Primavera

Беатрис серьезно думала, что ей просто так отдадут корону? Что Пурит станет спокойно смотреть на это и не вмешается? Если да, то она не только чокнутая, но и дура каких мало. Нарвалась. И поделом, совсем не жаль. «От отца достанется», – с досадой понимает Кларисса.

Кристен Темо подбегает в тот момент, когда Беатрис, фыркнув, соглашается побеседовать с Викторией. Правильный выбор. Хватило ума. Ведь за нее заступаться не станут, а у Пурит есть парень, готовый сделать для нее все что угодно по щелчку пальцев. Удивительно, как только не влез, зато, конечно, явилась Темо, будто жить без своей подруги не в состоянии. Чего ей на месте не стоится?

Виктория мягко, но настойчиво велит Кристен оставаться в зале. «И не лезть не в свое дело», – мысленно добавляет Кларисса, не решившись это озвучить. Зато не сдерживается Беатрис и выдает язвительный комментарий о неспособности Темо существовать отдельно от ненаглядной Пурит. И в кои-то веки Кларисса с ней полностью согласна. Одна надежда на то, что Виктория вправит Беатрис мозги, а если повезет, то покалечит. А Кларисса? Отец все равно будет недоволен, все равно ее накажет, так пусть хоть эти две золотые девочки-принцессы подерутся и выяснят, наконец, отношения. Своими поступками портят жизнь – и себе, и окружающим.

Кларисса участвовать в этой беседе не рвется, прекрасно понимая, что это личные разборки. К тому же только этой чокнутой ведомо, как выжить в подобной ситуации. Пожалуй, надо выпить за упокой.

Танцы начинаются, когда Беатрис и Виктория уходят «поболтать». Никто даже не думает идти за ними. Во-первых, это значит пропустить бал, который все ждали столько времени, а во-вторых, никому нет дела до драки, которая с большой вероятностью грянет за закрытыми дверями. Не чай же они пить пошли, в самом деле. О какой светской беседе может идти речь, когда две девушки люто ненавидят друг друга, а одна из них только что украла корону у второй на глазах. Правильно. Ни о какой.

Кларисса выныривает из мыслей, обращая внимание на стоящую рядом Кристен, которая находится в полном недоумении, и едва не прикладывает руку ко лбу.

«Пурит – эгоистка, лишь о короне да о разборках с Беатрис думает. Лучшую подругу оставила без присмотра. В одиночестве. Парня своего могла бы попросить приглядеть за ней. Темо же могут побить, унизить, в конце концов, и директор пальцем не пошевельнет, чтобы ей помочь. У Виктории мозгов нет совсем, что ли?» – раздражено размышляет Кларисса.

Она трет переносицу двумя пальцами и тяжело вздыхает. Она, конечно, не нанималась нянькой кому-либо, и с Кристен они не друзья, не приятели даже, но отчего-то, глядя на нее, сердце сжимается. Наивная, глупая и беззащитная. Словно брошенная хозяином собака. Жалко ее становится, как того пса из фильма. Поэтому Клэр прикрывает глаза, принимает решение и, протягивая Темо руку, выпаливает:

– Давай потанцуем.

Кто-то включает медленную песню, в которой безошибочно узнается Сlaire Guerreso – Ashes, и ребята разбредаются по парам. Кристен растерянно мнется, будто не совсем понимая, что предпринять и как реагировать на неожиданное предложение.

– Почему я? – спрашивает она, справившись с эмоциями. У нее румянец на щеках, несмотря на твердость голоса. – Разве вы с сестрой не ненавидите меня?

– Беатрис – возможно, – хмыкает Кларисса, отмечая, что та наконец стала использовать мозг по назначению и задавать правильные вопросы. – Мы можем забыть в этот день о фамилиях и просто потанцевать?

Темо думает с полминуты, забавно хмурясь, чуть смущенно закусывая губу, наверняка не привыкшая к положительному вниманию от кого-то, кроме подруги, а потом ее лицо озаряет такая детская, счастливая улыбка, что Клариссе хочется погладить ее по голове, как щенка, и рассмеяться, но она сдерживает этот порыв. Выбранной модели следует придерживаться.

– Хорошо, – кивает Кристен, и в ее глазах будто зажигается огонек. – Мы можем потанцевать.

Они кружат в танце некоторое время, действительно забывая о происходящем вокруг, веселясь, как и все находящиеся в зале. Кто-то неумело пытается вальсировать, кто-то пьет напитки, болтая с одноклассниками, кто-то целуется украдкой.

Про Бьен и Пурит вспоминают лишь Клэр и Маркос, оставшийся без пары и примостившийся в углу зала, одиноко поглядывая на празднующих.

– Держать тебя за руки приятнее, чем их заламывать. – Кларисса выпаливает первое, что приходит ей в голову, дабы не затягивать и без того неловкое молчание, однако тут же жалеет о сказанном. Какая же она идиотка. И надо было ляпнуть такую глупость. Лучше бы и дальше молчала.

– Спасибо, – полувопросительно бормочет Кристен, не знающая, была ли это шутка, над которой необходимо смеяться, или необдуманная фраза.

– Эм, я имею в виду… – Кларисса запинается, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы снова не звучать странно.

«Веди себя нормально», – мысленно призывает она, но вместо этого начинает тараторить:

– Я имею в виду не то, чтобы мне было приятно заламывать тебе руки. Нет. Нет, мне этого не хотелось.

Темо молчит, давая ей возможность бессвязно бормотать, и, господи, лучше бы она остановила ее прежде, чем Кларисса провалится под пол от стыда.

– У тебя такая нежная кожа, – продолжает Клэр, на сей раз в попытке сделать какой-нибудь комплимент, но у нее нет ни малейшего понятия о том, как заставить это работать. – Я еще тогда заметила.

«Боже, замолчи. Ты абсурдна и закапываешься еще глубже с каждым произнесенным словом. Прекрати болтать, пока она не сочла тебя невменяемой чудилой», – велела она себе и захлопнула рот.

– Ты наблюдательна, – отмирает Кристен, и на ее лице возникает милая улыбка, словно она услышала нечто забавное. – И на моей коже еще очень хорошо остаются синяки.

– Я об этом не знала, – протягивает Кларисса и, пытаясь поддержать беседу, выдает очередной шедевр своего многострадального разума: – Тебе очень идет синий.

Темо вопросительно вскидывает бровь, не зная, как относиться к подобному изречению. Ее можно понять. Она действительно это сказала? «Тебе очень идет синий»? Прекрасно. С таким же успехом можно заявить, что пощечина ей к лицу, поскольку красный цвет подходит для ее бледной кожи. Бьен мысленно отвешивает себе оплеуху и вручает приз за бестолковость.

Теперь они снова танцуют в тишине, и это не кажется таким уж неловким, как раньше. Она с удивлением обнаруживает, что танцевать с кем-то… приятно. Песня давно сменилась другой, но она не вслушивается в строчки, растворяясь в уюте этого момента и ощущении тепла от чужого тела. Такое забытое чувство. Объятия восхитительны. Она бы прижалась еще ближе, но приличие не позволяло ей этого. Что же, она отлично умела довольствоваться малым.

– Как ты живешь со всем этим? – задает Кларисса интересующий ее вопрос. – Имею в виду, как ты справляешься с насмешками Беатрис и с взглядами окружающих?

Ей всегда было любопытно, откуда в этой девчонке столько силы, чтобы в течение долгого времени стойко переносить издевки и презрение учащихся, а также жить с осознанием, что никто не поможет, кроме подруги. Как ей не страшно ходить сюда каждый день? Почему она все еще не перевелась? Клэр бы так не смогла. Она, наоборот, мечтала уйти из дома и избавиться от отца, а казалось, что она более стойкая, чем Темо.

– Люди веками ненавидели тех, кто не похож на них, – пожимает плечами Кристен. – Я не хочу бояться всю жизнь, ожидая, когда со мной что-то случится, потому что рано или поздно каждый сталкивается с неприятностями. Здесь моя лучшая подруга, и если мне нужно терпеть насмешки, чтобы быть с ней, то это не самая высокая цена.

– То есть все это ради Виктории? – пораженно уточняет Кларисса. Смогла бы она терпеть что-то ради Беатрис? Нет. Не добровольно. – И тебе не обидно? Не хочется отомстить?

– Не только из-за Вики, поскольку в этой школе очень хорошая программа, но в основном я решила остаться из-за нее, – произносит Кристен. – Я не умею долго злиться на людей. К тому же большинство ребят мне ничего не сделали, а твою сестру осталось потерпеть всего пару лет, и мы больше никогда не встретимся. Не хочу кому-то мстить. Это неправильно.

И она улыбается, немного натянуто, но искренне.

– Ты либо святая, либо наивная дура, – качает головой Кларисса, но немного завидует ее силе духа, легкости, с которой она смогла простить учащихся, даже Беатрис, и тому, что она способна широко улыбаться, несмотря на трудности.

«Кажется, я понимаю, что Пурит в ней нашла», – приходит мысль.

– Возможно, – весело смеется девушка, не отрицая, и задумчиво протягивает: – А ты не такая язвительная, как Беатрис.

– Прости ее, пожалуйста, – мрачнеет Кларисса при ее упоминании. И добавляет про себя: «Ты не заслуживаешь подобного», – но говорит: – Она немного высокомерная. – И вовсе не немного, а слишком уж надменная, но нельзя ведь так открыто высказывать негатив о Беатрис, как бы этого ни хотелось.

– Вики тоже иногда заносит, – с очаровательной улыбкой сообщает Кристен, кажется принимая извинения.

Кларисса отмечает, с какой нежностью она отзывается о своей подруге. «Хотела бы я, чтобы кто-то любил меня. Хотела бы я, чтобы у кого-то также в глазах плескалось незамутненное счастье от одного лишь упоминания обо мне. Хотела бы я быть кем-то значимым», – с грустью думает она и решается было задать вопрос на тему любви, но Темо, вспомнив причину, по которой они танцуют вместе, чуть хмурится и спрашивает с трогательным волнением:

– Как считаешь, они в порядке? Может, надо их найти?

– Не вздумай их искать, им сейчас не надо мешать, – предупреждает Клэр, а то ведь и впрямь пойдет и нарвется на неприятности. – Уверена, что до убийства не дойдет. Они разберутся.

– Я переживаю, – признается Кристен, поджимая губы и обнимая себя руками за плечи. – Все из-за дурацкой короны.

– Короны… – шепотом повторяет Кларисса, и в ее голове зажигается лампочка. – Кажется, у меня есть идея.

Удивительно, как эта простая мысль не посетила ее раньше. Беатрис подтасовала результаты, это ясно, но раскрыть обман элементарно. Проголосовавшие находятся в этом зале. Следовательно, можно попросить их назвать претендента еще раз. Им нужно лишь озвучить свой выбор.

Одно дело – подозрения, а другое – доказательства. Кларисса не любит Пурит, но что ж, Беатрис ей не нравится еще больше. И та заслужила щелчок по носу. Но лучше не указывать себя как инициатора. Можно ими выставить Маркоса и Темо. Кристен, вероятно, пострадает, но это допустимая жертва.

– Поговори с Северочезом, – шепотом подсказывает Кларисса. Несмотря на то что из-за музыки их и так невозможно подслушать, она все равно опасается говорить громче. – Тебя он послушает. Пусть убедит ребят поучаствовать в этой затее.

Кристен кивает и расплывается в улыбке. Она выглядит воодушевленной, явно не осознавая, к каким последствиям это может привести. Беатрис будет в бешенстве, даже Виктория не стала устраивать публичную казнь, решив все обсудить с глазу на глаз, за закрытыми дверями.

«Я поступаю низко», – мелькает в голове Бьен мысль, но ее тут же перебивает другая: «Беатрис заслужила, а Темо и так за что-нибудь попадет. Другой такой возможности может не быть». И желание мести оказывается сильнее. Потому что она не святоша Кристен и прощать никого не собирается.

На удивление, все проходит достаточно гладко: потому ли, что Пурит – общая любимица, а Маркос пользуется популярностью, или потому, что многие в зале в подвыпившем состоянии и были согласны на все что угодно, но идею единогласно одобрили. Когда двери открылись и в зал вошли две девушки, диджей поставил Prom Queen, а толпа приветственно загомонила.

– Мы не принимаем Беатрис Бьен! – выкрикивают несколько человек.

– Мы не голосовали за нее, – высказывается парочка парней, а вслед им звучат аплодисменты.

– Виктория Пурит! – звучит со всех сторон. – Да здравствует королева Виктория!

Кричали они все громче и громче, кто-то начал топать ногами, кто-то свистел или аплодировал. Они скандировали ее имя и улыбались. Беатрис и Пурит замерли. Они были ошеломлены и удивлены. Осознание пришло к ним не сразу. Кларисса наблюдает, как глаза Виктории загораются, и она торжествующе ухмыляется. Беатрис не выглядит разъяренной. Она кажется отстраненной. Как будто ее нисколько не волнует происходящее вокруг. Она не выглядит опечаленной. Скорее безразличной. Но почему?

«Виктория!» – орет народ, пока она идет мимо них, словно настоящая королева. Прямая спина, приподнятый подбородок, и только улыбка выдает в ней обычную веселящуюся девушку. На ее голову надевают корону, и отовсюду слышатся восторженные возгласы: «Королева Пурит!»

Некоторые даже в шутку отвешивают ей поклоны, пока она благодарит всех за оказанную честь.

У Беатрис растрепанные волосы и синяк на скуле, который она плохо замазала тональником. Кларисса со злорадством замечает, как руки у нее сжимаются в кулаки. Взбесилась-таки. Наконец-то. Неприятно быть в центре такого внимания, верно? Кларисса торжествует не меньше Пурит. Папина принцесса получила по заслугам и в кои-то веки проиграла. И никто даже не заподозрил невзрачную девушку, находящуюся в тени своей старшей сестры. Кристен вряд ли будет доказывать обратное, да и кто ей поверит? Неплохой получился бал. Не страшно, если отец накажет. Это того стоило. Она подмигивает Темо, пока никто не видит.

«Шалость удалась», – думает Кларисса, попивая вино. Совсем не замечая в глазах Беатрис безразличие и зияющую пустоту. Не замечая, что бесится та наигранно, для публики, чтобы казаться оскорбленной и побежденной, так правдоподобно, чтобы поверили все, в том числе Пурит. Не замечает она и того, что Беатрис все прекрасно поняла, только молчит и дает всем почувствовать себя королями в этот день.

Глава 12. Беатрис Лилиан Бьен

Беатрис с раннего детства была не такой, как все. Ей было сложно объяснить, что такое мораль и зачем она нужна. Она редко демонстрировала привязанность к близким. Почти никогда не проявляла нежность к своим родителям, не требовала внимания и предпочитала одиночество.

Ее мать очень рано осознала, что серьезность дочери – это отнюдь не черта характера. Сложно было не заметить неладное.

Беатрис никогда не чувствовала своей вины. Родители объяснили ей, что нужно просить прощения. Она так и не поняла, что нужно сопереживать людям и раскаиваться в содеянном, а не извиняться с фальшивой улыбкой на лице. Будучи ребенком, она все интерпретировала по-своему. В ее понимании это выглядело так: если на тебя кто-то обиделся, нужно сказать: «Прости». Можно научить человека действовать определенным образом, но нельзя заставить его испытывать нужные эмоции. Сострадание и чуткость были ей чужды так же, как и многие другие чувства. К шести годам слово «прости» срывалось с ее губ так естественно, что никто не сомневался в ее искреннем раскаянии.

Став старше, она научилась отыгрывать нужные эмоции, вроде стыда или сожаления, однако внутри все еще ничего не чувствовала и не понимала, почему должна. Ей нужно было играть роль и придерживаться образа. В ее сознании нравственность была не более чем еще одним правилом регулирования работы общества.

Некоторым от рождения дано больше, чем другим. Беатрис всегда была умнее своих сверстников, и ее родители очень гордились ею, особенно отец. Она рано научилась ходить, а свое первое слово сказала в три месяца. В год, к полному восторгу близких, она начала читать, сперва неуверенно, но еще через полгода вполне сносно. В три года она уже играла на фортепиано и пела на английском – втором, неофициальном языке их страны. К четырем годам она выучила еще два, немецкий и французский, и решила обратить внимание на изучение испанского. В пять лет приступила к игре на скрипке, выучив к тому времени не только испанский, но и итальянский. У нее была феноменальная память, близкая к эйдетической, позволяющая ей запоминать и усваивать огромные пласты информации. Все, за что бы она ни бралась, давалось ей легко. Ее называли чудо-ребенком, юным дарованием и гением. Ей пророчили великое будущее. Родители не давили на нее, не торопили и позволяли самостоятельно выбирать себе занятия. Им хотелось, чтобы у нее было детство. Для Беатрис Бьен были открыты все дороги. У нее был светлый ум. Ее ждало прекрасное будущее.

Одно событие навсегда изменило ее жизнь. А через несколько лет она узнала информацию, определившую ее судьбу. В тот день она сделала выбор. С тех пор все, что имеет для нее значения, – это добиться поставленной цели. Во что бы то ни стало.

Всего лишь два события – и человек, изначально рожденный с огромным потенциалом, теряет какие-либо шансы на нормальную жизнь. На великое будущее, которое было ей предначертано благодаря талантам и гениальности. Каково это – похоронить все свои начинания, чтобы стать кем-то другим? И личность ее сформировалась под безразличное осознание: кроме этой цели, у нее ничего нет и уже не будет.

Беатрис воспринимает жизнь как игру, шахматную партию, если хотите. И большинство людей в ней пешки, глупые и управляемые, их не жалко пустить в расход, когда того требуют обстоятельства. Она испытывает ни с чем не сравнимый восторг, когда все идет согласно сценарию. Она дергает за ниточки в нужный момент, и марионетки послушно делают то, что ей нужно. И как превосходно они заблуждаются, полагая, что их порывы – это личная инициатива, а не навязанная мысль; как очаровательно они верят, что вольны в своем выборе.

Милашка Темо была такой фигурой на доске, хоть и сама этого не осознавала. Кто вообще решил, что она ей интересна? По большому счету плевать Бьен на нее хотела, но Кристен являлась частью плана. Она была отличным прикрытием, чтобы никто не догадался об истинных намерениях Бьен. Беатрис играет четко выверенную роль высокомерной забияки, да так хорошо, что временами сама начинает верить. Люди думают, у нее какие-то проблемы с самооценкой, раз она, как шакал, нападает на слабых вроде бедненькой Темо. Самоутверждается за ее счет, ибо не способна тронуть богатеньких детишек. Не рискует откусить больше пирога, чем сможет проглотить. На эти шалости в отношении Микки Мауса смотрели снисходительно. Эта девчонка для них словно бельмо на глазу. Некоторые одобряют ее поведение, считая, что она права в своем стремлении продемонстрировать превосходство той, кто, по их мнению, стоит на десятки ступеней ниже. Какие предсказуемые люди, полагающие, что знают ее.

Большую часть времени Беатрис ничего не чувствовала. Она практически не испытывала эмоций, всегда оставалась хладнокровной, трезво мыслящей и невозмутимой, за исключением нескольких моментов, выводивших ее из равновесия. Она не любила в привычном понимании людей, поскольку не знала, что испытывает, и пустота являлась для нее обыденностью. Если в ней просыпалось нечто отдаленно похожее на вину, то она злилась, не понимая, откуда взялась эта странная горечь и ощущение неправильности. Она воспринимала это как недомогание или болезнь. Любые отголоски эмоций становились для нее большим потрясением, поэтому она их так презирала, а чувства считала чем-то низменным и недостойным. К матери была привязана, о своей сестре обещала заботиться, но любила ли она их? У нее не было ответа.

Надо признать, не все так уж ошибались на ее счет. Пурит периодически явно что-то подозревает, но такие мысли, судя по всему, надолго в ее голове не задерживаются. К тому же любые зачатки здравого смысла уничтожает ее самоуверенность. Когда-нибудь это бахвальство и чрезмерное самодовольство выйдет ей боком. Но у Бьен мало развлечений. Виктория предсказуема до абсурдного, но у нее забавная реакция. Беатрис даже почти что-то чувствовала. И Кристен, эта мультяшная зверушка, обладающая проницательностью и мозгами и так досадно спускающая свой потенциал в унитаз. Это же надо, замечать фальшь и наигранность с ее стороны – и все равно доверчиво оставаться в пустой рекреационной, когда любой человек бежал бы сломя голову. От подруги, что ли, безрассудством заразилась? Инфантильность у них одна на двоих. Кто знает, что они там друг другу еще передали. Но уж лучше бы хламидии, чем фатовство.

Интереснее всего наблюдать не за Пинки и Брейном[22], а за сестрой. Такая вся обиженная, непонятая, нелюбимая, на лице – вечное вселенское несчастье. И ведь верит, что это совсем не заметно. Беатрис сидит в первом ряду партера, наблюдая пьесу «Как Клэри дуется на мир за то, что папочка ее отверг». Порой возникает страстное желание встряхнуть ее, чтобы в голове что-то зашевелилось. Живет в своей вселенной, искренне считая себя жертвой, а на деле плевать хотела на всех, кроме себя.

«Папочка не любит? Какая невероятная досада, малышка Клэри, но мир не вертится вокруг тебя. Стоит немного оглядеться и понять, что ты не единственная на белом свете. Но жалеть себя всегда гораздо проще, чем что-то делать».

Кларисса единственная воспринимает происходящее не как представление, а как реальность. «Глупышка, неужели тебе совсем не досталось ума? Неужели ты так и не сможешь оценить по достоинству всю проделанную работу? Неужели никогда не станешь частью чего-то большего? Грустно, но не критично. Полагаю, мы как-нибудь переживем».

Однако маленькая сестра смогла ее удивить. Кларисса подала надежды в день бала, когда так легко подставила Кристен. Всерьез рассчитывала, что Беатрис столь глупа и поверит в то, что инициатором была Темо? Да ей бы и в голову не пришло провернуть подобное. Не оттого, что наивна, а оттого, что не способна на подлость, а значит, ее надоумил тот, кто жаждал мести, публичного унижения и всеобщих издевок, но при этом хотел остаться в тени, чтобы не нести ответственность. Нетрудно догадаться, у кого был мотив.

«Клэри, я почти восхищена, – с улыбкой удовлетворения думает Беатрис. – Это так гнусно, бесчестно и аморально. Предать собственную сестру и подставить под удар другого человека. Какая прелесть. Теперь бы еще семейные ценности привить». Такого развития событий она не предусмотрела, но уже нашла в этом плюсы. Пурит окончательно поверит в свою безупречность и популярность и почувствует себя спокойнее и увереннее. Тем более корона – единственное ее собственное достижение. Теперь она не будет так пристально следить за ней и немного выпустит из виду свою драгоценную Темо. И тут уже может случиться что угодно. Насколько ребята превозносят эту богатую позерку, настолько же возненавидят ее подругу.

Беатрис хохочет. Давно ей не было так весело. Она лениво берет дротики с лакированного стола из красного дерева, за которым сидит, и швыряет в дверь, на которой висит большая мишень. «В яблочко!» – усмехается она, наклоняется, выдвигая верхний ящик, и достает серебряный нож-бабочку. Она задумывается, вертя его в руках. «Люди – это цель и средство достижения цели. Зачем вообще кто-то думает о чувствах других? Привязанности делают их слабее и неосмотрительнее. Они становятся менее осторожными. У них появляется уязвимое место. Мишень». С этими мыслями она прицеливается и бросает нож, попадая ровно в центр.

– Беатрис! – В комнату, не постучавшись, заходит отец. На нем, как обычно, темные брюки и белая, чуть помятая рубашка, черные волосы пребывают в беспорядке, будто он никогда не касался их расческой. – Как все прошло?

– Лучше, чем предполагалось, – честно отвечает она, складывая руки на груди. – Немного не по плану, конечно, но крайне удачно.

– Что пошло не так? – интересуется он, присаживаясь в кресло. Он вдруг осекся. – Откуда у тебя синяк?

– Из школы принесла, – невинным тоном сообщает Беатрис. – Мне кажется, очень гармонирует с моей блузкой. Оставлю его на какое-то время.

– Хорошо, – цедит отец сквозь зубы и формулирует вопрос иначе, стараясь быть более конкретным: – Кто тебя ударил?

– Девушка, – воодушевленно произносит она. – Я так рада, что ты спросил. Никто не оценил этот удар по достоинству, а ты сразу обратил внимание. Молодец. По-моему, прекрасно получилось, как считаешь?

– Беатрис, – раздраженно шипит он, ничуть не хуже какой-нибудь ядовитой гадюки. Как легко его вывести из себя. – Скажи, пожалуйста, кто тебя ударил?

– Раз ты так просишь… – наигранно задумывается она. – Этот шедевр на моем лице – дело рук Виктории.

– Пурит?! – возмущается отец и продолжает гневное разглагольствование: – Это отродье посмело тебя ударить? Да кем себя возомнила эта шваль?! Я надеюсь, ты заставила ее пожалеть об этом?

– Разумеется, нет, – отвечает Беатрис, глядя на него как на недоумка, коим он и является. Надо же быть таким недалеким, чтобы не догадаться самому. – Я вела себя безукоризненно. Как и подобает человеку моего статуса. Если Виктория считает нормальным распускать руки, это лишь демонстрирует ее невоспитанность и несдержанность.

– Да. Да, ты права, – восторженно выпаливает он, и на его лице снова возникло это раболепное обожание, преклонение перед ее умом. – Не стоит ей уподобляться. Приличные люди никого не бьют. Но все же… так несправедливо, что на твоем лице синяк, а с этого звереныша даже волоска не упало.