Прядильщица Снов

Она села за старенький ноутбук, облепленный разноцветными стикерами.

«Сочувствие? Нет, откуда бы! А может, просто боялся плохой оценки? Ведь ему всё равно на меня…»

От этих сомнений внутри становилось ещё больнее и тревожнее.

На экране браузера медленно загружались её страницы в социальных сетях. Палец замер над кнопкой сообщений – она боялась увидеть насмешки или фотографии со своим унижением. И снова осторожно закрыла все вкладки, не решившись узнать правду. Холодный экран отражал её бледное, несчастное лицо, подсвеченное голубоватым свечением монитора. Она поёжилась и потянулась за знакомым бабушкиным пледом, пахнущим детским клубничным шампунем. Завернулась в его уют, ощущая себя в безопасном коконе.

Взгляд по привычке скользнул к стене над кроватью. Там висел он – её идеал. Девушка с её собственного рисунка являла ей свою модельную красоту – выразительные скулы, узкую талию и красивые, лёгкие руки. Она загадочно улыбалась и молча наблюдала за Алей словно из другой, лучшей жизни.

«Если бы ты была мной сегодня на том выступлении, они бы восхищались, а не смеялись».

Не выдержав, она снова кликнула на знакомый ярлычок сайта психолога Агаты. Аля уже привыкла после таких тяжёлых дней уходить туда, черпая тонкую уверенность и надежду.

Сайт загрузился почти мгновенно – Аля посещала его так часто, что он был в истории браузера. Она просмотрела новые публикации, пока не наткнулась на статью под названием «Идеалы и их тени: как наше представление о совершенстве мешает нам жить». Взгляд упал на строчку внизу страницы: «Стоимость приема – пять тысяч рублей». Она горько усмехнулась.

«Почему всё, что могло бы помочь мне, стоит так дорого? Может быть, я просто не заслуживаю помощи?»

В этот момент дверь резко приоткрылась, впуская тонкую полоску света и мамин слегка насмешливый голосок:

– Привет, мой маленький пончик. Как прошёл твой день? Ты опять какая-то грустная.

Мама никогда не стучалась – считала это лишним. Сегодня она тоже заглянула и сразу прошла дальше в комнату. Аля с горечью отметила её новый образ: обтягивающие джинсы на стройных ногах, свободный светлый кардиган поверх яркого топа и стильная укладка. Мама выглядела свежей и отдохнувшей. Она была красивой даже вечером, дома – и от этого Аля чувствовала себя ещё более неуклюжей.

Она посмотрела на мать, размышляя, стоит ли рассказывать о школьных проблемах. Но мама никогда не понимала её трудностей. Для неё всё всегда было просто: «просто возьми и похудей», «просто улыбнись», «просто не обращай внимания на насмешки». Будто это так легко!

– Нормально, – коротко ответила Аля, но потом неожиданно для себя добавила: – Мам, а ты не могла бы… дать мне немного денег?

– На что? – она приподняла брови, и на лбу появились тонкие морщинки – единственное, что выдавало её возраст.

– На… консультацию у психолога, – Аля кивнула на экран ноутбука, где всё ещё была открыта страница Агаты. – Думаю, это могло бы помочь мне разобраться… с некоторыми вещами.

Мама рассмеялась – не зло, но с явной снисходительностью, которая резала больнее, чем насмешка.

– Психолога? О боже, Аля, ну ты даёшь! Неужели хочешь потратить деньги на пустую болтовню вместо чего-то полезного? Нашла проблему себе.

– Ты не понимаешь, мам! Мне плохо… Мне правда нужна помощь, – Аля почти прошептала последние слова.

Мама пожала плечами с привычной лёгкостью и вздохнула:

– Аля, у тебя просто куча свободного времени. Было бы желание – нашла бы подруг и веселилась. А психологи – продажники, верь мне на слово, милая.

Мама встала с правой стороны от Али, и закатный солнечный свет из окна подсветил её профиль, делая контуры ещё более чёткими.

– Мам, ты не понимаешь, – Аля попыталась найти слова, которые могли бы достучаться до неё. – Это не просто скука, это…

– Аля, я была в твоём возрасте, – перебила она, улыбаясь своей фирменной улыбкой – не слишком широкой, но достаточно искренней, чтобы казаться дружелюбной. – Все подростки проходят через это. Думаешь, ты первая, кто считает, что мир против тебя? Поверь, через это проходят все, и все как-то справляются.

Её слова обесценивали всё, что чувствовала Аля, всё, чем она была. Словно её проблемы – это капризы избалованного ребёнка, а не настоящая боль, разъедающая изнутри.

– Знаешь, что помогает лучше любого психолога? – продолжила она, не дожидаясь ответа. – Спорт и правильное питание. Если будешь больше двигаться и меньше есть всякой дряни, почувствуешь чувствовать себя намного лучше. А самооценка поднимется сама собой.

Она произнесла это так легко, будто предлагала простой рецепт от головной боли, а не решение всех жизненных проблем. Как будто Аля не пыталась сотни раз «двигаться больше и есть меньше».

Мама всегда упрощала всё до предела и не показывала слабости. Всегда была на высоте, но Аля знала, что за этим фасадом скрывалось нечто большее. В детстве она часто заставала маму на кухне поздно ночью, с бокалом вина. В такие моменты её лицо выглядело иначе – осунувшимся, уставшим, лишённым привычного дневного сияния.

Мама мечтала стать актрисой. В молодости даже поступила в театральный институт в Москве, но не закончила его – не справилась с программой. Поэтому ей пришлось вернуться в Зимнеградск и скорее искать работу. Салон красоты стал компромиссом – там она могла быть немного артисткой, рекламируя товары клиенткам. Потом она нашла похожую работу и в Москве, но на самом деле никогда не желала такой судьбы.

Аля помнила фотографии из старого альбома – молодая мама на сцене в любительском спектакле, в ярком костюме, с широкой улыбкой. Её глаза светились настоящим счастьем, не тем натянутым подобием, которое она демонстрировала сейчас.

После смерти бабушка мама изменилась. Але тогда было всего шесть, но со временем она поняла, что мама стала ещё более собранной, ещё более «позитивной», пытаясь заполнить огромную пустоту.

Потом тётя Света, мамина сестра, уехала за границу. Она была младше мамы на пять лет и всегда казалась более смелой и предприимчивой. Она открыла маленький бутик в Милане, который неожиданно стал успешным, и теперь жила между Италией и Францией, в окружении красивых вещей и интересных людей. Мама говорила о ней с гордостью, но Аля видела в её глазах зависть.

Мама никогда не жаловалась на свою судьбу, не плакала о несбывшихся мечтах. Она создала образ счастливой, успешной женщины, которая всем довольна, и играла эту роль так убедительно, что, возможно, сама начала в неё верить. Но Аля, наблюдая за ней годами, видела трещины в этом фасаде – моменты, когда маска спадала, и проглядывало настоящее лицо: усталое, неудовлетворённое, ищущее чего-то большего.

Особенно ярко Але запомнился один случай, когда ей было лет десять. Они с мамой остались одни в московской квартире зимним вечером, когда темнеет рано и хочется укутаться в плед с чашкой горячего чая. За окном шёл снег, и квартира ощущалась маленьким уютным островком в холодном мире. Аля сидела в гостиной, смотрела детский фильм и рисовала. Мама вошла в комнату с небольшой коробкой в руках.

– Аля, смотри, что я нашла, – Её голос звучал не как обычно – более мягко, даже мечтательно.

Внутри коробки оказались старые фотографии, программки спектаклей, маленькие сувениры – остатки её актёрской мечты. Она рассказывала о каждой роли, о каждом спектакле с таким воодушевлением, что Аля невольно загорелась её энтузиазмом.

– Мам, а ты бы хотела вернуться в театр? – импульсивно спросила маленькая Алечка. – Может быть, ты могла бы играть в каком-нибудь местном театре? Я бы приходила на все твои спектакли!

И тут её лицо изменилось. Глаза потускнели, улыбка исчезла, и она будто состарилась за несколько секунд.

– Не говори глупостей, Аля, – она резко закрыла коробку. – Это всё в прошлом. У меня есть работа, есть ты, папа, обязанности. Нельзя всю жизнь гоняться за детскими мечтами.

– Но мам, если ты этого хочешь… – начала Аля, но мама перебила:

– Хотеть – недостаточно, Аля. Жизнь – это не сказка, где все желания сбываются. Нужно быть реалистом, нужно… Ладно, неважно. Пора спать.

Она встала, резко задвинула коробку под диван и вышла из комнаты, оставив дочь в недоумении. Аля чувствовала, что сделала что-то не так, что коснулась болезненной темы, но не понимала, какой именно. Она до сих пор помнила, как долго лежала в постели той ночью, размышляя, почему мама так отреагировала на её слова.

На следующее утро мама вела себя как обычно – жизнерадостная, энергичная, с фирменной улыбкой на лице. Как будто того разговора никогда не было.

И больше никогда не доставала ту коробку, по крайней мере, при Але.

Аля поняла тогда, что есть темы, которых лучше не касаться при маме. Под её жизнерадостным фасадом скрывалась боль, от которой она убегала в повседневные заботы и «позитивное мышление». Именно тогда она и сама начала строить свой собственный фасад, своё собственное убежище от боли – не притворное счастье, а мечты о другой себе, о той Але с портрета на стене.

– Аля, ужин готов, – мама вернула её в настоящее. – Я сделала твои любимые котлеты с пюре.

Она улыбалась, как всегда, но Аля видела напряжение в уголках её глаз, видела, как она ждала её ответа, готовая к очередному раунду бесконечной игры в счастливую семью.

– Спасибо, мам, но я не голодна, – ответила она с непривычной решимостью. – Я… поела в школе.

Это была ложь, но мама не стала допытываться. Она только кивнула с лёгким разочарованием на лице и закрыла за собой дверь, оставив её одну в полутёмной комнате.

А в голове Али начала формироваться идея. Если родители не дадут денег на консультацию у Агаты, она сможет накопить на встречу, откладывая деньги с обедов в школе. Это поможет ей не только оплатить психолога, но и похудеть.

«Да, идеальное решение!»

Она начнёт меньше есть, значит, и похудеет. А когда станет стройнее, возможно, все проблемы решатся сами собой.

«Полина перестанет называть меня «жирухой», Настя и Ира захотят дружить, и даже Роман, возможно, посмотрит по-другому».

Эта мысль воодушевила. Впервые за день она почувствовала надежду. У неё появился план, и это придавало сил.

Она снова посмотрела на портрет идеальной себя на стене. В тусклом свете настольной лампы она выглядела ещё более реальной, ещё более достижимой. И ей показалось – всего на мгновение, но так ярко, так отчётливо, – что идеальная Аля улыбнулась в ответ. Загадочной, мистической улыбкой, как будто хранила секрет, но пока не могла открыть.

Глава 5. Маска королевы

Полина

Полина прекрасно знала, как выглядит силуэт победительницы со стороны. Стильная причёска развевалась на ветру, бёдра покачивались под облегающей синей юбкой, а каблуки новых ботильонов стучали по разбитому асфальту жалкого, ненавистного Зимнеградска. Она наслаждалась эффектом – украдкими взглядами, оборачивающимися мальчишками, завистливыми шёпотами подруг.

В свои шестнадцать она уже чувствовала себя королевой.

– Господи, Катя, ты реально собираешься это есть? – Полина резко остановилась и ткнула длинным ногтем в булочку, которую подруга уже подносила ко рту. – Ты в курсе, сколько в ней углеводов? Да ты на неделю вперёд калорий съешь!

Катя Волкова замерла с открытым ртом, её веснушчатое лицо залила краска стыда. Булочка мгновенно исчезла обратно в пакет, будто была не куском хлеба, а горящей спичкой – забавно.

– Я… просто не завтракала, – пробормотала она, опуская взгляд. – И в школе не ела.

– И правильно сделала, – Полина закатила глаза. – Я тоже не завтракала и не обедала. Знаешь, почему? Потому что у меня есть дисциплина, а у тебя нет.

– Ты и без диеты худая, – пробормотала Катя, убирая пакет в потёртую кожаную сумку.

– Я не худая, Кать, – поправила Полина, морщась от её недалёкости. – Я просто работаю над собой. У меня есть дисциплина.

«Почему они такие наивные? Худоба не достаётся от природы!»

Лиза Скворцова и Даша Маслова переглянулись, пряча улыбки. Они знали правило: встать на сторону Полины, поддержать, подыграть. За это она позволяла им находиться в своей орбите, греться в лучах её популярности.

– Ты вчера пропустила такую драму на физ-ре, – Лиза ловко перевела тему. – Кострова чуть не заехала Ларинскому мячом по лицу. Он отскочил, как ужаленный.

– Она ещё ему так улыбнулась, как дебилка, – добавила Даша. – Боже, было так противно наблюдать. Эта жируха реально думает, что у неё есть шанс?

Полина сделала паузу, эффектно отбросив с лица несколько светлых прядей.

– Она просто лохушка, – с лёгкой усмешкой произнесла она, слегка запрокинув голову.

Девочки взорвались смехом – слишком громким, слишком восторженным и неестественным. Но Полине – плевать. Адреналин растекался по венам, словно наркотик. Она впитывала свою дозу превосходства, ежедневную инъекция власти, даже когда вела их за собой по серому школьному двору после уроков. Стройную гибкую Дашу с её идеальным шпагатом, тихую, но остроумную Лизу и восторженно смотрящую на неё Катю, мечтающую когда-нибудь тоже постройнеть. Полина ощущала себя центром вселенной.

– А может, Аля действительно случайно промахнулась? – неуверенно предположила Катя.

Полина резко обернулась, и та вжала голову в плечи, будто ожидая удара.

– Ты её защищаешь? – голос Полины звенел от напряжения. – Тебе её жалко, да?

– Нет, я просто…

– Ты просто что? – Полина сделала шаг к ней, и весь мир будто замер. – Тебе нравится эта зашуганная корова?

– Полина, я не это имела в виду, – голос Кати дрогнул.

Полина смерила её холодным взглядом, а затем резко улыбнулась и легонько щёлкнула её по носу.

– Расслабься, я пошутила, – усмехнулась она. – Господи, у тебя такое лицо было!

Девочки нервно засмеялись, одновременно с облегчением и напряжением.

– Как же я ненавижу эту школу! – с чувством выдохнула Полина, когда они вышли за ворота. – Кто вообще придумал это тупое название? Зимнеградск. Как будто тут круглый год зима!

– Ну, почти! – горько усмехнулась Лиза. – Девять месяцев минимум.

Каштановые пряди подруги выбились из-под её шапки, а на щеках играл румянец от холода. Лиза всегда выглядела небрежно, но в этом была её прелесть. Сегодня её яркий жёлтый шарф эффектно сочетался с чёрным пальто.

Они прошли мимо облезлых трёхэтажек с выцветшими вывесками: «Парикмахерская «Локон», «Аптека», «Ремонт обуви». Ветер дул в лицо, путался в волосах, забирался холодной рукой под пальто. Осень здесь – не красивое время года из фотографий в социальных сетях, а безнадёжный период между недолгим летом и бесконечной зимой.

В такие моменты Полина ощущала себя единственной вспышкой света в сером существовании подруг. Без неё они, казалось, растворились бы в унылом пейзаже города. Для них она была окном в другой мир – мир стиля, красоты и надежд на лучшее. Она раздавала им крохи своего внимания, а они ловили каждое слово, как голодные птенцы.

Но никто из них не знал, что она сама – такой же голодный птенец, только научившийся прятать свой голод за безупречным макияжем и дизайнерской одеждой.

– Кстати, вы знали, что у Климовой из одиннадцатого «Б» анорексия? – небрежно бросила Полина, наблюдая за реакцией.

– Да, она вроде в больнице лежала, – кивнула Лиза.

– Какой ужас! – пробормотала Катя, инстинктивно поправляя расстёгнутое пальто, которым пыталась скрыть недостатки фигуры.

– Странно, – Полина задумчиво покрутила кулон в форме луны. – Она была почти идеальна. Наверное, перестаралась.

– Ты же не думаешь, что анорексия – это хорошо?

Катя испуганно посмотрела на неё.

– Это же смертельная болезнь.

– О, Кать, конечно, нет, – Полина закатила глаза. – Я просто говорю, что Климова всегда была красивой. В ней было что-то… утончённое.

Она заметила, как Катя опустила глаза, словно пытаясь спрятаться от этих слов. Подруга никогда не станет утончённой – с её широкими бёдрами и круглым лицом – как бы ни старалась. Полине было почти жаль её. Но Катя свято верила в себя, а Полина поддерживала ей веру, наслаждаясь превосходством.

Ей нравилось ловить собственное отражение в витринах магазинов, в лужах, в тёмных окнах автобусов. Проверять, не выбился ли волос из причёски, не размазалась ли тушь, не легло ли пальто неправильной складкой. Она видела себя со стороны, как фото в глянцевом журнале: высокая, стройная, с осиной талией, подчёркнутой широким ремнём на дизайнерском сером пальто. Под ним – ненавистная школьная форма, которую она разбавляла брендовыми брошками. На длинных и стройных ногах – идеально сидящие ботильоны на устойчивом каблуке. Ни грамма лишнего жира. Она работала над этим месяцами.

Её украшения – изящные, но каждое со смыслом. Серебряная цепочка с кулоном – подарок отца перед его уходом. Жемчужные серёжки – от бабушки на шестнадцатилетие. Браслеты с подвесками – собственная покупка на сэкономленные деньги, как напоминание о достижении цели.

За спиной – сумка, стоившая больше месячной зарплаты матери. Отец прислал её из отпуска с новой семьёй. «Чтобы ты не думала, что я о тебе забыл», – написал он в записке, будто дорогая вещь могла заменить отца. Хотя иногда Полине казалось, что да, могла. По крайней мере, сумку не приходилось умолять о алиментах.

– Посмотрите, что это за убожество! – заметила Полина, когда они проходили мимо сквера, блеклого, как старая фотография. – Даже деревья здесь выглядят депрессивно.

И правда, почти облетевшие тополя и клёны мрачно качали ветвями. Сквозь них проглядывало грязно-серое небо, низкое, будто крышка, накрывающая Зимнеградск. Воздух был влажным и холодным – дышать им казалось пыткой. Полина ненавидела эти улицы, эти дома, эту вечную сырость, пробирающуюся под кожу и заставляющую чувствовать себя грязной.

Она мечтала о тёплых странах, где всегда солнце, где можно носить лёгкие платья и не думать о складках на теле.

– Клянусь, после школы я сваливаю отсюда, – заявила Полина. – Буду тусоваться в Милане или Барселоне, встречаться с горячими итальянцами и ходить на настоящие показы, а не на жалкие школьные дискотеки.

Она представляла себя на побережье: загорелая, в белом платье, с бокалом в руке, среди красивых и успешных людей. Море, пальмы, яхты – и ни намёка на прошлое.

Девочки неуверенно кивнули, не понимая, но боясь признаться. Они не видели жизни за пределами Зимнеградска. Город душил, но давал ложное чувство безопасности – как клетка: есть колесо, поилка, опилки. Всё для выживания, но не для жизни. Разве что Катя разок путешествовала в Турцию, но это не в счёт.

– Любишь загорелых парней с кубиками? – подколола Лиза. – Надоели наши прыщавые придурки?

Подруги захихикали, но как-то неуверенно. Полина знала, что Даше нравился Дима из одиннадцатого «А». Да и Лиза поглядывала на старшеклассников, но её стандарты были выше.

– Кстати, о парнях, – Полина понизила голос. – Как думаете, ради кого я сегодня прогуляю танцы?

Три пары глаз впились в неё. Она выдержала паузу, наслаждаясь их нетерпением.

– Мы идём гулять с Ларинским, – наконец выдала она, следя за реакцией.

Лиза аж приоткрыла рот, Даша замерла, а Катя удивлённо заморгала.

– С Ларинским? – Лиза округлила глаза. – Ты серьёзно?

– Ну да, – Полина пожала плечами, изображая небрежность. – Он сам предложил. Сказал, что я ему нравлюсь.

– Правда? Ты же жаловалась, что он сливается, – недоверчиво посмотрела Даша.

– Это была часть игры, – отмахнулась Полина. – Он просто козлился. На самом деле мы переписываемся, и он сам позвал меня в парк.

Это была ложь. Роман никогда не писал ей первым. Единственное, что она о нём знала – он, как и она, раньше жил в Питере. Но о прошлом он говорил мало.

Сегодня она сама подошла к нему на перемене и предложила встретиться. Заявила, что нужно обсудить что-то важное и непубличное. И, конечно, лучезарно улыбнулась. Он подумал, но, заинтригованный, согласился.

– Он сам написал? – Даша не сдавалась. – Ты же говорила, что он не пишет первым.

– Боже, Даша, ты как следователь! – Полина закатила глаза. – Да, написал. Окей? Сказал, что ему нравятся мои посты, и позвал погулять.

В глазах подруг мелькнула зависть. Это радовало, но одновременно оставляло пустоту. Полина наслаждалась их завистью, но также мечтала, чтобы кто-то знал правду: Роман Ларинский не писал ей, не звал на свидания, в школе общался с ней вяло. Но она не сдавалась. Рано или поздно он будет её – просто потому, что она так решила.

– Ну, девчонки, мне сюда, – она остановилась у своего подъезда обычной девятиэтажки с облупившейся штукатуркой и тяжёлой металлической дверью. – Надо подготовиться. Не ждите меня на танцах.

– Наденешь что-то сексуальное? – подмигнула Лиза.

– Возможно, – Полина загадочно улыбнулась. – Но не слишком. Должна оставаться интрига.

– А нам потом всё расскажешь? – Лиза смотрела на неё горящими глазами.

– Может быть… Посмотрим.

Даша фыркнула, закутываясь в спортивную зелёную куртку. Её тёмные волосы были собраны в небрежный хвост, а на лице – минимум макияжа. Даша всегда отмахивалась от разговоров о собственной внешности, но Полина знала всю правду: та украдкой разглядывала себя в зеркале, когда думала, что никто не видит.

Девочки обменялись формальными объятиями – не настоящими, а лишь лёгкими прикосновениями. Полина никогда не позволяла прижиматься к себе, будто боялась, что они почувствуют, какая она хрупкая под маской уверенности.

Она зашла в подъезд, поморщившись от вони – кошатины, борща, сырости. Стены, когда-то салатовые, покрылись трещинами и граффити. Полина поднялась по лестнице, стараясь не касаться перил.

«Кто знает, сколько грязных рук их трогало».

Седьмой этаж, квартира тридцать пять. Она замерла перед дверью, прислушиваясь. Тишина. Может, матери не было дома. Может, повезло, и она спокойно подготовится к встрече с Романом.

Полина открыла дверь – и застыла.

Благословенная тишина оказалась обманом – из спальни матери доносились приглушённые стоны, скрип кровати, прерывистое дыхание. Опять. Уже третий раз за неделю. И каждый раз – новый мужчина.

Желудок болезненно сжался от отвращения и голода одновременно. Руки задрожали, отчего ключ едва не выпал. Видимо, мать не ожидала, что она вернётся так рано и пропустит танцы.

Полина бесшумно закрыла дверь, сняла ботильоны, оставила сумку на прихожей тумбе. Кухня, гостиная, её комната – безопасная зона. Но чтобы добраться туда, придётся пройти мимо приоткрытой двери материнской спальни.

Она сделала глубокий вдох и на цыпочках пробралась по коридору.

– Только не смотреть! Только не смотреть! – шептала она, но глаза предательски скользнули в щель приоткрытой двери.

На мгновение перед глазами мелькнули переплетённые тела, двигавшиеся в странном ритме. Крашенные в блонд волосы матери раскидались по подушке. Его спина, покрытая испариной, блестела в тусклом свете. Лиц она не разглядела – и слава богу. Но и этого хватило, чтобы ком подступил к горлу.

«Как животные… Тупые животные».

Полина знала этот сценарий наизусть. Мать находила мужчин в баре, на работе или через приложения. Приводила их домой, когда думала, что дочери не будет. Они исчезали под утро, часто даже не запоминая её имени. А потом она сидела на кухне в халате, курила одну сигарету за другой и смотрела в окно пустым взглядом. Но теперь, кажется, появился кто-то постоянный – этого мужчину Полина видела уже не впервые.

«Неужели?»

Полина проскользнула в свою комнату, щёлкнула замком, втолкнула наушники в уши и включила музыку на полную громкость – лишь бы не слышать звуков из-за стены. Повалилась на кровать, ощущая, как слабость разливается по телу. В глазах потемнело, заплясали чёрные точки. Она не ела ничего с утра, кроме яблока и нескольких глотков воды – да и то потом вызвала рвоту. Шестьсот калорий в день – её предел сейчас, и даже эти калории давались с трудом. Но она терпела, потому что терпеть голод легче, чем быть некрасивой, как Кострова, как мать.

Полина разглядывала свои руки – тонкие, с проступающими венами и косточками. Колени выпирали из-под колготок, рёбра можно было сосчитать под тонкой блузкой. Она знала, что красива. Знала, что мальчишки сходят по ней с ума, а девчонки кусают локти от зависти.

«Почему же тогда внутри так пусто?»

Где-то в глубине души таился ужас: а вдруг она станет такой же? Вдруг вся эта красота и популярность – лишь отсрочка перед неизбежным падением? Вдруг однажды она окажется на месте матери – постаревшей женщиной, ищущей подтверждения своей ценности в постели с едва знакомыми мужчинами?

Полина впилась взглядом в зеркало напротив кровати. Лицо совсем побледнело, под глазами залегли тёмные круги, хотя утром она тщательно замаскировала их консилером. Губы, накрашенные яркой красной помадой, сейчас потеряли цвет. В глазах – усталость и отвращение ко всему происходящему за стеной.