Властитель груш

– О, какая прелесть! – воскликнула девушка вместо ответа, подобрала юбку и порхнула к огромному алому цветку.

Длинные лепестки в мелких пятнышках свисали с высокого и тонкого, как пика, стебля – просто удивительно, как ни один не обломился.

– Фройляйн фон Терлинген любит цветы, – хмуро заметил герр Виллиберт, подойдя ближе.

«Прямо как маменька», – не к месту припомнил Карл, тряхнул головой и поспешил за патрицианкой.

– Может быть, кавалер подарит мне его?

– Охотно, – быстро проговорил мужчина. На всякий случай он оглянулся на рыцаря и лишь затем осторожно вынул из-за пояса кинжал.

– Благодарю, – кокетливо произнесла Верена, поднося цветок к вуали.

Ненадолго завеса прогнулась внутрь и очертила тонкие губы и кончик носа.

– Да, разумеется, это проверка, – продолжила она, опуская цветок; казалось, теперь она следит за отблеском солнца на клинке. Интересно, как долго позволено ухажёру стоять с ножом в руках перед дамой?

Карл поспешил спрятать оружие сейчас же.

– Весь этот день – одна большая проверка. Может быть, у моего отца и есть сложности с тем, чтобы пристроить всех дочерей… Но если он надумал выдать одну из них за будущего барона Грушевого Сада, он рассчитывает на его лояльность.

Одна нога Карла наконец коснулась дна.

– Что ж, – заметил он чуть увереннее, – могу Вам поклясться, что друзьям я верен до последней капли крови. И в особенности тем из них, кто может поддержать меня так, как Ваша семья.

– Неужели у Вас есть враги? Соперники в споре за наследство?

– У всех они есть, – мужчина пожал плечами. – У Вас наверняка тоже. Разве что у моих… зубы поострее.

Он усмехнулся: шутка того стоила, даже если её никто не понял. Девушка вежливо хмыкнула и обратилась лицом вглубь сада, перебирая стебель пальцами.

– Мой отец говорит, – раздался задумчивый голос из-под вуали, – часто дешевле купить самих врагов, чем войско, которое их разобьёт.

– Ваш отец – очень мудрый человек.

Ему показалось, что под завесой сверкнула улыбка.

– Какой тактичный ответ! А Вы по натуре завоеватель, а не дипломат, да?

Карл ненадолго взял паузу, потирая подбородок. Размышлять о том, каким вождём он хочет быть, сегодня тоже в планы не входило.

– Мне приятно так о себе думать, по крайней мере.

– О, думать так бывает приятно, даже не будучи Вами. – Он не успел рассудить, очередная ли это насмешка, когда Верена произнесла: – Позволите мне небольшую историю?

– Конечно же, рассказывайте!

– Когда мне было девять, я оказалась в страшной вражде с двумя моими сёстрами – они тоже не успели выйти из вздорного возраста, – неторопливо начала она, охотно ступив на дорожку, которую Даголо предложил ей жестом. Пусть в цветах он ничего не смыслил, зато хорошо знал, в каких местах сада они были самыми большими, пахучими и яркими.

– Видите ли, всех благородных девочек учат музицировать. А когда в одном доме сразу три девочки получают в руки флейты и лиры, каждая хочет, чтобы её музыка была самой громкой и чарующей, чтобы отец похвалил её больше других.

Она взяла паузу, переводя дух, и мужчина нашёл возможным ввернуть:

– И как же Вы одержали верх?

– Я? – девушка фыркнула. – Я бы никогда не смогла. У меня короткие пальцы и меньше всего терпения. Если бы вражда продолжалась до последнего, я бы, несомненно, оказалась посрамлена, и большее, что мне бы удалось – это перерезать все струны Зельде. Моя матушка остановила войну прежде, чем всё зашло слишком далеко. Она предложила разложить на троих пьесу Штайнфеля и впечатлить отца совместными усилиями трёх инструментов. Так, чтобы результат звучал гармонично, и каждая получила равную долю внимания.

– Прекрасная история. И Ваша матушка, похоже, так же мудра, как герр Хайнц.

– Прекрасный способ разрешить ссору трёх девчонок, Вы хотите сказать? – теперь смешок звучал вполне отчётливо.

– И это тоже, – Карл усмехнулся.

– А велика ли разница? Три девчонки, двое мужчин, город и герцог – каждый хочет чего-то и тянет одеяло к себе, пока оно не порвётся на части. И остаёшься ты с драным одеялом, и думаешь, что лучше прикрыть – ноги или плечи.

– Значит, по-Вашему, надо просто предложить выход, который и врага насытит, и меня не ущемит?

– Когда Вы сами это сказали, оно стало звучать ещё разумнее, не правда ли?

– Вот бы насытить кого нужно было так же просто, как сказать, – хмыкнул Карл. Любопытно, что такого он может предложить Шульцу, не слагая при этом с себя корону и не объявляя завоевательный поход на другую часть города?

Однако чем дольше он думал об этом, тем чётче становилось в голове не слишком мудрёное обстоятельство: говоря откровенно, он не очень-то хорошо понимает, чего Гёц вообще хочет. Этот проклятый коротышка никогда ни на что не жаловался, разве что пару раз мягко намекал отцу, что вот это уж точно чересчур – вполне справедливо. Чего он добивается своими шашнями сейчас?

Вывод, конечно, напрашивался простой: он просто жадный хафеленский ублюдок, которому до смерти надоело шестерить на валонских господ, так что он и задумал тихо и без жалоб подмять всё под себя. В сущности, упрекнуть тут можно только за то, что он, быть может, ради своей цели задницу кайзеру продал.

С другой стороны, до сих пор Король Треф возвышался надо всем Грушевым Садом как памятник терпению и миролюбию: в случае чего, предлагал всего лишь один на один порешить вопрос на кулаках, а не созывал всех ребят с палками и ножами. Настолько ли он не любит войну, чтобы согласиться на уступки меньшие, но зато без кровопролития?

– Герр Даголо, я почти слышу скрежет Ваших мыслей, – заметила девица и коснулась пальцами его локтя.

Только теперь валон заметил, что они оказались на противоположном конце сада.

– Ваши слова, ну, насчёт дипломатии – они глубже упали, чем я думал сперва.

– О, какая прелесть! Вы придумали, как купить своего врага?

– Скорее, я… гм… Вовсе не думал об этом раньше.

– Значит, я сегодня вложила небольшую толику в благое дело, – она торжественно приподняла цветок вверх, как полководец над полем выигранной битвы. – Моя духовная наставница будет счастлива это слышать.

Совсем рядом послышались тяжёлые шаги капитана терлингенской гвардии.

– Герр Даголо, фройляйн, нас зовут к столу.

– Что скажете? – обратилась к хозяину патрицианка. – Проследуем к трапезе?

– Немедленно, если там я смогу увидеть Ваше лицо.

– Ц-ц-ц! – она заслонилась от него стеблем, словно парируя удар. – Вы весьма поспешны, герр Даголо! И кроме того, теперь я могу намеренно попросить такое место, чтобы Вы меня не видели.

Карл деланно нахмурился, но не сумел, да и не слишком пытался спрятать лихую улыбку.

– Может быть, я и Вас смогу купить, чтобы Вы этого не делали?

– Может быть.

Девушка повернулась к нему боком, непринуждённо поправила шляпку свободной рукой.

– Во сколько кустов с Инцимельскими розами Вы оцениваете возможность видеть моё лицо за обедом?

***

Когда они вновь встретились за столом, отца прямо-таки распирало. Тем не менее, он проявил поразительную для себя выдержку и с успехом разыграл роль радушного, доброжелательного и благообразного хозяина в течение целого часа за обедом и ещё четверти часа, пока Терлингенов провожали во внешнем дворе Палаццо.

Лишь когда ворота закрылись, он наконец изрёк со смаком:

– Видел я, как вы с девчонкой друг на друга пялились!

К своему неудовольствию Карл ощутил крепкое винное дуновение справа и не менее крепкую хватку отцовской ладони на левом плече.

– Но я тоже время не терял, ей-ей! Мне тоже оставалось во-от столько, чтоб запустить руку под бургомистрову мантию…

В другой раз он с удовольствием поучаствовал бы в игре «Кто смелее пошуровал под нижней юбкой?», но на сегодня это точно лишнее. Как оказалось, бургомистрова дочка не просто в приданом несёт самую благородную фамилию Кальвара, но помимо того недурна собой и очень даже неглупа. Если уж этого недостаточно для какой-то толики почтения, он и не знал, чего ещё от неё требовать. Разве что расстегнуть ему гульфик прямо там, за розовыми кустами…

Впрочем, это стало бы убедительным, но не слишком желанным объяснением, почему она до сих пор в девках ходит.

Плюхнувшись на дубовый трон за длинным пиршественным столом, вокруг которого сновали несколько слуг, Даголо-старший собственной рукой щедро наполнил кубки сладким карассийским.

– Выпьем за твою новую помолвку, которую я уже почти положил нам в карман!

За это Карл выпил охотно, хоть и не слишком жадно; старик же опустошил кубок с поразительной быстротой и немедля воззрился на изящный хрустальный графинчик с отборным грушевым бренди – к счастью или нет, бургомистр на крепкое угощение не соблазнился.

«Так, приятель, если ты ещё хочешь задать пару серьёзных вопросов – лучше сделать это прямо сейчас», – оценил мужчина расстановку сил.

– Я так понимаю, – медленно произнёс он, переводя взгляд с бренди на барона, – план породниться с Колёсным Дирком теперь корытом накрылся?

– А-а, да к Бёльсу Дирка с его страхолюдными веретёнками, – проворчал отец, отмахиваясь и кривя губы. – Деньги и люди у нас и так имеются, но у Терлингенши есть кое-что поценней – имя. Ни у одной из дирковых девок такого приданого в жизни не будет, пусть Ткач хоть золотом под себя ходить начнёт.

От такого имени до предела мечтаний и в самом деле рукой подать. Даголо – фамилия, конечно, тоже не мужицкая. Отец приходился каким-то там сыном какому-то там валонскому дворянчику, у которого едва хватало на панцирь и боевого коня поплоше. А такой брак не просто закрепит семью на её месте в Лиге Кальвара, но и вознесёт её в высшее общество.

– Во что нам это встанет?

– В здоровенный сундук серебра, разумеется, – усмехнулся старший Даголо. – Как раз чтоб покрыть их долги. Потянем. Хайнц божится, девка его здорова и рожать вполне годна, так что тут никаких подвывертов тебя не ждёт. Разве что вздорная она малость…

– Я бы так не сказал, – заметил Карл. Отец громко хохотнул.

– Ну, это только пока! Но один хрен – это мелочь. Вздорные бабы закаляют характер. А характер тебе нужен твёрже стали, чтоб всех засратых капитанов в кулаке крепко держать.

Выдав сие глубокомысленное наставление, барон щёлкнул пальцами, махнул рукой – и один из слуг поднёс ему заветный графинчик и чистый стакан.

Дверь распахнулась, в трапезную влетела Эрна – с мечом на поясе, ярким платком на шее и сумрачной миной над платком. В последнее время она всё чаще появлялась именно в таком виде; привычные искры пропали из её глаз, а на кончике языка не вертелась лёгкая насмешка. Даже белое перо в берете вместо обычного лихого наклона воинственно топорщилось, как рыцарское копьё на разгоне.

– У Курта на складе ночью была какая-то возня, – сухо доложила она, застыв в напряжённой позе напротив Карла, по другую сторону стола.

Старик внимательно уставился поверх стакана, наполненного крепким спиртным на треть.

– Ну, что я тебе говорил про закалку? – бросил он в сторону. – Что за возня?

– Что-то затаскивали. Ящики какие-то. Порядочно.

– Видать, старина Курт что-то где-то спёр и припрятал на перепродажу. На кой хрен ты ко мне это притащила? Самой никак не разобраться?

– Надо было прямо там стрелу в него засадить? – со злой едкостью уточнила женщина, сжимая пальцы на эфесе.

Отец подавился выпивкой.

– О, Единый всемогущий! Нет, мать твою! – хрипло воскликнул он, как только сумел прокашляться. – Если так хочется кому-то засадить, сбегай к Мамаше за мальчиком!

Эрна стиснула челюсти, старик тоже умолк, утирая рот и усы краем рукава. Закончив с этим, он закончил немногим спокойнее:

– Отправь кого-нибудь припасти этот груз, или залезть на склад и заглянуть в ящики… Карл, или ты это сделай, или… А, гром и молния, разберитесь с этим сами!

Карл быстро кивнул Эрне на дверь и сам поднялся из-за стола, сгребая заодно шляпу.

Когда он вышел на террасу, она стояла в нескольких шагах спиной к двери, перекатываясь с пяток на носки башмаков. Остановившись рядом, мужчина немного покрутил на языке вопрос, прежде чем озвучить его:

– Так что, ты говоришь, Курт сегодня ночью проворачивал?

– Дружок, я уже рассказала всё, что сама знаю, – отрезала мечница. – Моё дело – просто головы для Старика откручивать, о чём все, кажется, немного подзабыли. Игры в шпионов и сыскарей – ну, уж извините.

– Ладно-ладно, не волнуйся ты так.

В примирительном жесте Карл поднял обе руки. Поддевать Эрну – занятие крайне увлекательное, когда и сама она не прочь устроить пикировку. Но со дня злополучного побоища на Кавальелле расположение её духа по понятным причинам оставалось слегка говнистым.

– Как Берт?

Валон нахлобучил шляпу на затылок и непринуждённо заложил руки за спину. Краем глаза он отметил, что каменное лицо немного смягчилось.

– Выбросил вчера костыль. Шатается меньше. Хотя он ведь хрен скажет, болит ли ещё где.

– Хочешь, я снова напущу на него доктора Кранта?

– Да не, – она отмахнулась, внимательно посмотрела на руку и поднесла её к тугому узлу платка на шее. – Он большой мальчик. Сам разберётся, когда к Клистиру бегать. Не надо гордость его щемить.

«Я бы тоже мог сегодня порадовать духовника», – отметил Карл, чуть смелее наблюдая за женщиной. Её зубы перестали молоть обиду, правая бровь больше не гнала к переносице яростную складку.

– Мы с Мамашей Беккер заключили кое-какие соглашения насчёт дознавательств. Думаю, она не откажет нам попросить девочек… э-э, быть полюбезнее с парой куртовых ребят, какие болтают охотно. Ну, ты поняла.

– Угу, – буркнула Эрна. – Шлюший сыск. Отлично придумал.

– Кто другой так хорошо сумеет язык развязать датому мужику?

Она вздохнула, задрав голову, потянулась; крепкие пальцы несколько раз сжались в кулак и ослабили воображаемую хватку.

– Если тот мужик подлость почует, твоя сыскарша зубов не соберёт. Поделом, конечно – аккуратней надо быть. Но по мне ничего лучше и проще нормального допроса с парой затрещин ещё не придумали…

Мечница замерла с вытянутыми над головой руками на несколько секунд; затем медленно опустила их на пояс и повернулась лицом к умолкшему собеседнику. Меж её бровей опять пролегла складка.

– Сукин ты сын, ты ведь снова не о куртовых ребятах, да?

– И о них тоже, – Карл добавил к уклончивой фразе лёгкое движение ладонью: дело, мол, вот настолько тонкое. – Но я точно знаю, под чью дудку эти крысы пляшут. У ландскнехтов сроду таланта к контрабанде не было.

Пальцы женщины замерли у виска, вцепиться в бесплотную добычу они больше не пытались.

– Крикни, как узнаешь чего, – нехотя выдавила она наконец. – Не хочу в твои хитросплетения лезть.

– Это я и хотел услышать, – мужчина спрятал полуправду за довольной ухмылкой. – Словом, пусть за куртов склад твоя голова не болит.

Голова отрывисто качнулась. Перо дёрнулось следом и отклонилось назад – теперь уж не рыцарское копьё, а пика на плече солдата. «Бёльс меня задери, если она таким манером его не потеряет!» – решил он, провожая мечницу взглядом.

Досадно видеть её вот такой… Хотя с другой стороны – за подавленной, угрюмой Эрной и уследить всяко проще. В любое другое время соглядатай серьёзно рисковал бы башкой, шатаясь за ней по улицам.

Тень ферзя

Последние два дня зарубцевавшийся кончик языка то и дело норовил пересчитать передние зубы и убедиться, что все они наконец снова на месте. Гёц давно вышел из возраста, когда лихой свист через дырку в зубах был самым верным способом завоевать авторитет. Теперь это только мешало делам из-за тупых шуточек и не менее тупых вопросов.

А посчитать зубы тянуло всё сильнее по мере того, как широкоплечий имперский агент вёл его всё ближе к восточной окраине Сада – к территории ткачей. В эту часть города Шульц захаживал нечасто. В ткацком квартале нету ни закладных лавок, ни игорных домов, ни даже самой задрипанной пивнушки. Напрямую с цехом у него редко что-то наклёвывалось, а ходить куда-то просто – только башмаки зря топтать.

Для человека его положения – так и вовсе небезопасно. Побить не побьют, но, если чемпион Даголо шатается по твоей улице – люди напрягаются, а напряжение всегда ищет выход. И во что-то благое оно редко выливается.

Конечно, личное приглашение Фёрца все вопросы снимает, кроме одного: выпустят ли их живыми, если договориться не выйдет? Само собой, Фёрц перед Штифтом, а Штифт перед Готфридом чуть ли не на Хорошей Книге клялись, что никакой подлянки не будет. Само собой, у каждого звена этой забавной цепочки выбор в принципе скудный: либо сделать вид, что все всем доверяют до определённой степени, либо сворачиваться и разъезжаться по домам. Сажать репу и рыбку удить.

Само собой, Гёц, в выборе наиболее ограниченный, на себя и риск брал наибольший.

Берольдом звали какого-то древнего ткача, положившего начало одной из богатейших семей кальварских мастеровых. Они и отгрохали скромный трёхэтажный домишко с зелёным фасадом на месте убогой лачуги, с которой начинал великий предок.

За домом притаился почти такой же высокий склад. Тыльная его сторона выходила на канал – вот туда драпануть-если-что точно не выйдет; к другим двум бокам прилегали узенькие переулки, что обнадёживали немногим больше.

У дверей, сложив тяжёлые лапы на груди, стояли двое здоровых ткачей в коротких плащах, с изящно повязанными зелёными кушаками. И сколько же сукна можно наткать за день такими ручищами?

Третий «кушак» подле них одевался блёкло, да и в целом выглядел не как молотобоец. Быть может, он и за станом трудится за троих?

– Я Штифт, – бросил шпион, остановившись в паре шагов от входа, – а это…

– О-о, уж его-то мы знаем, – отозвался с коротким смешком третий, оборачиваясь к ним лицом.

«А я тебя знаю?» – делец наморщил лоб и сосредоточился на шелушащемся кончике носа ткача. Этот тип часто крутился около Фёрца – вроде бы «Сухой» его погоняло.

– Заходите.

Сухой распахнул дверь и вошёл первым. Даже не попытался угрожающе нависать за спиной, пока они ступали в неизвестное. Собственно, с этим прекрасно справлялся левый громила, что зашёл следом и тихонько прикрыл за собой дверь.

Широкий «предбанник» наполовину загромождали тюки с маленькими значками и подписями. Слева и справа угадывались ступени на верхний ярус, а прямо перед ними зиял большой проём – проход в основную часть склада.

Разумеется, дорога туда лежала через небольшой шмон. Гёц без лишних слов выложил пистолет, широкий кинжал, а после сам вывернул и единственный припрятанный ножик. Обязательно нужно припрятать что-нибудь так, чтобы быстро нашли – иначе станут подозревать.

– Спорим на талер, что больше не найдёшь? – ровно произнёс он, пока Сухой сноровисто его обшаривал.

Ткач хмыкнул.

– Господь с тобой, Гёц, откуда у меня такие деньги? Да ещё и против тебя ставить.

– Лис чистый, – буркнул громила, оставляя в покое Штифта.

– Ладно, мессеры, пойдём, – кивнул Сухой в ответ. – Главный заждался уж.

Они двинулись вглубь склада меж других меченых тюков с шерстью и тканями: это в Холемгерд, то в Аргебург. Дорогу освещала единственная масляная лампа в руках проводника, и светила она ровно так, чтоб хорошо указывать путь к «переговорной точке» Вернера Фёрца, но не пути к отступлению. Тем не менее, делец присмотрел что-то вроде небольшого окошка – серое пятнышко за чёрным штабелем товаров.

Когда он перевёл взгляд на шпиона, тот едва заметно кивнул. Знать, тоже не преминул рассмотреть каждый угол. Оставалось надеяться, лисьи глаза в темноте различали больше.

Темнота в противоположном конце зала понемногу рассеивалась. В стене проступили очертания грузовых ворот, выходящих, очевидно, к каналу. Сухой же завернул направо – в сторону пристройки, примеченной Готфридом снаружи.

Склад и «подскладник» разделяла не слишком толстая стенка с не слишком плотной дверкой, а из-за неё пробивались глухие голоса. Провожатый отворил перед ними вторую дверь, шагнув на этот раз в сторону с вежливой улыбочкой. Мужчин на миг ослепил хлынувший изнутри свет.

Краем глаза Гёц приметил новые тюки и пару грудок хлама, напоминавших разобранные ткацкие станки.

В центре квадратной комнаты стоял простецкий стол с двумя фонарями. По ту его сторону восседал Вернер Фёрц – весь в зелёном, как лесовик, с золотыми очочками на перевязи, а подле него – высокий сухощавый старик, прямой и суровый, как палка, завёрнутая в чёрный камзол.

«Мать моя, никак сам Колёсный Дирк», – едва удержавшись, чтобы не присвистнуть, Шульц покосился на агента, но тот и бровью не повёл. А может, всё знал и держал язык за зубами? До сего момента сохранялся шанс, что Фёрц задумал перевернуть доску, пока тесть на усадьбе прохлаждается, потягивая южное винцо, а то и вовсе уже под себя ходить начинает.

Но вот он – сам Ткач, живой и здоровый, можно пальцем дотянуться. Хотя лучше ручонки держать при себе.

Тут были двое других мужчин – кажется, цеховые старшины, но их разговор с предводителями резко оборвался.

– Ну, мы вас тут оставим, – тихо обронил Сухой, а после продемонстрировал Готфриду его же пистолет: – Но будем поблизости. Доплюнуть можно.

За спинами ткачей виднелась ещё одна дверь – за ней лишние люди и скрылись, а шпион и делец заняли пустые табуретки напротив. Фёрц покачивал тяжёлой головой и иногда устало моргал, Дирк же ни разу не смежил веки за несколько минут.

Когда пришельцы наконец отыскали наиболее благоприятные положения для своих задниц и перестали ёрзать, он ровно произнёс:

– Здравствуй, Гёц.

– Здравствуй, Дирк.

– Мне нравится, как ты ведёшь дела.

– Да и ты тоже ничего, – быстро отозвался Гёц.

Старик продолжил мерно говорить, будто до его ушей ответ и не долетал:

– Поэтому я готов вложиться в твоё предприятие.

– Против Даголо? – осторожно уточнил делец и осмелился заглянуть прямо в маленькие блестящие глазки, глубоко утопленные под кустистыми бровями.

Ткач походил на могучую рогатину, что как-то показывал дядюшка-охотник: широкие плечи, как перекладина у копья, на них длинная шея и высокий узкий череп. Волосы позади лежат густой седой гривой, а впереди сужаются ко лбу непримиримо встопорщенным клином.

– А разве Грушевым Садом кто-то другой вертит? – сухо переспросил он, приподнимая бровищи, в которых чёрных волосков осталось побольше, чем на макушке.

– Я думал, у тебя с нашим Стариком всё плотно схвачено.

– И Вернер, стало быть, под обоих дряхлых пердунов копать задумал?

Фёрц молча усмехнулся; на лице «дряхлого пердуна» кроме губ вообще ничего не двинулось.

– Эта валонская гнида слишком зарвалась. Мне нужен новый человек в Саду. Так понятно, что я вообще тут делаю?

– Пожалуй, – протянул делец.

Дирк будто считал Сад если не своей собственностью, то уж точно вотчиной вассального князька. Насколько позволял Готфриду судить скромный кругозор, теперешние гроссцехмейстер и барон друг другу изрядно подсобили, когда власть только-только делилась. У пришлого кондотьера мало было шансов закрепиться в городе самому при всей лихости, боевом опыте и остроте клинков южных солдат.

Только всё это дела дней минувших, причём дела чужие. Кому охота по чужим счетам платить?

– Но, видимо, недостаточно, чтобы помощь без вопросов принять? – Старик словно пытался взглядом пересчитать позвонки в его хребте. – Связным своим можешь гордиться – он так и не разболтал, сколько людей ты смог собрать, чтоб мы не набили цену. Но мы же и без того оба знаем, что этого слишком мало, правда? Даже после того, как ты увеличил команду вдвое. Даже после того, как у Пьетро дюжину на скачках положили. И что делать, вооружать голодранцев из трущоб?

Дирк фыркнул. Про рыцарей знать он, конечно, не мог. Но правда в том, что даже рыцари перевес сил не сгладят.

– Тем больше у меня причин сперва узнать, во что мне ваша помощь встанет.

– Во-первых, разумеется, придётся оплатить время, которое ребята потратят на твою войну, – спокойно заговорил Фёрц, а Ткач откинулся на спинку стула, предоставляя скучные торги зятю. Последний вынул из-под дублета небольшой листок с пометками и аккуратно разложил его перед собой. – Плюс компенсация за ранения и смерти.

– Разумеется.

– Во-вторых, мы откроем в ткацком квартале кабак и игорный дом. Наши.

– Допустим, откроете…

– …и каждый месяц Сад будет поставлять четыре бочки грушевого бренди, – закончил он, поднимая к глазам очки и отвращая взгляд от дельца к бумажке. – По полтора гульдена за бочку, чтобы никого не обидеть. Сверх – по обычной цене.

Нахмурившись, Гёц коснулся пальцами подбородка. Его мысль обратилась к таблице с «обычными» ценами и ценами специальными. С краю вырисовывался третий столбец с цифрами – ему как раз подошло бы название «обдирочного».