Северный. Ледовитый.

– Нашла. Но он не стал говорить со мной. – в ответ на это получаю удовлетворенный вздох.

– Даже пацан умнее, чем ты, Дюймовочка. И что мне с тобой делать? Ты снова обманываешь меня. Я пытался воспитывать тебя по хорошему, но ты упорно хочешь по плохому…

Сьёживаюсь, в ужасе, закрываю глаза, пока он свирепо дышит над моим лицом.

– Ведьмак, ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь, Нетта!

Хватает меня за предплечье и тянет в комнату, попутно расстёгивая свой ремень и вытягивая из джинс. Ору, как потерпевшая, когда садится и заваливает меня к себе на колени, задирает юбку, стаскивает мои трусы.

– Не смей бить меня! Я тебе никогда этого не прощу! – кричу, извиваясь, но он ловко зажимает мои ноги между своими и придавливает грудью к дивану.

– Я не хотел бить тебя, никогда не хотел, Нетта. – слышу режущий свист ремня в воздухе, затем оглушительный шлепок, с которым он ударяется об мою задницу, чувствую обжигающий, едкий жар на коже и всхлипываю в диван.

– Я же попросил не искать пацана и ты согласилась. Зачем, Нетта, зачем ты меня обманула? – снова хлёстко, с оттяжкой бьёт ремнём и я взвигиваю, рыдая от боли. Физической и душевной. Вою в диван, пока Джон снова и снова прикладывает ремень к моим ягодицам, нихрена не бережно – вздрагиваю всем телом от каждого удара и заливаюсь горькими слезами.

– Зачем ты так со мной, Дюймовочка? – отбрасывает ремень и наваливается на меня, рыдающую, сзади, гладит мою полыхающую задницу, – Я никогда не был монстром, но с тобой мне приходится им быть.

– Хватит сбрасывать на меня ответственность за своё уродство, Джон! – кричу под ним сквозь слёзы, – Даже мой отец никогда не позволял себе лупить меня!

Чувствую себя ужасно. Униженной, раздавленной, оскорблённой.

– Прости меня, малышка. Я сошёл с ума… – шепчет Ведьмак, наглаживая мою задницу.

– Отпусти меня, пожалуйста. Насовсем… Я устала от тебя, Джон, ты – больной на голову! – всхлипываю в диван.

Он отрицательно машет головой, уткнувшись в мою спину.

– Я пообещал тебе, что никогда не отпущу. И в отличие от тебя, я сдержу своё слово.

– Зачем? Зачем тебе это нужно? Ты ведь даже не любишь меня, Джон!

Он замирает на секунду, а потом разворачивает лицом к себе и пристально, безумно смотрит в глаза, замораживая, заковывая в своих ледниках и пропуская электрические разряды через моё застывшее тело.

– Нет, Нетта. Не люблю.

Разражаюсь новым приступом слёз, отворачиваюсь от него, но Ведьмак хватает за челюсть и разворачивает обратно на себя. Снова прожигает колючими льдинами.

– Не люблю. Я тебя не люблю. Что такое любовь? – с ядовитой горечью бросает мне в лицо, – Такое жалкое, пустое слово, мелочное для того, чтобы описать им то, что я к тебе испытываю. – приближается ко мне и продолжает, почти касаясь губами моих губ, крепко удерживая в плену своих глаз, в которых разворачивается настоящая буря с громом, молниями и ураганом, – Я не люблю тебя, Нетта. Я, сука, одержим тобой! Я не смогу дышать, спать, жрать, если тебя не будет рядом! Я не смогу жить, если ты будешь не со мной. Я не люблю тебя, Нетта, я зависим, я обезумел с самого первого момента, как поймал на лестнице. Ты моя женщина. Ты была моей женщиной в прошлых жизнях и будешь в этой. Будешь! Я тебе обещаю.

Распахиваю глаза и рот в изумлении от такой красноречивой исповеди. Я ждала от него признания в любви, а заполучила нечто большее и сейчас схожу с ума от восторга, напрочь забыв битьё ремнём, обиду и унижение. Остатками здравого смысла понимая, что всё, что происходит – нихрена не здоровая история, но я не могу из неё вынырнуть. Наоборот, хочу утонуть глубже и окончательно, бесповоротно погибнуть навсегда!

– Почему ты не говорил раньше? – выдыхаю, пока он, реально как обезумевший, осыпает поцелуями всё моё лицо, шею, плечи.

– Потому что это про слабость, Дюймовочка! – шепчет, спуская лямки и лиф майки, жадно захватывая ртом мой сосок, – А я так не хотел быть слабым! Если бы какая-то другая женщина вела себя так же, как ты, я бы вышвырнул её и забыл в тот же день. Но с тобой у меня не получается… Я прощаю тебе твою ложь, я лгу сам, я не узнаю себя.

Испускаю стон поражения, тяну его за волосы к своим губам, сплетаясь в сумасшедшем, яростном поцелуе, обнимая руками и ногами, сдирая нашу одежду. Улыбаюсь, как умалишённая, пока пожирает мой живот поцелуями и хочу воспользоваться моментом, довыяснить всё, что беспокоит.

–Ты встречаешься с Даной?

Джон переворачивает меня на живот и разводит коленом ноги, устраиваясь между ними и упираясь горячим инструментом между половых губ.

– Она давно в блоке, Дюймовочка. – выдыхает мне в плечо, врываясь внутрь и вышибая последние крупицы здравого смысла из башки.

Смотрю на его левую руку с гладким серебристым обручальным кольцом, накрывающую мою руку с ручьём на пальце. Смотрю, как его светлые волосы падают на мои, тёмные, смешиваются с ними, как кофе и молоко и схожу с ума от восторга, разводя ноги шире, подставляя шею под очередное клеймо, которое он ставит мне прямо сейчас и растворяясь от яростных, глубоких толчков внутри себя, которые, как доказательство его безусловной власти, как доказательство его безумной зависимости, как красный флаг на захваченной территории.

– Я люблю тебя, Ведьмак! Не отпускай меня, никогда…

Глава 29

"Предательство"

Наконец-то мы начали жить и наслаждаться друг другом – без недомолвок, без тайн, без догадок. В LA наступило лето и мы проводили его активно – выезжали с палаткой на природу, совершали длительные велосипедные прогулки, занимались спортом на уличных воркаут площадках у Venice Beach, а по будням после работы каждый вечер ходили на пляж и встречали красно – золотые закаты. Я цеплялась за шею Ведьмака, как коала и он подолгу плавал в океане со мной на спине. Мы оба покрылись карамельным загаром, а волосы Джона выгорели на солнце и стали ещё белее, отчего глаза казались ярче, а он сам – ещё краше.

Я отпустила Пауля внутри себя – по настоящему. Он жив и это главное, он знает, что я помню его поступок, что я искала возможности сказать «спасибо», остальное – его личный выбор и он имеет на него право. Я отпустила его искренне и Джон почувствовал это – стал расслабленным и открытым как никогда. Океан в его глазах теперь всегда был тёплым, прозрачным и спокойным.

Я чувствовала себя комфортно и безопасно как никогда, счастливой и, как он и клялся в своей свадебной речи, самой залюбленной женщиной на свете. Я чувствовала, что нашла то, что долго искала. Я забыла весь негатив, что был между нами и просто любила его – открыто, откровенно и самоотверженно. Любила чудовищ в его татуировках, любила его невкусный зеленый чай, любила хирургическую чистоту дома, которую мы наводили вместе, любила ездить за ним на концерты и фестивали, смотреть, как он играет, любила еду, которую он готовил, музыку, которую он играл и слушал. В этот период времени Джон снова завёл разговор о детях, мы немного поспорили о целесообразности смешения его идеального генофонда с моим неидеальным, в итоге я пообещала ему подумать и дать ответ в первую годовщину нашей свадьбы.

Анна и Нил часто тусовались с нами, «нагуливались» перед предстоящей потерей свободы, связанной с рождением ещё одного ребёнка. У Анны уже заметно округлился живот, чувствовала она себя отлично и, что самое интересное, они решили не узнавать пол будущего ребёнка заранее, поэтому вся наша компания ждала родов в большой интриге и делала ставки между собой. Линда, как и обещала, подтянулась вслед за Анной и их сроки беременности различались на 6 недель. Анастейша отставала – они с Уиллом трудились над этим вопросом, но почему-то не получалось пока.

Мы несколько раз навестили мою маму в рехабе – она делала поразительные успехи, буквально взрослела на глазах и удивила меня тем, что наконец-то, впервые задала мне вопросы, которыми ей стоило заинтересоваться намного раньше – кто такой Джон, почему мы спешно поженились, хорошо ли он обращается со мной, счастлива ли я с ним, что нас связало. Я не верила своим глазам, наблюдая, как давно отлетевшая кукушкой мама возвращается в здравый ум. Помимо работы с психотерапевтами, ей помогала новая любовь – мужчина, с которым она познакомилась в рехабе, такой же пациент, как она. Они собирались съехаться после окончания программы, чему я была искренне рада – мама впервые после смерти папы с кем-то сошлась, влюбилась. И эта любовь явно исцеляла её тоже.

Я поближе познакомилась с родителями Джона – отец был похож на него строгостью и собранностью, но хорошо относился ко мне, как и его мать – она была мягкой, безусловно принимающей и приветливой так же, как в первый день, когда мы познакомились – на свадьбе. Оба были рады, что сын наконец-то устроил личную жизнь после длительного перерыва, поэтому их не смущало ничего из того, что должно было бы смутить – скорый брак, знакомство с избранницей непосредственно на свадьбе.

Они жили в огромнейшем, богатом не меньше, чем у Кайзеров доме, ездили на Кадиллаках и были бизнесменами со слов Джона – имели много недвижимости в собственности и постоянно стремились расширять владения, сдавали это всё в аренду и на вырученную «дань» неплохо жили.

Сегодня я весь день живу в сладком предвкушении, потому что отрабатываю последний день перед длительным, теперь уже официальным отпуском. Ведьмак тоже взял отпуск и мы собирались провести его очень активно – арендовать дом на колёсах и пуститься в путешествие по штатам. Поэтому сегодня он работает допоздна – закрывает дедлайны, записывая в студии свой инструмент для того, чтобы в его отсутствие из записей склеили музыку, наложив на записи других инструментов, а потом уже Нил записал на эту музыку свой голос.

Я еду с работы через супермаркет, где забиваю полный багажник и салон машины тем, что может пригодиться нам в поездке – одноразовая посуда, средства гигиены, питьевая вода, пища с долгим сроком хранения. Еду домой счастливая, паркуюсь, смотрю на заваленное пакетами пассажирское сидение и понимаю, что похоронила под покупками свою сумку с инсулином. Тащить домой пакеты я не собираюсь – Джон приедет и перенесёт, но вот сумку необходимо изъять сейчас. Кое как, небрежно выдираю её из хлама, забыв, что она расстёгнута – ручка для инъекций вываливается и закатывается под водительское сидение. Четырехаюсь, шарю рукой по полу и не могу её нащупать. Вылезаю из машины, отодвигаю сиденье и застываю, увидев под ним и ручку, и кое-что ещё.

Эйртаг.

На дне моей машины лежит серебристо – белая таблетка от Эйпл, поисковая метка для отслеживания предметов на больших расстояниях. Беру её в руку и не верю своим глазам – Джон подложил в мою машину устройство для слежения. А я ошибочно предполагала, что между нами наконец установилось доверие…

Задумчиво кручу её между пальцами и бросаю обратно, на дно машины. Поговорю с ним вечером об этой штуке.

И, по традиции, если у меня происходит что-то неприятное, то сразу – скопом. Чтобы не втыкала.

– Ты жена Джона? – слышу женский голос за спиной и медленно разворачиваюсь, встречаясь взглядом с высокой длинноволосой блондинкой с внешностью порномодели – агрессивно тюнингованная, с огромным, накачанным гиарулоновой кислотой свистком, нарощенными ресницами и натянутой двумя силиконовыми шарами кожей на груди.

– Да, я его жена. А ты кто? – спрашиваю, в глубине души понимая, кто она.

– Передай ему, чтобы разблокировал Дану. Я беременна. – быстро произносит и удаляется, пока я стекаю на асфальт у открытой двери машины.

«Ебать, вот это новости!»

Мне становится физически плохо, тошнит, в глазах чёрные мушки и я тяжело дышу, пытаясь принять, уместить в голове эту новость – Джон соврал мне, сказав, что не встречается с ней. Встречается и трахается без защиты. Встречается и сделал ей ребёнка. И зачем – то после этого бросил в блок – видимо, убегая от ответственности. Теперь она его ищет, пытаясь к этой ответственности призвать. Мне дурно, мне омерзительно, мне невыносимо противно и оглушительно больно.

Бей, беги или замри?

Я выбираю бежать – от него, от себя – разбитой, израненной этой новостью. И я решаюсь делать это немедленно.

Забираю аптечку диабетика, кое – как поднимаюсь домой и собираю себе небольшую сумку с самым необходимым.

Кладу на стол в кухне свой телефон.

Открываю диалог с Джоном и пишу ему сообщение: «Дана беременна».

Кладу сверху, на телефон, своё обручальное кольцо.

И быстро покидаю квартиру.

Сажусь в машину и хочу уехать как можно дальше, в другой город, но я – неопытный водитель и это опасно. Учитывая, что я сейчас в полностью невменяемом состоянии и плохо контролирую себя. Поэтому решаюсь доехать до автовокзала и сесть на междугородний рейс, а по пути в мозг, помнящий о метке для слежения, приходит коварный и абсолютно гениальный план. Я ведь неспроста оставила телефон дома – не исключено, что и через него Ведьмак меня отслеживает. Теперь ясно, как он узнал, что я искала Пауля в баре и игровом клубе. И я бьюсь об заклад, обнаружив, что меня нет дома, его психбольное эго снова поднимет голову и начнёт искать свою собственность, вынюхивать по всей Калифорнии. И я обязана обдурить ищейку, запутать след.

Паркую Тесла в подземной стоянке у автовокзала, забираю метку с собой и покупаю билет на ближайший автобус в Охай. Метку же тихонько подбрасываю через приоткрытое окно в другой автобус, отъезжающий в противоположном от Охай направлении, в Сан – Диего. Плотоядно улыбаюсь, представляя, как Ведьмак два часа будет ехать туда и искать меня на вокзале.

Сажусь в свой автобус и наконец, на полтора часа предаюсь тому, что жизненно необходимо сейчас – слезам.

Глава 30

«Долг»

Охай – живописный городок с вайбом эстетичной сельской местности, раскинувшийся промеж двух холмов. У него есть только один недостаток – побережье Тихого океана далековато, в двадцати километрах от города. Не прогуляться спонтанно по пляжу, не успокоить мысли под шум волн, не спросить совета у мощной стихии. Мне будет не хватать океана, но это временно, ведь отпуск закончится и неизбежно придётся вернуться в город ангелов. Не знаю, с какими чувствами сделаю это, через какое самопреодоление вернусь в город, который облазила и объездила на велосипеде на пару с Ведьмаком, где заглянула в каждое заведение, посидела с ним в каждом кафе, потанцевала в каждом баре.

На грани со смертью, вывалившись из автобуса, я уныло брела по улицам, высматривая себе более-менее приличный хостел, ибо ночь уже опускалась на город. Самочувствие стремительно ухудшалось, голова кружилась, сфокусировать зрение всё сложнее и я поняла – телефона, который напоминает мне уколоть инсулин нет рядом, я не знаю сколько сейчас времени и кажется, пропустила инъекцию и ужин. Замечаю ряд лавочек у парка и из последних сил бреду к ним, чтобы сесть, высматривая свободную. Зрение становится совсем мутным, на подкашивающихся ногах еле добредаю до ближайшей, на которой кто-то сидит, падаю на неё и трясущимися руками раскрываю сумку, на грани с обмороком колю себе инсулин, слыша на заднем фоне, как кто-то зовёт меня по имени. Достаю из аптечки саше – пакетик с желированной глюкозой, сдобренной ароматом вишни, открываю зубами и выпиваю его содержимое. Такие пакетики – как скорая помощь для диабетиков, когда нет возможности поесть, а организм отчаянно требует. Всасываю в себя сладкое желе и постепенно прихожу в ясный ум, снова слыша, как меня зовут по имени.

Сосед по лавочке. До боли знакомым голосом.

Медленно поворачиваю на него лицо, встречаюсь с чайными глазами и часто моргаю, пытаясь понять – это галлюцинация на фоне повышения сахара или нет?

– Ты в порядке? Что ты делала с собой только что? – тихо спрашивает Пауль, невесть как оказавшийся со мной в одном городе, на одной лавочке, за 120 километров от города ангелов.

– Ромео, ты настоящий? – шепчу ему.

– Настоящий. – накрывает мою руку своей и целует в щеку, в следующую секунду я уже повисаю на его шее и крепко обнимаю, поглаживая стальную спину, шею, затылок, мягкие волосы и безудержно рыдая.

– Пауль, я так виновата перед тобой, я так измучала себя, пока не знала, что с тобой! «Спасибо» – это слишком мало, но это единственное, что я могу дать тебе взамен, мой рыцарь!

– Успокойся! – он прижимает меня к себе, прячет в своих твёрдых объятиях и мне так хорошо в них, будто меня обнимает единственный родной человек на всей планете сейчас, – Что ты делаешь здесь, одна? – спрашивает меня.

– Сбегаю от Джона. А ты что здесь делаешь?

– Сбегаю от мамы.

Поднимаю на него изумлённый взгляд.

– Неужели она не отстала от тебя, едва не потеряв?

Он закуривает сигарету и крепче прижимает к себе, накинув руку мне на плечо и сгребая себе за пазуху.

– Это настолько отвратительная история, что мне стыдно её рассказывать, Нетта. Когда я лежал в больнице, она умоляла, она клялась всем богам у моей кровати на коленях, что даст мне любую жизнь, которую захочу, лишь бы только остался жив. Я даже сам ей поверил и выздоровел на радостях. Вот только она переобулась в воздухе сразу, как стало понятно, что я не сдохну. Не знаю, как небеса до сих пор не рухнули на голову этой женщины.

– Боже, Ромео, какой кошмар! – восклицаю и перехватываю его сигарету, чтобы затянуться.

– Я никогда не был ей сыном, Нетта. Ресурсом, инструментом для власти, способом достижения целей – да, а вот сыном – никогда. Именно поэтому я здесь, бегу от неё в попытке взять свою жизнь в собственные руки. Бегу в попытке отвоевать право делать собственный выбор. И собираюсь бежать дальше, вглубь страны.

– Пауль, я горжусь тобой! Я не знаю более мужественного человека в жизни, кроме тебя. – искренне говорю ему и роняю горячие слёзы.

– Ну а с тобой что случилось? – тихо спрашивает, утешая, потирая по спине, – Он обидел тебя?

– В двух словах не объяснить, Пауль. И даже в двести двадцати двух. Давай не будем об этом. Хочу, чтобы ты знал важное – я не хотела выходить за него, особенно думая, что ты погиб, но он вынудил силой!

– Я знаю. – вкрадчиво шепчет юный Аполлон, – Не будь строга к нему, он спасал тебя.

– Ебала я в рот такое спасение! И откуда ты всё это знаешь, Ромео? – прищуриваюсь, подозрительно рассматривая его.

Он загадочно улыбается и рассматривает меня в ответ в свете фонаря.

– Забавно, но я всё ещё люблю тебя, Нетта. Люблю с чётким осознанием того, что мы не будем вместе. Что нам не суждено. Что мы встретились в этом мире не для того, чтобы обоюдно любить. А для того, чтобы повзрослеть друг об друга.

Раскрыв рот, слушаю его проникновенную, мудрую мысль.

– И ты уверенно двигаешься в этом направлении, парень. – тихо отвечаю, рассматривая его лицо.

Оно и правда стало будто взрослее, а его взгляд – глубже. Передо мной уже далеко не юный мечтательный Ромео, передо мной – мужчина, молодой мужчина, сильный духом, храбрый и благородный. Уверена, его ждёт лучшее будущее.

– У меня чувство, будто мы с тобой встречались в прошлых жизнях, Нетта. И я тебе там что-то задолжал. А в этой жизни – отдал долг, очистил карму. Поэтому мне легко. Легко двигаться дальше, легко принимать то, что ты теперь Лайне и мне нельзя даже разговаривать с тобой.

– Почему нельзя разговаривать? И вообще, я хочу перестать быть Лайне…

Осекаюсь, глядя на его взгляд, застывший у меня за спиной и чувствуя, как убирает от меня свои руки, которыми крепко обнимал весь разговор. Внизу живота поднимается паника, адреналин захлёстывает кровь, которая стучит в висках. А затем, всё останавливается – дыхание, сердцебиение, кровообращение, когда я слышу металлический щёлкающий звук за спиной.

А затем холодный ствол оружия утыкается в мою шею сзади.

Утыкается и скользит вниз, медленно, ведя жуткую, леденящую кровь дорожку и останавливается между лопаток.

Слышу голос – до боли знакомый, звучащий, словно раскаты грома в шторм и прожигающий электрическим током.

– Встала и пошла. – отрешённо командует Джон за моей спиной, уткнув в меня свой пистолет.

Понимаю, что вот она – точка невозврата. Больше нечего бояться. Больше нечего скрывать. Я сдохну в ближайшее время, а поэтому – нет смысла не делать то, что хочешь или считаешь нужным прямо сейчас. Ибо другого шанса уже не предоставится. Смотрю на Пауля, глаза которого бегают от меня к Джону и обратно. Набираюсь самой отчаянной смелости за всю свою жизнь. И говорю. Громко, уверенно, спокойно, говорю то, что обязана сказать, доживая последние минуты своей жизни.

– Пауль, прощай. Думаю, мы больше не увидимся. Но знай, что куда бы я не отправилась сегодня – я унесу с собой память о тебе. Память как о самом благородном мужчине в моей жизни. Память о родственной душе. Я люблю тебя, Пауль. Не той любовью, которую ты ждал и хотел от меня. Другой, более высокой.

Слёзы дрожат в прекрасных юных глазах, слёзы выкатываются из моих глаз, а ствол пистолета дрожит и упирается сильнее в мой позвоночник.

– Прощай… – ещё раз шепчу и разворачиваюсь, иду туда, куда толкает меня пушкой сзади Джон, к Мустангу, припаркованному недалеко.

Он открывает передо мной дверь, швыряет на заднее сиденье.

Бей, беги или замри?

Впервые в жизни я выбираю замереть.

Обречённо сажусь и смотрю в спинку переднего сидения. Слышу, как шуршит ремень, который он вытягивает из своих джинс и не реагирую. Дёргает мои руки, кладёт на подголовник переднего кресла и приматывает ремнём к нему. Я не сопротивляюсь. Я смотрю в одну точку. У меня уже нет сил, нет эмоций.

И надежд тоже нет.

Я пустая. Выжженная дотла этим человеком, который садится за руль, швыряет свой ствол на соседнее сидение, закуривает Капитан Блэк и несётся в сторону Лос – Анджелеса, петляя между машинами и рядами, закладывая в повороты, разгоняя тачку и укладывая стрелку спидометра до максимальной отметки в 250 километров в час. Такое чувство, будто он хочет, чтобы мы оба разбились в этой тачке, на этой трассе. Но мне похер – пуля, тачка, нож, какая разница? Лишь бы побыстрее и всё. Всё, что я сейчас хочу.

Мы достигаем LA в рекордно короткое время. Он снова привозит меня к своему дому, тащит в свою пещеру. Покорно иду, в безмолвии.

Заводит в квартиру. Толкает на диван. Приматывает тем же самым ремнём мои запястья над головой к деревянным рейкам, которыми отделана стена за мной. Уходит на кухню и возвращается оттуда с бутылкой виски и роксом со льдом. Садится напротив меня, наливает виски в рокс, пьёт и задумчиво рассматривает меня странным взглядом. Вероятно, Сатана, перед тем, как забрать чью – то душу, смотрит так же. Сканирует товар, оценивая, стоит ли игра свеч. Стоит ли эта душа контракта.

И вот так же сейчас на меня смотрит Ведьмак.

Глава 31

«Смерть»

Так как бояться мне уже нечего, я решаюсь говорить первой и выяснить то, что действительно удивляет меня.

– Как ты нашёл меня, Джон? Я же обнаружила твою блядскую метку и отправила в Сан – Диего! Как ты, долбанный колдун, всегда находишь меня и знаешь, где я находилась? – этот вопрос реально беспокоит меня, ибо я уже готова уверовать, что он реально обладает экстрасенсорными или телепатическими способностями.

Ведьмак ядовито улыбается и разводит руками, не давая мне ответа.

– Да кто ты блять такой, Джон Лайне? Кто ты? Колдун, мафиози, Дьявол во плоти, кто ты, Джон?

Он наклоняется передо мной в кресле, гипнотизирует, затягивая в ледяную ловушку глаз и медленно, смакуя каждое своё слово, отвечает:

– Я твоя смерть, Нетта. А смерть, как ты знаешь, всегда находит, в любой точке земли, даже если ты будешь бежать от неё. Смерть находит и берёт своё, хочешь ты этого или нет. Я – твоя смерть, Дюймовочка и мне невозможно сопротивляться.

У меня перехватывает дыхание. Что-то есть в этих словах и я долго молчу, пытаясь переварить их.

– Значит, хочешь перестать быть Лайне? – первым нарушает тяжёлое, густое молчание Джон, вспоминая фразу, с которой застал меня возле Пауля.

Удивительно, как он ещё не пристрелил его, снова застав нас вместе, услышав моё последнее признание ему.

– Да. – коротко, ясно и уверенно отвечаю ему, глядя в глаза, чтобы он прочитал в них, что я не вру, – Быть Лайне – непосильная ноша для меня.

Долго, задумчиво смотрит.

– Не вариант, Дюймовочка. Ты никогда не выйдешь из под моей фамилии. Не отпущу.

– Выход всегда есть, Джон и ты сам мне это говорил наутро после свадьбы. Думаю, выстрелить себе в пасть – и выход, и лучшая участь для меня.