Прядильщица Снов

Она молча взяла бутерброд, который мама приготовила на завтрак, и засунула его в рюкзак.

– Я не голодная, – соврала она, поймав вопросительный взгляд матери.

– Ах да, ты же на диете, – её снисходительная усмешка вызвала у Али молчаливое раздражение.

Выйдя из дома, она вдохнула холодный осенний воздух. Вокруг царила серость, мир казался тусклым и безжизненным по сравнению с волшебным садом из сна. Затянутое небо, почти облетевшие деревья и усыпанная пожухлыми листьями дорога.

Ни звёзд, ни призрачных яблок, ни волшебных фонтанов.

И никакого Ноктюрна.

К горлу подступили слёзы. Конечно, это был всего лишь сон. Проекция её фантазий, грёз, жалкой надежды, что она может быть красивой, желанной, любимой.

Реальность же здесь – серая, промозглая, безрадостная. Реальность, где она не прекрасная Александра, а просто Аля – толстая, неуклюжая девочка, которую никто не замечает. Она медленно побрела в сторону школы, ощущая тяжесть не только тела, но и души.

И всё же… где-то глубоко внутри теплилась крошечная искра. Воспоминание о чудесном сне, о том, каково это – быть красивой, о том, как смотрел на неё Ноктюрн.

«Сон. Это был всего лишь сон».

Но почему-то она не могла в это поверить. Что-то внутри подсказывало ей – пережитое ночью было чем-то важным, настоящим.

И, может быть, ей стоило просто крепко заснуть вечером… И не забыть сделать запись в дневнике Агаты.

Глава 8. Тянись к звёздам даже во снах

Полина

Вспышки ослепляли, но Полина не отводила взгляд. Никогда не отводила. Свет рассыпался тысячей звёзд вокруг, пока она шла по подиуму так, словно родилась именно для этого момента – каждый шаг отточен до миллиметра, бёдра покачивались в гипнотическом ритме, плечи расправлены с идеальной осанкой, подбородок приподнят с аристократической грацией.

Вдох-выдох. Шаг-пауза. Вдох-выдох. Поворот. В её глазах застыло холодное безразличие, столь горячо любимое фотографами и редакторами глянцевых журналов.

Авангардное платье известного дизайнера облегало её фигуру – чёрно-белое, геометричное, с острыми линиями и дерзкими вырезами. Ткань едва держалась на хрупком теле, будто её создали для существа более эфемерного, нечеловеческого. Косточки, изящно выступающие на ключицах, тонкие запястья, словно вылепленные скульптором в момент вдохновения, длинные худые ноги, каждая из которых весила не больше детской руки – всё это воплощало собой идеал. Она стремилась к нему долго и мучительно.

На шее покоился единственный яркий акцент образа – шёлковый палантин цвета расплавленного золота, мастерски расшитый крошечными кристаллами, мерцающими при каждом движении, словно созвездия на ночном небе. По краю шарфа вилась фраза, вышитая мелкими серебряными буквами:

«Reach for the stars, even in dreams».

«Тянись к звёздам, даже во снах».

Этот шарф значил для Полины больше, чем аксессуар – талисман, священная память о другой жизни, о времени, когда мама смотрела на неё с искренней любовью и неподдельной гордостью. Мама подарила его на десятилетие, завязала на шее своими тёплыми руками и прошептала слова, которые Полина хранила в сердце все эти годы: «Однажды весь мир будет у твоих ног, малышка. Помни об этом».

И вот теперь он, весь этот ослепительный мир, раскинулся драгоценным ковром возможностей у её ног. Аплодисменты грохотали, как морской прибой, накрывали волной восхищения и признания. Полина ощущала себя невесомой, почти бестелесной, словно могла взлететь от малейшего дуновения весеннего ветра.

На финальном развороте она позволила себе лёгкую, едва заметную улыбку. Камеры щёлкали с утроенной скоростью, жадно ловили каждое её движение. Она точно знала – эта фотография будет украшать обложки всех модных журналов, её лицо станет символом сезона.

«Я сделала это. Я доказала. Я победила».

Внутри растеклось тёплое чувство абсолютного триумфа, сладкое, как мёд. Полина представила, как где-то в зале сидит мать – наблюдает с тоской в глазах, жалеет о своём равнодушии, о потерянных годах, о…

***

– Почему ты даже не помыл посуду за собой, свинья! Загадил мою квартиру!

Резкий женский крик, полный ярости и отчаяния, выдернул Полину из сна с такой же безжалостностью, с какой вырывают больной зуб без анестезии.

«Добро пожаловать в реальность, дорогуша».

Она открыла глаза, моргнула несколько раз, возвращаясь в этот ад, который ненавидела каждой клеточкой своего тела. Её комната – достаточно светлая и просторная, с розовыми обоями, с разбросанной повсюду косметикой и вырезками из модных журналов на стенах – казалась теперь жалкой театральной декорацией. А настоящее – весь этот дешёвый, тошнотворный ужас – жило за стеной.

«Увы и ах».

– Отстань, у меня куча работы, – грубый мужской голос, как наждачка по стеклу, прервал надрывные мамины крики.

Дмитрий-Димочка. Очередной мамин любовник из длинной вереницы неудачников, который поселился у них всего пару недель назад, а уже начал качать права, будто был не простым айтишником в занюханной компании, а как минимум принцем датским. Или Биллом Гейтсом.

«Почему мама всегда умудряется подобрать самый отборный человеческий мусор?»

Полина давно заметила, что у неё был особый талант на отпетых козлов. Как у свиньи, натасканной на трюфели – только вместо деликатесных грибов мама безошибочно находила образцовых идиотов.

Она ненавидела его всей душой – за громкий, хрюкающий смех, за сальные шутки, от которых хотелось вымыться с мылом, и за «упоительные» симфонии по ночам (и не только по ночам), когда стенка дрожала в такт этим животным звукам. Последнее – особенно мерзко, просто до тошноты и спазмов в желудке, до желания разбить себе барабанные перепонки, лишь бы не слышать.

– Это не твой дом! Ты тут вообще-то на птичьих правах, урод!

Грохот – что-то упало. Звон разбитого стекла.

«Может, наконец-то мамина любимая ваза? Ой, какая жалость».

Полина закрыла уши руками, но крики всё равно просачивались сквозь пальцы, как яд сквозь поры кожи. Она знала этот сценарий наизусть, каждую реплику, каждую паузу – бессвязные оправдания матери, слезливое примирение с позволением остаться еще, а затем несколько дней напряжённой тишины, звенящей, как струна, готовая лопнуть в любой момент.

«Выгнала бы она уже этого урода к чертям!»

Хлопнула входная дверь, да так, что штукатурка посыпалась с потолка. Мать, наверное, ушла на работу – она всегда сбегала после ссор, оставляя Полину наедине с очередным «новым папой».

«Папочка номер… какой там по счёту? Седьмой? Восьмой?»

Полина сидела на кровати, обхватив колени руками, впиваясь ногтями в кожу до боли, чтобы не заплакать. Прошло время, когда мама была другой. Когда они жили в Питере дружной семьей, вместе с настоящим отцом. Тогда мама смеялась – звонко, искренне, запрокидывая голову, а не истерично хихикала. Готовила воскресные завтраки, а не заказывала еду в отвратительных кафешках. Расчёсывала Полине волосы перед школой, заплетая их в сложные косы, а не орала «Ты опять копаешься, мы опоздаем!».

Дома пахло выпечкой и маминым лёгким цветочным парфюмом, а не дезодорантом и сигаретами очередного «папочки». Они вместе ходили по магазинам, выбирали Полине одежду, придумывали истории про каждую новую вещь. Тогда её мама ещё не превратилась в эту жалкую, вечно потерянную тень себя прежней.

Полина достала из-под подушки шарф, осторожно, но с глубокой горечью провела рукой по мягкой шелковой ткани, пропахшей кондиционером для белья.

Шарф. Тот самый шарф из сна был настоящим. Мама купила его в дизайнерском бутике, решив еще с детства начать прививать дочери хороший вкус.

Полина не носила этот шарф в школу, хотя он неплохо смотрелся бы с разными ее вещами. Но для нее он был чем-то личным, интимным, невероятно дорогим. Поэтому она держала его дома, прямо под подушкой.

А теперь он – не просто вещица, а ключ к той самой, лучшей жизни.

– Закрой глаза, Полинка, – в мамином голосе таилось обещание чуда. Она стояла сзади, пряча что-то за спиной, а в её глазах – тех самых, что позже потухнут от бессмысленности жизни – плясали весёлые искорки.

Десятилетняя Полина – с тугими косичками и в любимом платье с оборками – послушно зажмурилась. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

«Что там? Конфеты? Новая кукла? Или, может, то самое колечко с фианитом, которое она выпрашивала в магазине?»

– А теперь открывай!

Перед ней разворачивалось чудо – шарф цвета расплавленного золота, переливающийся в солнечных лучах, которые пробивались сквозь занавески их питерской квартиры. Полина робко протянула пальцы, и шёлк проскользнул между ними, как струйка тёплого летнего дождя.

– Это… мне? Правда? – голос дрожал от недоверия.

– Конечно тебе, глупышка! – мама рассмеялась, обняла её за плечи и подтолкнула к зеркалу. – Видишь, какая ты в нём красивая? Настоящая принцесса!

Полина не могла оторвать взгляд. Она крутилась перед зеркалом, ловила отблески кристаллов, вшитых в ткань.

– А знаешь, что тут написано? – мама аккуратно развернула край шарфа, показывая мелкую серебряную вышивку. – «Reach for the stars, even in dreams.» Это значит: «Тянись к звёздам, даже во снах».

Полина кивнула, хотя половину слов не поняла. Но звучало это так… важно. Как заклинание.

Мама присела перед ней на корточки, взяла за руки и посмотрела прямо в глаза – так серьёзно, как будто говорила что-то самое главное в жизни.

– Когда-нибудь ты станешь кем захочешь. Моделью, дизайнером, кем угодно. А этот шарф будет напоминать тебе, что нельзя переставать мечтать. Даже если кажется, что звёзды – слишком далеко. Договорились?

Полина не выдержала – бросилась маме на шею, вжалась в её тёплый свитер, вдохнула знакомый запах духов – цветы и кокосовый гель для душа, мамин запах.

– Давай я тебе его завяжу, – предложила мама, – и сделаем парочку фоток для папы? Он обзавидуется, что пропустил такой момент!

В тот день они отсняли сотню кадров: Полина в шарфе, Полина с мамой, Полина, корчащая рожицы. Потом пошли в кафе, заказали огромные вафли с мороженым и шоколадным сиропом, и мама разрешила ей съесть целых две порции, потому что «девочки на диете – это скучно».

А потом…

Спустя три года папа ушёл.

Потом мама перестала пахнуть цветами и кокосовым гелем для душа.

Потом появились они – чужие мужчины с громкими голосами и липкими руками.

И шарф остался единственным напоминанием о том, что когда-то мир был другим.

Полина стояла перед зеркалом в ванной, впиваясь в отражение ненавидящим взглядом. Пальцы автоматически растушёвывали тональный крем, затем пудру, затем контур – чтобы срезать эти омерзительные щёки, которые никак не хотели становиться достаточно впалыми. По крайней мере, ей так казалось.

Тени. Подводка. Тушь – ресницы должны выглядеть гуще, глаза – больше. Помада – на тон темнее естественного.

Она отстранилась, оценивая результат.

Недостаточно.

Всё ещё видела себя – настоящую, несовершенную, без фильтров. Худые руки с выступающими венами, ключицы, острые, как лезвия, рёбра, проступающие под кожей… и при этом – жир. Везде жир.

Мерзкий, отвратительный, непроходящий жир.

Живот, который никогда не становился плоским. Бёдра, которые не хотели сужаться.

«Как у толстой коровы Костровой».

Пальцы дрожали – от голода, от злости, от бессилия. Она едва не уронила тушь, чудом поймав её у самого края раковины.

«Нужно продержаться до вечера. Нет».

Может, съесть половинку яблока?

«Нет. Ни в коем случае».

Завтра взвешивание.

Она глубоко вдохнула, глядя в зеркало.

«Ты должна быть идеальной. Ты обязана быть идеальной».

***

Зимнеградск встретил её моросящим дождём и пронизывающим ветром, словно нарочно пытаясь испортить настроение. Голые деревья скелетами тянули ветви к серому небу, облупившиеся фасады домов казались ещё унылее под слоем городской грязи, а потрёпанные афиши на остановках кричали о концертах давно забытых групп. Всё здесь дышало провинциальной тоской – той самой, от которой хотелось сбежать, захлопнув дверь навсегда.

Полина шла, кутаясь в новый шарф – не тот, золотой, а в брендовый, купленный на деньги отца.

«Неблагодарный подарок от неблагодарного человека».

Холод пробирался сквозь тонкие колготки, но пальто она намеренно не надела – чем сильнее мёрзнешь, тем больше калорий сжигается.

На крыльце школы уже толпились ученики, дожидаясь звонка. Полина замедлила шаг, выпрямила спину, поправила волосы – её появление должно было быть безупречным.

И тут взгляд наткнулся на них.

Роман. Высокий, темноволосый, в расстёгнутом пиджаке, несмотря на холод – он всегда делал вид, что ему всё равно. Он стоял, прислонившись к перилам, с видом смертельно скучающего человека.

А рядом…

Нет, только не это.

Аля.

Толстая, неуклюжая, вечно краснеющая Аля Кострова, размахивающая руками и что-то бубнящая.

Полину будто ударило током.

«Эта корова. Эта жирная, безвкусная корова. Как она смеет подходить к нему?!»

После того, как Влад бросил её ради выскочки Юльки, Роман оставался единственным парнем в школе, достойным её внимания. Пусть она и сомневалась в искренности своих чувств, пусть она и не видела с ним будущего, но…

Только не жирная Кострова!

Ни за что.

Полина ускорила шаг и, подойдя ближе, окликнула Романа с самой ослепительной улыбкой:

– Привет! Ты получил моё селфи из спортзала?

Тот обернулся, и в его глазах мелькнуло облегчение – наконец-то предлог прервать этот нелепый разговор.

– А, привет, Полин. Нет, ещё не смотрел.

«Врёт. Конечно, смотрел. Просто не хочет признаваться, что проигнорировал».

Но она не позволит ему так легко отмахнуться. Особенно после того разговора на берегу Зимницы, когда он открыл ей часть шокирующей правды о себе, а она призналась, что тоже ходит к ней. Она не оставит это просто так.

– Я вчера побила все рекорды – три часа без перерыва в зале! – Полина демонстративно не смотрела на Алю, будто та была пустым местом. – Кстати, фотка с моего последнего фотосета набрала больше лайков, чем все мои селфи вместе взятые.

Она взяла Романа под руку, чуть притянула к себе – достаточно, чтобы Аля заметила.

– Пойдём быстрее, я покажу тебе комментарии. Меня там просто засыпали комплиментами! – Полина сделала вид, что смущается, прикрыв глаза длинными ресницами. Но внутри всё ликовало – она знала, что выглядит потрясающе.

Аля осталась стоять на крыльце, неуклюже прижимая к груди учебники. В её глазах промелькнула растерянность и обида. Какая жалость.

Полина почувствовала тёмное, липкое удовлетворение.

– У меня, кстати, уже пять тысяч подписчиков, – продолжала она, поднимаясь по лестнице. – На этой неделе один бренд предложил коллаборацию. Представляешь? Меня заметили!

– Круто, – пробормотал Роман без особого интереса.

Но Полина уже не слушала. Она была слишком занята собой.

***

Перед началом урока русского языка Полина целенаправленно направилась к последней парте у окна, где сидел Роман. Не спрашивая разрешения, она грациозно опустилась на стул рядом:

– Не против компании? – её голос звучал сладко, как карамель.

Роман пожал плечами:

– Да без разницы.

«Играет неприступного. Как мило».

Его равнодушие только раззадорило её.

За партой через проход устроилась Аля, ссутулившись, будто пытаясь стать меньше, незаметнее. Полина громко фыркнула:

– Боже, вот бы всем выдавали места в зависимости от веса. Тогда некоторым пришлось бы занимать целый ряд.

Несколько одноклассников захихикали. Полина демонстративно поморщилась, будто её тошнило, и отодвинулась подальше.

Когда Людмила Петровна, учительница русского, попросила раздать тетради для контрольных работ, пока она отойдет в библиотеку, первой вызвалась Аля.

«Новенькая, а уже выскочка».

«Типично. Наверное, думает, что если будет подлизываться к учителям, хоть кто-то перестанет замечать, какая она жирная корова».

Аля неуклюже подошла к учительскому столу, взяла стопку тетрадей и развернулась, осторожно перебирая обложки в поисках нужных фамилий.

Идеальный момент.

Полина незаметно пододвинула ногой спортивную сумку Димы, лежавшую перед партой Али. Препятствие оказалось прямо на пути у толстухи.

Всё произошло как по сценарию.

Кострова, уткнувшись в тетради, не заметила сумку. Её нога резко зацепилась за ремень, тело на мгновение застыло в нелепой попытке удержать равновесие, а затем – грохот.

Она рухнула на пол с таким громким стуком, будто упал мешок с картошкой. Тетради разлетелись по всему классу, несколько штук шлёпнулись прямо в грязную лужу от обуви. Класс взорвался.

– Землетрясение! – завопил Сережа Мерин с последней парты.

– Аля, ты пол не продавила? – завизжала Даша Маслова.

– Всем в укрытие! – засмеялся Витя Лужкин.

Полина закинула голову назад и рассмеялась громче всех, так, чтобы было слышно даже в коридоре:

– Боже, я думала, у нас контрольная, а не цирковое представление!

Аля, красная, как помидор, ползала по полу, судорожно хватая раскиданные тетради. Её руки дрожали, а в уголках глаз блестели слёзы.

«Вот и знай своё место, корова».

Полина бросила взгляд на Романа, ожидая увидеть хотя бы ухмылку. Но он сидел, уткнувшись в телефон, с каменным лицом, будто ничего не происходило.

«Нет, так не пойдёт».

– Эй, Кострова, тебе твой вес ходить не мешает? – Полина нарочно говорила громко, чтобы слышал весь класс. – Я бы на твоём месте давно перешла на кресло-каталку.

Аля, опустив голову, прошептала что-то невнятное.

– Что? Громче! Не слышно из-за складок жира!

Лизка, лучшая подруга Полины, фыркнула и подхватила:

– Полин, ты что, не знала? Аля у нас на особой диете – ест всё, что не приколочено!

– О, так вот куда деваются булочки из столовой! – вставила Даша.

Класс снова взорвался хохотом. Полина чувствовала, как внутри разливается сладкое, тёплое чувство власти. Она была центром внимания, дирижёром этого маленького спектакля унижения.

– Знаешь, Аль, тебе бы не помешало сбросить… ну, этак килограммов пятьдесят,

– Полина демонстративно оглядела фигуру Али с преувеличенным отвращением. – Или сто. Тогда, может быть, мальчики начнут замечать, что ты вообще существуешь.

Лицо Али задрожало. Губы сжались, веки затрепетали – ещё секунда, и она зальется жалостливыми слезами.

Полина наклонилась вперёд и прошептала (но так, чтобы слышали все вокруг):

– Только не думай, что Роман когда-нибудь посмотрит на такую корову, как ты. Он предпочитает настоящих девушек, а не мешки с салом.

Первая слеза скатилась по щеке Али.

Готово.

В груди у Полины расправились крылья – лёгкие, но холодные, как сталь. Месть сладка, особенно когда мстишь превентивно за то, чего на самом деле ещё не произошло. И она поймала этот момент, впитала его, как губка.

Звонок прервал представление. В класс вернулась Людмила Петровна и, хмуро оглядев расшумевшихся учеников, скомандовала:

– На места! Сегодня пишем самостоятельную. Приготовьте чистые листы.

Полина нехотя уселась за парту, бросив на Алю последний взгляд. Та сидела, сгорбившись, и прятала лицо в ладонях, но сквозь пальцы всё равно просачивались предательские рыдания.

«Идеально».

***

Самостоятельная работа тянулась мучительно долго, будто время специально замедлилось, чтобы досадить Полине. Она механически выводила ответы в тетради, даже не вчитываясь в вопросы – эта школьная рутина казалась ей настолько ничтожной по сравнению с её настоящей жизнью, с её планами, с её будущим.

«Какая разница, как я напишу? Всё равно после выпуска я уеду из этой дыры навсегда и буду покорять подиумы Парижа».

Бросив взгляд на часы, Полина с раздражением отметила, что прошло всего двадцать минут. До конца урока – целая вечность.

Но у неё был куда более интересный план.

Она аккуратно вырвала из тетради листок, стараясь не привлекать внимание учительницы, и быстро нацарапала на нём:

«Как насчёт встретиться после уроков? Может, снова сходим в «Мелодию»?"

А затем легким движением положила ее прямо на тетрадь Романа. Тот вздрогнул, словно его разбудили, и недовольно посмотрел на неожиданный сюрприз. Осторожно развернул. Прочитал.

Полина уже ждала его взгляда.

Когда он поднял глаза, она встретила их своим самым обжигающим взором, медленно облизнула губы – специально, намеренно, чтобы он почувствовал, что это не просто приглашение.

«Ну давай же, поддайся. Ты же знаешь, что хочешь».

Роман задумался. Всего на секунду – но Полина заметила. Затем неохотно кивнул, будто делал ей одолжение.

Но ей было всё равно.

Она ответила ему своей самой победной улыбкой – той, что сводила с ума всех мальчишек, – и вернулась к тетради, будто ничего не произошло.

«Этап первый завершён».

В голове уже звучал торжествующий смех.

«Толстуха, ты проиграла ещё до начала игры».

А на соседнем ряду сидела Аля – с опухшими от слёз глазами, сжавшаяся в комок. Но Полина уже не думала о ней.

Глава 9. День в аду и ночь в раю

Обычно Аля любила самостоятельные по русскому языку за возможность показать свои знания. Но в тот день… в тот день всё обстояло иначе.

Запястье, содранное до крови, пульсировало от боли. На нем остался след от унизительного падения и удара об угол парты: она споткнулась о чужой портфель, по нелепой случайности оказавшийся на пути. Аля смотрела на покрасневший участок кожи, растирала его машинально, а перед глазами стояло злорадное лицо Полины.

Но хуже всего – другое. В этот момент она увидела, как Полина переглянулась с Романом, и в его глазах не было откровенного удовольствия, но… отсутствовало и сочувствие. Равнодушная пустота ранила глубже, чем содранная кожа на ладонях.

Пять минут назад тетради разлетелись по классу, как осенние листья по двору. Аля собирала их, стоя на четвереньках, а вокруг раздавались гогот, свист, колкие словечки. И тишина от Романа – единственная доброта, на которую он оказался способен.

Роман. От одной мысли о нем сжималось сердце. Она пыталась поговорить с ним утром, на крыльце. Он стоял там, опершись о перила, – темноволосый, с глазами цвета летнего неба. Так похожий на него. На Ноктюрна. То же лицо, тот же разворот плеч, те же руки с длинными музыкальными пальцами, даже тот же значок в виде ноты на пиджаке. Как такое возможно?

– Роман, привет, – Аля едва справилась с дрожью в голосе. – Ты ведь тоже ходишь к психологу Агате?

Он кивнул, но даже не вынул наушник из левого уха. Как всегда отстранённый. Как всегда – словно скучал от одного её присутствия. И все же его пальцы чуть сильнее сжали смартфон – признак интереса?

– Она просила вести дневник снов. Ты… ты тоже ведёшь?

– Угу, – он посмотрел куда-то поверх её головы, словно изучал трещины в школьном фасаде. Из его наушника смутно доносились приглушённые звуки музыки – классической фортепианной пьесы.

Ноктюрн?

– А тебе не кажется, что в её методах что-то странное? – Аля решилась спросить главное. – Что во сне что-то… меняется?

Он наконец посмотрел на неё. Прямо в глаза. На секунду ей показалось, что в глубине его зрачков вспыхнуло узнавание, что он тоже был там, тоже помнил тот бал, ту музыку, те прикосновения…

Но тут раздался пронзительный голос Полины:

– Привет! Ты получил моё селфи из спортзала?

Она подлетела к ним тропическим ураганом – яркая, шумная, заполняющая собой всё пространство. Школьная форма облегала её болезненно худощавую фигуру, подчёркивала торчащие кости, а шелковистые светлые волосы эффектно развевались на ветру. Несмотря на всю неприязнь к Полине, Але нравилась её внешность, и она даже не скрывала это от самой себя.

Но до Полины ей – как до луны…

Роман отвернулся. От Али, от её вопроса, от всей правды. Полина увела его, оставив Алю в одиночестве на унылом крыльце школы.

А теперь сидела за партой через проход, рядом с ним. Её звонкий шёпот доносился до Али жужжанием назойливой осы:

– Хочешь, чтобы я надела сегодня в «Мелодию» что-нибудь эффектное? Новое платье в золотистых тонах, помнишь я показывала фотку? С открытой спиной и тонкими бретельками…

Роман что-то невнятно пробормотал в ответ. Аля представляла, как в кофейне Полина в откровенном наряде кладёт свою безупречную руку на его запястье. Как наклоняется ближе, одаривая его ароматом приторного парфюма с нотками экзотических цветов.