скачать книгу бесплатно
Мальчик на руках герцога пошевелился и, упершись ладошками в его плечи, взглянул, сверху вниз, в его лицо.
– Вы держите меня слишком крепко, – серьезно сказал он. – Я хочу к маме.
Эвелина подхватила скользнувшего к ней в объятья Андрея, который тут же положил ей голову на плечо и уставился на герцога темными искристыми глазами, полными сдержанного любопытства.
– Это мой сын? – тихо спросил герцог Монлери.
Эвелина молча кивнула. Ком стоял у нее в горле, мешая произнести ей хотя бы единое слово.
– Ваша светлость, ну разве можно так! – подбежал к герцогу его камердинер, но, увидев Эвелину, замолчал и остановился как вкопанный, не сводя с нее удивленного взгляда.
– Эх, и выпорю я тебя, постреленок! – приблизившись к Эвелине, закричал Гунар, с тревогой глядя лишь на маленького князя Острожского.
В следующую минуту взгляд его упал на герцога, в тот же миг глаза его расширились от изумления, он осекся на полуслове и замер рядом с Эвелиной, не спуская с него глаз. Андрей оторвал голову от материнского плеча и, обхватив ее голову ладошками, развернул к себе ее лицо.
– Гунар напугался потому, что сеньор сказал, что он мой отец? – звонко уточнил он по-итальянски. – Теперь он не будет меня пороть?
Люди герцога сдержанно заулыбались.
– Андрей, говори по-польски, – поправила его Эвелина.
– Теперь тебя будет пороть отец, – буркнул Гунар.
Давая пример остальным людям Эвелины, он сорвал с головы шляпу и поклонился герцогу.
– С возвращением, ваша светлость.
– Рад тебя видеть, Гунар, – сердечно сказал герцог. – Спасибо, что все это годы ты верно служил моей семье.
– А Зигу Радзивилла не порют! – еще раз посмотрев на герцога, сказал Андрей.
Он взбрыкнулся и выскользнул из рук Эвелины на землю. Подошел, минуя неподвижно стоявших на дороге взрослых, к высокому красивому мужчине в темном походном плаще, который минуту назад сказал потрясающую вещь о том, что он его отец, и выжидающе посмотрел на него снизу вверх.
Герцог присел перед ним и таким же серьезным тоном спросил:
– Что же с ним делают, когда он шкодит?
– Сажают в погреб, – со вздохом сознался Андрей. – Или лишают пирога.
– Ты знаешь, – он секунду подумал, выражение его лица стало озабоченным. – Ты уж лучше меня выпори, хорошо? В погребе темно и скучно, да и пироги я люблю…
Эвелина с острой сердечной болью увидела такую знакомую, полузабытую ослепительную улыбку князя Острожского.
– Ваша карета готова, милостивая пани, – подбежал, кланяясь Эвелине, хозяин почтовой станции.
– Вы едете в Краков? – спросил, поднимаясь, герцог Монлери, обращаясь к Эвелине.
Она растерянно кивнула, не зная как поступить.
– Большая часть моих людей едет верхом, – сказал герцог. – Я оставлю карету и пару надежных людей на почтовой станции. Когда они получат лошадей, они перегонят ее в Краков. Я поеду с вами.
– Вам нет нужды ехать верхом, – сдержанно сказала Эвелина. – В моей карете найдется место и для вас.
– Рана вашей светлости, – заикнулся было камердинер, но герцог выразительно посмотрел на него и он умолк.
– Я поеду верхом, – решительно сказал Монлери.
Он только на секунду представил себе, как он будет сидеть в тесноте кареты, неминуемо касаясь при тряске на ухабах тела этой восхитительно прекрасной женщины, воспоминания о которой преследовали его бессонными ночами в течение пяти лет, и сразу же осознал, что не вынесет этого. Пусть она все еще оставалась его женой, но он не имел права на нее, пока не расскажет ей правды.
– Рана? – между тем переспросила Эвелина, глядя на смешавшегося камердинера, а потом перевела взгляд на герцога. – Вы что же, ранены, князь?
– Пустяки, – заметил герцог. – Всего лишь царапина.
– Но вы повредили вашу старую рану, полученную в сражении шесть лет назад! – пренебрегая гневом герцога, возопил камердинер. – Ваша светлость, будьте же благоразумны!
– О Господи! – светлые глаза Эвелины блеснули негодованием.
– Андрей, а ну-ка быстренько ведите отца в карету, – сказала она, обращаясь к малышу.
Андрей задрал головенку и понимающе посмотрел на герцога, несколько растерянного таким поворотом дела.
– Не стоит спорить с мамой, – проникновенно сказал малыш, беря герцога за руку. – Себе дороже. Пойдемте, сеньор.
Герцог краем глаза успел заметить ухмылки на лицах его людей, постепенно подтянувшихся к карете и слышавших теперь каждое слово их разговора.
– Фабрицио, – приказал он перед тем, как последовать за сыном. – Проследите за тем, чтобы мою карету доставили в Краков. И скажите господину легату, что я сам найду его в городе по приезду. Поднимайте людей, мы отправляемся немедленно.
– Не извольте беспокоиться, ваша светлость, – сказал немолодой усатый итальянец, скрывая улыбку облегчения, увидев, как обернулось дело.
Уже усаживаясь в карету, Эвелина услышала обрывок странного разговора, который велся на итальянском языке.
– Мне остается только признать, что я бы неправ, – негромко сказал одному из людей герцога усатый Фабрицио. – Его герцогиня великолепна! Недаром он помнил ее все это время лучше, чем свое собственное имя. Поначалу он был так плох, что донна Лусия опасалась за его рассудок.
– Все, слава богу, кончилось, и благополучно, – отвечал тот. – Сеньора будет самой прекрасной женщиной при дворе. А пятилетний сын, готовый наследник, это, считай, почти дар Божий для герцога в его положении. Донна Лусия будет в восторге!
Эвелина ничего не поняла, но глубоко задумалась, осознав, что совсем ничего не знает о жизни князя за эти минувшие шесть лет жизни.
Все время, как они сели в карету, Эвелину снова и снова преследовало странное впечатление нереальности происходящего, которое она старательно отгоняла от себя. Разглядывая Острожского из-под полуопущенных ресниц, она пыталась собраться с мыслями и определить, что же так беспокоит ее. Никаких сомнений в том, что перед ней очутился чудесным образом воскресший князь Острожский, у нее не было. Без всяких скидок на время и возраст, это определенно был князь. Он, несомненно, выглядел старше, черты его лица затвердели, стали четкими и жесткими. Густые волнистые волосы по-прежнему достигали лишь ворота камзола и были, по обыкновению, тщательно расчесаны и уложены. В полутьме кареты они казались ей более темными, чем она помнила, отчего лицо князя приобрело некую новую, незнакомую ей прежде изысканность и определенность европейского рыцаря.
Андрей свернулся клубочком, как котенок, на коленях герцога, и вскоре уже счастливо посапывал, подложив под щеку ладошку. Герцог, в свою очередь, внимательно наблюдал за Эвелиной, стараясь угадать ход ее мыслей по ее подвижному лицу.
– Зачем вы едете в Краков? – неожиданно спросил он, застав ее врасплох.
– В Краков? – рассеянно повторила за ним она. – Ну, конечно же, по приказу короля. Не знаю уж, что у них там в Вавеле произошло, но король Владислав не поленился послать в Остроленку самого пана Збигнева Олесницкого, своего личного секретаря. Надеюсь, вы помните Збышко?
Герцог отрицательно покачал головой.
– Увы, нет, моя дорогая.
Эвелина внезапно вспомнила разговор людей герцога у кареты и, с пробежавшим по спине холодком, взглянула в лицо Острожского:
– Вы, что же, в одночасье лишились памяти, князь?
– А что же иное могло так долго держать меня вдали от вас? – голос герцога был тих и мягок, но Эвелина задрожала от дурного предчувствия.
– Шесть лет! – с горечью произнесла она. – Где вы были эти шесть лет, князь? Я уже похоронила и оплакала вас.
Герцог вздохнул и осторожно вытянул вперед затекшие ноги, устраиваясь поудобнее. Эвелина мельком заметила, что на нем, против обыкновения, были высокие, жесткие, европейского покроя, светло-коричневые сапоги со шпорами.
– Все это время я прожил в Италии. Меня доставили в Венецию пять лет назад бесчувственным полутрупом с бумагами на имя европейского рыцаря.
Эвелина в изумлении уставилась на него своими большими серо-голубыми глазами, в которых застыли недоумение и вопрос:
– Но вы-то знали, кто вы такой?
Не отводя взор от ее лица, герцог молча покачал головой.
– Все эти шесть лет я был уверен, что я итальянец, – помедлив, сказал он.
Эвелина растерянно смотрела на него. Его спокойствие, непроницаемое выражение лица и какой-то новый, незнакомый оттенок его поведения, взгляд его глаз вызывали у нее ощущение, словно она находилась в медленно разворачивающемся кошмаре плохого сна.
– Но…. Но…, – не находила правильных слов она. – Но вы же вспомнили, что вы князь Острожский!
По красивому лицу герцога прошла тень.
Он взглянул на Эвелину, и в его глазах промелькнуло какое-то непонятное ей чувство, то ли жалость, то ли сожаление.
– Не хочу вас разочаровывать, Эвелина, – медленно сказал он, впервые называя ее по имени и словно пробуя на вкус его звучание, – но о том, что я князь Острожский, я узнал от вашего кузена, сеньора Бартоломео Контарини.
– Бартоломео! – вскричала Эвелина со смешанным чувством радости и разочарования. – Как он поживает? Вы виделись с ним в Венеции?
– Да, разумеется. На похоронах старого графа Контарини. После того, как молодой граф Энрике нашел и показал мне портрет вашей бабки.
Эвелина поспешно наклонила голову, чтобы герцог не смог увидеть выражение ее лица, на котором на секунду отразилось чувство глубокого разочарования, которое хлынуло ей в душу. Конечно же, портрет! Если он действительно потерял память в результате ранения, и вспомнил ее только после того, как увидел портрет, значит, он не помнит ничего из того, что произошло с ней в Мальборке. Он вспомнил только то, что она была его женой.
– Значит, вы не помнили и меня, – прошептала она, не в силах сдержать навернувшиеся на глаза слезы. – Вас, как и всех остальных, привлек портрет…
Она вздрогнула, так как после ее слов, произнесенных полушепотом, герцог внезапно наклонился к ней, и в полутьме кареты блеснули его темные искристые глаза.
– Вы ошибаетесь, Эвелина, – несмотря на мягкость его голоса, в нем прозвучала сталь. – Я не помнил ни имени князя Острожского, ни вашего имени, но ваш образ преследовал меня во сне и наяву в течение всех этих шести лет. Он стал для меня навязчивым кошмаром. Я прочесал все побережье Италии и Южной Франции, пытаясь отыскать девушку из моих снов.
Он снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
– Девушку, которую я любил, – тихо добавил он.
– Кто же вы такой? – шепотом переспросила Эвелина, не отрывая глаз от его бледного лица с закрытыми глазами.
– Я был князем Острожским, – герцог открыл глаза и посмотрел на нее. – Я вернулся в Польшу, чтобы узнать, что же произошло со мной и с ним. Я вернулся, чтобы вспомнить. Вспомнить все. И, прежде всего, я вернулся за вами, Эвелина.
Эвелина отвела в сторону взгляд. Все было еще хуже, чем она могла предположить. Она бы предпочла прежнего князя Острожского, пусть даже доводившего ее до исступления своим нелепым желанием жениться на узнице комтура Валленрода, но сохранившего память, знания и опыт, приобретенные его нахождением при трех польских королевских дворах.
– Боюсь, вам придется столкнуться с целой кучей неприятных вещей, – сказала она безжизненным голосом, тщательно пытаясь контролировать панику, поднимавшуюся в ее душе.
– Надеюсь, вы не вышли замуж вторично? – сразу же быстро спросил герцог.
– Нет!
Эвелина вскинула на него глаза, удивленная его неожиданным вопросом, и сухо пояснила:
– Я, знаете ли, верила, что вы живы. В конце концов, на поле Грюнвальда так и не удалось найти и опознать ваш труп.
Она содрогнулась, вспомнив то кошмарное утро после битвы, когда она, утопая по колено в чавкающей земле, пропитанной кровью, в полубессознательном состоянии бродила по полю, пытаясь отыскать его тело.
– Тогда еще не все потеряно.
Он смотрел на нее, не отводя взгляда, в темных искристых глазах плескалась затаенная надежда, нежность и боль.
– Мне будет достаточно, если я вспомню хотя бы то, что касалось меня и вас. Даже если я не сумею вспомнить всего, но получу вашу любовь и ваше согласие вернуться со мной в Венецию, я буду счастлив.
Эвелина тряхнула головой, словно пытаясь освободиться от наваждения, вызванного его словами.
– Вернуться в Венецию? – переспросила она. – Вы что же, не понимаете, князь, кто вы такой? Вы же племянник польского короля Владислава Второго Ягелло, герой Грюнвальда, блестящий дипломат. Вы с успехом участвовали во всех переговорах польского и литовского двора с государствами Европы за последние перед Грюнвальдом пять лет. Вы приходитесь племянником могущественному великому князю Витовту, некоронованному владыке Литвы, и состоите в родстве со всеми польскими и мазовецкими Пястами. Вы думаете, вас отпустят в Венецию?! Вы ошибаетесь!
Герцог выслушал ее, не перебивая, в полном молчании.
– Мазовецкие Пясты? – нахмурив брови, медленно повторил за ней он.
– Бьюсь об заклад, что все ваши королевские родственники уже в Вавеле, – сказала Эвелина, устало откидываясь на спинку сиденья. – Сейчас я даже готова поверить, что Ягайло срочно призвал нас с Андреем в Краков именно из-за вас.
Герцог внимательно посмотрел на нее.
– Готовы ли вы присягнуть, Эвелина, что я – князь Острожский? – в полутьме кареты неожиданно мягко прозвучал его голос.
Эвелина в изумлении распахнула глаза, и тут же встретилась с испытывающим взглядом темных глаз герцога.
– Да! – помедлив, уверенно сказала она. – Если вы не призрак с того света, то я готова присягнуть на Библии, что вы – князь Острожский.
– Вы видите меня после длительного перерыва и всего лишь час, – заметил герцог, осторожно подбирая слова. – Я потерял память, и не могу вспомнить даже подробностей тех отношений, которые связывали нас. Как вы можете быть так уверены?
Эвелина внимательно, с совершенно новым чувством уважения, взглянула ему в лицо, увидела, что он в напряжении ожидает ее ответа и тихо сказала, глядя прямо в его темные, искрящиеся от волнения глаза:
– Я была очень хорошо и долго знакома с вами до нашей свадьбы, князь. Я помню вас как женщина и как жена. Ваши глаза, руки, манера держать себя, ваши жесты, оттенки вашего голоса, выражения лица говорят сами за себя. Даже если у вас есть брат-близнец, то я готова присягнуть, что моим мужем были вы, а не он.
Герцог помолчал, раздумывая над ее словами.
Потом порывисто взял ее руку и поднес ее к своим губам.
– Помогите мне вспомнить, Эвелина, – серьезно попросил он, отрываясь от ее руки, но не выпуская ее.
