Прядильщица Снов

Папа сидел напротив и с аппетитом уплетал запеканку. Его русые волосы слегка растрепались, а на лице – лёгкая усталость после тяжёлого дня на новой работе. Как обычно, он говорил мало, предпочитая слушать, но лицо его светилось удовольствием от еды, и он время от времени бросал на маму одобрительный взгляд. Простая домашняя футболка и спортивные штаны придавали его образу уюта.

– Как всегда, шедевр, Танюша, – похвалил он, улыбаясь. – Ты бы могла открыть свой ресторан.

Мама засмеялась, поправив прядь рыжих волос, выбившуюся из аккуратной причёски.

Теперь она надела домашний халат с ярким узором, но даже в нём выглядела собранной и энергичной – словно ей и не нужно было прикладывать усилий для привлекательности. На её лице остался лёгкий, естественный макияж, а на руках – несколько браслетов, которые она носила каждый день.

– Ну, знаешь, я бы могла, но клиенты такие капризные. То им одно не нравится, то другое. А тут хоть дома могу экспериментировать. Сегодня, например, добавила немного сыра в запеканку. Получилось, правда?

Она мягко потрепала папу по волосам, а он нежно взял её за руку.

– Получилось. Ты у нас мастер на все руки.

Аля молча наблюдала за ними, чувствуя себя чужой за этим столом. Как пришелец с другой планеты, случайно оказавшийся в семье землян, пытающийся притвориться своим. Ей хотелось разделить их радость от приятного ужина, но всё внутри сжималось от стыда и отчаяния. Она снова вспоминала, как сегодня опозорилась на физкультуре, как смеялись одноклассники, как отвернулся Роман, стоило ей только сесть рядом с ним.

Она ненавидела этот день. Школьные слова и упрёки всё ещё звенели у неё в ушах, как навязчивая музыка, от которой невозможно избавиться.

– Аля, ты чего такая тихая? – Отец бросил на неё беспокойный взгляд. – Уроки сложные?

Аля вздрогнула, оторвавшись от своих неприятных мыслей, упорно захватывающих разум, как сорняки – заброшенный сад.

– Да, – ответила она коротко и безэмоционально, будто, как и Роман, находилась не здесь. – И ещё много делать.

– Ну, ты не переживай, – сказал он, откладывая вилку. – Оценки важны, но здоровье важнее. Хотя… – он задумался, – если хочешь поступить в хороший вуз, то придётся постараться.

Аля кивнула, отодвинула тарелку. Резко, почти агрессивно, будто это был враг, а не посуда.

– Я, пожалуй, пойду. Нужно уроки доделать.

– Ты так мало съела, – забеспокоилась мама, глядя на её почти нетронутую порцию. – Ты точно наелась?

– Да, мама, спасибо, – постаралась звучать уверенно, но понимала, что желудок просил ещё. Она бы с удовольствием доела эту тарелку и даже взяла бы ещё одну. Но нет, нужно было держать себя в руках. – Я просто не очень голодна.

Кажется, мама что-то хотела сказать, но папа мягко остановил её.

– Пусть идёт, если уроки важны. Успехов, Аля!

Аля кивнула, нервно улыбнулась и вышла из кухни, чувствуя, как напряжение немного спало. Она прошла в свою комнату, закрыла дверь и снова села за ноутбук, чтобы доделать злосчастный проект.

На экране горел сайт с информацией о здоровом образе жизни, но мысли её были далеко от него. Они кружились вокруг Романа, школы, своего тела, насмешек, страхов – тяжелые, липкие, неподъемные.

Внутри неё копилось что-то тяжёлое, тёмное, что вот-вот должно было вырваться наружу – густое и вязкое, как смола, застывающая в самом центре души.

Аля листала однообразные страницы, от которых уже пестрило в глазах и кружилась голова. Счастливые улыбки, стройные тела, здоровые блюда – всё это казалось ей таким чуждым, таким фальшивым, таким издевательским. Но она продолжала листать. Она не хотела подводить школу, не желала ловить на себе ненавистные взгляды, прожигающие её презрением. И даже думать о самом дне выступления, от которого её уже начинало тошнить.

«Нужно просто найти информацию, просто найти».

Аля закуталась в пушистый узорчатый плед, который так любила в детстве. Ей казалось, будто он всё ещё пах детским шампунем с ароматом клубники – слабая, но такая отчётливая нить, связывающая её с прошлым, с маленькой Алечкой, ещё не знающей ни горечи насмешек, ни жестокости сверстников. Она чувствовала его мягкую текстуру под пальцами, щурилась от чрезмерного света экрана и продолжала искать, бродя по лабиринту сайтов, как заблудившийся ребёнок.

Аля вздрогнула. На экране снова появилась знакомая цветная реклама, будто преследующая её сквозь интернет:

«Психологические услуги. Агата. Психоанализ, гипнотерапия, индивидуальный подход».

Замерла, выпрямилась и даже отбросила плед. Перед ней снова возникла фотография женщины с завораживающей улыбкой и магнетическим, пронзительным взглядом – глубоким, как омут, и по-совиному мудрым. Она была одета в чёрный пиджак, а её тёмные, как осенняя ночь, волосы аккуратно струились по плечам. Что-то внутри откликнулось на этот притягательный, даже немного магический образ, словно Аля услышала старую забытую мелодию.

Её внимание привлекли слова:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту?»

Забавно, что они возникли под скучными строками упражнений для здорового образа жизни. Но почему-то Але казалось, что Агата пишет вовсе не об этом. Не о диетах и отжиманиях, а о чём-то гораздо более глубоком и важном.

Не удержавшись, Аля отвлеклась от проекта и перешла по ссылке. Оказалась на сайте Агаты, словно переступив невидимый порог между мирами. Минималистичный дизайн – чёрный фон, белый текст, несколько фотографий – сразу привлёк её внимание. Всё тот же очаровательный взгляд на снимках обещал помощь.

Листая страницы, Аля читала о стремлении к мечте, идеалах и желанной жизни. Каждое слово, каждая фраза будто задевали что-то глубоко внутри, самую суть, самую боль, самые разорванные струны души.

Наконец, она увидела ту самую статью:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту».

Руки Али дрожали от волнения, когда она перешла по ссылке и начала читать, словно приближаясь к источнику неведомой силы.

«Каждый из нас стремится к идеалу. Но что такое идеал? Это не просто абстрактное понятие, а конкретный образ, который мы можем визуализировать. Представьте себе, каким вы хотите быть, как вы выглядите, как двигаетесь, как говорите. Чем больше деталей вы визуализируете, тем ближе будет ваш идеал. Идеал – это не просто мечта, это цель. Чтобы достичь её, нужно сначала увидеть её перед собой. Нарисуйте свой идеал, создайте его в своём воображении. Пусть он станет вашим проводником в мир желаний и самых сокровенных сновидений».

Внутри сразу загорелся лёгкий огонёк надежды – маленький, трепещущий, но такой яркий в её внутренней тьме. Даже этим бездушным текстом на экране неизвестная Агата согрела её, заставила поверить, что ещё не всё потеряно. Что она ещё может что-то изменить.

«Жаль, что у нее такие дорогие консультации. Пять тысяч – слишком дорого. Мама точно не даст на психолога».

Очередная закрытая дверь, очередной недоступный выход.

Но Аля не сдавалась. Она больше не хотела сдаваться. Она знала, что будет что-то делать, что начнёт исправлять свою серую, унылую, одноцветную жизнь – раскрашивать её, как когда-то детские рисунки.

Потому что она умела творить.

Аля вспомнила родной детский сад, окружённый цветным забором с рисунками улыбающихся зверей. Некоторые из них нарисовала именно она. В детстве Аля увлекалась рисованием, и все называли её талантливым ребёнком. Потом интерес к живописи угас, погребённый под грузом комплексов и неуверенности. Творчество стало казаться ей бессмысленным и неспособным исцелить душу.

Но сейчас ей как никогда захотелось снова попробовать нарисовать тот самый недостижимый идеал, к которому она стремилась – воплотить его, дать ему форму, цвет, жизнь.

Она вскочила с кровати и начала перерывать комнату в поисках старого мольберта. Десять лет назад, когда они переехали, часть детских вещей оставили в этой квартире, и мольберт точно должен был быть среди них. На нём мама когда-то учила маленькую Алечку рисовать, терпеливо направляя её неуклюжие пухлые пальчики.

Через несколько минут Аля нашла его в углу, под грудой коробок, покрытых плотным слоем пыли. Краски, карандаши, бумага – всё на месте. Забавно, что на мольберте ещё остались следы краски, которыми она испачкала его, будучи ребёнком – ярко-синие кляксы цвели былой наивностью. Пыль, осевшая на поверхности, мягко разлеталась в воздухе, кружась в тусклом свете настольной лампы, как снежинки в метель.

Пальцы Али слегка дрожали – от страха, от ожидания, от предвкушения. Она установила мольберт у окна, где свет падал под правильным углом. За окном уже стемнело, только тусклое сияние уличного фонаря пробивалось сквозь занавески, отбрасывая на пол мягкие тени. Аля взяла в руки карандаш, ощущая его привычную шероховатость, будто здоровалась со старым другом. Закрыла глаза на мгновение, пытаясь представить себе желанный образ.

В голове всплывали обрывки статьи Агаты:

«Идеал – это не просто мечта, это цель. Нарисуйте его, создайте его в своём воображении».

Слова звенели в голове серебряными колокольчиками, обещая что-то новое, что-то настоящее.

Аля открыла глаза и коснулась карандашом бумаги. Первые линии вышли робкими и неуверенными, как первые шаги младенца. Рука дрожала. Аля уже не помнила, когда в последний раз садилась за мольберт. Но постепенно движения становились быстрее и увереннее. Она рисовала лицо – высокие скулы, изящный нос, всё то, чего ей так не хватало в реальности.

Сердце забилось быстрее. Это был не просто рисунок, а часть её самой – тайная, скрытая от чужих глаз, даже от её собственных. Она погрузилась в процесс, забыв обо всём вокруг. Карандаш скользил по бумаге, оставляя за собой тонкие, изящные линии – изящные, как у девушки из её воображения.

Пальцы двигались почти сами собой, будто древняя сила направляла их изнутри. Аля добавляла детали – густые ресницы, мягкие волны рыжих волос, падающие на плечи. Каждый штрих казался шагом к идеалу. Каждая линия – шагом из темноты к свету.

Наконец она взяла в руки кисть, окунула её в баночку с водой, а затем в краску изумрудного, как весенняя трава, цвета. Начала закрашивать платье идеальной Александры. Краска ложилась на бумагу мягко и почти нежно. Что-то внутри откликалось на этот процесс, трепетало, кричало, хотело вырваться наружу.

Она добавляла тени и блики, делая платье объёмным и живым. Потом взяла другую кисть и начала работать над волосами. У красавицы на рисунке волосы получились тоже рыжими, но гораздо более яркими, чем у Али, – насыщенными, словно огонь в ночи.

Каждый мазок кисти казался шагом к оживлению этого образа, к тому, чтобы воплотить его в жизнь, в себя саму. Внутри самой Али что-то менялось – что-то сдвигалось с места, пробуждалось, начинало дышать. Время будто замерло. Ночь, наступающая на город, недоделанные уроки, насмешки одноклассников – всё это потеряло значение.

Она не знала, сколько времени прошло – минута, час, два. Какая разница? Здесь, в этом уголке реальности, времени не существовало – только краски, линии, образы и дыхание.

Дверь в комнату открылась. Аля вздрогнула, на секунду вернувшись в настоящее, словно пробудившись от глубокого сна, и увидела папу. Он стоял на пороге, вопросительно приподняв брови; в глазах читалась смесь любопытства и озабоченности.

– Как успехи с уроками? – спросил он, заглядывая в комнату и внимательно изучая её перепачканные красками руки.

Аля обернулась и улыбнулась. Впервые за сегодняшний день – впервые с тех пор, как пересекла порог ненавистной школы с её насмешками и унижением.

– Уроки готовы, а я просто решила немного порисовать.

Папа подошёл ближе и посмотрел на рисунок. В его глазах загорелся интерес, смешанный с удивлением и гордостью.

– Ого, да ты прямо художник! Очень красиво.

Ощущение домашнего уюта разлилось по телу, как горячий чай в холодный день.

– Спасибо.

Папа провёл рукой по рисунку, словно хотел прикоснуться к миру, который она создала на бумаге – осторожно, бережно, почти благоговейно.

– У нас на работе скоро выставка талантов. Можешь нарисовать что-нибудь?

Аля мягко коснулась его руки. Его пальцы пахли табаком и еле уловимым ароматом мыла – такой знакомый, родной, папин запах.

– Конечно, папа. Но можешь взять и этот рисунок, я не против. Когда я его дорисую…

Она замолчала, разглядывая своё творение, пытаясь увидеть его чужими глазами – картину без изъянов, которую создала она, девочка с тысячей комплексов.

– Я просто не знаю, смогу ли в ближайшее время нарисовать что-то подобное.

Это внезапная вспышка озарением пробилась сквозь туман её неуверенности. Но ей не жалко отдать рисунок – не жалко выпустить часть себя в мир.

«Может, эта выставка на папиной работе сблизит нас…»

Папа положил ей руку на плечо, слегка сжал – как в детстве, когда любой кошмар мог быть развеян этим простым жестом.

– Не забрасывай свои таланты. У тебя хорошо получается.

Аля тихо поблагодарила его и вернулась к рисунку. В груди зажёгся маленький огонёк, который не погас, несмотря на все ледяные ветры в её жизни. Она понимала, как важно, чтобы её поддержал хотя бы один близкий человек.

Снова взяв в руки кисть, Аля продолжила рисовать. Время летело незаметно, словно песок сквозь пальцы. Несмотря на боль и переживания, она с воодушевлением дорисовывала картину, добавляя тени и свет, превращая плоское изображение в нечто живое и дышащее.

Кажется, прошло несколько часов, и рисунок стал ещё более детализированным – каждая прядь волос, каждая складка платья проработаны с любовью и вниманием, с какими она никогда не относилась к себе реальной.

Аля откинулась на спинку стула и смотрела на своё творение – как родитель смотрит на ребёнка, только что сделавшего первые шаги. На бумаге была изображена девушка – стройная, с роскошными рыжими волосами и пронзительными зелёными глазами, смотрящими прямо в душу. Изумрудное платье, струящееся по телу, как вода по камням, подчёркивало модельную фигуру.

Это была она, но другая – идеальная версия. Не просто худее или красивее – свободнее, живее, настоящее. Глядя в глаза нарисованной девушки, Аля чувствовала: та гораздо более живая, чем она сама, погрязшая в боли и комплексах.

Но теперь Аля знала, что может стать ею. Она верила в это – впервые за долгое, очень долгое время.

Тревога всё ещё жила в ней, как старая рана, ноющая перед дождём. Но теперь она была готова начать этот путь. Пусть глаза слипались от усталости, руки дрожали, а уроки она так и не сделала до конца.

«Но какая разница?»

Глава 4. Изгой

Аля бежала.

Ноги тяжело шлепали по мокрой дорожке стадиона, а каждый шаг отдавался глухим стуком в висках. В ушах грохотала музыка – резкая песня с надрывным вокалом и гулкими гитарами. Она не помнила, как этот трек оказался в плейлисте. Кажется, добавила его когда-то давно, в надежде, что агрессивный ритм поможет двигаться быстрее. Но сейчас музыка только усиливала давящее, изнуряющее чувство беспомощности.

Стадион в Зимнеградске был таким же, как и все в этом городе – серым, потрепанным временем и равнодушным. По краям дорожки росли редкие деревья, голые ветви тянулись к низкому небу, словно пытаясь ухватиться за что-то несуществующее. Влажный и холодный воздух пах прелыми листьями и сырой землей. Под ногами хрустела опавшая листва, смешанная с грязью, а вдалеке, за забором, слышался шум машин и редкие голоса прохожих – приближался вечер.

Аля задыхалась.

Каждый вдох обжигал легкие, словно она вдыхала не воздух, а ледяную воду. Грудь сжималась, сердце колотилось так громко, что заглушало даже музыку. Она пыталась сосредоточиться на ритме, на счете шагов, но мысли упрямо возвращались к одному и тому же:

«Почему у меня ничего не получается?»

Две недели.

Две недели она считала калории, отказывалась от сладкого, заставляла себя бегать, даже когда все внутри кричало: «Хватит!»

Но весы упрямо показывали одно и то же. Ничего не менялось. Ничего.

«Может, я просто неспособна?»

Мысли с новой силой ударили по голове так, что Аля не выдержала и неосторожно, нелепо споткнулась. Ноги подкосились, и она упала в кучу мокрых листьев. Грязь прилипла к ладоням, холод просочился через тонкие спортивные штаны. Проклятые листья – влажные, холодные, безжизненные – щекотали руки. Но Аля не могла встать, тело просто не слушалось. Ее собственный стыд – словно сжатая пружина в груди, которая вот-вот должна была вырваться наружу. Не покидало ощущение, что весь мир наблюдает за ней, за ее очередным позором.

Мимо пробежала девушка. Стройная, легкая, как ветер. Ее спортивный костюм идеально сидел на фигуре, волосы были собраны в аккуратный хвост, и даже в таком виде она выглядела как модель с обложки журнала.

«Она смотрит на меня. Она видит, какая я жалкая. Она думает, что я неудачница…»

Мимолетный взгляд метнулся в ее сторону, и Але показалось, что девушка улыбнулась. Улыбнулась с презрением, насмешкой. И осудила. Конечно же, осудила. Это было невозможно – Але хотелось встать и убежать, спрятаться. Она вновь ощутила себя жалким, неуклюжим мешком с картошкой.

Аля сжала кулаки, пытаясь подняться. Листья прилипли к рукам, грязь въелась в кожу. Она достала из кармана спортивной куртки салфетку и начала вытирать ладони, но грязь только размазывалась.

«Зачем я вообще это делаю? Зачем мучаю себя?»

Из сумки, брошенной на скамейку, торчал уголок шоколадного батончика. Аля знала, что он там. Она положила его утром, «на всякий случай». На случай, если станет совсем невмоготу.

И сейчас этот случай настал.

Она подошла к сумке, дрожащими руками достала батончик. Обертка зашуршала, словно обвиняя ее. Аля развернула его, отломила кусочек и положила в рот. Сладость мгновенно разлилась по языку, и на секунду она почувствовала облегчение.

Но только на секунду.

Потом стало липко и приторно, словно она попробовала на вкус собственные провалы, и пришло осознание. Она снова сорвалась. Снова не смогла.

«Я слабая. Я ни на что не способна…»

Аля смотрела на батончик в руках, и с каждым укусом ощущала, как растекается не только вкус, но и вся ее воля, как сама она растворяется в этом жутко калорийном шоколаде.

Перед глазами вновь предстал рисунок, который она спонтанно сотворила две недели назад под впечатлением от статей загадочного психолога Агаты. Идеальный образ. Но воодушевление, разгоревшееся в тот вечер в ее душе, исчезло. Осталось только прежнее мучительное бессилие. Даже советы Агаты казались такими далекими, такими чуждыми.

«Ты все равно не сможешь изменить себя».

Аля закрыла глаза, пытаясь прогнать это чувство, но оно не уходило. На мгновение она снова потерялась в темном, холодном мире, где всё было слишком чуждое и острое. Отвратительное чувство, что нет пути ни назад, ни вперед. Просто непреодолимая стена.

Листья продолжали падать, зловеще шурша и увязая в земле. Как в типичном Зимнеградске – в этом уголке, забытом всеми.

Аля села на скамейку, сжала почти доеденный батончик в руке и закрыла глаза.

«Почему я такая? Почему я не могу быть другой?»

Но ответа не было. Только холодный ветер, шум машин и тихий шепот листьев под ногами.

***

Вечером она снова встала на весы, будто сама себе выписала приговор. Уже не ждала изменений, но всё равно глядела на цифры на экране. Такие знакомые, но такие холодные и безжалостные.

Тело сжалось от ненависти к себе, стоило ей только увидеть результат.

Неужели это я?

Да, это она. Это всё было ею. Она чувствовала этот вес в каждом сантиметре своего тела – на щеках, на бедрах, в животе, в каждом шаге. Как тяжёлое одеяло, которое она не могла с себя сбросить.

Это определяло всю Алю Кострову. Это – единственное, что она могла контролировать. Могла бы, если бы понимала, как.

Аля увидела себя в зеркале, и на мгновение будто стала частью этих злосчастных цифр, частью мучительной тяжести. Смотреть в глаза своему отражению она, как и всегда, не решилась, потому что оно было таким… чужим, как далекий образ, не имеющий ничего общего с её внутренним самоощущением.

Снова вспомнилась картина с идеальной Александрой, которую она повесила на стене в своей комнате. Хотелось думать, что когда-то однажды она станет такой. Когда-то всё изменится. Но сейчас, в этот момент, она ощущала, что всё бесполезно. Она устала. Не только физически, но и эмоционально.

Нужно было сосредоточиться на чем-то другом. Аля зашла в комнату, села за стол, открыла ноутбук и начала работать над презентацией для завтрашнего школьного конкурса. Проект о здоровом образе жизни. Роман так и не помог ей – как всегда молчал, не писал ни слова, не говорил с ней и даже не отвечал на сообщения. А она так и не решилась подойти к нему после урока физкультуры: ей все еще было невероятно, безумно стыдно за себя. Не могла забыть, как все смеялись над ней и осуждали – и даже на лице Романа, кажется, появилась легкая улыбка – как он отвернулся, когда она села рядом с ним, как игнорировал ее просьбы.

Нет, она так и не пересилила себя и просто сделала все сама. И все же, несмотря на все старания, она чувствовала: это не поможет. Не могла избавиться от убеждения, будто ее ждёт очередной позор, будто быть посмешищем – ее вечное призвание.

На экране компьютера шли слайды, но Аля думала о весе, о том, что снова ничего не получится. Не получится выступить перед публикой в лице класса, который теперь ее презирал. Руки болели, и взгляд всё время ускользал от текста.

Закончив презентацию, Аля решила выбрать наряд для завтрашнего конкурса. Подошла к шкафу, открыла дверцу и остановилась взглядом на белой блузе и тёмной юбке. Этот комплект она купила несколько месяцев назад – собиралась надеть его на экзамены в конце девятого класса. Наивно думала, что будет стройной, что подготовится к важным моментам – но теперь покупка лишь напоминала об очередной неудаче.

Аля протянула руки, рассчитывая, что всё будет нормально, но… стоило только надеть блузу, как ткань натянулась на животе и груди, будто не хотела отпускать, будто намеренно сжимала её.

И юбка – она тоже сидела слишком туго, не так, как раньше. Аля попыталась застегнуть блузу, чуть ли не проклиная себя, что не могла просто быть нормальной. В конце концов, ей удалось сделать это с помощью броши, которую она нашла в ящике. Юбка натянулась с трудом, но Аля не сдалась.

Наконец, она мельком взглянула в зеркало, преодолевая очередной приступ ненависти к себе.

«Ужасно выгляжу…»

Но она не могла ничего изменить. Это была единственная оставшаяся приличная одежда, другая – уже вся мала.

Аля вздохнула и снова посмотрела на картину над кроватью. Она воспринимала собственный рисунок как вдохновение, как пример для совершенствования. Она знала, что это было не совсем реально, но вера давала хоть каплю надежды.

Впрочем, не сейчас.

Горестно сглотнув, она прошептала одними губами:

«Мне никогда не стать такой, как ты…»

Эти слова тяжело отозвались в сердце. Картина висела прямо перед ней, но теперь выглядела такой далёкой, такой чуждой. Она уже не могла спасти. И, возможно, не должна была. От этого становилось больно.

***

Когда Аля вошла в кабинет на втором этаже, где проходило мероприятие, воздух словно застыл от напряжения. Ветер за окном трепал листья, предвещая скорые холода, сквозь приоткрытую форточку тянуло сыростью – этот запах всегда напоминал о школьных тревогах, где бы она ни находилась.

Кабинет выглядел одновременно знакомым и чужим. На выцветших стенах еще сохранились потрепанные плакаты с формулами и правилами. Деревянные парты пестрели инициалами и провокационными картинками, вырезанными десятками поколений учеников, коричневый линолеум на полу потрескался в нескольких местах, а старые круглые часы над классной доской нервировали своим вечным громким тиканьем. Сегодня всё выглядело иначе: парты сдвинули, образовав три круга для разных школ.

Аля остановилась у двери, наблюдая за суетой вокруг. Учителя собрались группами и переговаривались, периодически поглядывая на учеников. В руках они держали коричневые папки и листы с критериями оценки. До Али долетали случайные обсуждения.

– Знаете, в восьмой школе полностью обновили спортивный зал? – Высокая женщина в очках поправила седеющий пучок волос. Ее устаревший костюм напоминал одежду учителей еще со времен маминого детства.

– Мы с классом были на соревнованиях у них в прошлом месяце, – ответил лысоватый мужчина в потертой твидовой куртке. – Наши ребята так радовались! У нас-то зал с советских времён не менялся.

– А у вас вообще ремонт планируется? – подключилась к разговору полная женщина с короткими рыжими волосами, одетая в яркую блузку, выделяющуюся среди серых школьных будней. – В нашей третьей только обещают.