скачать книгу бесплатно
– Как можно скорее.
– Ты же понимаешь, что мне надо собрать себя и ребенка.
– Это ничего не меняет. Вы должны выехать как можно скорее.
– Хорошо.
Эвелина позвонила в колокольчик, вызывая дворецкого.
– Оставь мне письмо от короля, Збышек, – обернувшись к пану Олесницкому, сказала она. – И если ты забыл старую дружбу, хочу напомнить тебе, что Ягайло всегда благоволил ко мне. Не знаю уж, как далеко зашло нынче его благоволение, но я уверена, что он не позволит тебе гнать меня в Краков разутой и раздетой!
– Эвелина, – понизив голос, сказал королевский секретарь, сильно покраснев, – я вовсе не твой враг. Я забочусь о тебе и Андрее так же сильно, как и король. Поверь мне, ради вашей безопасности, вам лучше покинуть Остроленку!
– Даже вот как?
Эвелина задумчиво смотрела на явно чувствовавшего себя далеко некомфортно пана Олесницкого. Потом протянула руку и сказала:
– Отдай мне письмо и езжай с Богом, Збышек. Я обещаю тебе, что мы с Андреем приедем в Краков уже на этой неделе. У меня, слава богу, достаточно людей, чтобы обеспечить мне безопасный эскорт на время путешествия. Я вовсе не хочу гневить короля.
– При одном условии, – помолчав, пошел на уступку королевский секретарь. – Как только ты приедешь в Краков, ты дашь мне знать об этом немедленно. Это очень важно, Эвелина! Если я не получу вестей от тебя до конца этой недели, то, клянусь распятьем, я приеду в Остроленку, арестую вас обоих и под конвоем отправлю в Краков.
– Договорились, – в голосе княгини Острожской прозвучала едва уловимая насмешка.
«Что же там происходит? – с беспокойством думала она, выходя в сад, чтобы немного охладить горящую от немыслимых предположений голову. Она медленно пошла по направлению к темному ночному пруду, размышляя о вероятности того, что, по какому либо невероятному стечению обстоятельств, князь Острожский мог оказаться живым. Ведь его тела так и не нашли на поле боя.… И к чему все эти намеки? Дошли ли до нее слухи о покойном князе? Какие слухи? Они, верно, совсем там с ума сошли в Кракове! Если бы князь был жив, он бы уже давно был с ней и Андреем. С другой стороны, Эльжбета Радзивилл, ее лучшая подруга и кузина Острожского, не раз гадала на князя и всегда утверждала, что он жив. Правда, никто и никогда не воспринимал ее слова серьезно.
Что же там у них происходит?
Что бы это ни было, заключила она наконец, кому-то очень нужно, чтобы она уехала из Остроленки. Судя по всему, разгадку этого странного поведения короля она найдет в Кракове.
– Я ждал вас несколько часов! – внезапно раздался за ее спиной голос пана Тенчинского.
– Боже мой! Разве можно так пугать, Станислав! – вскричала Эвелина, от неожиданности чуть не оступившись с дорожки. – По вашей милости я могла и в пруд свалиться!
Сухие травинки зашуршали под шагами пана Тенчинского. В саду было влажно от близости довольно большого пруда и темно, хоть глаз выколи. В воздухе пряно пахло ароматом роз и гладиолусов.
– Вы заставили меня ждать, Эвелина, – в голосе поляка звучал упрек.
Темнота мешала Эвелине разглядеть выражение его лица.
– Простите, Станислав, но я думала, что вы уже в доме, – едва сдерживая раздражение, сказала она. – Кто в здравом уме станет дожидаться женщины ночью и в темном саду!
– Влюбленный мужчина? – подсказал пан Станислав.
– Бросьте, Станислав, – рассердилась Эвелина. – Что за романтическая чушь в моем возрасте и положении! Вы ведь хотели о чем-то со мной поговорить, не так ли?
– Вообще-то, да. Обопритесь об мою руку, княгиня, я не хочу, чтобы вы упали.
– Очень любезно с вашей стороны. Тогда подойдите ближе, я вас не вижу. Вы что же все это время просидели в засаде?
Пан Тенчинский не стал отвечать на этот провокационный вопрос. Вместо этого он подошел ближе к Эвелине и, взяв ее руку, положил ее ладонь на обшлаг своего рукава. Глаза Эвелины медленно стали привыкать к темноте.
– Я начну издалека.
В темноте прохладной июльской ночи мягкий голос пана Тенчинского звучал необычайно загадочно и интригующе.
– Знаете ли, мать в детстве рассказывала мне странную сказку. Я помню ее до сих пор. Разрешите?
Эвелина машинально кивнула, с паникой подумав про себя: «Боже мой, еще один сумасшедший! Они что, сговорились все сегодня?» Тенчинский прекрасно видел рядом с собой ее бледное прекрасное лицо, оттененное темно-бордовым цветом повседневного, сшитого у лучшего портного в Кракове платья. Он сделал паузу и с выражение продолжал:
– В некотором царстве, в некотором государстве жила-была с отцом и матерью маленькая девочка. Она любила смеяться, любила цветы, и сама была похожа на прекрасный хрупкий цветок, свежий и нежный. Отец не чаял в ней души, и, казалось, весь мир улыбался, когда она пела или смеялась. Она была весела и беззаботна. Нельзя было не любить ее. Но однажды произошла беда. Сначала умерла ее мать, а потом началась война. К тому времени маленькая девочка успела подрасти и стала такой красавицей, что коварные и жестокие враги, покоренные ее красотой, темной ночью украли ее из дома отца. Прошло много лет, прежде чем девочке, или вернее, теперь уже девушке, удалось хитростью убежать от врагов. Вслед за ней была выслана погоня – злые воины и свирепые собаки. Она бежала по дремучему лесу, совсем одна, и враги уже настигали ее, как вдруг, откуда ни возьмись, появился прекрасный рыцарь на белом коне. Он и его светлая дружина победили всех врагов и освободили девушку.
Пан Тенчинский неожиданно умолк.
– Что же было потом, Станислав? – холодно спросила Эвелина.
– Потом счастливая девушка стала женой прекрасного рыцаря, и у них родился сын.
Эвелина сосредоточенно смотрела в темноту перед собой, размышляя, как лучше поступить. Подумав, она решила выждать, надеясь, что пан Станислав сам скажет, что он имел в виду.
– Это все? – проронила она, помедлив еще минуту. – Замечательная история! Но у нее, по-видимому, имеется продолжение? Что же вы замолчали, Станислав? Говорите, зачем вам понадобилась эта душещипательная сказочка.
Пан Тенчинский некоторое время молчал, словно собираясь с духом, а потом с оттенком обвинения в голосе сказал:
– Я все знаю!
– Что именно? – спросила Эвелина.
– Что вы и Острожский всех обманули.
Остановившись на дорожке и вынудив Эвелину остановиться рядом с ним, так как она все еще опиралась на его руку, пан Тенчинский пристально вглядывался в лицо молодой женщины.
– Ну и что? – в глазах Эвелины сквозило неподдельное непонимание, или нежелание понимать, быстро подумал Тенчинский. – Мы никогда не скрывали этого. Да, я венчалась с князем тайно, против воли отца, сбежав из дому. Мы действительно всех обманули. Об этом знают и король, и Витовт.
– Я совсем не это имел в виду, – нахмурившись, сухо сказал Тенчинский.
На тонком прекрасном лице Эвелины отразилась усталость.
– Если вы хотите, чтобы я вас поняла, Станислав, говорите прямо. Я не могу постичь смысла ваших двусмысленных намеков и сказочных аллегорий.
– Хорошо!
Тенчинский взял в свою ладонь пальцы Эвелины и прижал их к своим губам. Привыкнув к полумраку сада, Эвелина хорошо видела напряженное выражение, появившееся на красивом, несмотря на портивший его шрам, лице поляка.
– Мне очень неприятно причинять вам боль, княгиня, но я не могу иначе. Говоря без обиняков, я знаю, в каком качестве вы жили в Мальборке, и при каких обстоятельствах подобрал вас Острожский. Более того, я знаю, что он буквально спас вам жизнь и навеки опозорил честь своего рода, женившись на вас после того, как вытащил вас из замка.
– Достаточно.
Эвелина благословляла темноту, которая частично скрывала от пана Тенчинского краску стыда и негодования, выступившую на ее лице. Она перевела дыхание и, стараясь оставаться спокойной, холодно спросила:
– Зачем вы мне это говорите? Это что же, шантаж?
– Собственно, да, – пролепетал, словно пугаясь своих слов, пан Тенчинский. – Я… я могу опозорить вас на всю Польшу и Литву. Король не допустит, чтобы имя и состояние Острожских князей принадлежало, извините, как бы это помягче сказать, блуднице из рыцарского замка и ее незаконнорожденному сыну.
Эвелина в бессилие на минуту прикрыла глаза. Черт бы побрал этого любознательного идиота! Черт бы побрал покойного князя Острожского, который уговорил ее пойти на это безумие – выйти за него замуж и постараться не вспоминать о том, что случилось с ней в замке. Теперь он умер, и она одна должна сражаться против всего света за себя, за него и за своего маленького сына.
– Ну, допустим, с Андреем вы погорячились, – очень спокойно, словно замедленно, сказала она, пытаясь сдержаться и не столкнуть пана Станислава с тропинки в заросли крапивы, – Кем бы я ни была, но мой сын рожден в законном браке.
– Я не имел в виду…, – слабо проблеял пан Станислав, несколько обеспокоенный ледяным презрением, сквозившем в голосе молодой женщины. Он ожидал, что она будет смертельно испугана, и только.
– Так чего же вы хотите за ваше молчание, Станислав?
– Я…
Пан Тенчинский набрал побольше воздуха в грудь и на одном дыхании выпалил:
– Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Эвелина почувствовала, что ей стало нечем дышать.
– После того, что вы мне сейчас сказали, Станислав?! – наконец, сумела выговорить она.
– Ваш сын сохранит имя и состояние его отца, – не слушая ее, словно в беспамятстве, продолжал поляк, хватая ее за руку. – Я согласен на любые ваши условия! Я готов отдать жизнь за то, чтобы иметь право назвать вас своей женой!
– А как же быть с вашей честью? – тихо спросила Эвелина, сдерживаясь от того, чтобы не повернуться и убежать в темноту.
– Я беру в жены княгиню Острожскую, – с пафосом провозгласил пан Тенчинский. – Имя князя очистило вашу репутацию.
– Вот оно как.
Эвелине захотелось скорее вернуться в дом и помыть руку в том месте, где сейчас касались ее пальцы молодого человека. Подавив это желание, она спросила:
– Вы дадите мне время на размышление?
– Конечно же, моя дорогая! – в голосе пана Станислава прозвучало явное облегчение. – Я хотел бы сыграть свадьбу в сентябре.
Возвращаясь в дом, Эвелина мрачно думала о том, что брак с паном Тенчинским был бы равносилен браку с комтуром Валленродом, с той лишь разницей, что Валленрода он, пожалуй, больше ненавидела, чем презирала, а с паном Тенчинским все было наоборот. Про себя она уже твердо решила, что завтра же отправится в Краков и будет просить защиты у короля.
Глава 3
Предместье Кракова, Польша, август 1416 г.
В конце июля 1416 года, переступив границу Польского королевства, герцог Монлери целиком и полностью окунулся в казавшуюся ему поначалу чужую и совершенно непонятную жизнь. Ежедневно несколько десятков незнакомых ему людей узнавали его, радовались вместе с ним его возвращению, взахлеб вспоминали военные кампании, в которых он когда-то принимал участие. Герцог не без удивления выслушивал легенды о своих подвигах и с каждым днем узнавал о себе все больше и больше.
Лица некоторых из беседовавших с ним людей казались ему смутно знакомыми, но в душе его не возникало никаких чувств и никакого волнения. Более того, он все больше и больше сомневался, когда его называли его литовским именем. Несмотря на все его усилия, память не возвращалась. Точнее, возвращалась понемногу, с непонятными провалами в самых неожиданных периодах времени.
Первоначально, он планировал отправиться прямиком в столицу Польского королевства, город Краков, предстать пред очи польского короля и посмотреть, что из этого получится. Но, пробыв в Польше меньше недели, он изменил свои намерения. Теперь он решил сначала отправиться в свое родовое имение, Остроленку, где по слухам обыкновенно проводила лето княгиня Острожская с юным князем Андреем, и прежде, чем встретиться с королем, поговорить со своей женой.
Поэтому, почти доехав до Кракова, он не стал въезжать в город, а остался в предместье, намереваясь наутро следующего дня изменить свой маршрут. Было уже достаточно поздно, когда он остановился возле показавшегося ему более или менее приличным постоялого двора. Увидев его дорогую одежду и оружие, а также количество сопровождавших его людей, заспанный хозяин благословил небо за такого хорошего постояльца и без долгих разговоров провел его в дом, посоветовав людям герцога подходящую гостиницу неподалеку.
Проходя через общую горницу, герцог чуть не столкнулся с высоким атлетического сложения мужчиной в темно-лиловом бархатном жупане, который, видимо, прибыл на постоялый двор несколько ранее его. Тот поднял на него взгляд, ожидая извинений, и тут же в изумлении широко открыл глаза.
– Клянусь Крестом, – тихо присвистнул он, – князь Острожский!
– Ротенбург! – воскликнул герцог, узнавая его мгновенно, несмотря на полутьму, царившую в горнице.
– Черт побери, князь! – Карл сгреб его в охапку и крепко сжав в своих медвежьих объятьях, радостно пробасил ему в ухо: – Я знал, что моя дорогая колдунья-женушка права! Ты не мог так просто и глупо подставиться под рыцарский тесак. Ты слишком вредный тип, чтобы просто так взять и умереть в какой-то захолустной битве!
– Ты прав, барон, – усмехнулся герцог, пытаясь высвободиться из его хватки. – Даже битва при Азенкуре не смогла меня добить. По осторожней, Карл, я был снова ранен, и ты делаешь мне больно.
– Вот это да! – напоследок хлопнув герцога по плечу, Карл фон Ротенбург удивился:
– Ты дрался при Азенкуре? Когда ты успел, несчастный? Или дурное дело нехитрое? Пойдем, выпьем, что ли. Ты здесь один?
Четверть часа спустя они уже сидели за тяжелым дубовым столом в отведенных герцогу покоях. На столе перед ними стоял кувшин с польской водкой, пара кружек и нехитрая закуска, предложенная гостеприимным хозяином: холодное мясо, жареный поросенок с гречневой кашей, вареники и миска с квашеной капустой.
Оба сбросили камзолы, и Карл с сочувствием видел сквозь тонкое полотно рубашки герцога тугую повязку, которая закрывала его грудь и предплечье. Удобно устроившись на скамье, привалившись спиной к стенке, завешенной толстым домотканым ковром, герцог внимательно слушал рассказ Ротенбурга о том, что происходит при польском дворе. Выкладывая ему последние новости, Карл краем глаза наблюдал за своим прежним приятелем и с радостным удивлением убеждался, что внешне князь казался почти таким же, каким и был шесть лет тому назад. Он все еще был красив той самой красотой избранных: утонченной красотой принца королевской крови, лучшие черты которых отбирались столетиями браков с прекрасными женщинами и воспевались в песнях трубадуров.
– Какой ты все-таки красивый мужик, Острожский, – не удержался Карл, прерывая свое повествование.
Герцог вопросительно выгнул бровь, его темные искристые глаза засветились насмешкой.
– Это что, комплимент? Ты часом, не перебрал, Ротенбург?
– Увы, нет! Я еще даже не начитал пить. Я говорил так много, что горло пересохло. Теперь твоя очередь. Расскажи мне, князь, как это тебе в голову пришло развлекаться в крестовых походах, оставив Эвелину одну с ребенком и паном Тенчинским. Я уже не говорю о том, что она думает, что ты погиб при Грюнвальде. Я, конечно, в курсе ваших прошлых небольших разногласий, но согласись, то, что сделал ты, это уже слишком радикально.
Герцог встал и подбросил в камин дрова. Некоторое время постоял, наблюдая за бушевавшим в камине пламенем, а потом обернулся к Карлу. Барону показалось, что какая-то неясная тень скользнула по его лицу.
– Как ты помнишь, я был ранен при Грюнвальде, – наконец, отрывисто сказал он. – Ранение оказалось очень серьезным. Более того, я потерял память. При мне были бумаги, подтверждающие, что я – принц Анжуйского дома, герцог Монлери. Меня отвезли в Венецию, где в течение долгого времени жила моя мать. Шесть лет я жил с уверенностью, что я герцог Монлери.
Карл смотрел на герцога с таким выражением, словно тот сошел с ума.
– Это шутка? – наконец, спросил он, залпом глотнув полкружки крепкой польской водки.
– Нет, Карл, это не шутка. Я ничего не помнил. Даже сейчас я помню не все. И то, что я вспомнил, мне очень не нравится.
– Ты знаешь, мне тоже.
Карл поставил пустую кружку на стол.
– Что-то ты меня совсем запутал. Ну, бог с тобой, допустим, такое случается. И ты действительно потерял память. Но теперь-то ты вспомнил, что ты князь Острожский?
– Карл, я не князь Острожский, я герцог Монлери.
Грязно выругавшись, Ротенбург налил себе еще водки.
– Я не знаю, что происходит в твоей голове, Острожский, но к добру это не приведет. Какой, к черту, герцог?! Как ты можешь быть этим самым герцогом, если тебя ранили под Грюнвальдом? Ты, что, крестоносец, что ли?
– Герцог Монлери участвовал в крестовых походах против Литвы, – скупо уронил герцог.
