Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Спасибо, мама. Мне надо подумать, – и отвернулась.

– Ты думай, а я пока пойду поцелую малых и вернусь.

Едва не бегом я покинула кабинет, а дальше уже бегом, перепрыгивая через ступеньки, понеслась наверх, в комнату Сашки.

САША

Саша занимала комнату, в которой раньше жила Катя.

Когда Катя вышла замуж, она передала комнату Саше: «Пользуйся, сестрёнка, у меня тут хорошо, и к маминой спальне близко!» Саша дар приняла, но заявила, что Катина обстановка ей не нравится:

– Мамочка, тут как в домике Балби – тесно! Я хочу, чтобы у меня воздух жил.

Бродя по мебельным магазинам, мы долго не могли понять, что это – «воздух жил», пока Саша, сидевшая на руках у отца, не закричала:

– Папа, вот! – она указала ручкой на закуток, торгующий всевозможными этажерками и навесными полками ручной работы, и радостно рассмеялась. – Вот же!

Мы с Сергеем переглянулись.

– Ясно! – буркнула я. – Повесим мы тебе, Сашка, гамак под потолком, к нему лестницу верёвочную, и будет у тебя воздух жить. А и правда, зачем тебе домик Барби, куда лучше жилище Тарзана!

Пришлось Сашин переезд из детской отложить на полгода. Серёжа сам придумывал мебель, советовался с технологами, но всё безрезультативно, пока наконец, по счастливой случайности, на одном из сайтов не познакомился с дизайнерами из Испании – ярыми противниками прямых углов и корпусной мебели. Сообща они придумали интерьер Сашиной комнаты.

Перед запуском мебели в производство Сергей пригласил меня посмотреть эскизы на экране компьютера.

– Лида, посмотри, что получилось.

– О! – разинула я рот. – Серёжа, это хорошо и для девочки, и для юной девушки! Подожди… – я растерялась, рассмотрев на рисунке необычный, чтобы не сказать странный, предмет, призванный, по всей видимости, служить кроватью, – это что кровать… раковина?

– Да, кровать в форме раковины. Материал – хрусталь. Не беспокойся, всё эргономично и безопасно.

– Хорошо, Серёжа, – неуверенно одобрила я, – в целом мне нравится… Саша, а ты одобряешь?

– Я одобляю! Одобр-р-ряю! – поправила она саму себя.

Комната Саши получилась воздушно прозрачной, как она и хотела…

Саша ещё не легла и воевала с волосами перед зеркалом в ванной – такие же густые, как у Серёжи, но тонкие и волнистые, как мои, они легко электризовались, разлетались в разные стороны и вновь спутывались.

– Давай помогу! – предложила я, ещё раз расчесала волосы деревянным гребнем и заплела в косу.

Перед кроватью Саша сняла халатик и голышом нырнула под одеяло. Я вновь подумала, какие разные у меня дети – Катя любит мягкие объёмные пижамы, а Сашка, как и я, не признаёт одежду для сна.

Дождавшись, когда Саша устроится, я склонилась к ней и спросила:

– Трудный денёк?

Она кивнула.

– Как ты справляешься, видя изнанку людей?

Она грустно вздохнула.

– Сегодня не справилась, на Катю накричала.

– Коришь себя?

Она опять кивнула.

– Прости и отпусти! – сказала я и уточнила: – Прежде всего себя прости, маленькая.

– Да, мама. Я слышала, как ты думала про камни вины, и видела твои и папины крылья.

– Как? Я же закрылась! Я не помню, чтобы я сняла экран.

– Я тебя видела через папины глаза.

Я на миг онемела, а потом спросила:

– А можно видеть человека через посредника?

Катя пожала плечиками.

– Это только сегодня так получилось. Раньше не получалось. Вернее, я не знала и не пробовала, – она обняла меня за шею и добавила: – Ты не бойся, я не смотрю что не надо.

– Ох, Сашка, я и за тебя, и за себя боюсь! Нельзя нарушать личностную неприкосновенность человека! Без спроса, будто вор в замочную скважину подглядывать!

– Мама, мне сегодня было очень страшно.

– Я знаю, детка! Если бы не ты, мы бы не вернулись. Как тебе удалось папу разбудить?

– Я не сама. Максим подсказал к папе обратиться. Я папе сказала, если он не вернёт тебя, то и нам с Андреем нечего делать на Земле.

– Сашка! Не смей так говорить! Дети живут для себя, не для родителей!

– Чтобы я и Андрей могли сделать то, что должны, ты нужна!

– Ох детка! – я выхватила её из кровати и крепко прижала к себе. – Девочка моя, любимая моя девочка, живи свою жизнь! Слышишь? Твоя миссия – это прежде всего проживание своей жизни и только в параллели с этим служение другим! Не наоборот! Помни это, детка!

Я покачала её в объятиях, опустила обратно в кровать и, проникая в синие серьёзные глаза, прошептала:

– Благодарю, Саша, ещё раз благодарю. Благодаря тебе, мы все остались жить – и папа, и дед, и я, – я расцеловала её в обе щеки и спросила: – До завтра? Встретимся на конюшне?

– Спокойной ночи, мамочка.

– Доброй ночи, детка, добрых снов. Спи, Сашенька.

Я выключила свет и вышла из комнаты.

АНДРЕЙ

Постучав в дверь сына, приглашения я не дождалась и приоткрыла её.

– Сынок?

– Мама, заходи, я сейчас! – донёсся его голос из ванной.

– Андрей, холодно у тебя! – я подошла к открытому окну, переставила фрамугу на форточку и пощупала батарею – холодная. Зябко обняв себя руками, я села в кресло.

Комната Андрея была обставлена ещё более скудно, чем комната Макса: тахта, этажерка, стол и рабочее кресло. Никакого намёка на интересы – на полках стоят школьные учебники разных эпох – современные, позднесоветские и учебники эпохи Сталина; помимо них несколько словарей разных языков и географический атлас. Поверхность стола девственно пуста.

Андрей вышел из ванной.

– Так нельзя, милый, выбери что-то одно: или батарею выключай, или окно открывай.

– Да я поставил проветриваться, пока купаюсь! Я бы потом на форточку закрыл.

Я невольно передёрнула плечами.

– Прости, мама, я не подумал, – повинился он и, взяв за уголок, потащил одеяло с тахты. – Накройся!

– Подожди! – остановила я. – Ты ложишься уже?

Он кивнул.

– Тогда я к тебе на тахту сяду, и вместе накроемся.

Мы сели рядышком; набросив на обоих одеяло, я обняла его.

– Саша сегодня очень испугалась, мама.

– Я знаю, милый. А ты?

– Нет. Я – нет. Я знал, что ты вернёшься.

– Знал?

– Да. Если бы ты не вернулась, тогда я зря на Землю пришёл. Я знал, что и папа вернётся.

– Почему?

– Ты бы без него не вернулась.

– Ты говорил об этом Саше?

– Она не верит в обречённость служения. Саша считает, что у человека всегда есть выбор.

– Обречённость?

– Да. Это как приказ, как чип вплетается в структуру.

– Приказ? О чём?

– Я не знаю. Я что-то должен изменить в мире, и моё служение связано с твоим.

– Но ты воин?

– Да. И Саша тоже. Мама, мы очень сильные. Вы зря испугались, что мы из школы одни ушли. Иногда я смотрю на Сашу и понимаю, что она может убить.

Я завозилась, собираясь ему возразить, но он опередил:

– Нет, мама, подожди! Я неправильно сказал. Я хотел сказать, у Саши силы хватит! Саша может силой своей убить, понимаешь, даже сейчас, когда она ещё маленькая! Я тоже могу. Но я не хочу.

– И не надо, милый! Славен воин, что одерживает победы без кровавого боя!

– Да. Я помню, что ты сказала. Мама, я знаю, тебя Катя ждёт, но давай помолчим пять минут.

Я теснее прижала его к себе, целуя влажную после душа вихрастую макушку, ещё не зная, что завтра мой, не достигший и восьмилетнего возраста сын объявит о решении покинуть семью…

Не взирая на то, что день был ярко солнечным, к вечеру стало холодно, и завершать праздничный вечер мы перебрались в дом. Гости частью уже разъехались, а те, кто остались в усадьбе на ночь, перемешались с домочадцами и развлекались неспешными разговорами.

Саша и Максим в четыре руки музицировали на фортепьяно. Оба любили джаз. Я слушала их импровизацию, присев на ступеньку музыкального подиума и поглаживая Амура, водрузившего свою огромную башку мне на колени. Из открытой двери лектория волнами приносились возбуждённые голоса ребятишек, а когда детские голоса утихали, слышался голос Кати.

На пороге лектория лежали вынужденные оставаться снаружи Леди и Бо́ян. Повизгивая, они возили хвостами по полу, то и дело напрягая лапы в желании рвануться внутрь – Леди к Кате, а Бо́ян, видимо, к Стефану, который, судя по всему, тоже находился в лектории.

В дверях показался Андрей, долговязо протиснулся между псами, осмотрелся и направился ко мне.

– Хочешь помолчать? – спросила я и отвела руку, приглашая его в объятия.

– Нет. Я поговорить пришёл.

Он сел, развернувшись ко мне, и сказал:

– Мама, я решил поступать в суворовское училище.

Я ахнула я, мгновенно погружаясь в жаркую отупляющую волну страха: «Восемь лет! Один, без защиты… как?»

– Надо только особое разрешение получить. В училище принимают с десяти лет…

«Господи, спасибо!»

– …после четвёртого класса.

«Четвёртого? Но он и Саша сейчас в четвёртом!»

Я вытерла намокшие ладошки о подол платья и твёрдо сказала:

– Нет! Андрей, я думаю…

– Мама, так лучше, – мягко перебил он.

– Нет!

Я поискала глазами Серёжу. Он смотрел на меня из противоположного конца гостиной так же спокойно и серьёзно, как сейчас смотрел на меня его сын. И я поняла – вопрос решён. И разрешение они от кого надо получат! Андрей рослый крепкий мальчик, и в этом году кончит четвёртый класс.

– Мама, если ты говоришь – нет, я не буду настаивать, – произнёс Андрей.

– Сыночка, зачем сейчас? Зачем торопиться? – чуть не плача, залепетала я. – Как же музыка, рисунок? Катя говорит, у тебя талант… Кончишь школу, потом в училище…

Андрей молчал, не спуская с меня глаз, всё понимая и прощая мне мою слабость. Я сухо всхлипнула.

– Как Сашка без тебя?

– Саша согласна.

Я искала аргументы и понимала бессмысленность этих поисков – раз Серёжа дал согласие, значит, всё взвешенно, и аргументы за превалируют. А в данный момент обсуждается самый последний аргумент против – это я, точнее, мой страх за сына и нежелание отпускать его от себя. Затаив дыхание, я спросила:

– В Москве?

Андрей кивнул, и я с облегчением выдохнула, даже рассмеялась, ухватившись за спасительное: «Рядом! Господи, рядом! Станет невмоготу, можно увидеться!». И вновь всхлипнула.

– Андрей, почему вдруг?

Он медленно покачал головой.

– Я давно решил. Не говорил, потому что… ты и папа…

– Ясно!

Я прижала его к себе. Амур тихонько скулил рядом, переживая вместе со мной.

КАТЯ

Из комнаты Андрея назад в кабинет я тоже бежала и, плюхнувшись на диван, выдохнула:

– Уф-ф… согрелась! В комнате Андрея холодно как на улице. Окно открыто, батарея отключена.

Катя, видимо, только что плакала: ресницы слиплись, в носу хлюпает. Я решила не принуждать её расспросами, надеясь, что она сама расскажет о причине слёз.

Но она заговорила о другом:

– Мама, помнишь, ты говорила о десяти правилах жизни? Ты можешь их назвать?

– Конечно, Катюша! – я достала телефон, нашла в заметках нужную запись и прочла:

Правила счастливой жизни

*Принимай себя такой, какая ты есть. Только так ты имеешь возможность стать лучше. Борьба с собой всегда поражение.

*Уважай потребности своего тела, не насилуй его, а вместо этого учись договариваться.

*Используй осознанность в любой момент жизни, чтобы не пропустить Красоту.

*Живи Сейчас. Оставь Прошлое в прошлом и не захламляй мозги переживаниями о Будущем, иначе рискуешь потерять Жизнь.

*Будь благодарна каждому событию и каждому человеку, посетившему твою жизнь. Плохое учит, хорошее приносит радость.

*Будь полезна. Добровольное служение наполняет жизнь смыслом и увеличивает её продолжительность.

*Будь экологичной в отношениях. Эмоциональное насилие люди узнают и без тебя.

*Мечтай, чтобы знать, зачем живёшь.

*Живи на позитивном поле, тогда жизнь станет легче.

*Любую беду рассматривай с позиции любви. Оставь отчаяние неудачникам.

Я подала телефон Кате, она с минуту изучала текст и спросила:

– Можно я перешлю их к себе?

– Почту за честь, Катюша!

Катя проделала необходимые манипуляции и вернула мне телефон.

– Спасибо.

– Что случилось, Котёнок? – мягко спросила я.

Она опустила голову и не ответила.

– Ну, хорошо, не хочешь говорить, не говори. У меня есть ещё один вопрос. Что ты думаешь делать с Ваней? Родитель не может не выделять время на ребёнка…

– Мама! – Катя подняла на меня измученные глаза. – Папа меня уже отругал за Ваню! Я забыла, что Насти нет! Сегодня весь день не работала, завтра праздник… а у меня и без того работы накопилось!

– Катюша, сегодняшний вечер – это лишь иллюстрация, Ваня…

– Мама, не надо! – из её непросохших глаз вновь покатились слёзы. – Папа сказал, если я через неделю не предоставлю ему план воспитания Вани на ближайший год, он усыновит Ваню!

«Усыновит?!» – едва сдержала я готовый вырваться вопрос.

– Папа никогда со мной так не разговаривал!

– Успокойся, иди ко мне, – я протянула руку и привлекла дочь к себе. – Сегодня у всех не самый лучший день.

Она всхлипнула и запричитала:

– Мамочка, помоги, он и правда заберёт Ваню! Только ты сможешь его остановить! Ты не знаешь, каким жёстким может быть папа!

Я промолчала. Я всё ещё не могла поверить её словам. Абсолютно нереальным было и то, что Серёжа мог быть столь суров с любимой дочерью.

– Папа сказал, что у меня перед глазами пример прекрасной матери, а я ухитрилась ничему не научиться… сказал, если я столь бестолкова, что не знаю, как воспитывать ребёнка, нужно было тупо повторять то, что делаешь с малыми ты! А ещё он сказал, что я такая же ленивая мать, как Даша! Мамочка… мамочка… – захлебнулась она слезами, – я люблю Ваню!

– Я знаю, Катя. Ч-ч-ч-и… успокойся!

…Первое своё слово Ваня сказал поздно, в возрасте двух лет, но буквально в считанные недели от отдельных слов перешёл к связным предложениям. Поскольку с мальчиком с рождения разговаривали только по-русски, я поинтересовалась, не пора ли начать учить языки, на что Катя отрезала: «Не пора! Зачем у ребёнка беззаботное детство отнимать?» Я понадеялась, что Катя одумается и начнёт заниматься с сыном, но этого не случилось. Памятуя о её страхах, что Ваня вырастет «пустым», как его отец, я настойчиво лезла с советами: «Детка, ребёнок сам не разовьётся, интересы ребёнка нужно развивать. Катюша, почему Ваня растёт на руках деда? Почему, кроме как книжку с дедом читать, у Вани нет никаких других занятий?», но понимания я не встретила, и Ваня так и остался брошенным на руки деда Андрэ…

– Завтра я начну разговаривать с Ванькой по-английски. Деда попрошу, папу… – начала строить планы Катя, – трёх языков для начала хватит…

– Нет, детка, не ты, – покачала я головой. – Мать должна разговаривать с ребёнком на родном языке. Язык – культурный код нации, хочешь, чтобы Ваня сознавал себя русским, ты должна говорить с ним по-русски. Проси папу и Макса, деда я уже предупредила.

– Ты поможешь мне?

– Конечно, Катюша!

Отстранившись от меня, она принялась вытирать лицо салфеткой и, всё ещё всхлипывая, с вымученной улыбкой пробормотала:

– Ты права, сегодня у меня… не самый лучший день. Пойду умоюсь. Я тебе платье намочила, – заметила она.

Покидая, кабинет, Катя оглянулась.

– Мама, я стану хорошей матерью, я обещаю! – и, помолчав, добавила: – И дочерью хорошей стану!

А я сидела истукан истуканом и спрашивала себя, что Серёжа разглядел в Кате, что готов пойти на крайние меры? А ещё я думала о том, что самое бездумное отношение у человека ко времени. Ни секунды не задумываясь, человек тратит время на что угодно и зачастую на пустое, но на собственное дитя времени не находит.

ВАНЯ

Для Вани утро выдалось непонятным и травмирующим.

Спускаясь с Катей по лестнице к завтраку, Ваня обрадовался, увидев за столом обоих дедов и меня, заторопился, натянул, а потом бросил руку Кати и подбежал ко мне.

– Доброе утро, Лида!

– Доброе утро, Ваня! Как ты спал, милый?

– Хорошо, Лида! А у меня сегодня дел много! Мне деда вчера сказал, мы будем огонь жечь!

– Огонь вы будете разводить, Ваня.

– Да, разводить! – из моих объятий Ваня потянулся ручками к Андрэ. – Деда, доброе утро! Ты сегодня здоровый?

– Bongour, petite-fille. Je vais trés bien.

Ваня озадаченно посмотрел на деда – глаза того улыбались, голос был ласков. Не высказав вслух удивления, мальчик попятился и, обойдя мой стул, подошёл здороваться к Серёже.

– Деда, доброе утро! Я сил набрался! Мы когда огонь будем ж… разводить?

– Good morning, Ivan, – Серёжа подхватил Ваню на руки. – First, the son will cut the meat.

Глаза ребёнка округлились, и, вместо того чтобы прильнуть к Серёже, он упёрся ладошками ему в грудь. Серёжа растерялся, не зная, то ли прижать к себе испуганного малыша, то ли отпустить.

– Ваня, – позвала я.

Малыш посмотрел на меня полными слёз глазами.

– Не пугайся, мальчик, иди ко мне, я всё объясню.

Беря его на руки, я с укором взглянула на Катю. Она жалко пролепетала:

– Я не успела сказать…

Я принялась рассказывать внуку, что, начиная с сегодняшнего дня, он отправляется в увлекательное путешествие в царство Лингвистики, где будет встречаться и знакомиться с разными словами, начнёт дружить с ними, а оба деда и Максим будут помогать ему в этом путешествии.

– Я не хочу линвистики, Лида! – прервал меня Ваня.

– Почему, Ваня?

– Не хочу!

Я поднялась из-за стола и вместе с ним направилась в диванную зону гостиной. Мальчик крепко держался за мою шею. Катя за спиной принялась что-то лепетать в своё оправдание, Серёжа молчал.

– Чем ты напуган, Ваня? – спросила я, усаживаясь на диван. – Скажи мне, я не понимаю.

– Я подумал, со мной не хотят говорить. Я не хочу линвистики, Лида!

– Не хочешь, значит, так и будет. И без языков жить можно. Будешь, как я.

– Как ты?

– Как я. Я, Ваня, кроме русского не знаю другого языка, поэтому мне, как калеке, всегда требуется помощь.

– Какая помощь?

– Помощь переводчиков.

Дальше было ещё трагичнее.

У мангала к Серёже присоединился Эдвард. Сыновья Эдварда – старший Роман и того же возраста, что и Ваня, Борис, находились тут же и разговаривали с отцом по-английски. Поддерживая их обучение, Серёжа тоже общался с ними по-английски. И Ваня оказался в одиночестве. Пересиливая обиду, мальчик настойчиво обращался к деду, дед отвечал ему, но в общей беседе принять участие Ваня не мог. Дошло до того, что быстроумный и быстрословный Борис осмеял Ваню. Ваня сжал кулачки, из последних сил сдерживая слезы. От конфуза его спас Роман, сурово одёрнувший младшего брата. Получив выговор от брата и увидев недовольный взгляд отца, Борис извинился и предложил Ване помощь:

– Ваня, смотри, the fire, – мальчик указал пальчиком на горевшее полено, – огонь значит, или flame tongue – язычок пламени, или ещё bonfire, – он широко повёл руками, – костёр, значит. Ты меня спрашивай, я тебе помогу!

Беззвучно шевеля губами, Ваня повторял за Борисом незнакомые слова, а Катя глотала слёзы, страдая за сына издалека.

Я отошла к кострищу с установленным там кухонным столом и треногой для казана, занялась пловом и не видела дальнейших событий у мангала. Некоторое время спустя, Ваня меня окликнул.

– Лида!

– Ну вот! – я накрыла крышкой казан и оглянулась на бежавшего ко мне внука. – Что, Ваня? Засекай, Паша, время! Сорок пять минут, и будем есть плов!

– Лида! – Ваня с разбега уткнулся в мои колени. – Тебя деда Серёжа зовёт! Шашлык пробовать!

– Уже приготовили?

– Да! Деда сейчас шампуры с огня снимать будет!

– Ну пойдем, будем пробовать!

Ухватив меня за руку, Ваня забегал немного вперёд и, заглядывая мне в лицо, делился своими достижениями.

– Лида, а лингвистика – это по-английски и по-немецки уметь разговаривать, а ещё по другим разным языкам! А я уже много слов выучил, и по-немецки, и по-английски! Это Максим по-немецки со мной разговаривает, а деда по-английски. Но деда и так, и так может! И Максим тоже! А Борис по-немецки не может! Но, если он попросит, я помогу ему! Лида, – Ваня в восхищении округлил глаза, – а мама знает пять языков! – он растопырил перед собой ладошку. – Пять!

– Шесть, Ваня!

– Шесть? Мама сказала: английский, немецкий, французский, – малыш остановился, загибая пальчики на руке, – ещё итальянский и… – шевеля губами, Ваня ещё раз пересчитал языки по пальчикам и вспомнил: – Арабский, вот! А по-арабскому, мама сказала, её Стефан учил!

– Верно, арабскому языку маму учил Стефан.

– А ещё какой язык мама знает?

– Ещё русский язык, Ваня. Родной! Родной язык надо знать особенно хорошо! – я присела, развернула мальчика к себе и спросила: – Ты перестал бояться?

Он кивнул.

– Деда и Максим со мной понятно разговаривают. А ещё мне Андрей помогает. Лида, Андрей маленький, но он больше мамы языков знает!

– И Саша тоже. Это потому, что они сразу учились говорить на всех языках, которые известны в семье.

– А Максим знает древнюю латынь, он сказал. Лида, а что это древняя латынь?

– Язык науки. Сотни лет языком науки была латынь, а ещё раньше, до латыни, языком науки был арабский язык.

– А сейчас?

– А сейчас язык науки – английский. Подожди, Ваня, не беги, выслушай меня. Я хочу тебе сказать, что горжусь и восхищаюсь тобой!

Он помолчал немного и спросил:

– Почему, Лида?

– Потому, что ты сделал правильный выбор – ты выбрал учиться, а знать – это лучше, чем не знать. Ещё потому, что ты мужественно вёл себя. Я видела, как тебе было обидно, когда ты оказался вне общения, но ты сдержался и преодолел обиду. И самое главное, что меня восхищает, ты готов оказать помощь, когда твоя помощь потребуется!

– А Борис надо мной больше не смеётся! Лида, он такой же, как я, а уже на лошадке катается.

– Ты тоже скоро сядешь на лошадку.

– Я знаю, мне деда сказал! Он сказал, меня сам учить будет. Пойдём! – Ваня вновь ухватил меня за руку и потянул за собой, стремясь поскорее вернуться туда, где интересно. – Ты говорила, что после обеда мы пойдём работать. А куда работать?

– Мы пойдём в оранжерею. Заведём тебе личную грядку, и ты сам будешь выращивать растения.

– Зачем, Лида?

– Затем, чтобы уметь это делать, затем, чтобы вырасти умелым человеком.

– А мама умелый человек?

– Конечно!

– И Максим?

– И Максим.

– Лида, мой папа Эдвард?

Вот так, без всякого перехода! Я охнула, вновь упала перед ним на коленки и прижала к себе.

– Что ты, Ванька? Почему ты решил?

– Эдвард говорит на меня сынок. И на руки всё время берёт, а ещё целует.

Я заглянула в глаза мальчика. Взгляд его серых Руслановых глаз был серьёзен и безмятежен.

– Нет, Ваня, Эдвард тебе не отец. Ваня, это серьёзный и длинный разговор. Мы поговорим после, хорошо?

Он кивнул и, повернув головку в сторону мангала, закричал:

– Деда, вот Лида! Я её привёл!..

Я пошевелилась, объятия, окружающие меня, немного ослабли, и я сменила позу.

– Серёжа, ты не устал? Ноги я тебе ещё не отсидела?

Вместо ответа он вновь зарылся носом в мои волосы и глубоко втянул в себя воздух.

– Серёжа, ты, правда, способен лишить Катьку материнства?

Он усмехнулся, и я подняла к нему лицо. Уйдя с зенита, луна освещала лишь выпуклости его лица, глаза под нахмуренными бровями оставались озерцами тайны.

– Нажаловалась?

– Поверила и испугалась.

– Не знаю, Лида! Когда говорил, думал, что это единственный выход для Ивана.

– Для Вани это беда. Ваня любит Катю.

– Знаю! Расскажи, что ты Ивану сказала про отца?

– Не я, Катя сама рассказала. Она вместе с нами в оранжерею пошла, сама в земле с Ваней ковырялась, сама и в ошибке своей повинилась, солгала, что отец Вани не знает о нём, потому что она рассталась с ним задолго до Ваниного рождения. Прощение просила.

– А Иван что?

– Хорошим человеком растёт у нас внук, Серёжа. Они на пирамиде, которую придумал Василич, укроп сеяли. Ваня – на табуреточке, Катя – на коленках, так Ваня прижал голову Кати к грудке и, пока Катька плакала, ладошкой её по голове гладил. Серёжа, у Кати всё наладится, ей надо только немного помочь!

– Посмотрим! Раньше надо было воспитанием заниматься, – проворчал он, – видел, чем взрослее, тем требовательнее становится, а я восхищался, думал, хорошо, когда у девочки характер сильный! Поздно разглядел, что не характер это вовсе, а желание подчинить себе!

– Катя поняла это про себя, ещё когда беременной была.

– И что?

– Работает.

– Я боюсь, что перед нами ещё одна проблема встанет. Ты видишь, что с Эдвардом происходит?

– Вижу. Время идёт, и его тоска по Катьке только растёт. Анюта опять беременна, опять мальчик. Говорит, будет рожать до тех пор, пока не родит девочку. Эдвард не против, он детей любит.