Primavera

В тринадцать, когда отец взялся за ее воспитание как наследницы Пурит, она потребовала от него оплатить обучение подруги в школе «Аврелия» в обмен на свое послушание и следование указаниям. Сказать, что тот был не в восторге, было бы преуменьшением века. Он пришел в бешенство от ее выходки, упрямства, с которым она отстаивала свою позицию, и ультиматума, который она посмела ему выставить: либо Кристен, мнения которой она даже не спрашивала, будет учиться вместе с ней, либо идеальную наследницу он ни за что не получит. Они ругались, наверное, неделю, прежде чем отец сдался и согласился на ее условия. В прессе этот жест он выставил как акт благотворительности, что даже прибавило ему очков в обществе.

Виктория же столкнулась с той стороной, которую до этого не замечала: лицемерие, снобизм, презрение. Люди говорили, что это огромная милость для такой нищенки, как Темо. Шептали, что наследница перебесится: «Переходный возраст, вы понимаете». Снисходительно качали головой, улыбались и смотрели на нее на мероприятиях как на маленькую неразумную девочку. Это раздражало. Все чаще хотелось уехать, бросив все, чтобы никогда больше не видеть эти надменные лица. Однако ей слишком нравилась ее жизнь.

Потом в сторону Кристен она начала слышать насмешки и в школе, сперва редкие, безобидные, затем более жестокие. Ребята трусливо замолкали, стоило ей войти в класс или появиться в коридоре. С ней никто не хотел ссориться. Так было до Бьен. Точнее, до того момента, как Беатрис решила действовать открыто. И ведь чертовка ничего не делала ей лично, все так же позволяя быть первой, все так же снисходительно улыбаясь на общих уроках, все так же выбешивая своей идеальностью, но теперь та цеплялась к ее лучшей подруге.

Однажды отец решил с ней это обсудить. Он отозвал ее в сторону во время работы с документами в офисе и посмотрел сверху вниз, словно на провинившегося ребенка.

– Слышал о твоем конфликте с Бьен, – начал разговор он, мигом становясь серьезным. – Что я говорил о поведении, недостойном человека твоего положения?

– Но отец! – возмущенно вспыхнула она. В конце концов, это лицемерно с его стороны. Он сам тот еще сноб. – Я просто показываю ей ее место.

– Ты позоришь нас, – вздохнул он, сжав челюсти. На его лице появились первые признаки раздражения. – Люди скажут, что я воспитал избалованную пигалицу без грамма ума. Что ты устроила?

– Ничего такого. Беатрис слишком высокого мнения о себе и смеет открывать рот в мою сторону, – протараторила Виктория, обижаясь на замечание отца. Почему она не может позволить себе даже такую малость? Ей что, надо молчать все время, как гребаной леди? – Я просто опускаю ее с небес на землю.

– Ты недалеко от нее ушла в плане высокого самомнения, – сдержанно произнес он и продолжил, чеканя каждое слово: – До меня дошли интересные сведения. То, что ты Пурит, не означает, что нужно кричать об этом на каждом углу. Это не делает тебе чести. Я хотел, чтобы ты чувствовала ответственность, зная, с чем тебе предстоит столкнуться в будущем, а не мнила себя бессмертной. Иногда мне кажется, что лучше бы моей дочерью была Беатрис. Подумать только, Бьен оказалась куда сообразительнее. Что только я упустил в твоем воспитании?

– Отец…

– Помолчи, Виктория, – прервал ее он со скрытым недовольством в голосе. – Ты попросила взять в школу твою подругу, и я уступил, хотя считал, что ей там не место. И теперь я получил этому подтверждение. Все твои конфликты с Бьен происходят из-за этой девчонки, что куда ниже нас. Она не принесла ни тебе, ни мне ничего, кроме проблем. Ты можешь делать все что угодно, пока это не затрагивает мою репутацию. Мне плевать, что говорит Беатрис, это не моя забота. Ты не должна опускаться до подобных бесед и вести себя как плебейка, позоря фамилию. Я очень в тебе разочарован. Ты унаследовала от своих предков все, кроме мозгов.

С этими словами отец выходит из кабинета, оставляя ее в одиночестве. Чертова Беатрис Бьен даже сейчас на шаг впереди! Какая разница, что она настоящая сука, да, папа? Это неважно, ведь у нее оценки отличные, она всегда знает, что сказать, и выходит сухой из воды. Удачливая паскуда, словно в детстве в «Феликс Фелицис»[6] купалась. Разве это справедливо – отчитывать ее за то, что она защищала подругу? Как она должна была поступить? Промолчать? Предложить Бьен выпить чаю и завести светский разговор о погоде? Она поступила так, как считала правильным, и ей ничуть не стыдно за это.

Теперь приходилось следить за языком. Она не имела права ослушаться отца и бунтовать могла только у себя в комнате. Виктория старалась издеваться в безлюдных местах, чтобы не было лишних свидетелей, поэтому не препятствовала прогулкам Кристен по школе. Так у нее появлялась возможность оскорбить Беатрис. Отомстить ей: за учебу, за ухмылку, за вечное ощущение того, что она сделала недостаточно, и за подругу. Отец запретил ей попадаться и позорить семью – что же, она не будет.

Подруга – единственный ее выбор за много лет. Настоящая подруга, а не кучка обожателей. Она не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Она о ней позаботится.

Что же это? Судьба или случай? Выбор или предопределенность? Виктория считает, что все расписано и мы вольны немногое менять в своей жизни. Она цепляется за Кристен как за видимость свободы, не понимая, что делает. Девочка, что не знает, чего хочет. Вечно неопределившаяся. Ее бросает из крайности в крайность. Она осознает важность корпорации, но при этом ставит свои желания выше. Девочка, обижающаяся на правду, избалованная, не привыкшая к отказам, страдающая от долга, но одновременно наслаждающаяся своим статусом. Она хочет быть наследницей, но не желает нести ответственность.

Бывает так, что человек находится не на своем месте. Родился не в той семье. Именно это случилось с Викторией. Такие, как она, плохо просчитывают ходы наперед. Живут моментом, счастливые до безумия, но быстро перегорают. Ей бы так жить. Слишком уж свободолюбивая. Может, она бы путешествовала по миру, спала в мотелях и играла на гитаре, попивая кофе из кружки. Ее эстетика – это движение, огонь, танцы на улицах и безудержный смех. Таких людей не заставишь сидеть в офисе, не для того они рождены. Вот только у нее нет выбора. Что из этого выйдет? Покажет лишь время.

Глава 4. Кристен Элизабет Темо

Мы часто забываем, насколько окружающий мир несовершенен и полон несправедливости. Зачастую люди живут не оглядываясь по сторонам, не задумываясь над тем, что происходит и какое значение мы имеем, а ведь порой хватает одного человека для того, чтобы изменить несколько жизней. Реальная жизнь – это не сказка со счастливым концом, где каждый получает то, о чем мечтает. Вы можете быть бесконечно прекрасным человеком и жить хуже какого-нибудь богатого эгоцентричного ублюдка, и вы так и умрете в нищете, а он доживет до глубокой старости, купаясь в деньгах.

Мы живем в мире, где никому нет до нас никакого дела. Вы будете лежать на холодном асфальте, а прохожие лишь окинут вас безразличным взглядом и пройдут мимо, потому что у них, несомненно, найдутся более важные дела, чем помощь вам, а вы что ж, справляйтесь как-нибудь самостоятельно, не то наше доброе общество того и гляди обвинит вас в привлечении внимания. Или, упаси господь, в том, что вы злонамеренно отвлекаете добропорядочных граждан от их размеренной жизни своим нытьем и пустыми проблемами. Что вы, в самом деле, подняться не в состоянии? Только мешаете своим несчастным видом. Встаньте сейчас же и не морочьте людям головы. И постыдитесь: лежать на земле – это моветон, вам так любой человек скажет, вы что, не в курсе?

Быть добрым в наше время – непозволительная роскошь, а благородным – и подавно. Почему? Потому что вас непременно запомнят и постараются этим воспользоваться. Вашу вежливость сочтут за фальшь. Вашу доброту – за слабость, а ваше умение прощать назовут скрытой злопамятностью. А ведь существуют на свете личности, которые совершенно искренне помогают другим, не ожидая ничего в ответ, и интересуются самочувствием, потому что им не все равно. Они способны отдать вам всего себя, без остатка, чтобы помочь, но у них нет никого. Обычно такие люди одиноки и лишь растрачивают себя на других. Эту ситуацию хорошо описывает цитата: «Ты спасешь каждого, но кто спасет тебя?»

Тем ценнее самоотверженные люди. Мы забываем, как это – думать об окружающих, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Утрирую? Оглядитесь вокруг. Посчитайте тех, кто спрашивает, как у вас дела, действительно желая получить ответ, и вы увидите. Много тех, для кого этот вопрос дежурный. Понаблюдайте. Вы очень удивитесь, как мало тех, кому не плевать на ваши проблемы и мнение.

Кристен относилась к тому редкому, почти вымирающему виду людей, умеющих прощать и надеяться на лучшее вопреки всему. Такие, получая пощечину, не подставляют другую щеку, нет, они прикладывают лед к покраснению и едят шоколадку, расплываясь в улыбке буквально через пару минут, ведь зачем зацикливаться на плохом, когда в жизни столько прекрасного?

Вот и сейчас девушка уже выкинула из головы произошедший случай с Беатрис, переключившись на разговор с подругой.

Они шли по парку. Легкий ветерок нежно трепал их волосы, вдалеке щебетали птички, по небу неслись белые облака. Кристен вдыхает свежий воздух, расплываясь в блаженной улыбке. Как можно не восхищаться всем этим? Могла ли она не любить этот мир, когда он наполнен прекрасными вещами? Музыка, еда, вдохновляющая литература…

Одна природа стоит того, чтобы просыпаться каждое утро.

В парке был поющий фонтан, переливающийся всеми цветами радуги. Немалое количество всевозможных деревьев, аккуратно расположенных вокруг. Уютные скамеечки, скульптуры знаменитых людей, учившихся когда-то в школе «Аврелия». Милые клумбы с цветами. Больше всего ей нравились ромашки и сирень, расцветающая ближе к весне. Сейчас деревья стоят с пожелтевшими, полопавшимися листьями, однако цветы все еще не пожухли и все так же радуют глаз.

Кристен оторвалась от размышлений, услышав, как Виктория, заскучав, стала напевать какую-то песню. Она подошла ближе, чтобы разобрать слова, но это был незнакомый ей язык:

«O partigiano, portami via,

O bella ciao, bella ciao,

bella ciao ciao ciao!

O partigiano, portami via,

Che mi sento di morir»[7].

Голос у нее был чудесный, завораживающий, и Темо с удовольствием слушала. Звучало очень красиво. Виктория всегда была такой непостоянной.

Сейчас поет, покачиваясь в такт музыке, а в следующий момент уже отстраняется от мира, буквально уходя в себя. Переменчивая, совсем как погода. Порой она хмурилась, а в следующее мгновение принималась хохотать, вспомнив нечто забавное. Она была самым удивительным человеком, которого ей приходилось встречать.

– Прекрасная песня, – говорит Кристен и подмечает, как подруга чуть вздрагивает от неожиданности. Она улыбается и спрашивает с любопытством: – О чем в ней поется?

– Это песня времен войны. – На лице Вики появляется мягкая улыбка, которую тут же сменяет игривая насмешка. – А поется там про одну красотку вроде тебя.

– Не смешно, – ворчит Темо, понимая, что подруга снова подшучивает над ней. Впрочем, как обычно. – Песня явно не об этом.

– О, так ты выучила итальянский? – приподнимая бровь, интересуется Вики и фыркает. – А испанский знаешь, Te amo?

В этом вся Виктория. Помнится, Кристен однажды сожгла печенье в микроволновке, и подруга подкалывала ее примерно месяц, прежде чем успокоилась. А недавно она услышала одну из песен Рианны и сочла безумно уморительным, что название похоже на ее фамилию.

Темо вспоминает, как год назад летом они ездили за город посмотреть одну заброшенную и полуразрушенную достопримечательность. Раньше это был дом одного купца, но во время войны он частично сгорел, и сохранился только парадный фасад, довольно внушительная и впечатляющая его часть, оставшаяся доживать свой век, поскольку никто не собирался реставрировать когда-то величественное здание. Когда они приехали, Кристен сразу восхитилась остатками былого великолепия и немного загрустила от мысли, что все это так и останется разрушенным. А Виктория спокойно наблюдать не могла. Она сразу залезла на самый верх и стала идти по узкой дорожке, которая раньше, видимо, служила соединением двух частей дома. Она была до того узкой, что на нее едва мог ступить один человек. У Кристен сердце екнуло от того, как подруга ловко залезла, прошлась по этой дорожке и добралась до самого края здания, где раньше были окна, по всей видимости, чердака. Однако на этом она не остановилась. Легким движением, словно находилась на твердой земле, Виктория обернулась, помахала ей рукой и медленно опустилась на каменные остатки подоконника, а возможно, стены – сложно сказать сейчас; но Пурит расположилась на развалинах так, будто это был не старый кирпич, а лежак на пляже, и крикнула, чтобы ее сфотографировали. Не зря же они тащились сюда. И когда Кристен трясущимися от страха руками сделала несколько фотографий, Виктория, прищурившись от яркого солнца, встала с присущим ей изяществом и так же легко прошествовала обратно, словно совсем не боялась упасть и разбиться к черту. Она будто не заметила этой высоты в добрых пятнадцать метров. И все, что подруга сказала ей после этого сумасшествия, было: «Выдыхай».

– О чем задумалась? – спрашивает Вики. – Беспокоишься о случившемся?

– Нет, – качает головой Кристен, замечая, что они уже вышли из парка и идут по улице. – А о чем размышляла ты?

– О Беатрис, – мигом мрачнеет подруга и чуть поджимает губы. – Ее нужно поставить на место, чтобы эта сучка даже не смотрела в твою сторону.

– Спасибо, что заботишься обо мне, Вики, – широко улыбается Кристен. В очередной раз придя к выводу, что ей очень повезло ее встретить. Кто бы еще думал о ней, пытался защитить? Никому не было бы до нее дела. – Ты всегда спасаешь меня.

– Разве могу я тебя бросить? – игриво интересуется подруга, но в следующий момент хмуро добавляет: – Ты заслуживаешь большего. Таких ситуаций быть не должно.

– Меня не сильно любят в школе, – пожимает плечами Кристен. Она недостаточно хороша для них и, естественно, не знаменита, что тоже играет свою роль. – Бьен просто показывает это более открыто.

– Это не значит, что я позволю ей относиться к тебе подобным образом, – рычит Вики, и Темо невольно вздрагивает от ее тона. Заметив это, Виктория смягчается и тепло произносит: – Не беспокойся ни о чем.

– Беатрис, как и ты, очень красивая, – грустно бормочет девушка. – А я заурядная и не богатая, что делает меня мишенью для остальных. Я никто и всегда буду никем в их глазах.

– Не смей так говорить! – Вики сильно сжимает ее плечи и ощутимо встряхивает. – Ты стоишь тысячи таких, как Беатрис. И ты самый прекрасный человек, которого я знаю. Ты лучше всех, кто здесь учится. Знаешь, у этой конченой Бьен, может, и куча денег, но у нее никогда не будет способности сопереживать, как у тебя, а это гораздо более ценно, потому что деньги ты можешь заработать, а человеком нужно родиться.

– Спасибо, – неуверенно шепчет Кристен.

Может ли сказанное быть правдой? Вряд ли Вики врет, но что, если это попытка утешить ее? Что в ней, Кристен, такого особенного? Она никак не может быть лучше Беатрис и уж тем более Виктории. Почему они вообще дружат? Она качает головой, отгоняя эти мысли. Нельзя о таком думать. «Будь благодарна», – мысленно напоминает себе она. Никто не обязан с ней нянчиться и заботиться о ее благополучии.

Бьен, наверное, просто срывает на ней свою злость. Вероятно, у нее какие-то проблемы – например, требовательные родители, которые не говорят ей о том, как любят ее. Люди не становятся плохими без причины. Кристен уверена, что за ненавистью к ней стоит что-то серьезное. И как можно мстить Бьен, если у нее и без того жизнь, должно быть, нелегкая? Пощечина неприятная, однако зачем на этом зацикливаться? Она уже ее простила. Когда-нибудь Беатрис надоест издеваться. Стоит только подождать немного. Не убьет же она ее, в самом деле.

– Вики, – зовет Кристен, – пообещай не мстить им.

– Клариссе – пожалуйста, – фыркает подруга, – но Беатрис получит по заслугам.

– Ты хороший человек, Вики, – совершенно искренне выпаливает Темо. – Не надо. Я знаю, что ты выше этого.

– Но не Беатрис, – с присущим ей упрямством говорит девушка. Она складывает руки на груди, явно собираясь отстаивать свою позицию.

– Вики, забудь, о ней. – Кристен мягко улыбается, дотрагиваясь до ее руки, тем самым пытаясь успокоить. – Пообещай не делать глупостей.

– Глупостей? – уточняет Виктория. На ее лице появляется хитрая ухмылка. Она прикладывает правую руку к груди и торжественно обещает: – Хорошо, я клянусь.

– Правда? – Темо радостно смеется, сжимает подругу в крепких объятиях и шепчет: – Я знала, что ты поступишь правильно.

Вот только понятие это у каждого свое. Мы можем очаровательно заблуждаться. Искренне верить в ложь. Отрицать правду. Пока мы живем, считая свои убеждения незыблемыми, то стоим на твердой почве. Начинаем сомневаться – падаем. Кристен столкнется с реальностью когда-нибудь, но не сейчас. Однажды жизнь все расставит по своим местам.

Глава 5. Виктория Эбигейл Пурит

Мы никогда в итоге не получаем того, что хотим. Жизнь – не сказка, где росчерк волшебной палочки магическим образом решает все проблемы. В реальности все свои желания мы воплощаем сами, и только степень нашей успешности влияет на скорость воплощения желаний. Если у вас что-то не получается, то вы можете винить в этом только себя. Жаловаться на высшие силы – удел слабых.

Виктория с раннего детства слышала от отца истории об успешных людях и о том, как важно быть усердным, амбициозным и упрямым, чтобы добиваться целей. И неважно, каким путем. «Моралью озабочены только неудачники. Если хочешь что-то получить – будь готова идти по головам других», – сказал он, когда ей было около восьми лет. И она хорошо запомнила эти слова, заучив их так же, как и семейный девиз: «Natus vincere». Рожденные побеждать, и имечко ей отец выбрал соответствующее. Виктория знала, что способна на большее. Она была уверена в том, что в будущем превзойдет своих славных предков, потому что не обременена какими-либо принципами. Но жизнь внесла свои коррективы.

Виктория начала меняться, когда встретила Кристен: осознавать, что не все средства хороши и некоторые способы достижения целей недопустимы и кощунственны, что она не хотела бы добиться славы бесчестным путем и что принцип «Никаких не стесняясь путей» – не для нее. Вот только бизнес, как и политика, редко строится на справедливости. Ее мир немного дрогнул. Она не желала притворяться и отыгрывать роль всю жизнь, ей претили фальшь и лицемерие, но разве у нее есть выбор?

Виктория, как и многие люди, полагала, что деньги и власть сделают ее счастливой. Только они не приносили особого удовлетворения. Статус, конечно, открывает многие двери, но открыв их, мы задаемся вопросом, а стоило ли? Может, раньше было лучше? Власть не так уж безгранична, а ответственности оказалось куда больше, чем она предполагала. Свободы, которую девушка рисовала в своей голове, никогда не существовало. Да и что такое свобода в принципе? Право выбора? У богатых его еще меньше, чем у бедных. Пресса, мнение окружающих, люди, только и ждущие ее провала.

Но жизнь не всегда была такой. Когда Виктория была маленькой, отец находил время, чтобы поиграть с ней, а пару раз они даже устраивали марафон по «Звездным войнам», объедаясь пиццей и мороженым. Это было так давно, что иногда кажется не воспоминанием, а сном. Чем взрослее она становилась, тем меньше он уделял ей внимания, предпочитая заниматься делами. Ее оставляли на нянек, а после девяти лет – на приставленную охрану. Отец стал возвращаться поздно, уставшим, и ему не особо было интересно, как у нее дела, и тем более у него не было желания выслушивать ее восторженные рассказы о том, что она сделала за день. У нее было много игрушек, наверное, втрое больше, чем у любых других детей, но порой ей становилось тоскливо.

Охрана выполняла четко поставленную задачу: следить за тем, чтобы с ней ничего не случилось. Гуляли они чаще всего рядом с особняком, а если и случалось выбираться за его пределы, то с ней всегда кто-то находился рядом, и ни один ребенок не мог к ней приблизиться. Общаться было запрещено. Папа твердил, что это исключительно для ее же безопасности. До двенадцати лет она обучалась на дому, но, как и любому ребенку, ей было скучно. Отец думал, что дает ей все, при этом не давая ничего. В конце концов это привело к тому, что в один день она просто сбежала от охраны, и удивительно, что ей потребовалось для этого столько времени.

Когда-то у нее была мать, но она ушла от них очень давно. Виктории было около двух лет тогда, поэтому она ее даже не помнит. В детстве ей было интересно, что эта за женщина на фотографии? Любила ли она ее? Сожалела, что бросила? Но спустя время папа объяснил, что Мария – так звали ее мать – сделала то, что от нее требовалось: родила здорового наследника. Более в ней не нуждались. Родители не любили друг друга, их брак был исключительно по договоренности, что не редкость в их кругах.

Сперва Виктории было обидно, что у многих детей есть оба родителя, а ей достался лишь один, но затем она свыклась с тем, что в ее жизни нет матери. Если так лучше для династии, значит, не ей судить. Со временем она стала ощущать безразличие, смотря на женщину с фотографии, на которую все равно была ничуть не похожа. Виктория была истинной Пурит, как внешне, так и внутренне. Но иногда ее охватывало чувство одиночества. Порой ей хотелось, чтобы у нее была мать или брат с сестрой, однако в подобные секунды слабости она тут же брала себя в руки.

От мыслей ее отвлек стук в дверь. Отец зашел серьезный, как никогда прежде, и тяжело рухнул в кресло, стоящее напротив большой двуспальной кровати. Он привычно потер рукой переносицу. По этому жесту Виктория поняла, что разговор предстоит нелегкий. Вмиг растеряв обыкновенную веселость, она нахмурилась и села на черный кожаный диван, находящийся рядом с креслом, чтобы внимательно выслушать то, что скажет ей отец.

– Ты должна кое-что сделать, – без предисловий начал он. – Это очень важно для корпорации, и я не предоставляю тебе право выбора. Так что, пожалуйста, избавь меня от жалоб и нытья. Прими мои дальнейшие указания и выполни все в лучшем виде. Это ясно?

– Да, отец, – напряженно выдавила Виктория, скрестив руки на груди.

Ей уже не нравились его слова. Что он мог от нее потребовать? Шпионить за кем-то? Подставить кого-то в школе, чтобы иметь преимущество? В любом случае вряд ли это что-то хорошее, раз он упомянул, чтобы она не жаловалась. Скорее всего, это нечто ужасное и бесчестное, но это явно важно, поэтому она покорно спросила:

– Что за задача?

– Ты должна начать встречаться с Маркосом Северочезом, – произнес отец, встретившись с ней взглядом. – Мне не важны методы. У тебя есть месяц, чтобы заставить его влюбиться. Делай что хочешь, даю полную свободу действий в этом плане. Главное – результат. Насчет репутации не волнуйся. При необходимости я все улажу.

– Но отец! – возмущенно закричала Виктория. – Ты не можешь продать меня какому-то выродку, как подзаборную шлюху!

– Выбирай выражения, пожалуйста, – прошипел мужчина, и теперь он выглядел крайне раздраженным.

Она знала этот тон: так обычно общаются со своевольными подчиненными, находящимися в полушаге от увольнения. Ей совсем не нравится, что с ней разговаривают как с человеком второго сорта. Он поправил галстук на шее и, вздохнув, продолжил:

– Я не спрашивал твоего мнения и в дальнейшем попрошу воздержаться от подобных высказываний. Ты сделаешь как я велю. Я не прошу, а требую. Нам нужно, чтобы его родители согласились сотрудничать. Тебе разъяснить, что это значит, или хватит мозгов понять самой?

– Я понимаю, – пробормотала она. Ее подбородок вздернулся, руки сложились на груди в безмолвном протесте, и слова зазвучали с недюжинным упрямством в голосе: – Я не хочу этого делать!

– Мне плевать на твои желания, – безразлично отозвался он и, видимо осознав, что таким образом сделает только хуже, мягко продолжил: – У тебя есть определенные обязанности. Деньги не берутся с неба. Вся твоя одежда, гаджеты и драгоценности куплены мною. Ты тратишь огромные суммы, никогда не задумываясь о том, откуда они берутся. Теперь ты сможешь осознать ценность денег. Считай это работой во благо корпорации и опытом по достижению целей. Я же учил тебя не чураться любых методов, помнишь? К тому же требуется повстречаться с ним только до подписания контракта.

Такой же тон у него был, когда она капризничала в детстве. Что дальше? Он предложит ей мороженое, если согласится? Или добавит: «Будь умницей, сделай это для папы, ты же знаешь, как это важно». Что-то в этой жизни не меняется.

– Он мне не нравится, – недовольно высказалась Виктория и добавила еще более уперто, чем раньше: – Я не желаю опускаться до подобного. Может, у меня и есть долг дочери и наследницы, но это ниже моего достоинства.