Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– С Русланом скучно, тягостно скучно, – продолжала Катя. – Он флешка, наполненная информацией. Вначале я жалела, что не могу разделить с ним его мысли, и стала интересоваться политикой – слушала новостные программы, наши, американские, европейские, читала статьи разных авторов – правых, левых, центристов, потом задавала Руслану вопросы. Он отвечал, будто лекцию читал. Потом поняла: он интерпретирует любое событие, как велит его партия – сплошные клише. Запад – враг страны, правительство – враг народа. В его мозгу нет места анализу. Он барабан – стукнешь по нему, он разразится звуком.

Привычно поглаживая живот, Катя умолкла.

– Ты с ним объяснилась?

Она помотала головой.

– Я боюсь.

– Чего?

Катя вновь пожала плечом, и я усмехнулась.

– Доходчиво объясняешь!

– Мама, я не знаю, как с ним говорить. И потом Ваня… Ваня ещё не родился, а уже без отца. Я помню, как было тяжело, когда ты и папа… но… – Катя вновь вскинула на меня глаза. – Мама, на меня страх накатывает, что Ваня будет таким же пустым, как Руслан, и я начинаю торопить себя: надо скорее разводиться, не нужен Ване дурной пример перед глазами. Так и не могу решить, что является главным. Точно знаю одно, я хочу, чтобы Ваня вырос таким, как папа, как Макс, как дед. – Катька вздохнула и покаялась: – Я совершила страшную ошибку, мама, я и Руслан, мы, и правда, из параллельных миров.

Я погладила Катю по голове, другой ладошкой сохраняя контакт с ребёнком. Малыш был спокоен.

– Это не страшно, Котёнок, главное, чтобы ты ошибку превратила в опыт.

– А Ванечка?

– А Ваня родится и либо объединит два ваших мира, либо сделает выбор в пользу какого-то одного. Ты домой вернёшься?

Катя покивала.

– Другого дома у меня нет, мама. Я у тебя не в тебя – домов приятных для жизни создавать не умею. – Она нервно хохотнула. – И кроватка моя любимая меня дождалась! Завтра Стефана зацелую, что сохранил.

«Словно знала наперёд, – подумала я, – уговорила Стефана найти для кровати место в мастерской. А может быть, знала и про себя, и про Руслана, но упрямилась, надеясь наперекор всему выстроить семейное счастье? Ну да это теперь не важно. Опять все мои дети собрались под одной крышей, не знаю только, сколько в этом радости, а сколько печали».

– Мама, почему я на тебя не похожа?

– Похожа, Катя. Даже не представляешь как!

– Да? – Катя обрадовалась, как ребёнок. – Можно я у тебя останусь ночевать?

Я поцеловала её и шепнула:

– Спи, детка, добрых снов.

– Мама, я так соскучилась! – пробормотала она. – Руслана даже Фра Анджелико не впечатлил и «Давид» тоже.

Разводом Кати больше других опечалился Андрэ.

– Детка, я отказываюсь понимать современных молодых людей – самосовершенствуются без конца, курсы какие-то посещают, книги читают, при этом абсолютно легкомысленны в отношениях! Всё бегом – бегом замуж, бегом обратно. Дитя зачинают на бегу!

Руслан «счёл необходимым приехать и лично заверить родителей Кати в своём негативном отношении к разводу» – цитата. Ещё он заверил меня и Серёжу в благородном отсутствии имущественных претензий, и тем же тоном заявил об отказе от ребёнка:

– Графиня, Сергей Михайлович, я сказал Кате, что поскольку ребёнка я не увижу, то и впредь не хочу ни видеть его, ни знать о нём. Как Катя назовёт мальчика, какую фамилию даст, она вправе решать сама. Отныне я не считаю мальчика своим сыном.

Я онемела, а Серёжа тотчас поднялся из кресла, и его голос отчётливо прошелестел в звенящей тиши кабинета:

– Я понял, молодой человек. Мои юристы свяжутся с вами завтра. Всего доброго.

Руслан тоже встал; обескураженный внезапным завершением визита, посмотрел на меня, потом хотел подать руку Серёже и не решился, кивнул ему и мне и, неловко повернувшись, пошёл к двери. Как только он вышел, я сорвалась с места.

– Серёжа… – Прижалась к его груди, поглаживая щёку и чувствуя под пальцами перекатывающиеся желваки.

Он скрипнул зубами, уткнулся носом в мои волосы и сквозь зубы выплюнул:

– Гад.

– Серёжа, милый, это счастье, что он отказался! Для Вани хорошо. Ты только оформи отказ по всем правилам, чтобы Руслан не мог передумать.

– Как Катька… могла с таким?.. – клокочущий в нём гнев прерывал его речь, – не понимаю… лишь бы замуж?

– Серёжа, как Катя могла разобраться, если с подобным никогда не встречалась? Руслан сухарь – эмоциональный калека, убогий чувствами… – я запнулась, Руслана и человеком язык не поворачивался назвать. – Ты лучше подумай, как Кате тяжело пришлось, как она выдержала его с её эмоциональной открытостью. Для неё это, как… как в скафандре без кислорода!

Дед Андрэ и вовсе не нашёл слов для выражения гнева, молча налился кровью, перепугав и меня, и Катю, и Стефана. Опасаясь удара, Стефан с помощью Макса уволок графа в «больничку», три часа держал под капельницей, а вдогонку велел принимать какие-то препараты.

Вернувшаяся домой Катька нежилась в лучах любви домочадцев, ластилась, ворковала, постепенно приходя в себя, а, приходя в себя, так же постепенно вернулась к претензиям и требованиям в мой адрес.

Катя много работала – готовила выставку, обустраивала свою комнату, помогала решать некоторые вопросы Фонда. Сотрудники Фонда любили, когда она заглядывала в офис, и особенно радовался Кате Лев. Лёва благоговел перед Катькой, в её присутствии на него нападала поражающая все члены неуклюжесть – косолапившие ноги начинали и вовсе заплетаться одна за другую, руки хватались за что попало и всё роняли, иногда причиняя вред самому же Лёве. Смущаясь собственной неловкости, он становился ещё более неловким, краснел, тяжело отдувался, путался в словах, но расстраивался и ужасно обижался, если его не ставили в известность о приезде Кати, и он пропускал встречу с ней.

Проша, посмеиваясь над ним, как-то сказал:

– Я понимаю Лёву. Если бы я с детства Катьку не знал, я бы тоже чумел при ней. Красивая она, – улыбнувшись, он завёл глаза к потолку, – какая-то… нездешняя… – помолчал в натуге подобрать слова и, засмеявшись, махнул рукой, – плохой из меня певец девичьей красоты! В общем, Катя такая, какую в обычной жизни не встретишь! На неё, как на картину часами любоваться можно. Даже у болтуна нашего язык в гортань западает при Катьке, но он всё больше по части вкуса её восхищается – то курточка её его с ума сводит, то рюкзачок сна лишает. Помнишь, Славка тебе на день рождения стих написал? Ладно у него получилось! Всё стихотворение не помню, а одну строчку запомнил: «Сапфиры глаз её лучат любовью». Помнишь? Так вот Катькины глазищи теплом лучатся. Только вместо сапфиров у неё изумруды. А в остальном вы разные совсем.

– Катя на отца похожа.

– Похожа. И в деле тоже.

– Поясни.

– Катя даёт указание в три слова и всё понятно – что и, главное, как делать. Ты нет, ты даже задачу не ставишь, ты обрисовываешь ситуацию, молчишь и ждёшь, когда человек сам сообразит. С тобой всё время чувствуешь себя этаким умницей-отличником… но иногда страшно, страшно не додумать, ляпнуть не то и выставить себя тупицей. А с Катькой… с Катькой спокойно. Я как-то сделал попытку оспорить её указание. Не меняя выражения лица и тона голоса, Катя предложила выдвинуть аргументы, внимательно меня выслушала и одной фразой скорректировала и своё указание, и моё предложение, получилось нечто среднее, но лучшее. Вот так! С Катей чувствуешь себя в надёжной связке.

– Благодарю, Проша.

Проша заставил вспомнить разговор с Серёжей, произошедший одним поздним вечером, задолго до нашей разлуки. Не помню, о чём мы говорили, да и разговор уже закончили, как Серёжа вдруг сказал:

– С тобой надо всё время быть героем.

Я была чем-то расстроена, поэтому не совсем дружелюбно спросила:

– Тебе со мной трудно?

Он привлёк меня к себе и, засмеявшись, ответил скорее грустно, чем весело:

– Ну… состояние алертности не самое плохое состояние, Маленькая.

– Серёжа подожди, не уходи от ответа. Ты сказал очень важную вещь. Поясни свои слова.

Но Серёжа перешёл на шутливый тон:

– Девочка, я до сих пор не верю, что ты принадлежишь мне. Я до сих пор веду борьбу за тебя!

– С кем?

Он вновь засмеялся, на этот раз весело.

– Не знаю, Маленькая, с тобой, наверное. Доказываю, что я лучший!

– Серёжка, ты лучший без доказательств! Я люблю тебя…

Тогда я решила, что с Серёжей случился приступ ревности, в котором он не захотел признаться. Но я запомнила тот разговор, потому что и Катя, будучи ребёнком, как-то сказала, что со мной не просто…

– Обиделась? – спросил Проша, смущённо глядя на меня.

– Что? Нет-нет, Проша. Ты дал важную информацию. Спасибо. Мне надо подумать. Извини.

«Выходит… выходит, я жду от человека, чтобы он превзошёл самого себя? Значит ли это, что я им манипулирую? Даа… страшненько обнаружить в себе то, что бескомпромиссно осуждаешь… особенно… особенно, если уверила себя, что принимаю людей такими, каковы они есть…»

Меняя положение, я заметила, что Максим внимательно смотрит на меня.

– Прости, сынок… ты что-то спросил?

Не отводя взгляда, он молча покачал головой. И тогда я задала второй вопрос:

– Макс, я манипулирую тобой?

Вначале он не понял, потом в его глазах вспыхнули искорки, и он оглушительно расхохотался. Смеялся вкусно, заразительно, так, что и я рассмеялась.

– Макс… ты… да ну объясни же… над чем ты смеёшься?

– Ох, мама! – Он поднялся из-за стола и направился ко мне. – Я притомился гадать, о чём ты так напряжённо думаешь! Решил, что ты измышляешь способы добычи денег. – Взяв в ладони мою голову, он расцеловал меня в обе щеки, и объявил: – Деньги завтра поступят.

– Спасибо, сынка!

Покачивая головой, он ещё раз хохотнул. Сел подле меня, помолчал, обдумывая мой вопрос, и сказал:

– Не уверен, что то, что ты творишь с людьми, можно назвать манипуляцией.

– А я с людьми что-то творю?

– Да. Ты предлагаешь человеку стать лучше, точнее, найти в себе лучшее, что ты уже увидела в нём. Веришь в человека, дотягиваешь до себя, либо сама тянешься к уровню его знаний, при этом всячески подчёркивая авторитетность его мнения. И он вынужден расти. Катьке, например, ты не оставила никакой возможности остаться любителем-дилетантом, лет с восьми «назначила» её семейным экспертом в вопросах искусства. Ты всерьёз обращалась к ребёнку за разъяснениями, и Катя просто не могла позволить себе не знать ответа. А чего стоит эпопея с миллионами! Почему ты знала, что и я, и Катя справимся?

Я пожала плечами.

– Вы дети своего отца.

– Ты так со всеми, мама! Бросивший медицину Стефан превратился в великолепного семейного врача. Деда ты каким-то образом сделала патриотом России. Дашу превратила в востребованного стилиста – сама же воспитала её вкус, а сейчас спрашиваешь у неё совета.

– Макс, мне приятен панегирик в мою честь, но ваши достижения – это ваши достижения, не мои. Ты натолкнул меня на размышления – человеку нравится, когда кто-то другой предполагает в нём превосходные качества. Говорят человеку, что он «Ах какой!», и человек доволен. От «Ах какого!» человека ожидают, что он и поступать будет соответственно этих качеств, и вот тут возникает конфликт – человеку перестают нравиться избыточные ожидания другого, и правильно! потому что он вовсе не обязан быть таким, каким его увидел кто-то.

– И где ты видишь манипуляцию? Человек делает выбор, он либо соответствует завышенным представлениям о себе, либо нет. На мой взгляд, больший вред избыточные ожидания наносят ожидающему, чем тому, от кого ожидают. Мама, ты опять из-за Кати заморачиваешься? Люди всегда манипулируют друг другом. Это данность. Главным является вопрос, каков результат воздействия? Вести человека к его лучшему Я – это искусство, мама.

– Нет, сынка. – Я покачала головой и повторила: – Нет. Никому не дано знать, что есть лучшее для другого. Я давным-давно читала, что на заре христианства проповеди произносились намеренно монотонно, дабы дать возможность духу верующего самому выбрать главное в скучном монологе священника. Безоценочность со стороны пастыря позволяла сознанию человека выхватить то слово или ту фразу проповеди, что и являлись нужными для человека в данный момент его жизни.

Максим усмехнулся.

– Не идеализируй, мама, основные религиозные постулаты вбивались в паству, причём самыми разными, в том числе, и негуманными способами. Страх – главный инструмент любой религии. – Максим помолчал, улыбнулся и спросил: – Знаешь, когда я в первый раз испытал уважение к тебе? Не сыновье обожание, а уважение к человеку? Мне и Кате было лет по пять, наверное, мы отдыхали на берегу какой-то речки. Папа жарил шашлыки, а ты, я и Катя бродили в лесочке. Катька увидела мухомор и полезла за ним, а там паутина везде. Ты кинулась за ней и сама влезла в паутину. Я видел твой страх, когда нити паутины коснулись тебя. Вместе с паутиной ты захватила на себя и паука, здорового такого. Я хотел незаметно снять его, но у меня не получилось, он побежал по твоей косе, потом по руке… ты покрылась пупырышками, ладошка мокрой стала, но ты даже не вскрикнула. Катя так и не узнала ни о паутине, ни о пауке и побежала к папе хвастаться добычей. Я тогда понял, ты подавила свой страх, потому что боялась напугать её.

– Я боялась навязать Кате свой страх перед насекомыми.

Максим подумал и кивнул.

– Ты со всеми так поступаешь – помнишь о воздействии на человека и ставишь интересы человека на первый план.

Не соглашаясь, я покачала головой и повторила его фразу:

– Не идеализируй, милый, не всегда.

Мы помолчали. Максим сполз с дивана на пол и положил голову на мои колени. Любуясь волной его волос, я перебирала их и думала: «Разные, совсем разные у меня дети. Макс с ранних лет не позволял стричь себе волосы, а Андрей требует, чтобы стрижка была, как можно короче. Максим и Катя жили и живут в относительной независимости друг от друга. Сашка с Андреем всегда вместе, занимаясь разными делами, стараются не терять друг друга из виду, а если вынуждены разбежаться по разным комнатам, бегают проведать друг друга. Я очень старалась «правильно» воспитывать старших, и совсем не задумываюсь над воспитанием малых. А они растут чуткими и любящими… А Катя… а Катя несчастна, и несчастна она со мной. Мечется от любви к ненависти. Чтобы помочь ей, мне надо понять – где, когда я преступила черту, через которую преступать было нельзя? Сколько бы не думала, не анализировала, что-то я упускаю… очень-очень важное что-то…»

– Прости меня, мама.

– Сынку, милый, да за что же? За что прощать, если нет вины! Ты моё счастье, моя опора. А настроение моё после работы расценивай, как капризы уставшей от предновогодней суеты женщины.

– Нет, мама. Рассчитывать на поддержку близких, это не каприз, поддержка близких – это необходимость.

У меня перехватило дыхание, а потом и слёзы наполнили глаза. В один вечер, вначале Андрей, потом Макс, двое любимых мужчин признали моё право на работу вне дома. Я прошептала:

– Благодарю, милый. – Тайком отёрла с глаз слёзы и увела разговор в сторону: – Я сегодня узнала, что подчинённый предпочитает получить чёткие указания, чем думать сам.

– Наверное, так, мама. Управлять подчинёнными надо посредством прямых приказов. Сотрудники, помимо твоего отношения к ним и независимо от должности, делятся на два типа: одни – партнёры, другие – подчинённые. Подчинённые исполняют указания, не беспокоясь о конечном результате. Партнёров интересует успех дела, и они сами ищут решение.

«Вот так! Просто и понятно! – восхитилась я сыном. – Проша, выходит, подчинённый? А Вячеслав и Лёва – партнёры, и Алла тоже, и Лилечка, и другие».

Покинув дом и семью, я начала лично руководить Фондом и первым своим достижением имела увольнение почти всех сотрудников. Из прежнего штата оставила только троих – управляющего Льва Валерьяновича, бухгалтера Лилечку – хрупкую блондинку с кукольным личиком и стальным характером, и Аллу, исполняющую не пойми какую роль и занимающую должность под названием «менеджер». В течение полугода я набрала новых сотрудников, таких, для которых слово «благотворительность» означало не только название места работы, а имело свой первоначальный смысл. И Прошу я позвала первым.

– Спасибо, сынок, хороший урок! – с чувством поблагодарила я Макса.

«Вот только этот урок не разъясняет сетований Серёжи о «геройстве».

Максим поднялся на ноги, нахмурился, постоял и пошёл к столу. Я спросила:

– Ты хотел что-то сказать?

Он сел за стол и, помедлив, поднял на меня глаза.

– Скажу. Мама, Катька предполагает в людях отнюдь не превосходные качества.

День второй

Проснувшись, я позволила себе понежиться в кровати. Была суббота.

«Хорошо! Всё замечательно хорошо! Осталось провести Бал, и год закончится. Надеюсь, гости Бала будут щедры на благотворительность». Я засмеялась, вспомнив лицо Льва, прибежавшего ко мне в кабинет на следующий день после моего разговора с Максимом.

– Лида! Господи, боже мой, Лидия Ивановна, мы спасены! Чудо какое-то! На счетах денег полно! – Он снял очки и в радостном изнеможении упал в кресло. – Вам смешно, а я уже под суд идти собрался!

– Кто отправитель, знаете?

Он согласно покивал, тотчас, в прямую противоположность, энергично замотал головой. Чуб его реденьких волос, закреплённых фиксатором, не шелохнулся. Лев носил модную причёску – тщательно выбритые виски и затылок венчал клок волос на темечке и макушке. Да и не клок вовсе, и не чуб, а так, хохолок, совсем уж прозрачно реденький ближе ко лбу. Взгляд его близоруких серо-голубых глаз без очков был трогательно-беспомощным.

– Три источника. – Он растопырил перед своим лицом три толстых пальца с ущербными ребристыми ногтями, украшенными множеством заусенец. – Один известен. Один. – Лева оставил вытянутым указательный палец. – Оттуда деньги и раньше поступали. Остальные два, чёрт его знает, кто отправил. Огромные суммы, Лида!..

«Зачем Макс отправлял суммы с разных адресов? – пришло мне в голову, и я вновь засмеялась. – Ох, и зачем мне знать, зачем? Макс знает, как лучше! Главное, чтобы денег на всё хватило, Лев сказал, ещё и останутся!»

Я с наслаждением потянулась. И только хотела опять свернуться клубочком, как в дверь постучали. На ходу надевая халат, я побежала к двери.

– Мама, вставай! – В комнату ворвались малые, а за ними Катя.– У нас дел невпроворот! – Катя наскоро чмокнула меня: – Доброе утро!

Я присела, обнимая, целуя и слушая, перебивающих друг друга малышей:

– Мамочка, с доблым утлом!

– Добррое утррро, мама!

– Мама, мы ёлки наляжать сегодня будем!

– Две! На улице, а ещё дома.

– Максим позавтлакает, потом стлемянки пойдёт искать.

– А мы будем рруководить снизу, папа сказал.

– Луководить, куда иглушки вешать. А потом мы с голки кататься поедем.

– Да, папа сказал, чем быстрррее нарррядим ёлки, тем скоррее на горрку поедем!

– Мама, сколее собилайся.

– Собиррайся, мама! А с горрки мы на ватррушке кататься будем!

– Максим сказал, голка высооокая!

– Да. И нам с Сашей самим нельзя кататься, только с папой или Максимом. Мама, а ты будешь кататься?

– А папа сказал, что Кате кататься нельзя, лебёночка можно повледить!

– А Катя, всё рравно с нами поедет!

– Ну всё! – вмешалась Катя, беря за руку Сашу, – маму разбудили, бежим завтракать! Андрей, давай руку.

Протягивая руку Кате, Андрей заботливо добавил:

– Мама, Маша сказала: жульен уже готовит! Ты быстррее вставай, а то он остынет!

Уже из коридора донеслось:

– А мне Маша тоже жульен готовит! Я, как мама…

В прекрасном расположении духа я слетела по лестнице вниз и, устремляясь к столу, помахала рукой в общем приветствии:

– С добрым утром!

А потом уже по отдельности приветствовала каждого:

– Здравствуй, Серёжа! – Я чмокнула его в щёку.

– Доброе утро, Лида! Замечательно выглядишь!

– Доброе утро, мама! – Вслед за отцом встал и Максим.

Поднявшись на носочки, я обняла его и на миг прижалась к груди.

– Здравствуй, сынок! Доброе утро, Андрей, как ты?

– Доброе утро, детка! – Граф нежно обнял меня, поцеловал в лоб и шепнул: – Как всегда хороша, глаз не отвести!

– Доброе утро, Стефан. Настенька, доброе утро! Паша, доброе утро! Савелий, доброе утро!

А ещё Катя и малые – сегодня за столом собралось много народу. Маша, торопясь, уже несла из кухни мой завтрак.

– С добрым утром, Машенька. – Я заглянула ей в лицо – настроение у Маши было хорошим.

– Доброе утро! Вишь, поспела прямо к твоему приходу. – Она поставила мисочку с жульеном на мою тарелку. – Приятного аппетита, детка!

– Благодарю, Маша.

– На здоровье! Максим Сергеич сказал, кататься с горки поедете. Приготовлю съестного в дорогу, не к чему химию в забегаловках есть. Пока ёлки наряжаете, успею. – Маша склонилась к Саше. – Вкусно, детка?

Продолжая жевать, Саша кивнула. Саша ела грибной жульен.

– Кушай, детка! – Маша ласково погладила её по спинке.

Маша была уверена, что пища, приготовленная без мяса, менее вкусна и питательна. Поэтому Серёжа, Катя и Андрей, любившие мясо, вызывали у Маши меньше заботливого беспокойства, чем Макс, я или Саша, предпочитающие не мясную пищу.

– Мама, с Лувром вопрос решён.

– О, Катя!

– Мальчика встретят в Руасси, помимо нашего сопровождающего, при нём круглосуточно будет находиться, имеющая опыт работы с такими больными, профессиональная медсестра. Поселят в частный госпиталь в центре Парижа. Три дня индивидуальных экскурсий по Лувру в сопровождении русскоязычного гида утверждены директором музея, заметь, бесплатно! Это, конечно, копейки, но приятен сам факт отношения к больному ребёнку.

– Катька, у меня нет слов! Ты кудесник. – Мои глаза, неожиданно для меня самой, наполнились слезами. – Не знаю, как благодарить, и Макс, и ты – вы оба Ангелы-Хранители Фонда. Без вас мы бы не сделали и половины тех дел, что делаем. Катюшка, спасибо!

– Мама, перестань! Что я такого сделала? Позвонила парочке человек, заинтересованных в сотрудничестве со мной? Я мамашу не понимаю. Как она могла отказаться поехать с мальчиком?

– Катюша, не суди. Она десять лет ухаживает за больным ребёнком – не бросила, не отказалась.

– Котик, расскажи нам, в чём там дело? – вмешался в разговор Андрэ.

– Деда, мальчик безумно талантливый – пишет картины, лепит, всё сам, нигде не учился. Зовут Ильдар. Мальчик умирает, никто не может сказать, сколько он проживёт – два дня или два года. Мечта у него есть, много лет в себе лелеет – хочет вживую увидеть Мону Лизу Да Винчи. Вот Фонд и устраивает исполнение его мечты. А матушка Ильдара ехать отказалась, у неё ещё один сын есть, пятилетний тупой…

– Катя!

Катя только вскинула на меня упрямый взгляд и продолжала:

– …и сонный увалень, она с ним расстаться не хочет. Я предлагала всех троих отправить в Париж, Диснейлендом искушала, мамаша всё равно отказалась.

– Причину объяснила? – спросил Серёжа.

Катя покачала головой.

– Папа, она странная. С ней разговариваешь, а она молчит, будто не слышит или не слушает. Хорошо хоть Ильдарчика отпускает. В понедельник документы начнём оформлять. Боюсь, волокита начнётся, как это у нас часто бывает.

– Детка, я могу помочь? – спросил Андрэ, наклоняясь ко мне.

– Не думаю, Андрей. Катюша сделала главное – обеспечила медицинское наблюдение за мальчиком в Париже.

– Детка, как вы узнаёте о сокровенном желании ребёнка?

– Разными способами, Андрей. О мечте Ильдара Катюша узнала. Катя с ним рисунком занимается, он и проговорился. Но чаще о сокровенных мечтах детей узнаёт наш переговорщик Вячеслав, ему удаётся и детей разговорить, и с мамочками общий язык найти.

– Мама, я с мальчиком Ильдалом познакомиться хочу.

– Хорошо, Саша. Большинство детей таятся, понимая, что родителям не под силу осуществить их мечту.

Саша пояснила:

– Белегут ладителей.

– Да, маленькая, оберегают.

– Обелегают. Андлей, ты кончил? Благодалю.

Сашка сделала общий поклон головкой, развернулась на своём стуле, легла на него животиком и, ухватившись за сиденье руками, сползла до перекладины между высоких ножек и прочно встала ножками на перекладину. Сидевший подле неё Макс чуть напрягся, готовясь в любой момент подхватить сестрёнку, если она оступится, но проявляя уважение, не шелохнулся. Саша перехватила сиденье стула ближе к себе и спустилась на пол. С высоких детских стульев дети стали самостоятельно спускаться недели три назад, но чтобы сесть за стол им пока требовалась помощь.

Саша попросила:

– Настя, дай мне мои талелки, я на кухню отнесу, Машу и Олю поблагодалю.

Сама Саша тарелки взять не могла, стол был пока выше её роста.

В той же последовательности и те же действия, но молча совершил Андрей. Свою просьбу к Насте он выразил тоже молча – протянутыми к ней руками. С тарелками в руках детки направились на кухню.