Властитель груш

Готфрид всю жизнь дрался кулаками, ножом, дубинкой, да ещё ухватился за пистолет, когда только впервые увидел эту дивную штуку. Для него половина действий несла не больше смысла, чем унылые песнопения в церкви, но ему больше понимать и не надо. Достаточно знать, что у рыцаря с интендантом – ни единой возможности заранее сговориться и подсунуть вместо оружия списанное дерьмо.

– Сталь пристойная, – заключил Зельмар, снова присматриваясь к клинку, – узнаю холемскую работу. Баланс в порядке, заточить не забыли. Воздаю должное хранителю этих запасов.

Он с усмешкой отсалютовал фон Штюрлиху, а после ловко перехватил оружие у гарды и протянул рукоять сержанту.

– Гюнтер, опробуй-ка.

Здоровяк осторожно забрал меч, чтобы ненароком не укоротить хозяйские пальцы, и отошёл от группы людей чуть дальше внутрь склада, где света было поменьше, зато и места побольше.

Зачем – стало ясно вскоре: Гюнтер снимал «пробу» люто. Клинок со свистом разрубил воздух один раз, потом ещё, и ещё – кажется, с той же лёгкостью он мог бы уже посносить головы половине контрабандистов.

– Нормальная штука.

– Курт?

– С этими красотками всё в по-олном порядке!

Опустившись на одно колено, ландскнехт завернул последнюю аркебузу в холст и уложил обратно в ящик – бережно, как родную дочурку.

– Колум?

– Всё на месте, – сообщил длинноносый коротышка, только закончивший пересчитывать шлемы. Готфрид кивнул.

– Хорошо. Это – на лодки. Полегче с порохом!

– Как скажешь, папаша, – буркнул Мюнцер.

По его людям цепочкой разошлись смешки, но Гёц скорчил суровую рожу, Курт повелительно махнул рукой – все наконец начали работать.

Олли подошёл к дельцу, прижимая к груди ящичек с пистолетами. Доски аккуратно обструганы, сверху блестит лак – сразу видно футляр для ценной вещи. Что ж, по крайней мере это он может осмотреть и сам.

С правой стороны на пистолеты упала широкая тень интенданта.

– Могу ли я надеяться, что ты вернёшь хотя бы половину?

– О возврате уговора не было, – заметил Гёц, внимательно рассматривая замок.

– Капитана это и не касается.

Он взял в руки следующий пистолет.

– Может быть. Какой твой интерес?

– Значит, оружие тебе всё-таки самому нужно, а не на перепродажу?

Георг усмехнулся, а Готфрид, стиснув оставшиеся зубы, мысленно обложил самого себя по матери.

– Мне ведь придётся восполнить недостачу. Если от тебя ничего не получу, придётся обращаться к холемской гильдии оружейников… Чем раньше, тем лучше.

Делец захлопнул крышку, закрыл две сияющие щеколды и указал пальцем за спину.

– Отнеси на баркас и отдай Томасу… усатому мужику, – на всякий случай он прочертил пальцами в воздухе две черты от носа вдоль верхней губы, изображая усы.

Паренёк мотнул головой и побежал к воротам в обгон Гюнтера. Сержант с молчаливым кнехтом рыцаря тащили наружу тяжеленный ларь с бронёй.

– Может, чего и верну. Подумать нужно.

– Как долго?

Мало власть захватить – нужно её ещё и удержать, а из голых рук она выскользнет быстро. В подвале Палаццо Даголо, правда, тоже небольшой арсенал припрятан, но Гёц понятия не имел ни о его составе, ни о состоянии, ни о том, сколько оружия ему понадобится, чтобы вооружить всех сторонников, когда уляжется пыль. Если, конечно, к тому времени будет кого вооружать.

– Через месяц перетрём, ага?

– Месяц… – интендант поднял взгляд куда-то поверх его головы, потирая ладонью колючий подбородок.

– Ай, не трясись ты так. Я напишу матушке, она напишет в Холемгерд, и оружейники сделают тебе скидку в любом случае. Идёт?

– Другое дело!

Достигнув соглашения, потомок обедневшего рыцаря и отпрыск разбогатевшего контрабандиста пожали руки по купеческому обычаю. Вот это разговор. Не то, что с патрицием засратым, который за каждый топорик хуже последнего лавочника торгуется.

– Что это за хрень такая здесь творится?!

Гневный возглас застал их в самой что ни на есть непристойной позе – на расстоянии вытянутого пальца, взявшись за руки на фоне бодро расхищаемых запасов. Мужчины одновременно повернули головы к выходу во внутренние помещения Арсенала, к четвёрке бдительных ночных стражников.

Трое – просто сконфуженные патрульные, но четвёртый, в гербовой кирасе, одну руку положил на пояс, другую – на позолоченную рукоять меча, а глазами прямо-таки метал молнии во все стороны.

Хотя, конечно, на долю фон Штюрлиха приходилось больше всего.

– Георг фон Штюрлих, глазам своим не верю! – воскликнул офицер, резко оторвал руку от пояса, задев подвешенный к нему медный горн, и обличительно ткнул пальцем. – Ты, я гляжу, остатки совести грушетрясам продал! Теперь тебе точно петля светит!

– Остынь, Ольмер! – Интендант выступил вперёд, примирительно поднимая руки. – Эти ребята тут по приказу капитана. Его милость решил снабдить оружием одну компанию в Грисколе, а Трефы перевозкой занимаются.

– Ну, да, и вытаскивают груз из Арсенала ночью? – фыркнул Ольмер. – Какая нелепая брехня! Может, ещё и приказ с печатью покажешь?

Приказ, конечно, никто не покажет. Патриций не желал оставлять никаких иных следов, кроме чьего-то слова, которое перед Лигой можно решительно и гневно отрицать. И уж точно он не собирался прикладывать печать под мечом, что снимет с плеч седую башку Даголо. Желание вполне понятное. Но бесовски неудобное.

– Ох, – Георг тяжело вздохнул, – ну, нет у меня при себе этого приказа. Мы просто завтра поутру разыщем лейтенанта, и он тебе разъяснит, что и кому я продал, как тебе?

Офицер подозрительно прищурился.

– А сейчас спокойно почивать пойдём?

– Ну, да, – интендант пожал плечами. – Утро вечера мудренее.

– Чтобы ты мне ночью шомпол в ухо забил? Как Клосу?

Штюрлих не шелохнулся, но теперь уж и его взгляд заострился, а кулаки опасно сжались.

– Что это ещё за клевета, мать твою?

Курт и Зельмар подобрались и подошли ближе к месту перепалки. У кровожадных упырей уже шерсть на загривке приподнялась, видать – но ведь и Ольмер не дурак, чтобы драться вчетвером против двадцати. Он просто сорвёт с пояса долбаный рожок, дунет в него, а Готфриду с интендантом придётся на ходу рожать объяснения и умиротворяющие денежные подарки.

Или он не успеет – и придётся делать то же на шикарном кафарском ковре в кабинете капитана. Мёртвые стражники в сделку не входили.

– Капитан, – шепнул Колум, настойчиво дёргая его за рукав, – этого шибздика знаю. По ставкам нам задолжал. Почти на шесть марок серебром.

– Ольмер! – быстро позвал делец, прерывая очередную гневную тираду. – Никто тебя не шлёпнет во сне. У тебя три свидетеля – на всех шомполов не хватит.

Он выступил вперёд, вставая между Ольмером и Георгом. Не бог весть какая преграда, но тут уж дело техники говорить так, чтобы они не смотрели через твою голову друг на друга.

– Ступай к себе, завтра перетрёте с лейтенантом Клаусом. А мы скостим тебе половину долга за скачки. Идёт?

Офицер нахмурился и скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от него таким образом. Сильный подбородок будто бы дрогнул, но губы тут же упрямо сжались; наконец он отрывисто произнёс:

– Я знаю, ты – Король Треф, да?

– Он самый, – Шульц коснулся пальцами берета с железным крестом.

– Очень любезное предложение, если я верно разобрал, – сдержанно произнёс Ольмер. – Быть может, я бы даже согласился… Если бы речь шла о паре ножей. Но ты хочешь, чтоб я глаза закрыл, когда вы половину Арсенала выносите?

– Не набивай себе цену, – вкрадчиво проговорил Гёц, придвигаясь чуть ближе.

Не то, чтобы провернуть всё тихо не стоило полного долга, но Ольмер дал слабину – стоило попытаться хотя бы половину спасти.

– Половина – это уже очень неплохо, если учесть, что мы ничего плохого не делаем.

– Это непорядочно, – упрямо ответил должник, стискивая пальцы на эфесе.

– Георг? – делец взглянул через плечо на интенданта, сделав круглые страшные глаза.

– Ладно, – буркнул тот.

Ольмер, хмурясь, переводил взгляд с одного мужчины на другого.

– Какого беса вы у…

Гёц качнулся на месте и резко ударил офицера головой в лицо. Левая рука приобняла шею, пока правая срывала с пояса медный рожок. Горн загромыхал по полу под ноги интенданта, а упрямец согнулся в руках дельца от нескольких тяжёлых ударов под дых – пускай думает о том, как бы глотнуть воздуха, а не закричать.

Стражники дружно отшатнулись и обнажили короткие мечи; контрабандисты надвинулись вперёд, лихорадочно вооружаясь тем, что под руку подвернётся. Фон Штюрлих замахал руками и, перешагнув аккуратно горн, выскочил вперёд. Его массивный корпус изрядно увеличил преграду между готовыми устроить поножовщину.

– Хватит, ребята, уберите оружие! – воззвал он к солдатам. – Вы видели: Ольмер снова напился и начал бузить, мешал обычной погрузке…

– Ты ударил офицера! – сухо выговорил наконец один из них, старший, с упрямым суровым профилем.

Он глядел в упор на Готфрида, который придерживал офицера за выдернутый из-под кирасы шарф. Тонкая шерстяная ткань, по гульдену за локоть – ничего себе штучка. Может, ссуженные денежки не одни лошадки съели?

– Похоже на то…

Ольмер крепко вцепился в удерживающую его руку и явно собирался плюнуть, так что Гёц коротко саданул его кулаком по губам. Без лютости, не сильно – так, чтобы сберечь зубы, но намёк закрепить.

– Сука, да хватит его бить! – прошипел фон Штюрлих. – Это всё одно большое сраное недоразумение! Сейчас мы возьмём его и пойдём разбудим лейтенанта. Он обложит нас всех по матери, но потом разъяснит вам, бдителям херовым, что тут происходит!

– Хорошо бы, – проворчал стражник, возмущённый избиением офицера Гвардии Кальвара.

– Тупица! – приложил его молодой товарищ, да ещё и ударил свободной рукой в плечо. – Нам же по-любому порка светит!

Интендант опустил руки, закладывая большие пальцы за пояс, хмыкнул, расправил плечи – словом, натянул прежний хозяйский облик.

– Может, и не светит. Вы ж ничего не сделали – только стояли и смотрели, как у него ум за разум заходил… – Он покосился на опасно подрагивающий в воздухе меч. – Пойдём к лейтенанту. Вы скажете, что у Ольмера помутнение случилось. Я не скажу, что вы мне в нос клинками тыкали. Ясно?

Стражники переглянулись.

– Ясно, – быстро сказал молодой и поспешил задвинуть меч в ножны.

Третий кивнул и присоединился, пусть не так торопливо; старший медлил дольше всех и недовольно засопел, прежде чем последовать их примеру.

Как прекрасно, что почти все успокоились и достигли взаимопонимания. Только вот посреди этого благолепия кое-кто всё ещё держит офицера за грудки и кулак ему под нос суёт, а кулак и так уж кровью дворянской окроплён. Гёц кашлянул и сердито покосился на Штюрлиха снизу вверх.

– Ах, точно, – он поманил к себе двоих помощников, щёлкнув пальцами. – Свяжите его, заткните рот, посадите в уголке.

Делец наконец смог разогнуться и оглядеться в поисках чего-то, пригодного для вытирания руки. Никакой тряпки рядом не нашлось – в отличие от множества людей, застывших на полпути к тому, чтобы выпотрошить ящики и воспользоваться опасным грузом прямо сейчас.

– За работу! – прикрикнул Готфрид; приглушить голос он теперь не очень-то пытался.

Может ли хоть одно мало-мальски важное дело пройти как надо, без того, чтобы по дороге споткнуться пару раз и зачерпуть из лужи полный башмак?

***

Ольмер застонал. Лицо ему утёрли, но с опухшей бровью, рассечённой губой, обезоруженный, связанный верхом на табурете – боевой петушок со склада растерял много перьев.

– Очухался наконец! – буркнул под нос Готфрид, скидывая с плеч офицерский зелёный плащ с золотым гербом.

Пришлось нацепить его на себя, а своим скромным чёрным плащом – укрыть этого упрямца, чтобы они вместе с интендантом, его помощником и троицей гвардейцев из ольмеровой команды не выглядели совсем по-кретински, таща по улице побитого и спелёнатого офицера с тряпкой в зубах.

Гёц всё равно через каждые полсот шагов молился, чтобы на пути не возник ночной патруль. И сегодня Святой Венцель, похоже, свечу отработал сполна.

Правда, сам Ольмер вести себя смирно ни в какую не хотел, а на лестнице, почуяв вдруг второе дыхание, принялся упираться обеими ногами… и, само собой, снова приложился головой. Слегка. Его почти можно было бы пожалеть, не доставь он такой восхитительный геморрой в такую, казалось бы, простенькую операцию.

– Ублюдки, куда вы меня притащили? – выдавил он, щуря глаза и затравленно озираясь.

– Это же Ясеневый Пост, балбесина, – буркнул фон Штюрлих. – А это – лейтенант Клаус Фулькер. Признал?

Клаус встал со скамьи в углу комнатушки, заслонив плечами лампу. В павшей на него тени Ольмер смог продрать глаза и рассмотреть перед собой человека в таком же нагруднике, с шарфом на шее и утомлённым сосредоточением на лице, что сопровождали лейтенанта на улице, на торжествах, на встрече с капитаном Лодбертом в Застенье и на выходе из бани. Разве что слегка помятая рожа говорила о том, что его едва-едва подняли с постели.

– Лейтенант, – взгляд битого упёрся в вытравленный на кирасе герб. Удобное место – ты вроде бы и не пялишься в пол, как совсем виноватый, но и в глаза не смотришь.

– Ольмер… – устало проговорил Клаус, скрывая герб за сложенными на груди ручищами. – Ты знаешь, что с тобой будет за кавардак, который ты учинил перед интендантом Гвардии Кальвара?

– Только если он не толкает оружие из Арсенала этим крысам из Грушевого Са…

– Так вот я тебе говорю, что не толкает, – сердито прервал его лейтенант.

Ольмер склонил голову на грудь, медленно облизал разбитые губы, тяжело вздохнул.

– Значит, я был не прав. Но это… это просто бдительность, разве нет?

– Это не бдительность, это хулиганство. Разве такое пристало человеку твоего положения и происхождения? – Лейтенант поднял табурет, громко поставил его рядом и присел. – Почему я должен лично посреди ночи бегать и мирить моих офицеров? Вроде бы один должен без разговоров другого слушать? Или я неверно помню наши порядки?

– Этого больше не повторится, – сумрачно произнёс Ольмер.

– Уж я надеюсь. Во что превратится Гвардия, если каждый начнёт тянуть одеяло на себя, вместо того чтобы слушать приказы, как полагается?

– В шайку.

«Скорее, в войско герцога, – подумал Гёц, глядя на понурую физиономию офицера и его отменную кирасу, – Любая шайка о таком железе только мечтает».

– Вот именно. В шайку. А когда вспыхнет новая война, будем друг друга в спины бить?

Нарушитель порядка дёрнул головой из стороны в сторону. Лейтенант вздохнул.

– Сейчас тебя развяжут. Ты извинишься перед герром Георгом. После мы забудем об этом недоразумении, которое нас всех равно позорит. А ты поедешь к себе на недельку, отдохнёшь и поразмыслишь о том, что я сейчас сказал. Это ясно?

Ольмер отозвался не сразу.

– Прошу прощения, герр Георг, – нехотя выдавил он наконец, повернув голову к интенданту. – Я определённо был не в себе, когда огульно Вас обвинил.

Штюрлих и Клаус – оба удовлетворённо покивали. Покончив с наведением порядка, последний повернулся спиной к бузотёру и внимательно уставился на Шульца. Если он и злился оттого, что его подняли с постели и вынудили костерить подчинённого при посторонних, недовольство он скрывал отлично.

– Вы уже вывезли оружие?

Гёц молча наклонил голову.

– Хорошо – я передам Его милости. А теперь, если вы не возыа…

Клаус прикрыл зевок широкой ладонью.

– Пойду-ка я попробую снова заснуть. Пока в городе ещё кто-нибудь не подрался.

Он забрал плащ с лавки и направился к выходу. Интендант со значением глянул на молодого стражника и кивнул на офицера.

– Развяжи его наконец!

– Падлюка, – прошипел Ольмер, как только солдат подошёл на расстояние плевка.

Тот молча опустился за его спиной и начал возиться с узелками. Ольмер резко высвободил руку, как только верёвка ослабла; поднялся, пошёл к лестнице, пытаясь ступать как можно твёрже.

Готфрид поманил к себе троицу, что собиралась последовать за командиром.

– Ну чего? – недовольно буркнул старший. С этим, похоже, будет сложнее всего.

Не говоря ни слова, делец раскрыл кошель и принялся отсчитывать гроши. Стражники молча смотрели. Гёц посмотрел на пригоршню монет, потом на них. Достал ещё три толстых монеты.

– Ольмеру нужна компания. В деревне.

На лицах младших более или менее чётко отразилось понимание. Половицы заскрипели под тяжёлым шагом интенданта.

– Виг, да? Что же ты рожу скривил? Когда тебе предлагали отдохнуть неделю за чужой счёт?

– Лейтенант не велел нам уезжать, – Виг смотрел то на одного, то на другого, то на деньги, но в голосе его сквозило упрямство. – И зачем нам уезжать? Чтобы мы не что? Не сболтнули, как он дал по морде офицеру?

– Чтобы Ольмер не варился один с этой мыслью. Чтобы воздухом свежим подышать. И не надо отпрашиваться, плести что-то про больную матушку. Или мне надо обязательно сказать, что иначе?

«Виг, в дерьмо нас всех втянешь», – выдохнул младший стражник, трогая старшего товарища за локоть.

Шумно вздохнув, Виг скорчил оскорблённую гримасу и протянул ладонь.

Готфрид покинул пост так скоро, как только смог, лишь бы не провожать гроши скорбным взглядом. Мысль свирепо вертелась вокруг долга Ольмера. Тот смышлёный паренёк наверняка не откажется передать записку с требованием вернуть половину долга в конце недели…

Но ведь придётся запихнуть соблазнительную идею поглубже, не подливать масла в огонь. Минутное удовлетворение не стоит того, что подымется, как только дворянину вожжа под хвост попадёт. На какие жертвы идти приходится!

Как славно, что на чёрном плаще хоть следов разбитой ольмеровой рожи не видно.

***

Большие ворота в стене вокруг палаццо отпирали регулярно: то для группы всадников и вереницы карет, спешащих на застолье, то для воза с припасами, выпивкой, оружием. На сей раз через них проехала лишь одна лёгкая повозка, запряжённая четвёркой.

Привратник Дачс и его молчаливый братец Крюц застыли каждый у своей створки, в начищенных куртках, с блестящими алебардами. Дачс обожал приёмы. Хоть сто дорогих гостей, хоть один – ему хлопот немного, зато шанс надуться и покрасоваться очень скрашивал каждодневное сидение перед калиткой. Оттого любой, кто пересекал порог этим путём, по-благородному, сразу же видел, как ему рады.

Угловатый капитан домашней гвардии, пожилой лысенький слуга в старомодном наряде, расторопный паренёк на козлах с усатым кучером – Хайнц фон Терлинген всюду возил труппу, завещанную ему десятком поколений предков. Сам бургомистр шагнул на землю вслед за слугой и подал руку даме в жёлтом шёлковом платье. На её голове сидела шляпа с высокой острой тульей – симпатичная вещица. С переднего края шляпы перед лицом нависала плотная вуаль, всё равно что забрало шлема – уже не столь приятный выбор. Впрочем, дама сошла с подножки плавно, словно лебедь, да и фигурка ничего себе, так что даже кройся за этой занавесью рожа кикиморы…

– Это юная патрицианка, и с ней нужно держаться, как с фарфоровой вазой, это ясно? – шепнул отец, больно ткнув его пальцем под рёбра.

Карлу удалось удержать на лице широченную улыбку – оба Даголо сейчас изо всех сил тянули такие, изображая крайнюю степень дружелюбия и почтения. За ними старательно радовались все слуги в палаццо и пара громил, что имели более-менее пристойные рожи и потому годились в почётный караул.

Штофельд стоял перед ними в тесноватом парадном дублете с баронского плеча и стойко превозмогал желание глубоко вздохнуть или помахать руками.

– Я не дурак, – прошипел Карл в ответ.

– Ах, да я знаю… Но сейчас будь так любезен: расшибись в лепёшку, но умудрись ей понравиться, иначе…

Бургомистр подошёл слишком близко, так что заканчивать отец не стал – и к лучшему.

Патриции со свитой взошли на террасу перед парадным входом и обменялись с хозяевами чопорными поклонами. Не без удовольствия Карл снабдил своё движение изящным – как ему казалось – взмахом большой амморийской шляпой. Гости не подали вида, будто бы финт их впечатлил. Карл не подал вида, что равнодушие как-то его задело.

– Позвольте представить вам мою дочь – Верену фон Терлинген, – произнёс бургомистр с оттенком гордости.

Даже эту порцию он отмерил в точности так, как следовало для намёка: это дочь первого из патрициев Кальвара, извольте обходиться с ней соответственно.

– Ваша милость! – Даголо-старший привычным жестом радушного хозяина простёр руку в сторону дома. – В преддверии нашего обеда предлагаю присоединиться ко мне за небольшим аперитивом.

– Охотно, – коротко отозвался бургомистр, после чего хозяева, гости и челядь решительно потащились внутрь. В напряжённом молчании.

Насколько успел Карл познакомиться с хорошими светскими манерами собутыльников из младшего патрициата – в данный момент предполагалось завязать короткую непринуждённую беседу на ничего не значащую тему, которую все участники будут перебрасывать друг другу, пока не дорвутся до выпивки. Тогда можно будет похвалить напиток, или же обругать, если отношения между вами очень близкие, и осторожно переходить к делу. Прямо перед делом, конечно, надобно сплавить посторонних под более или менее надуманным предлогом.

Вроде бы всё просто. Впрочем, оба Даголо помалкивали, здраво рассудив, что их обычные зачины к разговору для таких слушателей не годятся, а патриции, видимо, просто не считали нужным делать первый шаг.

Словом, хоть Карл хоть и не унывал, вид лучшего винного кувшина с «аперитивом» его страшно обрадовал. Последняя покупка матушки, кажется.

– Герр Даголо, – произнёс бургомистр, едва смочив губы, – я предлагаю обсудить наши дела без отложений, пока для нас накроют стол. Наши дети в это время тоже могут переговорить, разумеется, соблюдая все приличия – при герре Виллиберте.

– Это будет прекрасно, – у отца явно гора с плеч свалилась. – Если, конечно, Вашей дочери это угодно…

– Таково и моё желание, – раздалось из-под вуали.

По правде говоря, Медвяная Дора звучит куда как мелодичнее. Зато и приданого за ней от силы пара льняных рубашек.

– Не угодно ли будет фройляйн взглянуть на наш сад?

– Ей будет угодно и это.

Карл наконец разглядел весело блестящие из-под вуали глаза. Верена, однако, не позволила проникнуть дальше за завесу тайны. Невероятно быстро для человека в таком дорогом и длинном платье она оказалась подле него и со значением качнула шляпой вперёд. Валон покорно протянул руку, указывая дорогу во внутренний дворик.

Хотя хозяйки сада посреди Сада давно не было в живых, из почтения к ней отец изрядно платил дряхлому садовнику, чтобы он поддерживал это место в прежнем виде, прекрасном, цветущем и благоухающем. А чтобы деньги не пропадали втуне, раз в месяц старик приходил сюда и почтительно напивался до изнеможения.

– А там есть груши?

Мужчина усмехнулся.

– Боюсь, что нет. Но моя мать успела рассадить там много… М-м…

Он беспомощно поводил перед собой ладонью с растопыренными пальцами, пытаясь выловить слова из воздуха, но вскоре сдался.

– Цветов. Да, много цветов.

– Очаровательно, – серьёзно отозвалась патрицианка.

– Так Вы… Гм…

Он оглянулся на герра Виллиберта. Тот держался на расстоянии нескольких шагов степенно и выдержанно, без слов намекая: «Ну, что же ты? Давай, очаровывай – только без этих ваших мужицких увёрток, не то придётся отсечь тебе руку».

– Так Вы младшая дочь герра Хайнца?

– О, да. Шестая из семи. Мой отец истинно благословлён Единым. И я вдова к тому же. Я, видимо, не благословлена. Мой покойный супруг предпочёл скончаться, но не увидеть, с чем обвенчал его дядюшка.

– Ох, нет, я уверен, что Вы совсем не так дурны…

Как ему казалось, он вполне умело обратил в слова угасающую надежду. Какое-то время.

– Вы так любезны! – вот теперь она точно над ним смеялась, хотя самого смеха Карл и не слышал. – Как мне и говорили, Вы большой мастер обхождения с девицами!

– Простите, фройляйн. Я, гм, довольно… невежествен в общении с людьми… Вашего круга.

– Вот как! А как же мужчины вроде Вас общаются с девицами внутри своего круга?

Карл застыл на месте. Быстро же его загнали в угол! Такие вопросы он мог ждать, пожалуй, в разговоре за чаркой со Стефаном, Эрной, Лелоем или даже проклятым Королём Треф – но уж точно не в домашнем садике «наедине» с девицей, которую он вроде как должен очаровать.

На миг ему показалось, что матушка костерит отца за следующей колонной. Отвратительно невовремя.

– Это какая-то проверка, я полагаю?