это было ровно за два дня до начала всего этого. Мы пришли ко мне домой, но мама не открывала. Я открыла своим ключом. А там… – Настя сжала себя худенькими ручками, а я подавил в себе порыв подойти и обнять. – Мама сидит перед колыбелькой брата и светится. Он тоже светится.

Я представил себе темный квадрат комнаты, сумерки за окном. У стены стоит деревянная колыбель, откуда потоками бьет яркий белый свет. Рядом сидит женщина. Одной рукой придерживает колыбель, вторая безвольно упала на бедро. Голова ее свесилась на бок, слегка, не полстью, словно в полунаклоне. Рот широко открыт, глаза застыли. Они излучают яркий свет. Напоминает крайне неудачную картину. Меня передернуло.

– Что было дальше? – спросил я.

– Мы пробыли там два дня. Питались тем, что смогли найти в холодильнике и на полочках в кухне. Съели все детские пюрешки. А потом, одним вечером, я услышала, как скрипнула колыбель.

Наста замолчала, и я увидел, как ее тело затряслось. Поднявшись с пола, я подошел к ней и присел рядом на витрину. Она уткнулась лбом мне в плечо и ее дрожание постепенно угасло.

– Скрипнула… – продолжила она. – Знаешь, – Настя подняла на меня взгляд, и ее глазки сверкнули в темноте, – у нас ведь старенькая колыбель, мы купили ее у знакомых. И коляска старая. У нас не хватает денег на новые вещи, после смерти папа. А те деньги, что вы принесли в коробке с Пухом, мама поделил на две части, и большую поделила еще на две и положила на наши книжки. Ты знаешь, что это за книжки такие?

– Сберегательные, – кивнул я, зная, что Настя этого не видит. – Это как твой личный счет в банке, на который можно вносить средства и снимать их, при этом на твой счет будут начисляться проценты. Проценты небольшие, но к тому моменту как вы подрастете и пойдете в институт, кое-какие сбережения у вас будут. Это очень правильно. Моя мама сделал так же в свое время.

– А-а-а, – протянула Настя со знанием дела. – Тогда понятно. Ну вот, а вторую, меньшую часть денег, мы тратили понемногу на самое важное. Потому и старались тратить чуть-чуть. Потому и покупали подержанные вещи.

– И вот мы сидим с Улькой у нас в квартире, смотрим телевизор. – Настя схватилась за меня двумя руками и ее дрожь передалась мне. – И слышим, как в соседней комнате скрипнула колыбель. Она не скрипела до этого. Не скрипела все эти два дня. А я знала, что скрипит она только когда наклоняется влево. Понимаешь? Там в комнате, кто-то зашевелился.

Я несколько раз провел ладонью по Настиным волосам, гладким как шелк. Я не знал, чем я еще мог помочь.

– Это была не мама. Мама бы позвала меня. Но я все равно заглянула в комнату. Мама пыталась подняться, опираясь рукой на раскачивающуюся колыбель. И с каждым наклоном, я натыкалась взглядом на корчащееся и пускающее слюни существо, что недавно было моим братом. И они оба светились. Мы с Улей завопили и бросились бежать. Выбежали из квартиры в чем были и кинулись на улицу. Думали, что там будет безопаснее, там взрослые. Но все было плохо, очень плохо. Повсюду бродили лампочки и…

– Кто бродил? – перебил я.

– Ну, лампочки… эти, что светятся.

– А, ясно. Мы называем их светлячками.

– Светлячками? Мне так больше нравится.

– И что было дальше?

Настя немного помолчала, усердно жуя нижнюю губу, словно силясь вспомнить, о чем она говорила минуту назад. Как и все дети, она слишком быстро переключается и забывает, что делала минуту назад. Я страдаю этим и до сих пор. И более того, забегая вперед, скажу, что и после тридцати эта проблема осталась со мной.

– Мы побежали по городу, уворачиваясь от холодных лап ламп… светлячков, а вокруг нас бушевал ураган.

– В прямом смысле?

Настя покачала головой:

– Нет, человеческий. Люди носились вокруг, били друг друга, кричали. Ломали двери, выбивали стекла, разворовывали магазины. Драли друг другу лица, за телевизор с большим экраном или полную кассу наличных. Я видела, как какой-то мужик ткнул другого вилами и забрал нагруженную техникой тележку. Скажи, зачем ему все это барахло? Зачем воровать телевизоры и ради этого убивать других в такой час?

– Знаешь, – ответил я после недолго молчания. – Все чаще мне кажется, что люди самые отвратительные существа, что населяют нашу планету. Самые глупые, самые эгоистичные, самые самовлюбленные. И иногда, пока лишь иногда, я начинаю думать, что человечество недостойно выживания.

Мигнула лампочка над головой, засветился и загудел поваленный холодильник с напитками, несколько раз моргнула повисшая на проводах люминесцентная лампа. Все это заняло не больше секунды.

– Что это? – в страхе прошептала Настя.

– Не знаю, – нахмурился я. – Может, пытаются восстановить электроснабжение города?

– Кто? – панически вскрикнула Настя. – В городе остались одни лишь призраки.

Мы посидели несколько минут молча, наблюдая за ожившими на несколько секунд лампами, но больше ничего не происходило, и мы слегка расслабились.

– Рассказывай дальше, – попросил я. – Хочу знать все.

– А дальше, мы с Улей наткнулись на группу людей, что пыталась прорваться в универмаг, потому как с трех сторон их зажимали ламп… светлячки. Нас схватил кто-то из взрослых и принялся перекидывать через разбитые окна, как обычные мячи. Я себе голову ушибла вот тут, смотри. Ну же, смотри. Вот тут.

– Тут?

– Вот тут!

– А потом они полезли и сами. С того дня мы сидим на первом этаже и не высовываемся наружу. Строим баррикады, чтобы ла… светлячки не смогли пробраться внутрь, разбираем продукты, сортируем, делим на равные части для всех. Кроме детей. Нам-то еды нужно меньше. – Я четко различил в Настином голосе плохо скрываемую иронию, но ничего не сказал. – А потом к нам стали сбиваться еще люди, и еще, и еще. Так, что все проходы теперь забиты людьми, которые все время ноют, вопят, ругаются, пытаются бить друг друга, вырывать еду. Дядя Сема еще как-то их успокаивает, но если с ним что-то случится, то мы все тут поубиваем друг друга за банку гороха.

– И вы что, отсюда не выходите? – удивился я.

– Нет.

– Вообще?

– Вообще.

– Сидите тут целыми днями и ждете… чего?

– Я тебя ждала, – неожиданно ответила Настя. – Каждый день говорила Уле, что вы не пропадете и обязательно за нами придете. Вы ведь за нами пришли?

Впервые я был рад тому, что моего лица практически не видно, так как впервые ложь далась мне с таким трудом.

– Ну конечно, малышка, – я погладил ее по голове. – Конечно за вами.

– Я так и знала, – вздохнула Настя, опуская голову мне на плечо.

Минуту мы сидели молча.

– Но ты ведь понимаешь, что нам придется что-то делать? – спросил я.

– Ага.

– Нам придется во всем разобраться самим.

– Ага.

– Может быть, залезть в самое сердце… нет, – я качнул головой. – В самую жопу этих тварей.

– Фу-у-у, – засмеялась Настя. – Не надо к ним лазить в жопу.

– Как пожелаете, моя принцесса.

Настя снова громко захихикала, и этот живой и полный радости звук впервые за долгое время согрел стены этого магазина.

– Это будет опасно, – уже серьезно сказал я. – Мы полезем в самое пекло.

– Именно, – кивнула Настя и гордо и выпятила грудь. – Именно поэтому я и стану твоей женой, когда подросту.

– О, ну конечно. – Я наткнулся на слишком уж серьезный блеск ее глаз. – Что?

– Я не шучу. Ты ведь женишься на мне, когда я стану старше?

– Когда закончишь школу?

Настя кивнула.

– И может быть институт?

– Нет, это слишком долго ждать, ты можешь не дожить.

Я сперва громко крякнул, а затем залился продолжительным смехом. Настя сначала только смотрела на меня с улыбкой, а затем захохотала и сама.

– Высоко же ты меня оцениваешь, – просмеялся я.

– Через десять лет. – Настя протянула мне руку. – Обещаешь?

– Через пятнадцать, – предложил я.

– Двенадцать. Ни тебе, ни мне.

– Хорошо. – Я крепко пожал Настину руку, думая о том, что дети все равно быстро все забывают, тем более обещания, срок давности которых насчитывает целых двенадцать лет. Через двенадцать лет она уже и не вспомнит об этом обещании и не вспомнит обо мне. Это было самое легкое обещание в моей жизни.

– А теперь пойдем, – предложил я. – Уля наверняка там волнуется.

Я увидел, как и без того большие глаза Насти стали и вовсе размером с чайные блюдца.

– Я совсем про нее забыла, – ужаснулась она, спрыгивая на пол, и протягивая мне свою ладошку. – Вот как ты мне голову задурил.

Это было очень забавно слышать подобное от мелкой озорницы с нахмуренными бровками и взглядом в пол оборота головы.

– Уж простите, принцесса. – Я поклонился. – Больше этого не повториться.

Я взял ее руку, и мы пошли мимо разбитых витрин в сторону лестницы на первый этаж.

– Кстати, – подергала меня за руку Настя. – Я давно хотела спросить, можно?

– Можно.

– А почему ты в шляпе?

Я замер, провел рукой по голове.

– Да вашу же… Машу.

– Какую еще Машу? – сильнее нахмурилась Настя.

– Нет, это просто выражение такое. – Я стянул с головы шляпу и растрепал волосы. – Совсем про нее забыл.

– Ничего, – пожала плечами Настя. – Тебе идет.

Я тоже пожал плечами и вернул шляпу на место.

– Ну, идем?

– Идем.

Мы двинулись дальше, ловко лавируя между осколков витрин и хрустя ногами по стеклянной крошке.

– Ты можешь надеть эту шляпу на нашу свадьбу, мама одобрит.

– Какая мама?

– Моя мама.

Я снова остановился.

– Ты сказала об том маме?

– Да, и мама сказала – хорошо. Только мне надо немного подрасти. Она сказала, что ты хороший. Только в глазах у тебя пустота.

– Пустота? – я застыл на месте, руки покрылись мурашками.

– Да, она сказала, что видит такую же пустоту каждый день в зеркале. Как думаешь, о чем это она?

Яркая вспышка огненных волос в зеркале напротив. Во всех неровных гранях разбитых витрин. Резкий запах хвои и миндаля.

– Я не… – Я крутился как ненормальный, как чертов заведенный волчок, но она исчезла. Исчезла, как и прошлый раз. Исчезла, как делала это всегда.

– Что такое? – забеспокоилась Настя.

– Давай уйдем отсюда, – попросил я.

– Давай. Возьмешь меня за руку?

– Хорошо, давай.

– На, держи.

Я сжал ее крохотную ладошку, что полностью потерялась в моей ладони, и мы быстрым шагом направились вниз по лестнице, а аромат хвои еще преследовал нас какое-то время.

– Куда вы пропали? – зашипела на нас Наташка, как только мы спустились вниз.

Я огляделся: Стас и Саня сидели на тюках возле оконных баррикад, которые раскачивались под давлением светляков с той стороны. Вдоль баррикад стояло не меньше полудюжины мужиков, что палками и черенками от лопат отгоняли светляков подальше от стен. Стас и Саня вытирали пот с лиц и дышали тяжело. Их палки стояли рядом.

– Кнопка! – глухо завопила Ульяна и бросилась к ней на шею.

– Улька, прости, – захныкала Настя, я совсем счет времени потеряла.

– У тебя все хорошо? О… у тебя новое платье?

– Ага. – Настя заговорщицки зашептала так, чтобы Наташка все слышала. – У меня и трусы новые. Он выбирал.

Наташка взглянула на меня как на животное с глазами полными негодования.

– Ты чем там с ней занимался? – зашипела она.

– Ты совсем рехнулась, женщина? – я посмотрел на нее с отвращением и отправился к баррикадам.

– Где Серега? – спросил я, подхватывая черенок от лопаты.

– Здесь я… фух…

Серега стоял крайним в ряду слева и со спины я спутал его с одним из мужиков. Все-таки ребята сильно изменились за это время. Я встал с ним рядом и просунул свой черенок в просвет между составленных друг на друга тяжелых скамеек.

Мы отталкивали светляков еще около часа. Работа, скажу я вам, интересная до крайности. Я бы сравнил ее с поеданием супа палочками. Мы толкали их, ослабляя давление на баррикады, они падали, снова вставали, снова шли. Я понимал, что работает это только по причине того, что ряды светляков не такие плотные. Некоторым из них и вовсе становилось скучно и они, разворачиваясь, двигались в обратном направлении. А некоторые начинали преследовать людей, что то и дело мелькали на улице с коробками из магазинов. Но будь толпа светляков поплотнее, задние бы ряды надавили на передние, и тогда вся бы эта баррикада рухнула, и кто знает, что стало бы с людьми.

– А ну-ка, дайте-ка, я их прорежу, – выкрикнул один из мужиков, которого я не видел до этих пор – в сером помятом костюме и галстуке – опуская на скамейку ствол СВД.

Это точно была СВД. Винтовку Драгунова я узнаю где угодно, видел не раз. Не раз и сам пользовался. Конечно без боевых патронов.

Я отскочил от окна и закричал:

– Ты что делаешь, мужик?

Наташка правильно оценила обстановку и быстро сгребла в охапку девочек, закрывая их собой.

– То, что следовало сделать давно, – рявкнул он, прижимая приклад к плечу.

– Эй-эй, потише, – Семен развел руками в сторону. – Оружие ни к чему.

Мы впятером двинулись на стрелка. Он развернулся и направил ствол на нас.

– Хотите присоединится к ним, а? – орал он, пуская слюни. – Ну? Кто?

– Там наши дети, – сказал Семен, поднимая руки.

– Наши родители, наши братья, – закричал я.

– А ну, ты в шляпе, опусти ка свою палочку. Вот так. Медленно. И ты тоже, глиста. Давай. – Он вновь положил ствол на скамью. – Мне плевать, кто там у вас ходит. У меня тут родных нет. И я не позволю им прикоснуться ко мне. Да, не позволю. – Он несколько раз кивнул головой, облизал пересохшие губы. – Да, не позволю. Они уже не люди, вы чо, не видите? Не люди. Они все мертвы. Ваши родные мертвы. А себя я убить не позволю, да. Да, не позволю.

Ближе к концу этой невероятной речи он почувствовал, как холодный металл прикоснулся к его затылку.

– Осторожно убери палец с крючка и вынь винтовку. – Я положил большой палец на курок, а указательный держал на спусковой скобе. Я знал, что камора напротив ствола пуста, а курок не взведен, но он этого не знал, и это должно было сыграть мне на руку. – Вот так, осторожно.

– Что ты делаешь? – загнусавил он. – Нас всех поубивают здесь из-за тебя.

– Заткнись, – прошипел я. – Давай сюда винтовку.

– Нет я… – Он сделал шаг назад, прижал винтовку к груди.

Я взвел курок, барабан хищно щелкнул и провернулся. Теперь это было оружие несущее смерть.

– Винтовку, – повторил я, стараясь не смотреть на то, как к нему со спины подбирается человек в камуфляжных штанах и темной футболке, наверняка защитного цвета.

– Нет, не отдам! – завопил «костюм» и уже начал направлять винтовку на меня, когда его скрутил человек в камуфляже. Быстро, одним точным движением.

Я выдохнул и поставил курок на полувзвод, а затем вернул барабан на место – пустой каморой напротив ствола. А глядя на то как «камуфляж» держит «костюма», я и вовсе убрал пистолет в спрятанную под рубашкой наплечную кобуру.

– Возьми у него винтовку, – обратился ко мне «камуфляж».

Я забрал оружие из ослабевших рук «костюма» и протянул ее «камуфляжу».

– Нет, – покачал он головой. – Я больше не возьму это в руки. Придержи у себя, тебе явно с оружием не впервой обращаться, а при возможности выброси эту хрень куда подальше.

Я протянул винтовку Сереге, но заметив, как заблестели его глаза, передумал, и отдал ее Наташке.

– Фух, я так испугалась, – пробубнила Настя, уткнувшись мне в живот.

Я рассеянно погладил ее по голове и повернулся к Наташке:

– Собирайтесь, уходим через полчаса.

Наташка оглянулась на пацанов, но они ничего не сказали.

– Опять? – завелась она. – Опять ты ведешь себя как хам и злющий, безразличный ко всему грубиян?

Я хотел было ответить, не знаю что, но хотел, даже успел открыть рот, как это сделала за меня Настя:

– Все потому что хоть кто-то тут должен перестать мотать сопли на кулак и начинать действовать. Пока вы тут ноете, как не справедливо с вами обошлась судьба, как хорошо вам было в прошлом, он пытается изменить эту судьбу и создать для нас новое будущее.

– Но… но при этом не обязательно быть говнюком… – пробормотала ошарашенная Наташка.

– Кому-то же надо! – закричала Настя. – Кто-то должен стать говнюком, что бы делать то, на что у других не хватает смелости и сил. Вы думаете, вести вас за собой и искать верный путь так просто? А вы сами пробовали? Далеко вы смогли уйти? А тут еще вы вечно ноете под ухом человеку, что жизнь свою положит, лишь бы вывести вас.

Настя гордо дернула головкой и взяла меня за руку.

– Пойдем, – громко сказала она, чтобы слышали все. – Оставим их наедине со своими мыслями. Если хоть какие-то мысли и роятся в этих пустых головах.

Я молча последовал за девочкой сбитый с толку и, чего там говорить, восхищенный.

В холле стояла тишина, никто не перешептывался и даже не дышал. Все смотрели на нас. Наташка неуверенно переминалась с ноги на ногу, перекладывая винтовку из рук в руки. Даже «камуфляж» и скрученный «костюм» стояли обернувшись. Первый в задумчивости, второй в хмуром безразличии.

– Здорово ты их, Настя, – восхитилась Ульяна, когда мы подошли.

– Именно так должна вести себя настоящая жена, – громко заявила Настя, горделиво подняв голову. – Всегда на стороне мужа, всегда готова вцепиться кому угодно в горло за него. И даже, если такое случится, что муж окажется не прав, то она должна принять его сторону, а дома тихо и спокойно объяснить, в чем именно он был не прав, положив его голову себе на колени.

Тишину не нарушил никто.

– Ох, – вздохнул я. – И откуда ты все это знаешь?

– Хорошую ты себе женушку нашел? – заискивающе улыбнулась Настя.

– Хорошую – не то слово. Ну, так откуда?

– Я просто много читаю, – шепнула она.

– А вот этот ответ – лучший из всех, что я слышал за последние несколько месяцев.

Настя зарделась и впервые смущенно опустила голову, прикрываясь волосами.

– Ну вот, – вздохнула Ульяна. – У вас тут любовь-морковь, а я никому не нужна.

– Как это не нужна. – Я потрепал Улю по голове. – Еще как нужна. Особенно когда вернутся твои родные.

– Вернутся? – Глаза Ули загорелись.

– Конечно, вернутся, – вместо меня ответила Настя. – Они все сделают, им не впервые.

Это Настя тоже сказала достаточно громко, чтобы услышали все мои друзья и смущенно отвели взгляды.

– А когда все закончится, ты будешь свидетелем на нашей свадьбе, – закончила Настя и в зале послышались смешки.

– Помни, – сказал я. – Пятнадцать лет.

– Десять, – поправила меня Настя.

– Двенадцать, – сказали мы в голос и рассмеялась. Уля присоединилась к нашему смеху.

– Куда ты все время смотришь? – спросила Настя, когда мы просмеялись, и проследила за моим взглядом. – Тот мужик?

– Не показывай пальцем, – сказал я. – Это не красиво.

– Извини. На того мужика?

– Ты указала всей пятерней. Это тоже не красиво.

– Извини. Так на него?

– Да. Махать рукой в его сторону и кивать со всей силы головой, тоже не хорошо. Видишь, он нас заметил. Тебе мама не говорила, что на незнакомых указывать нехорошо? Да и вообще указывать некрасиво.

– Говорила.

– Сколько раз?

Я оглянулся: Настя показывала два пальца.

– Два? – усмехнулся я.

Наста кивнула, с улыбкой закусив губу.

– Ну, ясно, клубничка. – Я потрепал ее по голове. – Мне надо поговорить с тем человеком. Ты сможешь посидеть с Улей и Наташей?

– Смогу. А ты его знаешь?

– Нет, но очень хочу познакомиться.

– Почему? Он знаменитость?

– Нет, клубничка, думаю, он военный.

Я встал, и Наташка тут же села на мое место, что говорило о том, что она внимательно слушала весь наш разговор. Я прошел мимо, взглянул на брата. Он вопросительно смотрел на меня. Я кивнул ему. Он встал и подошел ко мне.

– Ты это…

– Ага.

– Не того…

– Нет.

Саня помолчал. Я тоже. Мы пошли дальше.

– Ты это, сисястая, губу-то не раскатывай. Он теперь мой, – сверкнула глазами Настя, когда Наташка села рядом.

– Я тебе не нравлюсь? – спросила Наташка.

– Ты-то мне нравишься, сиськи мне твои не нравятся.

Наташка удивленно опустила взгляд на свою грудь.