скачать книгу бесплатно
– Вы не дичитесь его, – сказалъ онъ Крицкому. – Онъ это можетъ понять, разскажите ему нашъ планъ.
– Да я нисколько не дичусь, а только не вижу надобности разсказывать то, что можетъ быть неинтересно.
– Ты видишь ли, – заговорилъ Николай, съ усилiемъ морща лобъ и подергиваясь. Ему, видимо, трудно было сообразить все, что нужно и хот?лось ему сказать брату. – Вотъ видишь ли, – онъ указалъ въ угл? комнаты какiе то жел?зные брусья, завязанныя бичевками въ бумаг?, очевидно изъ лавки. – Видишь ли это? – Это матерьялъ для нашей артели. Комунисты – пошлое слово, а, какъ я ихъ понимаю, это апостолы. Они то самое, что были первые христiяне. Они пропов?дуютъ равенство.
– Да, но только съ той разницей – отв?чалъ Константинъ Левинъ, которому не нравился вообще Крицкiй[718 - Зачеркнуто: (онъ вид?лъ въ немъ неискренность и желанiе казаться)] и въ особенности не нравился потому, что его сближенiе съ братомъ показывало ему очевидн?е всего паденiе брата, – да, но съ той разницей, что первые христiяне признавали одно орудiе – любовь и уб?жденiе; а, сколько я понимаю,[719 - Зач.: (в?дь я знаю это)] пропов?дники комунисты признаютъ и требуютъ насилiе,[720 - Зач.: – Да, это правда. Это я имъ говорю, – сказалъ Николай, обращаясь къ Крицкому.] – н?сколько сердито заговорилъ братъ. – Свобода и равенство.
Константинъ Левинъ замолчалъ, видя, что возраженiе раздражаетъ брата. Притомъ вопросъ комунизма не интересовалъ его вообще и теперь еще мен?е, ч?мъ когда либо. Онъ вглядывался въ наружность брата и думалъ, какъ бы сойтись и помочь ему. Для него было несомн?нно, что братъ не могъ интересоваться комунизмомъ, но что это была та высота, съ которой онъ, презираемый вс?ми, старался презирать вс?хъ.
– Я съ своей стороны, – сказалъ Крицкiй, – вовсе не утверждалъ, чтобы мы были подобны первымъ христiанамъ. Я, признаюсь вамъ, и не знаю, что они пропов?дывали, да и нe хочу знать, – сказалъ онъ съ улыбкой, злой и враждебной, напоминавшей выраженiе собаки, показавшей зубы. – И мы предоставляемъ пропов?дывать любовь т?мъ, которые довольны существующимъ порядкомъ вещей. А мы признаемъ его прямо уродливымъ и знаемъ, что насилiе поб?ждается только насилiемъ.[721 - Зачеркнуто: – Положимъ, – сказалъ Константинъ Левинъ, съ раздраженiемъ обращаясь къ нему, – но позвольте узнать, какого же порядка вы хотите.– Это слишкомъ долго объяснять, и я не знаю, насколько нужно доказывать. Есть у васъ еще папиросы, Николай Дмитричъ?– Да я вамъ помогу. Вы думаете, что я, принадлежа къ привилегированнымъ сословiямъ, не знаю вашей точки зр?нiя и не признаю ее отчасти. Я вамъ скажу главныя ваши положенiя:]
Константинъ Левинъ смотр?лъ на Крицкого и перем?нилъ объ немъ свое мн?нiе. Онъ понравился ему: было что то напряженно честное и искреннее и, главное, огорченное и въ его выраженiи и въ его тон?. Но онъ не сталъ возражать ему. Самый вопросъ не интересовалъ его. Его интересовало только отношенiе къ нему брата.
* № 30 (рук. № 103).
XVIII.
Утромъ Константинъ Левинъ вы?халъ изъ Москвы и къ вечеру прi?халъ. Дорогой, въ вагон?, онъ разговаривалъ съ сос?дями о политик?, о посл?днихъ книгахъ, о знакомыхъ, и тоска и недовольство собой все точно также мучали его, какъ и въ Москв?, но когда онъ вышелъ на своей станцiи, увидалъ криваго кучера Игната съ поднятымъ воротникомъ кафтана, когда увидалъ въ неяркомъ св?т?, падающемъ изъ оконъ станцiи, свои ковровыя сани, своихъ лошадей съ подвязанными хвостами, въ сбру? съ кольцами и махрами, когда кучеръ Игнатъ, еще въ то время, какъ укладывались, разсказалъ ему важн?йшiя деревенскiя новости о перевоз? изъ сушилки гречи и о томъ, что отелилась Пава, онъ почувствовалъ, что понемногу переносится въ другой мiръ, въ такой, въ которомъ совс?мъ другая оц?нка радостей и горестей. Это онъ почувствовалъ при одномъ вид? Игната и лошадей, но когда онъ над?лъ привезенный ему тулупъ и с?лъ, закутавшись, въ сани, когда тронулся, поглядывая на пристяжную, знакомую ему, бывшую верховой, донскую, надорванную, но лихую лошадь, онъ вдругъ почувствовалъ успокоенiе и совершенно иначе сталъ понимать то, что съ нимъ случилось. Онъ не чувствовалъ бол?е униженья, стыда, недовольства собой. Онъ чувствовалъ себя собой и другимъ не хот?лъ быть.
По славной дорог? прокативъ въ 40 минуть 11-ть верстъ до деревни, онъ засталъ еще старушку мачиху, жившую съ нимъ въ деревн?, не спящей. Изъ оконъ ея комнаты падалъ св?тъ на сн?гъ площадки передъ домомъ. Кузьма, услыхавъ колокольчикъ, выб?жалъ на крыльцо. Левинъ вошелъ. Лягавая сука Ласка визжала, терлась, поднималась и хот?ла и не см?ла положить переднiя лапы ему на грудь.
Мачиха вышла на площадку л?стницы и, удивленная неожиданнымъ скорымъ возвращенiемъ пасынка, спросила, что случилось:
– Отъ чего ты такъ скоро?
– Ничего, maman, соскучился. Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше, – отв?чалъ онъ ей. – Сейчасъ приду, все вамъ разскажу, только переод?нусь.
Мачиха вернулась къ себ? и съ своей сожительницей Натальей Петровной, ожидая Костю, по своему принялась обсуждать причину его скораго возвращенiя.
Не смотря на то, что Левинъ не говорилъ своей мачих? о своихъ нам?ренiяхъ, она съ Натальей Петровной почти всякiй разъ предполагала, что онъ ?детъ въ Москву жениться, и со страхомъ ожидала новой хозяйки.
– Можетъ быть, все покончилъ и образовался, да и прi?халъ все собирать.
– Вы в?чно все глупости выдумываете, – отв?чала мачиха. – Просто кончилъ д?ло.
Между т?мъ Левинъ прошелъ въ кабинетъ. Кабинетъ медленно осв?тился принесенной св?чой, выступили знакомыя подробности: оленьи рога, полки съ книгами, зеркало печи съ отдушниками, которую давно надо починить, диванъ, большой столъ, на стол? начатая открытая книга, сломанная пепельница, тетрадь съ его почеркомъ. Онъ прочелъ: «Тепло есть сила, но сила есть тепло. Чтоже мы выиграли?» Прочелъ онъ свои зам?тки о книг?, которую онъ читалъ. Потомъ онъ подошелъ къ углу, гд? у него стояли дв? пудовыя гири и гимнастически поднялъ ихъ, разминаясь. За дверью заскрип?ли женскiе шаги. Онъ посп?шно поставилъ гири. Вошла д?вушка отъ мачихи, предлагая чаю. Онъ покрасн?лъ, увидавъ ее.
«Я думалъ, что это кончено», сказалъ онъ себ?.
– Сейчасъ приду на верхъ, – отв?чалъ онъ.
И быстро переод?лся и поб?жалъ на верхъ, но по дорог? встр?тилъ его прикащикъ.
Прикащикъ принесъ письма, бумаги и разсказалъ, что гречу не привезли изъ сушилки, не смотря на то, что это было приказано сд?лать въ день отъ?зда. Левину стало досадно, и онъ сд?лалъ выговоръ прикащику. Но было одно важное и радостное событiе: это было то, что отелилась Пава, лучшая, дорогая корова (Игнатъ не ум?лъ сказать, бычка или телку отелила Пава). Она отелила телку.
– Кузьма, дай тулупъ. А вы велите-ка взять фонарь, я пойду взгляну, – сказалъ онъ прикащику.
Скотная конюшня для дорогихъ коровъ была сейчасъ за домомъ. Пройдя черезъ дворъ мимо сугроба у сирени, онъ подошелъ къ конюшн?. Пахнуло навознымъ теплымъ паромъ, когда отворилась примерзшая дверь, и коровы, удивленныя непривычнымъ св?томъ фонаря, зашевелились по св?жей солом?. Мелькнула гладкая, черноп?гая, широкая спина Голландки; Беркутъ, быкъ, лежалъ съ своимъ кольцом? въ губ? и хот?лъ было встать, но раздумалъ и только пыхнулъ раза два, когда проходили мимо. Красная красавица, громадная, какъ гипопотамъ, Пава, задомъ повернувшись, заслоняла отъ входившихъ теленка и стала обнюхивать его. Левинъ вошелъ въ денникъ по св?жей солом?, огляд?лъ Паву и поднялъ красноп?гаго теленка на его шатающiяся длинныя ноги. Взволнованная Пава замычала было, но успокоилась, когда Левинъ подвинулъ къ ней телку, тотчасъ же начавшую снизу вверхъ поталкивать подъ пахъ мать, и стала лизать ее шаршавымъ языкомъ.
– Да сюда посв?ти, Федоръ, сюда фонарь, – говорилъ Левинъ, оглядывая телку. – Въ мать, даромъ что мастью въ отца. Очень хорошо! Вотъ это будетъ корова! Василiй Федоровичъ, в?дь хороша? – обращался онъ къ прикащику, совершенно примиряясь съ нимъ за гречу подъ влiянiемъ радости за телку.
– Въ кого же дурной быть?
– Ну, хорошо, теперь ступайте, и я домой пойду.
Онъ[722 - Зачеркнуто: былъ въ томъ веселомъ д?тскомъ] вернулся домой въ самомъ веселомъ расположенiи духа.[723 - Зач.: за которое его такъ любили и вс? знавшiе его] Онъ подс?лъ къ мачих?, разсказалъ ей про брата Серг?я, про Николая не говорилъ, зная, что она не любитъ его; потомъ посм?шилъ ее, зная, что она это любила, сд?лалъ съ ней 12-ть спящихъ д?въ, любимый ея пасьянсъ, принимая въ немъ жив?йшее участiе, и ус?лся на большомъ кресл? въ ея комнат? съ книгой и стаканомъ чая на маленькомъ столик?, то читая, то вступая въ разговоръ, который вела мачиха съ Натальей Петровной.
Кром? д?ла по своему и братниному хозяйству, у Левина всегда бывало свое умственное д?ло. Онъ кончилъ курсъ по Математическому факультету, и одно время страстно занимавшая его математика давно уже ему опротив?ла, но естественныя, историческiя и философскiя науки поперем?нно интересовали его. Безъ всякой связи и посл?довательности онъ бросался съ страстью, съ которой онъ все д?лалъ, то въ изученiе одной, то другой стороны знанiя. Учился, читалъ, доходилъ то того, что все это вздоръ, и бросалъ и брался за другое. Теперь онъ былъ въ перiод? физическихъ занятiй. Его занимали вопросы электричества и магнетизма. Онъ читалъ Тиндаля и, взявъ книгу, вспомнилъ весь свой ходъ мыслей, свои осужденiя Тиндалю за его самодовольство, ловкость и усовершенствованiя произведенiя опытовъ и отсутствiе философской подкладки. «И потомъ онъ все вретъ о кометахъ, но красиво. Да, – вдругъ всплывала радостная мысль, – черезъ два года, можетъ быть, вотъ что у меня въ стад?: дв? голландки, сама Пава еще можетъ быть жива, 12-ть молодыхъ Беркутовыхъ дочерей. Да подсыпать на казовый конецъ этихъ трехъ – чудо!»
Онъ опять взялся за книгу.
«Ну, хорошо, электричество и тепло – одно и тоже, но возможно ли въ уравненiи для р?шенiя вопроса подставить одну величину вм?сто другой? Н?тъ. Ну, такъ чтоже! Связь между вс?ми силами природы чувствуется инстинктомъ.[724 - Зачеркнуто: Я всему знаю опред?ленное м?сто.] А всетаки прiятно. Да, особенно прiятно, какъ Павина дочь будетъ уже красноп?гой коровой, и все стадо, въ которое подсыпать этихъ трехъ. Отлично! Да, что то тяжко было въ Москв?. Ну, что же д?лать. Я не виноватъ».
Старая Ласка, еще несовс?мъ переварившая радость его прi?зда и б?гавшая, чтобы полаять на двор?, вернулась, махая хвостомъ, и, внося съ собой запахъ воздуха, подошла къ нему, подсунула голову подъ его руку, жалобно подвизгивая, требуя, чтобъ онъ поласкалъ ее. И когда онъ поласкалъ, она тутъ же, у ногъ его, свернулась кольцомъ, положивъ голову на заднiя пазанки. И въ знакъ того, что теперь все хорошо и благололучно, слегка раскрыла ротъ, почмокала губами и, лучше уложивъ около старыхъ зубъ липкiя губы, затихла въ блаженномъ спокойствiи.
Левинъ внимательно сл?дилъ за этимъ посл?днимъ ея движенiемъ.
«Такъ то и я!» сказалъ онъ себ?, думая о томъ, что было въ Москв?, и д?йствительно онъ чувствовалъ успокоенiе. Онъ въ первый разъ теперь былъ въ состоянiи ясно понять и прочувствовать то, что съ нимъ было, все, что онъ потерялъ, и ему было грустно, очень грустно, но грусть эта была спокойная.
Левинъ едва помнилъ свою мать, память о ней была для него самымъ священнымъ воспоминанiемъ, и будущая жена его должна была быть въ его воображенiи повторенiемъ того прелестнаго священнаго идеала женщины, которымъ была для него мать.
Для Левина любовь была совс?мъ не то, что она была для Степана Аркадьича и для большинства его знакомыхъ. Первое отличiе его любви уже было то, что она не могла быть запрещенная, скрывающая и дурная. У него было то запрещенное и скрываемое, что другiе называли любовь. Но для него это было не любовь, но стыдъ, позоръ, в?чное раскаянiе. Его любовь, какъ онъ понималъ ее, не могла быть запрещенною, но была высшее счастье на земл?, поэтому она должна стоять выше всего другаго. Все другое, м?шающее любви, могло быть дурное, но не любовь. И любовь къ женщин? онъ не могъ представить себ? безъ брака. Его понятiя о женитьб? поэтому не были похожи на понятiя Степана Аркадьича и другихъ, для которыхъ женитьба была одно изъ многихъ общежительныхъ д?лъ; для Левина это было одно высшее д?ло, отъ котораго завис?ло все счастье жизни.
Въ юности его мечты о женитьб? были общiя, неопред?ленныя, но съ того времени, какъ онъ, вернувшись изъ-за границы, узналъ Кити взрослой д?вушкой, мечты эти слились съ любовью къ одной женщин?, которая одна отв?чала его требованiямъ и сама собой становилась на то м?сто идеала женщины, которое занимала мать. Чувство это, несмотря на сомн?нiя въ себ?, страхъ отказа, росло и росло и достигло своей высшей ступени въ то время, какъ онъ по?халъ въ Москву. У чувства этаго была уже длинная исторiя. Тысячи сценъ съ нею, самыхъ чистыхъ и невинныхъ (его любовь такъ была далека отъ чувственности, что онъ часто боялся, что у него не будетъ д?тей), тысячи сценъ, гд? она то ут?шала и ласкала его (воображенiе его постоянно путало будущую жену съ бывшей матерью), то была веселой подругой и товарищемъ, то была матерью его д?тей (онъ представлялъ себ? уже взрослыхъ, не мен?е 5-ти л?тъ, д?тей и много мальчиковъ и д?вочекъ), то была, и это чаще всего, благод?тельницей крестьянъ и образецъ добродушiя и кротости для вс?хъ окружающихъ. Тысячи такихъ сценъ были прожиты съ нею и прожиты имъ съ нею по н?скольку разъ этой жизнью воображенiя. Н?которыя слова даже по н?скольку разъ уже были сказаны (все въ этой воображаемой жизни имъ и ею). Много сновъ съ нею повторялись уже. И теперь со вс?мъ этимъ должно было разстаться.
[725 - Зачеркнуто: И разстаться нельзя было, и сверхъ того надо было нести предъ собою весь позоръ полученнаго отказа.]И несмотря на то,[726 - Зач.: вступивъ въ свои законныя формы и привычки жизни, онъ чувствовалъ д?йствительное успокоенiе.] услыхавъ чмоканье уложившей губы собаки, сидя на своемъ кресл? съ книгой и слушая лепетъ мачихи съ Натальей Петровной, онъ сказалъ себ?: «такъ то и я», и почувствовалъ успокоенiе.
* № 31 (рук. № 16).
На другой день бала Анна Аркадьевна рано утромъ послала мужу телеграмму, изв?щающую о своемъ вы?зд? въ тотъ же день, несмотря на то что она[727 - Зач.: об?щала.] нам?ревалась прi?хать только на другой день.
– Я соскучилась о Сереж?, – объясняла она[728 - Зачеркнуто: золовк?] нев?стк? перем?ну своего нам?ренiя, – н?тъ, ужъ лучше нынче.
Мишенька, какъ всегда, не об?далъ дома и об?щалъ только прi?хать проводить сестру въ 7 часовъ. Кити тоже не прi?хала, приславъ записку, что у нее голова болитъ, и Долли съ Анной об?дали одни съ д?тьми и Англичанкой. И Анна, какъ будто нарочно, для того чтобы больше жал?ли о ней, когда она у?детъ, была, особенно мила и задушевна съ Долли и д?тьми. Д?ти опять не отходили отъ нее, и надо было обмануть ихъ, чтобы они пустили ее у?хать. Т? посл?днiе полчаса, которые Долли провела съ Анной въ ея комнат?, когда Анна уже пошла од?ваться и Долли пошла за ней, Долли никогда потомъ не могла забыть. Анна была весь этотъ день, особенно эти посл?днiе полчаса, въ томъ размягченномъ припадк? чувствительности, которые иногда находили на нее. Любовь, н?жность ко вс?мъ и ко всему, казалось, переполняли ея сердце, и сердце это было такъ открыто въ эти минуты, что она высказывала вс? свои тайныя мысли, и вс? эти мысли были[729 - Зач.: чисты и ясны и исполнены] прекрасны. Глаза ея блест?ли лихорадочнымъ блескомъ и безпрестанно подергивались слезами умиленiя.
– Что бы было со мной, съ нимъ, съ д?тьми безъ тебя, – сказала ей Долли.
Анна посмотр?ла на нее, и глаза ее подернулись слезами.
– Не говори этаго, Долли. Не я, а ты. У тебя въ сердц? нашлось столько любви, чтобъ ты простила…
– Да, простила, но…
Она не договорила.
– Долли! У каждаго есть свои skeletons[730 - [скелеты, иносказательно – серьезные неприятности]] въ душ?, какъ Англичане говорятъ.
– Только у тебя н?тъ.
– Есть, – вдругъ сказала Анна, и какая [-то] см?шная, хитрая улыбка сморщила ея губы.
– Ну, такъ они см?шные skeletons, а не мрачныя, – улыбаясь сказала Долли.
– Н?тъ, мрачные. Ты знаешь, отчего я ?ду нынче, а не завтра? Это признанье, которое меня давило, и я хочу его теб? сд?лать.
И, къ удивленiю своему, Долли увидала, что Анна покрасн?ла до ушей, до вьющихся черныхъ колецъ волосъ на ше?.
– Да, – продолжала Анна. – Ты знаешь, отчего Кити не прi?хала об?дать. Она ревнуетъ ко мн?. Я испортила, т. е. я была причиной того, что балъ этотъ былъ для нея мученьемъ, а не радостью. Но, право, право, я не виновата или виновата немножко, – сказала она, тонкимъ голосомъ протянувъ слово «немножко».
– О, какъ ты похожа на Мишеньку, – см?ясь сказала Долли.
Анна какъ будто оскорбилась и нахмурилась.
– О н?тъ, о н?тъ! Я не Мишенька. Я оттого говорю теб?, что я ни на минуту даже не позволяю себ? сомн?ваться въ себ?.
– Да, Мишенька мн? говорилъ, что ты съ Вронскимъ танцовала мазурку и что онъ…
– Ты не можешь себ? представить, какъ это см?шно вышло. Я только думала сватать, и вдругъ я почувствовала себя польщенной…
– О, они это сейчасъ чувствуютъ, – сказала Долли.
– Но я бы была въ отчаянiи, если бы онъ точно сталъ ухаживать за мной. Это глупо и ни къ чему не ведетъ.
– Впрочемъ, Анна, по правд? теб? сказать, я не очень желаю для Кити этаго брака. Мое сердце на сторон? Левина. И лучше, чтобы это разошлось, если онъ, этотъ Вронскiй, могъ влюбиться въ тебя въ одинъ день.
– Ахъ, Боже мой, это было бы такъ глупо, – сказала Анна, и опять густая краска выступила на ея лицо. – Такъ вотъ я и у?зжаю, сд?лавъ себ? врага въ Кити, которую я такъ полюбила. Ахъ, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли. Да?
– Какiя мысли! Это не можетъ быть.
– Да, но я такъ бы желала, чтобы вы меня вс? любили, какъ я васъ люблю и еще больше полюбила, – сказала Анна съ слезами на глазахъ. – Ахъ, какъ я нынче глупа!
Она провела платкомъ по лицу и стала од?ваться.
Уже передъ самымъ отъ?здомъ прi?халъ, опоздавши, Степанъ Аркадьичъ съ краснымъ, веселымъ лицомъ и запахомъ вина и сигары.
Чувствуя, что чувствительность Анны сообщилась и ей, Долли съ слезами на глазахъ въ посл?днiй разъ обняла золовку и прошептала:
– Помни, Анна, что то, что ты сд?лала, я никогда не забуду и что я люблю и всегда буду любить тебя какъ лучшаго друга.
– Я не понимаю, за что, – проговорила Анна.
– Ты меня поняла и понимаешь. Ты прелесть.
И такъ он? разстались.
–
«Ну, все кончено, и слава Богу, – была первая мысль, пришедшая Анн? Аркадьевн?, когда она, простившись посл?днiй разъ съ братомъ, стоявшимъ въ вагон? до 3-го звонка, с?ла на свой диванчикъ рядомъ съ Аннушкой. Она огляд?лась въ полусв?т? спальнаго вагона. – Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алекс?я Александровича, и пойдетъ моя жизнь, уже т?мъ хорошая, что привычная, по старому. Утро визиты, иногда покупки, всякiй день пос?щенiе моего прiюта, об?дъ съ Алекс?емъ Александровичемъ и к?мъ нибудь и разговоры о важныхъ придворныхъ и служебныхъ новостяхъ. Avant soirеe[731 - [Перед вечером]] съ Сережей, потомъ укладывать его спать и вечеръ или балъ, а завтра тоже».
Какая то больная дама укладывалась ужъ спать. Дв? другiя дамы говорили, очевидно, нестолько для себя, сколько для нея, на дурномъ французскомъ язык?, и толстая старуха укутывала ноги и выражала зам?чанiя о топк?. Анн? не хот?лось ни съ к?мъ говорить, она попросила Аннушку достать фонарикъ, приц?пила его къ ручк? кресла и достала англiйскiй романъ. Но не читалось, сначала м?шала возня и ходьба; потомъ, когда тронулись, нельзя было не прислушаться къ звукамъ; потомъ сн?гъ, бившiй въ л?вое окно и налипавшiй на окно, и видъ закутаннаго прошедшаго кондуктора, занесеннаго сн?гомъ съ одной стороны, и разговоры о томъ, что страшная метель на двор?, развлекали ея вниманiе. Но потомъ все было тоже и тоже: таже тряска съ постукиванiемъ, тотъ же сн?гъ въ окно, т?же быстрые переходы отъ пароваго жара къ холоду и опять къ жару, то же мерцанiе т?хъ же лицъ въ полумрак? и т?же голоса. Аннушка ужъ дремала, держа свои узлы широкими руками въ прорванной одной перчатк?. Анна Аркадьевна не могла и думать о сн?, она чувствовала себя столь возбужденною. Она попробовала опять читать, долго не понимала того, что читаетъ, но потомъ вчиталась было, какъ вдругъ она почувствовала, что ей стыдно чего то, что точно она сд?лала дурной, низкiй поступокъ, и ей стыдно за него. «Чего же мн? стыдно?» спросила она себя. Стыднаго ничего не было. Она перебрала вс? свои московскiя воспоминанiя. Вс? были хорошiя, прiятныя. Вспомнила балъ. Вспомнила Вронскаго и его влюбленное, покорное лицо, вспомнила вс? свои отношенiя съ нимъ – ничего не было стыднаго. A вм?ст? съ т?мъ на этомъ самомъ м?ст? воспоминанiй чувство стыда усиливалось, какъ будто какой-то внутреннiй голосъ именно тутъ, когда она вспоминала о Вронскомъ, говорилъ ей: тепло, очень тепло, горячо, ч?мъ ближе она подходила къ Вронскому. Опять она повторила себ?: «Ну, слава Богу, все кончено», и опять взялась за книгу. Она взялась опять за книгу, но р?шительно уже не могла читать. Какое то странное возбужденiе все бол?е и бол?е усиливалось въ ней. Она чувствовала, что нервы ея натянуты, какъ струны, готовыя порваться, особенно въ голов?, что глаза ея раскрываются больше и больше, что пальцы на рукахъ и ногахъ нервно движутся, что въ груди что то давитъ дыханье и что вс? звуки въ этомъ колеблющемся полумрак? съ бол?зненной яркостью воспринимаются ею. Что она не знаетъ хорошенько, ?детъ ли она или стоитъ. Аннушка ли подл? нея или чужая, что тамъ на ручк? – салопъ ли это или зв?рь, и что она сама не знаетъ, гд? она и кто она. И что ей странно отдаваться этому волшебному забытью, и что то тянетъ къ нему. Она поднялась, чтобы опомниться, и сняла теплый капотъ. На минуту она опомнилась и поняла, что вошедшiй худой мужикъ былъ истопникъ и что это в?теръ и сн?гъ ворвались за нимъ въ дверь; но потомъ опять все см?шалось, что то странно заскрип?ло и застучало, какъ будто раздирали кого то, потомъ красный св?тъ осл?пилъ глаза, и потомъ все закрылось ст?ной, и ей казалось, что она провалилась, и вдругъ голосъ окутаннаго челов?ка и занесеннаго сн?гомъ прокричалъ что то. Она опять поднялась и опомнилась. Она поняла, что подъ?хали къ станцiи. Она попросила Аннушку подать опять снятый капотъ, над?ла его и направилась къ двери.
– Выходить изволите, – сказала Аннушка.
– Н?тъ, я только подышать, мн? что то нехорошо.
И она отворила дверь. Метель и в?теръ рванулись ей на встр?чу. Она вернулась назадъ, ужаснувшись. Но потомъ опять отворила дверь и р?шительно вышла на крылечко, держась за перилы. Ей хот?лось понять, что д?лалось на двор?, для того чтобы разогнать это[732 - Зачеркнуто: чувство] забытье, которое томило ее.
В?теръ былъ силенъ на крылечк?, но на платформ? за вагонами должно было быть затишье. Она сошла и стала,[733 - Зач.: положивъ об? руки въ муфту,] дыша сн?жнымъ морознымъ воздухомъ и оглядываясь въ полусв?т?.
Страшная буря рвалась и свист?ла[734 - Зач.: занося сн?гомъ рельсы и вагоны. Осв?щенный фонаремъ вагонъ на другомъ пути былъ до половины б?лый.] между колесами вагоновъ по столбамъ на угл? станцiи. Все: и вагоны, и столбы, и люди – все было съ одной стороны занесено сн?гомъ. Но какiе то люди б?гали, скрыпя на доскахъ платформы по сн?гу. Какая то согнутая т?нь челов?ка проскользнула подъ ея ногами, и послышались знакомые звуки молотка по жел?зу.
– Депешу дай! – послышался голосъ.
– Сюда пожалуйте, № 108, – кричалъ кто-то, и занесенный сн?гомъ проб?жалъ обвязанный челов?къ.
Хотя голова ея стала и св?ж?е н?сколько, чувство[735 - Зач.: страха] жуткости и тоски[736 - Зач.: усиливалось] не покидало ее. Она вздохнула полной грудью и уже вынула руку изъ муфты, чтобы взяться за перила и входить, какъ вдругъ какая то[737 - Зач.: высокая фигура челов?ка] т?нь подл? самой ее заслонила ей слабый св?тъ, падающiй отъ фонаря. Она оглянулась и въ туже минуту узнала Вронскаго. Онъ, приложивъ руку къ козырьку, наклонился передъ нею и спросилъ, не нужно ли ей чего нибудь. Не можетъ ли онъ служить. Появленiе его тутъ было слишкомъ неожиданно и вм?ст? съ т?мъ было такъ ожиданно, что она довольно долго ничего не отв?чала и, держась рукой за холодный столбикъ, молча смотр?ла на него, и, несмотря на т?нь, въ которой онъ былъ, она вид?ла, или ей казалось, что она вид?ла, его лицо и глаза, выраженiе ихъ до мал?йшихъ подробностей. Это было опять то выраженiе испуганнаго восхищенiя, которое такъ под?йствовало на нее вчера.
– Какъ вы? Зач?мъ вы? – сказала она и въ туже минуту вспомнила, что ей надо было только сказать: «н?тъ, ничего, благодарю васъ». Она пустила руку и остановилась, обдумывая, чтобы сказать ему простое. Но онъ уже отв?чалъ на ея вопросъ:
– Я ?ду для того, чтобы быть тамъ, гд? вы, – сказалъ его н?жный голосъ, и она ясно вид?ла теперь, хотя и въ темнот?, выраженiе его всей фигуры, склоненной головы, какъ бы ожидавшей удара, и лица, робкаго и раскаивающагося за то, что онъ см?лъ говорить.
И въ это же время буря, какъ бы одол?въ препятствiе, засыпала сн?гъ съ крышъ вагоновъ, затрепала какимъ то жел?зньмъ оторваннымъ листомъ, и гд? то впереди плачевно и мрачно зарев?лъ густой свистокъ вагона.
– Не говорите этаго, – сказала она, – это дурно для васъ, для меня.
– О, если бы это что нибудь было для васъ.
– Но что же это! – почти вскрикнула она, тяжело переводя дыханiе, и,[738 - Зачеркнуто: топая ногой] взявшись за столбикъ, хот?ла уйти, но, какъ бы обдумавъ, опять остановилась.
– Какое право вы им?ете говорить мн? это?
– Мое право, – сказалъ онъ вдругъ,[739 - Зач.: выпрямляясь] какъ будто слова эти, давно готовыя, сами вырвались изъ его устъ, – то, что моя жизнь не моя, а ваша и навсегда.
Она, тяжело дыша, стояла подл? него.
– Но простите меня. Я не буду больше говорить этаго. Мн? нужно было сказать это вамъ, чтобы объяснить…
– Я ничего не хочу слышать.
И она быстро вошла в вагонъ. Но въ маленькихъ с?няхъ она остановилась и закрыла лицо руками. Когда она вошла въ вагонъ и с?ла на свое м?сто, то волшебное напряженное состоянiе, которое ее мучало и сначала, продолжалось еще съ большею силою. Она не спала всю ночь. И всю ночь въ странномъ безпорядк? и въ самыхъ странныхъ сочетанiяхъ она вид?ла и слышала д?йствительные и воображаемые предметы и звуки. Бл?дное морщинистое лицо старушки в чепц? подъ колеблющимся св?томъ фонаря, Вронскiй, просящiй прощенiя и предлагающiй царство и отбирающiй билеты, занесенный сн?гом съ одной стороны Аннушка, храпящая звуками молотка о жел?зо, и буря, уносящая все, и толчки красныхъ огней, скрипящихъ подъ давленiемъ колесъ, и красные огни глазъ Вронскаго, р?жущiе глаза до т?хъ поръ, пока ихъ не заноситъ сн?гомъ, и стыдъ, стыдъ не совершеннаго постыднаго д?ла.
Къ утру она задремала, сидя въ кресл?, и когда проснулась, то уже было б?ло, св?тло, и по?здъ подходилъ къ Петербургу. И тотчасъ же мысли о дом?, муж?, о сын? толпою пришли ей, и она съ удивленiемъ вспомнила вчерашнiй ужасъ и стыдъ. Да, было одно – это признанiе Вронскаго. Да, это было не во сн?, но это была глупость, которой она легко положитъ конецъ. «Такъ чего же мн? стыдно?» опять спросила она себя и не находила отв?та.
Въ Петербург?, только что остановился по?здъ, она вышла. Первое лицо,[740 - Зачеркнуто: встр?тившееся ей,] обратившее ея вниманiе, было лицо мужа. Онъ стоялъ, невольно обращая на себя вниманiе почтительностью служащихъ и полицiи, не подпускавшихъ къ нему народъ.[741 - Зач.: <Высокая, полная фигура его съ шляпой, прямо надвинутой на широкiй умный лобъ, и круглое <румяное> бритое лицо съ остановившейся на немъ невеселой, но спокойной улыбкой и такъ обращало на него вниманiе, но не наружностью>. Небольшая, слабая фигура его въ круглой шляп? съ большими полями и бритое все лицо въ очкахъ и съ доброй, безвыразительной улыбкой не им?ло ничего привлекательнаго.]
– Какъ ты милъ, что самъ прi?халъ, – сказала она.
– Это меньшее, что я могъ сд?лать за то, что ты дала мн? лишнiй день, – отв?чалъ онъ, ц?луя ея руку съ спокойной сладкой улыбкой.
