Primavera

Мы не можем знать, что будет дальше, но мы можем жить сейчас. Иначе в погоне за будущим мы упустим возможность наслаждаться настоящим.

Глава 2. Кларисса Роуз Бьен

Бывают люди, которых вы не заметите, даже если будете находиться с ними в одном помещении несколько часов. Или забудете имя такого собеседника буквально через минуту после знакомства. Этакие люди-невидимки. Они вроде есть, и вы точно помните, что такой человек существует, но спустя полчаса вы с трудом вспомните голос или внешность и непременно зададитесь вопросом: а разговаривал ли вообще этот человек? Называл ли свое имя? Кто он? Но тут же выбросите это из головы, поскольку у вас найдутся дела поинтереснее, чем думать о ком-то настолько невзрачном и блеклом.

Это люди на последней парте, или та самая одноклассница, которую вы с трудом вспоминаете, открыв альбом, или тот мальчик, что сказал около десятка слов за все школьные годы. Вы знаете, о ком я, но вам совершенно не стыдно за то, что вы о них забыли. Ведь так? Вы скажете, что этот человек сам ничего не сделал, а я отвечу, что это вы не потрудились его узнать.

Кларисса была как раз из тех самых людей-невидимок. Она почти не разговаривала, и голос ее был столь тихим и спокойным, что расслышать ее с первого раза являлось большим достижением. Она была незаметной, и никто не стремился с ней общаться, предпочитая не обращать на нее внимания. У нее никогда не было друзей. Люди бы и вовсе забыли, что она существует, если бы не ее «великолепная» сестра.

О да, Беатрис Бьен, вторая обсуждаемая всеми персона после Пурит. Некоторое время многие хотели с ней дружить, однако она оттолкнула всех, очевидно считая их недостойными своей компании. Она была надменной и, видит Бог, той еще стервой, но было в ней и нечто пугающее, отчего люди не смели оскорблять ее в лицо, осуждая тихо, в уголке, озираясь по сторонам. Кларисса никогда не понимала почему. Что в ней такого особенного? Ничего. Уж она-то знала ей цену. Беатрис не более чем высокомерная и избалованная девчонка, полагающая, что она одна на свете такая распрекрасная и талантливая. Оттого она и цеплялась к Темо, завидуя, что кто-то посмел иметь столь высокие баллы. Одно дело – такая же выскочка Пурит, и совсем иное – нищенка без родословной за спиной. Бедная Беатрис! Очевидно, ее эго и самооценка очень страдали от этого.

Как вы считаете, наша жизнь предопределена изначально или мы сами творим свою судьбу? Как знать, какое событие может стать решающим. Отправной точкой, разделяющий мир на до и после. Когда мы можем управлять, а в какие моменты жизнь решает за нас? И кто в таком случае творец? Кто управляет происходящим? Мы или все же цепочка случайных событий? Не думаю, что человечество когда-либо получит ответ на этот вопрос.

Большую часть своей жизни Кларисса чувствовала себя лишней, в том числе и дома. Ее семья вела себя с ней холодно и отстраненно, словно она была для них чужой, но никто не объяснял ей почему.

Лицо отца, всегда серьезное и отстраненное, мигом преображалось, стоило ему столкнуться с ней взглядом. Он поджимал губы и отворачивался, будто одно существование Клариссы вызывало в нем нескрываемое отвращение. Беатрис, в свою очередь, смотрела на нее либо с безразличием, либо со снисхождением. Не было у них ни любви, ни тепла для нее. Но она никогда не понимала, что сделала не так.

Кларисса сидит в своей комнате, на старой кровати, купленной, наверное, еще в период раннего детства, поскольку отец редко выделял на нее деньги. Вещи ей покупались строго по необходимости, в те моменты, когда она не могла довольствоваться чужими. Одежда донашивалась за Беатрис. Гаджеты либо доставались от нее, либо вручались ей отцом, неизменно ворчащим при этом о бессмысленных тратах. Он старался экономить на ней как мог: приносил устаревшую технику из компании, почти не пишущие ручки, сточенные карандаши. Почти все, что у нее было, не принадлежало ей лично. У нее были только старый плюшевый медведь, несколько детских фотографий и розовое платье в шкафу, которое никто не решился выбросить. Вот то, что она могла называть своим.

Она вспоминает, что когда-то давно все было немного иначе. Жизнь казалась такой беззаботной и счастливой. Ей было тогда не больше пяти, но она помнит, как сестра читала ей на ночь сказки, иногда оставаясь с ней. Как та заплетала ей косички неумелыми детскими руками. Помнит, как позже, когда нужно было готовиться к школе, Беатрис учила ее писать и читать, терпеливо повторяя снова и снова одну и ту же информацию. Вечерами сестра приходила к ней, и они вместе смотрели мультики. Лишь со временем Кларисса поняла, что Трис не любила их и смотрела только ради нее. И что игрушек у сестры она никогда не видела, хотя у нее самой они когда-то были. У Беатрис она помнит лишь множество книг. Она постоянно читала. В сентябре, в день рождения Клэр, она часто мрачнела и позволяла себе грустить в одиночестве, но все равно защищала от особенно злого в этот день отца. Клариссе до сих пор непонятна причина подобного поведения.

Сейчас все спокойнее: отец остается допоздна на работе, а потом приходит пьяный, Беатрис же уезжает куда-то на весь день и возвращается с непонятным блеском в глазах. В год, когда Клариссе было около семи лет, привычная жизнь навсегда изменилась.

В тот день сестра провожала ее в школу с затаенной тоской в глазах, но пообещала, что они обязательно посмотрят какой-нибудь мультик вечером. Когда Клэр вернулась домой, с радостной улыбкой подбежав к сестре, чтобы рассказать ей о своих достижениях на уроке рисования, то столкнулась с безжизненным взглядом, от которого мурашки бежали по всему телу. Беатрис заявила, что она слишком взрослая, чтобы и дальше с ней нянчиться, что у нее есть дела поважнее, нежели выслушивать детские восторги. И просто ушла. Кларисса ничего не поняла. Она рыдала всю ночь, а после долго ходила за сестрой хвостом, прося прощения за все, что только можно. Клялась быть лучше, но в ответ получала равнодушное: «Отстань, ты мне мешаешь. Мне нет дела до твоей жизни».

И мир Клариссы поделился на до и после. До, где у нее не было любящего отца, но была сестра, которая заботилась о ней и всегда находилась рядом. И после, когда Клэр осталась совсем одна при живой семье.

Беатрис с каждым годом становилась все хуже. Ее сердце будто черствело и становилось холодным, как в сказке о Снежной королеве. Быть может, ей попал осколок в глаз? Кларисса не знала. Но со временем решила, что эта девушка просто не могла быть ее сестрой. Ее сестра мягко улыбалась краешками губ, через силу смотрела мультики и скрывала печаль. Беатрис Бьен не улыбалась вовсе, она растягивала губы в ухмылке или в ледяной улыбке, от которой мурашки бежали по спине. Беатрис Бьен никогда не грустила, не теряла самообладания и не делала ничего для других, живя лишь для себя. У Беатрис Бьен, кажется, и не было сестры вовсе.

И теперь никто не защищал ее. Когда Кларисса стала старше, отец перешел к открытым оскорблениям. «Лучше бы ты никогда не рождалась», – бывало, говорил мужчина, не скрывая неприязни. «Займись делом. Принеси, наконец, пользу», – добавлял он, отправляя ее перебирать бумажки или проверять цифры в отчетах компании. «Ты бесполезная», – слышала она в свой адрес по сотне раз в месяц, а бывало, и за день.

Что же до старшей… На нее он смотрел с гордостью, представляя гостям как свою талантливую дочь. Нарочно при этом забывая о младшей. «Старшая красавица, а эта так, в довесок». Дополнение, которое не отличалось ни красотой, ни умом своей блистательной сестры.

Надо признать, Беатрис действительно получала хорошие оценки по всем предметам, которые взяла. У нее имелись музыкальные способности, но отчего-то на скрипке она играла редко. Она увлекалась стрельбой. Непонятно только зачем. Может, сбрасывала злость? Не важно, но отчасти похвала была заслуженной. Вот только отец никогда не говорил, что у него есть еще один ребенок. Клариссу он не упоминал ни разу, будто ее не существовало вовсе. Пока старшая сестра получала овации, младшей было предписано сидеть в своей комнате и не высовываться. «Чтобы не позорить меня и Беатрис перед многочисленными гостями», – пояснял он обычно, захлопывая дверь. Она слышала, как внизу люди смеялись, но никогда не была частью этого веселья. Как будто и не член семьи вовсе.

Может, так и есть? Когда Кларисса была маленькой, она считала себя приемной и надеялась, что кто-нибудь ее заберет. Лет в девять она думала, что Беатрис рассказали правду про Клэр, поэтому она изменила к ней свое отношение. Зачем ей заботиться о чужом человеке? Но, как оказалось, они все-таки являлись ее родственниками, что было немного разочаровывающим. Потому что вел себя родной отец так, словно растил смертельного врага.

Кларисса помнит, как в один из дней он позвал ее к себе в кабинет, велев взять с собой альбом.

Девочка идет с радостной улыбкой, она желает признания от отца и охотно показывает ему рисунок с какой-то зверушкой. Учительница поставила ей высший балл за него. «Мисс Труман говорит, у меня талант», – гордо произносит Клэр, пока отец держит в руках ее работу. Он внимательно вглядывается, но не в рисунок, его глаза направлены на нее. Девочка искренне надеется, что вот оно: он наконец похвалит ее, скажет, что она молодец, что достойна фамилии Бьен и не просто занимает место. Вместо этого отец разрывает рисунок на мелкие кусочки, швыряя их в лицо маленькой Клэр. «Твоя учительница безмозглая дура, а ты бесполезное существо, которое ничего не добьется в жизни. Если я еще раз увижу, что ты рисуешь, то выпорю ремнем и выброшу все твои игрушки. Надеюсь, твоего ума хватит, чтобы запомнить мои слова», – выпаливает он и, грубо схватив ее за шиворот, бесцеремонно выкидывает в коридор.

Как рисунок мог вызвать столько ненависти? В будущем она поняла, что дело не в искусстве. В большинстве случаев он попросту придирался к ней, и в этом не было никакого смысла, кроме получения удовлетворения от унижения беспомощного человека. Тем не менее Кларисса не пыталась даже узоры делать на полях. Ей не хотелось вызвать гнев отца. Беатрис спокойно занималась стрельбой, читала книги, изучала языки и делала все, что только заблагорассудится. Это бесило.

В глазах отца она единственная наследница и любимая дочь. Его милая принцесса, но Кларисса знала ей цену: самовлюбленная придурочная психопатка, вот кто она. Какой семейный бизнес? Разве она хоть что-то в нем смыслит? Все, чего достойна эта девушка, – смирительная рубашка и койка в палате с мягкими стенами, но кто станет слушать Клэр? Да и не пыталась она озвучить свои мысли вслух. Отец бил ее и за меньшее.

Что же дальше? В школе «Аврелия» Беатрис неожиданно столкнулась с проблемой: она перестала быть самой умной и более не занимала первое место, как привыкла, и Кларисса втайне испытывала злое удовлетворение от этого. Наконец-то хоть кто-то сказал папиной принцессе «нет». Вот только длилось это счастье недолго. Девушка быстро нашла себе жертву, которая не могла дать сдачи. Это было низко, но чему удивляться? Беатрис давно демонстрировала безразличие к окружающим и отсутствие какого-либо сострадания, так отчего ей быть доброй сейчас?

Кларисса могла лишь посочувствовать Темо. Она не в силах ей помочь. Пожалуй, это было трусостью с ее стороны – стоять, не вмешиваясь, но как иначе? Защитить Кристен – значит попасть под удар. Вот только у Темо есть влиятельная подруга, а у нее нет никого, кроме себя. Зачем рисковать своей шкурой ради человека, которого и без нее есть кому спасать?

Мы не всегда можем поступать так, как нам хочется. Иногда нужно думать о последствиях. Ничего личного. Каждый сам за себя. Кларисса выбирает вечно уживаться со своей совестью, нежели один раз поступить правильно, а потом побираться по помойкам. Кто ей тогда поможет? Кристен? Сомнительно. Порой стоит поступиться принципами, как бы плохо это ни звучало.

Кларисса завидует Виктории Пурит из-за ее яркости, открытости, свободы. Пурит всегда притягивала людей своим обаянием, искренностью, харизмой.

Кларисса немного ей восхищалась и хотела такую жизнь: делать что вздумается, быть популярной, иметь друзей. У Виктории Пурит есть все, о чем только можно мечтать. У Клариссы Бьен нет ничего, кроме горечи.

Ее размышления прерывает грохот снаружи. Она так погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала стук в дверь. Непозволительная роскошь и неосмотрительная ошибка с ее стороны. Быстро вскочив с кровати, она поспешила выйти, поскольку отец – а это наверняка был он – по какой-то причине никогда не заходил в ее комнату.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мужчина без приветствия. Он смотрит презрительно и явно злится. – Разве я не велел тебе разобраться с бумагами, ты, бесполезная бестолочь?

– Прошу прощения, отец, – смиренно отвечает Кларисса, низко опустив голову и глядя в пол. – Сейчас же займусь.

– Уж постарайся, – шипит он сквозь зубы.

Он может ударить ее в любой момент, если ему не понравится ответ или тон. Она проглатывает обиду и молчит. Она знает, как его бесят ее болтовня и слезы. Отец бросает взгляд на часы, что находятся у него на руке, и добавляет:

– У тебя не больше двух часов на это. Вечером ко мне придут важные люди, документы нужны к этому времени. И если ты, ничтожество, не справишься, то пожалеешь, что появилась на свет. Ты поняла?!

– Да, отец, – спокойно говорит она, но внутри взрывается. Бесполезная? А где, собственно, прохлаждается его драгоценная Беатрис? Отчего же его принцесса ничем не занята? Уж она-то, наверное, приносит огромную пользу, тратя деньги и ничего не делая для компании.

– Правила помнишь? – презрительно уточняет он и, не дождавшись ее ответа, продолжает: – Зная, что ты тупая, повторюсь: вниз не спускаться, на глаза никому не показываться и в комнате своей не шуметь. Запомнила, дрянь?

– Да, – покорно шепчет Кларисса, подавляя опасное, но заманчивое желание выругаться.

– Тогда какого черта ты еще здесь?! – рычит отец. Должно быть, разочарован, что не нашел повода для того, чтобы ударить ее или наказать. – Тебе особое приглашение нужно? Вон пошла, и чтоб я тебя не видел!

Кларисса разворачивается и уходит, спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд, полный ненависти. Если бы она посмела сделать шаг до этого, то он счел бы это неповиновением и ужасной дерзостью. «Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю, тварь!» – взвизгнул бы он, а затем последовала бы пощечина. Если бы она позволила себе спросить разрешения, то столкнулась бы с насмешливым: «Ты что, настолько тупая, что не можешь понять, когда убраться? Может, мне еще говорить, когда тебе жевать, а когда дышать? До чего безмозглая!» Или, если у него скверное настроение: «Заткнись! Еще раз откроешь свой поганый рот не по делу, и я тебе так всыплю, что ты неделю будешь жрать стоя!» Она знала, чего от него ожидать. Она научилась улавливать малейшие изменения в его настроении.

Перебирая бумаги, девушка в очередной раз размышляла: почему к ней так относятся? Она делает все, что от нее требуют, не грубит, вечно находится в тени, не просит благодарности, а в ответ получает лишь презрение и ненависть. Почему? Может, ей стоит быть похожей на Беатрис? Насмехаться над всеми вокруг, ходить задрав нос и гордиться фамилией, как титулом. «Еще б ты что-то делала», – мрачно думает Кларисса. Такой ей стоит быть, чтобы на нее наконец обратили внимание? Нет. Это того не стоит, да и нашел бы отец все равно причину придраться.

Он ненавидел ее с детства. Было ли хоть когда-то иначе, она не знает. Может, при маме. Про мать ей никто ничего не рассказывал. Это всегда было запретной темой. Единственное, что Кларисса смогла выяснить за много лет, – это ее имя и то, что они имеют внешнее сходство. «Мама бы любила меня», – мысленно твердила себе маленькая Клэр каждый раз, когда отец кричал на нее или бил.

«Она бы не позволила так со мной обращаться», – успокаивала себя девушка, обнимая плюшевого медведя и плача в одиночестве. Пусть сейчас все плохо, но когда-нибудь станет лучше. Она узнает правду, возможно, съедет от этой чертовой семейки, и все наладится. Вряд ли, на самом деле, но убедить себя в обратном проще. Она справится, и они еще услышат ее имя.

Глава 3. Виктория Эбигейл Пурит

Мы действительно делаем выбор или это лишь видимость нашей свободы? Что есть жизнь на самом деле? А что мы подразумеваем под словом «свобода»? Это право выбора или право выбирать? Например, вы вольны выбрать собственный путь, но у вас нет на это средств. А у иного человека куча денег, однако он вынужден сидеть со своими мечтами ровно так же, как и вы. Разве не забавно?

Виктория родилась с серебряной ложкой во рту. У нее было все, о чем можно мечтать: самая лучшая одежда, игрушки, гаджеты. Отец не жалел денег для своего бесценного чада.

На одно Рождество он подарил ей кукольный домик и диадему, инкрустированную бриллиантами. Ее прихотям потакали и исполняли по первому зову. Новую приставку до официального выхода? Пожалуйста. Золотые карты?[4] Без проблем. Телевизор производства Yalos Diamond стоимостью больше сотни тысяч евро?[5] Легко. Она никогда не испытывала нужды в чем-либо, да и не представляла, как это – жить иначе. Но она ничего не ценила. Только требовала еще больше и больше, потому что всерьез считала, что так и должно быть.

Сперва занятия бальными танцами у первоклассного учителя, затем уроки плавания. И то и другое Виктория впоследствии бросила. Пробовала ходить на фехтование, но заскучала. Капризная принцесса. Столько начинаний, огромный потенциал, и ни одно дело она не довела до конца, кроме разве что изучения иностранных языков.

Виктория Пурит. Единственная наследница огромной корпорации. Шесть поколений ее семьи трудились, чтобы добиться успеха, и она знала, что когда-нибудь продолжит их дело. Она произносила свою фамилию с гордостью, но осознавала ли когда-либо, чего стоит это величие? Вряд ли. Ей нравилось хвастаться, а не задумываться об ответственности.

Отец, хоть и был скуп на эмоции, обожал ее до безумия. Сильно баловал, не выпускал за пределы особняка до одиннадцати лет и прощал любые шалости.

Однажды сказка закончилась. Отец посчитал ее достаточно взрослой для того, чтобы начать готовить к управлению корпорацией. «Ты должна оправдывать статус наследницы», – сказал он ей в день ее тринадцатилетия. Виктория, привыкшая к безделью, неожиданно столкнулась с кучей требований и обязанностей.

Ей терпеливо разъясняли тонкости ведение бизнеса, следили за ее поведением в обществе и заставляли заучивать предметы, которые пригодятся ей в будущем, наизусть.

Позволить вести себе иначе она могла лишь в школе, да и то настолько, насколько ей разрешили. Все чаще Виктория ощущала себя связанной по рукам и ногам. У нее было все, кроме выбора.

Она помнит, как однажды, лет в четырнадцать, принесла тест по экономике. Она получила девяносто пять баллов, и это был один из лучших результатов. Только одно омрачало ее восторг: Беатрис Бьен получила сто. Отец ознакомился с ее результатом и скривился от цифр так, словно увидел проходной балл. Для него этого было недостаточно. И никакие возражения не принимались.

– Твои оценки никуда не годятся, – качает он головой с нескрываемым разочарованием.

– Но это хороший результат! – возмущается Виктория.

Как он смеет разговаривать с ней так пренебрежительно и смотреть столь опечаленно, словно она худшая в школе? Да, ей неприятно быть на втором месте, но, в конце концов, это не критично, и он мог бы похвалить ее вместо того, чтобы поглядывать с явным неодобрением.

– Но не отличный, – твердо отвечает отец и раздраженно потирает переносицу. Он встает, поворачивается к окну, сжимает руки в кулаки и цедит презрительно: – Какая-то наследница вчерашних торговцев лучше, чем ты. Ты Пурит. Первое место твое по праву рождения, тебе следует больше учиться.

– Я и учусь! – обиженно кричит она.

Ей не нравилась учеба, обычно не хватало терпения, усидчивости или интереса к предмету, но она старалась, понимая, как это важно. Отец никогда не ценил ее усилия, а только требовал большего.

– Я сказал – учиться, а не пререкаться со мной, Виктория, – строго произносит мужчина.

На секунду ей становится стыдно за свое детское поведение, ведь, в конце концов, он заботится о ее будущем, о престиже их семьи, и она хочет извиниться, но все эти желания рушатся, когда он добавляет:

– Исправишь оценки в течение недели. Я многое позволял тебе, и одно допускаю сейчас, не заставляй меня принимать меры. Разговор окончен.

С тех пор она занимает первое место. Лучшая в учебе, в спорте, да и вообще во всем. Номер один. Пурит. Звучит так гордо и естественно, правда? А за фасадом – отвращение и одиночество. Гордился ли отец теперь? Иногда она видела на его лице скупую улыбку; может, он любил ее, но корпорация всегда была для него важнее. Он хотел, чтобы она соответствовала. И она оправдывала его ожидания. Но не совсем.

Виктория училась, много времени уделяя чтению учебников, прохождению тестов и переделыванию некоторых заданий. Она из кожи вон лезла ради отличных оценок, но… Беатрис Бьен была лучшей. Эта стерва всегда идеально отвечала на вопросы преподавателей. Она ни разу не готовилась к урокам заранее, и Виктория была готова поклясться, что той не приходилось когда-либо прикладывать и треть усилий, которые тратит она сама. Чертова Бьен всегда все выполняла с легкостью, изяществом и простотой, словно с рождения обладала всевозможными навыками и умениями. В ее голову как будто была внедрена библиотека.

Виктория помнит, как лет в пятнадцать она торжествующе улыбалась, глядя на работу, за которую получила сто баллов. Наконец-то. Но, обернувшись, она столкнулась с таким снисходительно-понимающим взглядом Беатрис. Она всмотрелась в ее лист, увидела девяносто девять и поняла: Бьен позволила ей быть первой. И все старания рассыпались как карточный домик, потому что она только казалась лучшей, но никогда ей не являлась. А Бьен улыбалась так спокойно, словно ее ничуть не заботило происходящее. Гребаная идеальная Беатрис, которую ей перестали ставить в пример, все еще была на первом месте и всегда будет, только теперь об этом знают лишь двое.

После этого Виктория стала ходить на вечеринки, отчасти как протест отцу, ведь сколько еще она может притворяться идеальной, когда на самом деле это далеко не так? Ей хотелось быть собой.

Иногда на тусовки она брала с собой Кристен, но чаще сбегала туда в одиночку. Ей пришлось закончить с этим примерно через неделю после своего шестнадцатилетия. В тот день она поехала одна в какую-то богом забытую хибару – веселиться с едва знакомыми ребятами из старших классов, и черт знает, что там было. Кажется, они играли в «Правда или действие» и танцевали, и она очень много пила, даже не глядя, что именно. Потеряла контроль над собой, отключилась, и никто не нашел ничего лучше, чем вызвать такси и запихнуть ее внутрь. А если этот водитель был маньяком? К счастью, ей не довелось узнать. Охрана отца подоспела к тому моменту, когда такси только отъехало от дома.

Отец не кричал на нее, но смотрел так укоризненно-разочарованно, что хотелось пойти и выпрыгнуть из ближайшего окна или удавиться, да хоть бы и галстуком, лишь бы не видеть это выражение лица. Она зашла слишком далеко и осознавала это. Отличная была бы концовка ее жизни: Виктория Пурит умирает от алкоголя в шестнадцать лет черт знает где. Это определенно не то, к чему она стремилась. Она решила не пить вовсе, просто на всякий случай.

Не все так мрачно в ее жизни, как кажется на первый взгляд. У нее есть лучшая, хотя правильнее сказать – единственная, подруга. Кристен была наивной и доброй девчонкой, верящей в любовь и мечтающей помогать людям. Так нелепо. Ей было лет двенадцать, не больше, когда они познакомились. Виктория сбежала от охраны отца, чтобы повеселиться, как те ребята, которых она часто видела на детской площадке, когда проезжала мимо. Ей тоже хотелось покататься на качелях, поиграть в песке, испачкать эту дорогую одежду, в конце концов. Там она и встретила Темо. Та понятия не имела, кто она, и хотела узнать только Вики, не будущую владелицу корпорации, не дочь того самого Пурита, а ее саму. После примерно двух часов общения девочка протянула ей руку и с неуверенной, но искренней улыбкой предложила: «Давай будем друзьями». Друзьями? У Пуритов их никогда не было. Либо будущие партнеры по бизнесу, либо всякие подлизы. Но Кристен не нуждалась ни в ее деньгах, ни в статусе. Она была такой счастливой и беззаботной, с растрепанными волосами, в дешевом свитере и в джинсах, заляпанных грязью и песком. Нелепость.

Виктория думала секунд пять, прежде чем пожала протянутую руку и кивнула, расплываясь в улыбке. В груди потеплело. Подруга. Неужели теперь она будет не одна? Почему такая солнечная девочка вообще предложила ей дружбу? Разве она стоит того? Даже спустя столько лет непонятно. Они общались около полугода, переписываясь в социальных сетях и созваниваясь по телефону.