Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

Я почувствовала на себе руки Сергея, тянущие меня вверх, помогающие подняться, увидела Серёжины глаза… и теперь он пошатнулся, столкнувшись с моей инфернальной волной…

Так мы и стояли, обнявшись, и познавая внутренних чудовищ друг друга.

– Я люблю тебя, люблю, – как заклинание, как мантру шептала я, и мои слова были единственным устойчивым островком в океане боли, накрывшем нас. – Люблю. Люблю. Люблю…

Сколько мы так стояли? Не знаю. Я вспоминала Настю, маму, отца, бабушку и деда – всех тех, кто шёл со мной по жизни. А вспоминая, прощала себя и их. Я вновь пережила боль и страх раннего детства – боль и страх ребёнка, обнаружившего, что он остался один. Ребёнку неведомо, что его передали в любящие руки бабушки и деда ради его же блага. Не обнаружив подле себя энергию матери, восьмимесячное дитя чувствует себя брошенным и, что много хуже, заслуженно брошенным, потому что по-другому объяснить, почему тебя бросила твоя мать, малыш не может. Малыш не умеет обвинять, этой премудрости мы учимся позже, малыш объясняет случившееся собственной ущербностью и идёт с этой травмой в жизнь. Из отчаяния того детского одиночества меня вырвали руки деда и его ласковое: «Девочка…»

Вытесняя боль, вокруг разрастался смерч огня, того самого, что возникает при нашем с Серёжей оргазме. Огонь нёс исцеляющую и трансформирующую силу прощения. Вспомнив ушедших, я вспомнила живых. И их прощала. И вновь прощала себя.

Камни вины за спиной таяли, исчезая без следа.

Вдруг я увидела светлый ключик энергии в груди Серёжи и рассмеялась:

– Любовь! Глубоко же ты её прячешь, Серёжа! Смотри, она растёт. Господи, какая она красивая!

Он тоже засмеялся, рассматривая ровный поток энергии, вплетающийся в его световое тело. Поток устремился ко мне.

– Лидка, люблю тебя! Девочка моя лучезарная!

Я внимала его словам, столь желанным, столь дорогим для меня, и мысленно благословляла его: «Благодарю, Серёжа! За исполнение миссии служения, за счастье, что ты мне подарил, за боль, что ты мне причинил, ибо только так я могла прийти к себе настоящей! Благодарю, Серёжа!»

Камни вины за спиной истаяли и исчезли без следа. Я шевельнула лопатками, услышала звук, похожий на шорох, резко сдвинула лопатки, тотчас развернула их кнаружи и… задохнулась от восторга. Вокруг меня развернулись крылья, сотканные из ослепительно-белого света.

– Лидка, ты ангел?! – ахнул Сергей.

Я обняла его крыльями и покачала головой.

– Я – Человек. Ты тоже попробуй!

Я ждала, не мешая советами. И когда он распахнул крылья, у меня снова перехватило дыхание – огромные, сверкающие крылья Серёжи были много больше моих. У каждого за спиной есть крылья, и только вина, берущая начало с вины «грехопадения», а потом усердно накапливаемая в переплетениях жизни, только вина не позволяет крыльям раскрыться!

Сергей наслаждался движением крыльев, пробуя их и так, и этак, и наконец обнял ими меня.

– Серёжа, я люблю тебя! – прошептала я.

– Пойдём домой, Маленькая, – сказал он, сложил крылья, взял меня за плечи и развернул в обратную сторону.

По пути я украдкой пощупала свисающие за спиной крылья. «Есть! Не показалось! Теперь любой ветер нам по пути, от любой непогоды у нас есть защита».

Рука Серёжи накрыла мои озябшие лопатки. Я пошевелилась, теснее вжимаясь в его тело.

– Замёрзла? – спросил он. – Ноги ледяные.

Он обнял меня обеими руками и прижался губами к макушке, выдыхая изо рта горячий воздух.

«Вернула! – с радостным удовлетворением подумала я и подняла к нему лицо.

– Серёжа, здравствуй!

– Здравствуй, Лида, – ответил он серьёзно, подтянул меня к себе и коснулся моих губ. – М-м-м…– промычал он, – м-м-м… как в первый раз… сладкая.

Рука его начала ласкать мою спину, но вдруг он убрал её, перевернул меня на спину и потребовал:

– Лида, открой глаза! – долго и ревниво всматривался в меня, а потом шёпотом произнёс: – Я люблю тебя.

В груди моей зазвенела струна, вибрируя, мешая дышать… я беззвучно попросила:

– Повтори…

– Я люблю тебя.

– Ещё…

Он рассмеялся.

– Маленькая, тысячу раз готов повторять! Люблю тебя! Люблю…

Его нежность сменилась неистовой страстью и властным, почти грубым обладанием.

Любит! Боже мой! Он меня любит!..

– Маленькая, подожди! Вернись! – Сергей вышел из гардеробной, держа под мышкой пуловер и торопливо застёгивая джинсы. – Не торопись, пять минут ничего не изменят. Сядь! Вместе пойдём!

Я уже напялила на себя его куртку и, не снимая, послушно присела в кресло.

– Серёжа, у меня обуви нет. Хотела выглянуть на крыльцо, посмотреть, может, кто догадался принести.

Он пожал плечом.

– Пойдёшь на руки.

Он ушёл в гостиную и вернулся с тем самым пальто, в котором был вчера и сегодня утром. Пошарив в карманах, вытащил маленький хрустальный ларец и, отбросив пальто, опустился перед моим креслом на пол.

– Я думал вчера подарить, из офиса с собой взял, а мы не договорились.

Он открыл крышку ларца, и я зажмурилась, ослеплённая нежно-розовым сиянием.

– В твоём розовом гарнитуре не хватает кольца, – сказал Сергей, вынул кольцо и, взяв мою правую руку, надел его на безымянный палец рядом с обручальным.

– Ты вновь берёшь меня в жёны? – хохотнула я.

– Беру! – без тени улыбки сказал он. – Точнее, подтверждаю своё право на тебя!

– Серёжа, я не знаю, что сказать. Согласие стать твоей женой я дала давно и назад не забирала. Я люблю тебя. И… я счастлива! Я счастлива с тобой всю нашу жизнь! – обхватив за шею, я поцеловала его и тут же захихикала, нарушая торжество момента. – Можно, я полюбуюсь подарком?

Выставив руку перед собой, я полюбовалась игрой камня.

– Большой… сколько в нём? Каратов пятнадцать?

– Почти семнадцать. Тебе нравится?

– О, Серёжа! Разве огромный бриллиант может не понравиться? И к дизайну гарнитура подходит!

– Подходит! – усмехнулся он. – Пришлось как вору пробираться к тебе в спальню, чтобы освежить в памяти дизайн колье! – он поднялся и выдернул меня из кресла. – А теперь поцелуй меня без смеха.

Мы целовались, пока он не прошептал:

– Давай вернёмся в кровать.

– Серёжа, дома волнуются, – виновато ответила я.

Шумно выдохнув, он проворчал:

– Тогда пойдём успокаивать!

Глава последняя. Ночь в ожидании солнца (очень длинный эпилог)

Внизу, под ногами, с утробным рокотом дышал океан. С одной стороны ограниченный островами, рассыпавшимися по его поверхности, с другой – материком, он почему-то был назван морем, хотя, по сути, был всё тем же океаном.

Прямо над нами, взирая на мир пустыми глазницами кратеров, висел серебристый диск луны.

– Наши поездки сюда почему-то всегда совпадают с полнолунием, – пробормотала я.

– Распусти, – попросил Серёжа, коснувшись рукой заколки, удерживающей мои волосы на затылке.

Я разжала заколку-краб, потрясла головой, распрямляя пряди, и он тотчас зарылся в них лицом.

…Он объявил мне о «каникулах» после праздника, устроенного в честь нашего воссоединения:

– Завтра убегаем из дома, самолёт я заказал. Недельку проведём вдвоём. Согласна?

– Конечно, Серёжа! – я посмотрела на его рот и облизнулась. – И даже очень-очень согласна!

– Хулиганка! – усмехнулся он и куснул меня за нос. – Я и так с ума схожу!

На остров мы прилетели вчера. Кроме нас в самолёте летели шестеро мужчин. Распределившись по салону, они или скучливо поглядывали в иллюминаторы, или листали журналы, старательно делая вид, что меня в салоне нет. А если ненароком кто и встречался со мной взглядом, то глаза его, как глаза слепого, попросту скользили мимо меня. «Довольно неприятно, когда тебя в упор не видят», – подумала я и ушла в спальню.

Из Ченнаи мужчины вместе с нами перелетели на остров, а вслед за тем, кортежем из трёх машин, мы все вместе были доставлены на виллу.

В машине я кивнула на коротко стриженный затылок перед собой и спросила:

– Серёжа, все так плохо?

– Не плохо, Маленькая! Просто пришло время усилить меры безопасности.

«И Макс мне про защиту бизнеса говорил», – подумала я.

В шумной толкотне ребятни и взрослых, приехавших в усадьбу на праздник, я довольно долго не видела его и, зайдя по какой-то надобности в дом, заглянула в кабинет. Он сидел за рабочим столом, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза.

– Только подумал о тебе, слышу стук, – произнёс он, не открывая глаз и не меняя позы. – Я чувствую тебя.

Я подошла и прижала ладошки к его вискам.

– Устал?

– Перенастраиваюсь.

– С работы на отдых? С будней на праздник?

– Можно и так сказать! – он накрыл ладонями мои руки и простонал: – М-м-м… хорошо! Возвращаюсь в реальность.

– Из сети?

Макс кивнул и минут пять сидел молча. Прижавшись губами к его макушке, я руками стараясь снять его усталость.

– Хорошо, – вновь блаженно повторил Максим и, вздохнув, отнял от себя мои ладошки, поцеловал одну, другую, а потом вместе с креслом повернулся ко мне. – Потеряла меня?

– Потеряла. Макс, ты хакер? – спросила я.

Он хохотнул и повторил:

– Можно и так сказать! Правда, я ничего не взламываю. Я умею проникать сквозь дверь, мне не требуется взламывать в двери замок.

– Твоя деятельность несёт для тебя опасность?

– Нет. Мама, я не хакер, я проникаю в нейросети приблизительно так, как ты проникаешь в мысли людей. Не думай об этом! Я стараюсь защитить наш бизнес. Мам… – он вновь взял мои ладони в руки, помолчал, словно собираясь с мыслями, и произнёс: – Мам, я хочу познакомить тебя со своей девушкой.

– Макс!.. – то ли ахнула, то ли всхлипнула я. – О милый!

Подавшись ко мне, он меня обнял и спросил:

– Ну чего ты?.. Плачешь-то почему?

– От счастья! – я рассмеялась. – Сынка, тебе – двадцать семь! Я чего только не передумала!

– Сказать тебе её имя?

Размазывая слёзы по щекам, – они почему-то не унимались, наполняли и наполняли глаза – я кивнула.

– Её зовут Любовь.

– Ах! – вновь ахнула я и вновь засмеялась. – Любушка… Люба… Буся… Любаша… – принялась я перебирать варианты домашнего имени для ещё незнакомой девушки, но, увидев ласковую усмешку сына, опамятовалась: – Что-то я… кажется, тороплю события! Лучше дай-ка я тебя поцелую! Будь счастлив, родной! Люблю тебя! Сашка сказала, что вчера, если бы не ты…

– О нет! – перебил он и вновь коротко хохотнул. – Всё не так, мама! Я вчера запаниковал, стыдно вспомнить! Среди нас самым уравновешенным Андрей оказался, он и спас всех!

Я покачала головой, не соглашаясь, и, глядя в его искрящиеся смехом глаза, сказала:

– Ты моя самая большая награда, Макс…

Первую половину дня мы с Серёжей провели в спальне. Горничная принесла то ли завтрак, то ли уже обед и сообщила, что у ворот с самого утра ждёт колдунья из джунглей, и они боятся её прогнать.

Я вспыхнула.

– Серёжа, спроси, почему она раньше не сказала о гостье?

– Я запретил беспокоить нас до полудня.

– А-а-а… ясно!

Как только горничная вышла, я скатилась с кровати, надела сарафан прямо на голое тело и, завязав волосы узлом, уведомила:

– Серёжа, я недолго, но ты обедай, не жди меня! – я чмокнула перед собой воздух, отправляя ему поцелуй, и выскользнула за дверь.

«Тахмина, прости, не знала, что ждёшь! – мысленно обратилась я к ведунье, пока, путаясь ногами в длинном и широком подоле сарафана, бежала к воротам виллы. – Почему сама не подала весточку?»

Как всегда, голос, раздавшийся в голове, прозвучал неожиданно:

– Сладкая ночка и сладкое утречко у тебя, не хотела мешать! – она захихикала.

Опираясь спиной на ворота, она сидела на корточках, высоко задрав коленки. Служащие не удосужились даже предложить ей стул!

– Здравствуй, Тахмина! – переводя дыхание, поздоровалась я.

Она встала, сделала ко мне шаг и вдруг упала на коленки и, распластавшись на земле, возложила ладони на мои ступни.

Я вскрикнула и схватила её за плечи, понуждая подняться.

Она прижалась ко мне костлявым ригидным телом, и я с удивлением обнаружила, что ростом она мне под подбородок. «Маленькая», – с неожиданной нежностью подумала я, вдохнув горьковатый запах трав, вуалью покрывающий её голову, напомнивший мне вовсе не о джунглях, а о степи – привольной, жёлто-сухой и чуть пыльной от зноя.

Садовник, подрезавший бамбуковый экран у забора, забыв про работу, разинув рот, во все глаза таращился на нас. Я оглянулась. Тем же занимались ещё трое служащих, остолбеневших перед входом в дом, а за их спинами в проёме двери высился один из тех шести, что прилетели с нами из Москвы.

«Ох как интересно!» – с раздражением подумала я и обняла ведунью, словно надеясь укрыть от взглядов.

– Ты была там и вернулась. И мужчину вернула. Я поклонилась силе Любви, – сказала она, отстранилась от меня и отступила. – А сейчас слушай меня! Сила твоя велика, но ещё больше упрямство и глупость, поэтому слушай! Сын-воин захочет оставить тебя, – она вдруг умолкла, будто прислушиваясь к чему-то, и удовлетворённо кивнула: – Уже знаешь? Отпусти! Он вернётся! Оба твоих сына – твои помощники. Дочь беду страшную принесёт. Сама после этого не захочет жить. В доме враг. Не ищи его, найдёшь, будет хуже. Демоны вокруг, сейчас их время. Знаю, ты думаешь, что самые страшные демоны внутри человека. Это не так. Мужчину ты вела за собой, как слепца, теперь он равный, он обрёл могущество. Он может решить вопрос с дочерью, его отродье она, но не станет. Не удержишь его ни любовью, ни жизнью в себе. Много боли у тебя впереди, много потерь. Кровью демонов руки омоешь. Но знай, тебя поддерживают могущественные силы – ты из свиты Ахурамазды. Теперь мне пора. Прощай! Больше мы не встретимся, – она повернулась и торопливо засеменила к воротам.

Я запоздало позвала:

– Тахмина!

Она ответила звуком хлопнувшей калитки.

«И она тоже о врагах», – свела я воедино слова Серёжи, Макса и ведуньи.

Я ещё не имела возможности обдумать всё, что произошло с момента нашего с Серёжей возвращения из тоннеля. А произошло многое…

АНДРЭ

На крылечке домика нас ждали псы. Кинг, скрестив лапы перед собой, величаво созерцал окрестности, а Амур оберегал мои куртку и туфли, кем-то заботливо принесённые и оставленные на крыльце, – в туфли он уткнулся мордой, а на куртку, то ли случайно упавшую, то ли хулигански стянутую с перил, возложил лапу. Выразив приличествующую встрече радость, псы эскортом, усиленным за счёт прибежавших Леди и Вулкана, проводили нас к дому, на последних метрах к которому я почти бежала. Тревога, охватившая меня ещё в домике, в пути окрепла и сосредоточилась на графе. «Андрей, Андрей…», – стучало у меня в мозгу.

Едва ступив в гостиную, я бросилась к нему, на ходу освобождаясь от куртки. Внезапно ссохшийся до размеров подростка, он сидел на диване, бессильно припав плечом к подушке, – не будь её, он бы, наверное, упал – а руку его, обнажённую до локтя, оплетали трубки, тянувшиеся за диван, к флаконам на штативе.

Граф конфузливо улыбнулся, когда я упала перед ним на коленки, и едва слышно прошептал:

– Детка!

– Прости, милый, прости! – я поцеловала его руку и прижала ладонью к щеке.

– Не плачь, – с трудом вытолкнул он, преодолевая одышку, – я стар.

Я положила ладонь на его грудь. Там, в коронарных сосудах сердца, нашла себе место накипь его одиночества, того одиночества, что окружало его до встречи со мной, и того, в котором он оказался при мне, когда я так легко оставила и его, и детей, и семью и отправилась работать в офис.

– Нет, милый, тебе ещё многое предстоит сделать! – не согласилась я. – Помнишь, я говорила, что испрошу у твоего рода разрешение на удочерение? Так вот, ты не спрашивал, а я не говорила, но разрешение я получила, и теперь Саша и Андрей продолжают твой род. В них нет твоей крови, но между тобой и детьми есть более могущественная связь – духовная. Две духовных семьи, твоя и Сергея, соединились в детях. Люди давно почувствовали эту связь, Андрея называют не иначе как Андрей младший.

И энергия, истекающая из моей ладошки, и слова мои делали своё дело, граф оживал, просвет в сосудах увеличивался, и ткани сердца наполнялись кровью. Прошло ещё немного времени, и он выпрямился, а ещё через время на его лицо вернулось аристократическое достоинство. Он перевёл взгляд на Серёжу и несколько высокомерно, точно так, как когда-то в случае с Катей и Максом, спросил:

– Ты будешь не против, если дети примут мой титул?

Сергей, как и в прошлый раз, спокойно ответил:

– Дети сами решат вопрос о титуле, когда подрастут.

– Деда! – звонко вмешалась Саша. – Я буду графиней Р., когда вырасту!

Я оглянулась на её голосок и, не умея сдержать радости, воскликнула:

– Сашка!

И Саша, и вынырнувший из-за Серёжи Андрей бросились ко мне. Одной руки, чтобы объять и прижать к себе малых, мне не хватало, но детки сами обняли меня!

– О-о-о, мои славные детки! Спасибо! Саша, Андрей, спасибо и за себя, и за папу, и за деда! Люблю вас, родненькие мои, славные мои детки! – я целовала их щёчки, глазки, вдыхала аромат их головок, и не могла ни надышаться, ни наласкаться.

– Мама! – пресёк поток моих ласк Андрей, напоминая о более важном на этот момент, и отошёл к Серёже.

Саша за ним. Я опомнилась и вновь повернулась к графу, но тот похлопал меня по руке, по-прежнему лежавшей на его груди, и мягко сказал:

– Будет, детка! Ты нужна не только мне. Дай поцелую тебя и отпущу. Вижу новый камешек у тебя на пальчике, – прибавил он после поцелуя. – Я рад, что ты вернулась к мужу! Умру спокойно. Отныне и на все времена будь счастлива, девочка!

Он хотел подняться, но вспомнил о капельнице и потребовал:

– Стефан, сними с меня эти чёртовы трубки! Рано мне обвешиваться ими!

Стефан вынул иглу, и граф, не дожидаясь, пока он залепит ранку, вновь начал подниматься с дивана. Кровь побежала по предплечью, и Стефан молча удержал его на месте.

Наконец ранка была надёжно заклеена пластырем, кровь с руки смыта спиртом, Андрэ встал и протянул руку Сергею.

– Рад, что у вас всё наладилось! Давно жду. Всё это время корил себя, что не давал вам своего благословления, – не глядя, он нащупал мою руку, соединил с рукой Серёжи и без всякого пафоса произнёс: – Благословляю вашу любовь и ваш союз! – по щеке его побежала одинокая слеза, но он не стал её вытирать, и проворчал: – Бутылочку заветную припас, схожу принесу.

– Деда, я с тобой! – подбежал к нему Ваня.

– Пойдём, внучек.

Успев чмокнуть внука в макушку, я проводила их взглядом. Граф, как всегда, держался прямо и шёл неторопливо, расправив плечи. Ваня снизу заглядывал ему в лицо и спрашивал:

– Ты уже выздоровел, деда? Ты опять сможешь мне книжку читать?

– Серёжа, с Ваней пора выездкой заниматься, – сказала я.

– Лошадку готовят, уже через пару недель Иван сядет на своего первого коня, – отозвался Серёжа. Он тоже смотрел вслед графу и внуку. – Лида, я знаю, моя роль заключалась в том, чтобы привести тебя к графу. Следуя твоей терминологии, граф и есть твоя половинка.

– Да, мы одного духовного рода. Но я полюбила тебя.

– Я принёс в твою жизнь страдания.

– Нет, – покачала я головой, – ты принёс в мою жизнь счастье!

– Мама! – прильнула ко мне сзади Катя.

– Катюша! Иди ко мне, детка! – я выудила её из-за себя. – Наплакалась сегодня?

Она кивнула и, вновь наполняясь слезами, прижалась ко мне.

– Всё хорошо, детка! Всё хорошо!

Притихшие домочадцы, так и сидевшие на своих местах, на коих застал их наш приход с Серёжей, выжидали, что последует дальше. В гостиной повсюду стояли тарелки с недоеденной едой – видимо, не решаясь сесть за общий стол, домочадцы перекусывали на ходу. Я поискала глазами Машу и попросила:

– Машенька, покорми голодных! Мы с Серёжей в последний раз вкушали пищу вчера.

– Ох, батюшки! – всплеснула руками Маша и, бросившись на кухню, прикрикнула: – Девки, быстро на стол накрывать, хватит по углам кусочничать!

Женская часть семьи дружно снялась с мест, включая Наталью, и, толкаясь, устремилась на кухню. Оттуда послышался новый окрик Маши:

– Куда толпой-то? Стол кто сервировать будет?

– Катюша, все переволновались, устали, прими на себя роль хозяйки, пожалуйста, – попросила я.

Катя отправилась руководить дамами, а я решила не откладывать и до ужина сделать ещё одно, много лет требующее разрешения, дело.

СТЕФАН

Откатив штатив к двери в лекторий, Стефан там же и присел в одиноко стоявшее у двери кресло. В ногах его устроился Бо́ян. Пёс вежливо приподнял голову, когда я подошла, и я наклонилась, чтобы приласкать его.

– Хороший мальчик! Верный, храбрый пёсик.

Переполнившись чувствами, Боян лизнул меня в лицо. Я рассмеялась и спросила у Стефана:

– Он помирился с Амуром?

– Хабиба, собаки не люди, они не таят зла друг на друга.

– Однако пёс не отходит от тебя, помнит, что на тебя нападали.

Стефан безразлично пожал плечами и промолчал.

– Позволь, я прикоснусь к тебе, – сказала я.

Он усмехнулся.

– Я каждый день мечтаю, чтобы ты прикоснулась ко мне.

– Я имею в виду…

– Я понял, Хабиба, что ты имеешь в виду.

Его чёрные глаза смотрели внимательно и печально. Наконец, соглашаясь, он медленно наклонил голову.

– Тогда чуть подвинься, я сяду рядом, – попросила я.

Он ужался большим телом, как мог, освободив для меня краешек кресла.

Положив ладошку на его ладонь, я закрыла глаза и впервые прислушалась к его сердцу, настроилась на его ритм и… не удержавшись, всхлипнула:

– О, Стефан!

Передо мной зияла бездна, более страшная, чем та, в которую когда-то хотел прыгнуть Стефан. Чернильный мрак, ни единого проблеска света! Глухая звериная тоска, подавляющая временами и разум, и волю, намертво въевшаяся в душу и сжирающая её. И боль вины.

Я собрала всю любовь к нему, всю благодарность и направила на эту огромную рану… залатать… хотя бы стянуть края… но даже и край мне не удалось нащупать…

Я металась в мёртвой пустоте, и сама уже начала опускаться в отчаяние, как внезапно почувствовала помощь Сашки. В полном молчании она забралась к Стефану на колени и привалилась к его груди, он встрепенулся нежностью и на миг подсветил черноту.

«Жива, жива твоя душа, Стефан!» – угрожающе и одновременно торжествующе возгласила я.

Я продолжала бороться с мраком, когда из бездны стали подниматься женщина и младенец. Черноглазая, со смущённой улыбкой на тонком, совсем ещё юном лице, женщина поддерживала под спинку мальчика с длинными лохматыми волосиками на голове, сосущего пальчик. Мать и дитя были связаны пуповиной. «Отпусти-и-и, – простонала я. – Стефан, милый, отпусти их! Каждый должен идти своим путём. О-о-о, Стефан, ты не позволяешь им жить, ты не позволяешь им перевоплотиться заново!»

– Как? Как отпустить? – испуганно отозвался он.

«Для начала словами. Скажи… просто скажи, что ты их отпускаешь. Поблагодари и отпусти. О-о-о… – вновь застонала я, – прости их, Стефан! Прости им, что они ушли… ушли сразу оба, ушли вдвоём, оставив тебя одного». Я услышала глухое, но тотчас подавленное рыдание. Сжав до боли мою ладонь, Стефан боролся с собой, со своей обидой, обидой человека, безмерно любившего и безвозвратно оставленного любимой.

Видя, что борьба ему не под силу, я заметалась в поисках решения и сообразила: «Через любовь!»

«Стефан, подожди! Подожди, милый. Вспомни, как ты любил свою девочку, свою Джамилу».

Он постепенно расслабился, от него к женщине потянулся ручеёк энергии, игривый и ласкающий. Я почувствовала его желание. Лицо женщины страдальчески исказилось, и она вновь начала опускаться в бездну. «Он до сих пор занимается с ней сексом!» – догадалась я и прошептала вслух:

– Стефан, теперь отпусти её. Подари ей свободу! Вытащи из бездны и подтолкни наверх, к небу.

Энергия Стефана изменилась. Вновь улыбнувшись, женщина начала подниматься. Любя всем сердцем, Стефан подталкивал её кверху, она поднялась на уровень моего взгляда и взмыла вверх, по-прежнему придерживая младенца под спинку. «Да, милый, да, да, ты справился! Любовь вечна, Стефан, пройдёт время, и вы снова встретитесь!»

Я принялась латать его рану. Растерянный, опустошённый, он погрузился в тупое безразличие.

«Помоги мне, Стефан. Думай о тех, кого ты любишь, о живых думай!»

Чёрная пустота начала медленно заполняться живой энергией. Я смутилась, вновь почувствовав вожделение Стефана, теперь к себе, и запоздало остерегла: «Стефан! Саша!» Он понял, потерялся в образах, наконец выправился и стал думать об Анюте, потом о Романе и непоседливом Борьке… Меня до слёз тронула его глубокая любовь к Кате, его восхищение Максом, его трепет перед Сашей и Ваней… неподдельная любовь к домочадцам и семье в целом. И ещё искреннее уважение к Серёже. Всё быстрее чернильная пустота заполнялась его привязанностью к разным объектам, а вскоре образы с молниеносной быстротой принялись сменять друг друга – собаки, лошади, горы, его поделки и многое другое, вплоть до борща в глубокой тарелке. Я тихонько засмеялась и вздрогнула, внезапно увидев образ Даши, ненавистный, вызывающий брезгливость. «Ох!» – только и охнула я, и образ исчез. Потом мелькнул удививший меня образ Жени, но и Женя исчезла быстро. Последняя картинка – я, стоявшая спиной с закинутыми назад руками и расстёгивающая замок платья, связанный с этим образом липкий страх, и отчаяние. А потом радость – он увидел меня, входившую в гостиную.