Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Доченька. Красавица моя! Здравствуй, Сашенька! – Оторвал от неё взгляд и горячо зашептал: – Лидка, родная, смотри, какая она красавица! Счастье какое!

Акушерка, улыбаясь, занялась Сашей, перетянула пуповину, набросив простынку, споро и ласково обтёрла её тельце.

Я кивнула врачу: «Пора», и позвала: «Андрей, сынок, мы с папой ждём тебя!»

Андрей появился на свет ещё быстрее; почти как Макс когда-то, басовито запел, и я засмеялась.

– Мужчина в мир пришёл! – Обнимая ладонью его светлую головку, приветствовала, как и Сашку: – Здравствуй, Андрей! Добро пожаловать, сыночек!

Смеясь от счастья, Серёжа целовал Андрея, меня, Сашу, меня, мешая акушерке. Не справившись с восторгом, поцеловал и её. А я наполнялась благодарностью к нему – отцу моих детей, лучшему мужчине в мире, и, плача, шептала:

– Люблю, как же я люблю тебя, Серёжа!

Потом Серёжа взял голенькую Сашу, вынес её во внутренний дворик знакомить с Солнцем, уже щедро осветившим просыпающийся мир. Покоясь спинкой и головкой на ладони Серёжи, Саша вздрагивала ножками и ручками, мало интересуясь солнцем. Андрей, напротив, на несколько секунд замер в лучах солнца, потом, словно всё уяснив для себя, повернул головку к Серёже. После солнечного купания деток одели, они в первый раз всего минутку пососали грудь и уснули.

Я наслаждалась покоем в теле, а палата полнилась восклицаниями Кати и Макса. Успевший приехать, Андрэ безапелляционно узурпировал право держать деток на руках, титулуя их Ваше Сиятельство графиня Александра и Ваше Сиятельство граф Андрей, разговаривал с ними исключительно по-французски, добавляя к общему шуму французскую речь.

В палату стремительно вошёл врач, засмеялся их шумным восторгам и подошёл ко мне.

– Как дела, Лидия? Отдыхаете?

– Всё хорошо, доктор. Спасибо.

– Вы знаете, это я пришёл благодарить! Вам спасибо! Я таких родов ещё не принимал! – Он вновь засмеялся. – Это потрясающе! Вы такая молодец! Когда я услышал от… – он оглянулся, не зная, как назвать Стефана. Стефан не удостоил его взглядом, ничуть не обескураженный врач опять повернулся ко мне и продолжал: – услышал, что анестезию использовать не будем, я струсил. Нет, правда! Сейчас никто без анестезии не рожает, женщины настаивают не только на безболезненных родах, но и на стимуляции родовой деятельности, желая быстрее освободиться. А вы – молодец! Всё естественно! – Он пожал мою руку и так же поспешно, как вошёл, покинул палату.

«Сейчас, того и гляди, вовсе перестанут рожать. А для воспроизводства будут использовать искусственную матку. Роды – первое совместное деяние матери и дитя. Бережное отношение во время родов друг к другу закладывает образ отношений на последующую жизнь. Я ждала своих первых детей и радовалась их рождению, но тогда я не воспринимала роды, как совместное деяние, я не знала, что ребёнок действует так, чтобы как можно меньше причинять маме боль – сжимает своё тельце, стараясь уменьшиться в размерах, останавливает движение, когда мать испытывает страх. Милые женщины, невозможно представить, какую душевную боль переживает малыш, сталкиваясь с нашим гневом, вызванным «неудобствами» процесса деторождения! Малыш вдруг осознаёт, что он виновник страданий мамы. И вот она его первая вина… и часть естественного права быть любимым мама уже отняла у своего малыша! Мои отношения с Катькой, может быть, и конфликтны оттого, что рожая Макса, я трепетно ждала его, а родив первенца, устала, и единственным моим желанием осталось завершение болезненного процесса: «Скорее бы уже, Господи!»

Почувствовав мой взгляд, Катя повернула ко мне голову, вопрошая взглядом. Я улыбнулась. Катя стремительно пересекла комнату и склонилась ко мне.

– Мамочка, что?

– Люблю тебя, детка! Ох, как я люблю тебя, детка!

Спустя полчаса Стефан выпроводил всех домой, разрешив следующее посещение не раньше шести часов вечера. Ушёл и сам.

Впервые оставшись одни после семи месяцев разлуки, мы с Серёжей долго смотрели друг другу в глаза. Наконец, он сказал:

– Благодарю за деток, Лида. Трудно тебе пришлось.

Я кивнула, он наклонился и, целуя, прошептал:

– Прости меня. Прошу, не гони от себя, позволь быть рядом.

Я обняла его за шею, прижала к себе его голову и так же шёпотом ответила:

– Серёжка, я не гоню. Отец деткам нужен не меньше матери. И я люблю тебя!

В больнице мы провели ещё двое суток. За это время сформировались наши новые отношения.

А дома меня ждал сюрприз – кроватки деток Сергей установил в своей спальне, и на мой вопрос: «Почему?», ответил коротко:

– Тебе надо ночью спать.

Днём я кормила детей в его спальне, на позднее вечернее и раннее утреннее кормления он приносил деток в мою спальню.

Нянек в доме было много, с малыми можно было увидеть и Макса, и Катю, и Стефана, дед Андрэ неизменно гулял с детьми, а Серёжа находился при детках неотлучно. Настя обижалась:

– Маленькая, скажи, зачем я нужна? Я детей ещё на руках не держала, только стиркой и занимаюсь. Вчера Катя доверила набрать в ванночки воду для купания, я градусником температуру измерила, так она локтем проверила, прежде чем Сашу в воду опустить. Её-то я вырастила, ни разу не обожгла!

– Настя! Настя, успокойся. Катя не тебя перепроверяла. Катя довела предосторожность до автоматизма, и правильно! Прежде, чем класть ребёнка в воду, проверь температуру воды! Ты бы сама так сделала.

Настя вздохнула.

– Да знаю, что зря обижаюсь. А всё равно обидно!

Я засмеялась.

– Ещё пожалеешь о теперешнем времени. У Кати вот-вот выставки одна за другой по миру начнутся. У Максима уже сейчас накопились дела, он ночи прихватывает для работы.

– А Сергей Михайлович перестал бизнесом заниматься?

– А Серёжа, Настя, был лишён общения с детками, пока они во мне были, и сейчас нагоняет упущенное.

Настя искоса посмотрела на меня. Я усмехнулась и выставила перед ней ладошку.

– Никаких вопросов обо мне и Серёже, Настя.

Настя обиженно отвернулась; увидела показавшегося из-за угла дома графа и, забыв об обиде, посмотрела на меня и удивлённо спросила:

– Дети уже проснулись? Рано же ещё.

Я рассмеялась: «Ничего не изменилось! Настя какой была, такой и осталась!»

– Настя, деткам всё равно, рано или не рано, они проголодались и проснулись.

Женская судьба Насти не сложилась. Вроде и любила Настя мужа, а как-то неладно в их отношениях было. Настя стремилась разложить жизнь на правильное и неправильное, всё предусмотреть и спланировать, расставить по очерёдности. Андрей вначале делал попытки внести в семейные отношения некую романтичность, но, каждый раз натыкаясь на молчаливую покорность и скрытое недовольство жены, попытки свои оставил.

В возникшем деловом недоразумении между Серёжей и Андреем (пустом, как позже выяснилось – деньги ошибочно отправлялись не по тому адресу), Настя сочла возможным стать обвинителем мужа, упрекнув его в безалаберности. В конце концов, Андрей сбежал от неё в работу, а Насте и сбежать было некуда.

Как-то Андрей и Настя присоединились к нашему семейному вояжу в Рим.

Начали мы с небольших часовен и древних базилик. И десятилетняя Катя – главный штурман вояжа, привела нас к Базилике Сан-Джованни-ин-Латерано – Собору Святого Иоанна Крестителя, одной из семи паломнических базилик Рима.

– Смотрите, над входом написано… – Катя весь последний год самостоятельно изучала итальянский язык и теперь была рада продемонстрировать свои знания на практике, – сейчас… – она ещё раз пробежала глазами по надписи и прочла: – Святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава. Это самая главная церковь в мире!

Настя возмутилась:

– Почему это она главная в мире? У них, может быть, и главная, а у нас свои главные есть. Она же католическая.

– Эту базилику построили в триста… забыла. Мама, в каком году Первый Христианский собор был?

– Первый Вселенский Никейский собор прошёл в триста двадцать пятом году.

– Значит, базилику построили в триста двадцать четвёртом, и целую тысячу лет папы служили в этой базилике и жили на этом самом холме. А ещё, тут хранятся головы апостолов Петра и Павла.

– Ну и что! – не сдавалась Настя. – Всё равно эта церковь для нас главной не может быть!

Заалев щёчками, Катя приготовилась к ответу, я вмешалась, разрешая их спор:

– Раскол Христианской церкви произошёл в XI веке. Базилику построили тогда, когда церковь была единой и Православной, так что базилику вполне можно считать матерью всех церквей. Катюша, веди нас внутрь.

Настя больше не задавала вопросов, не участвовала в обсуждениях и держалась в хвосте кампании. Вечером, после ужина, мы вышли на террасу ресторана, мужчины заказали коньяк и кофе, а я присела на отдельно стоявший диванчик ближе к Кате, завязавшей разговор с пожилой парой итальянцев. Чуть погодя, ко мне присоединилась и молчаливая Настя.

– Настя, я тебя обидела? – спросила я.

Она взглянула с удивлением.

– С чего ты взяла?

– Ты после спора с Катей притихла.

Настя покачала головой и пояснила:

– Нет. Ни Катя, ни ты ни при чём. Маленькая, я не понимаю, зачем смотреть эти их базилики? Только время зря тратим. Сколько мы сегодня посмотрели? Одной бы хватило, они же все похожи между собой. И картины одна на другую похожи. К концу дня у меня уже в глазах рябить стало – одно и то же, одно и то же – бесконечные мадонны, младенцы, которые больше на стариков похожи. Распятия, могилы, будто не в храм, а на кладбище пришли. Ходим по старым камням, только ноги убили. Я больше не пойду.

– Андрей любит искусство, любит старину.

– Вот он пусть и ходит, а я завтра по магазинам пройдусь, подарки куплю.

– Настя, так ты разрушишь отношения с Андреем.

– Чем это? Я что, ему ужин не приготовила или рубашку не погладила?

– А ты думаешь, жена – это только прислуга?

– Почему… – Настя не смогла произнести слово «прислуга» и умолкла.

– Настя, хорошая жена – это подруга, способная разделять интересы мужа. На худой конец, способная уважать интересы своего мужа.

– А он будет разделять со мной мои интересы?

– Сейчас мы говорим о тебе, Настя.

– Маленькая, у нас с Андреем нормальная семья, я люблю его, но я была счастливее тогда, когда жила в чужих домах и работала няней. Я целый день дома одна, жду, когда Андрей с работы придёт. Он приходит, молча ест, благодарит, даже поцелует иногда, потом смотрит эти идиотские альбомы по искусству. Я уже ненавижу их! Если я что-то начинаю рассказывать, он вежливо слушает, но мне кажется, он меня не слышит.

– Так было всегда?

– Нет, не всегда! Раньше было не так. Я знаю, я сама всё испортила, но я такая, какая есть!

– А как было раньше?

– Глупости всякие. Один раз… с работы пришёл, у самого ключи есть, а он в дверь звонит. Я котлеты жарила, он их любит очень, я торопилась, чтобы горячие прямо к его приходу. – Она вздохнула. – Ну отставила сковородку, пошла открывать. А он коленями прямо на грязном коврике стоит и в зубах розу держит, большую такую… красную… – По щекам Насти покатились слёзы. – Я даже розу не забрала, побежала котлеты дожаривать. Потом прощение просила. Андрей хотел меня в ресторан в тот вечер пригласить, а у меня котлеты. – В попытке оправдать себя, она воскликнула: – Маленькая, можно же было предупредить! – Но не найдя поддержки, опять отвернулась и начала рассказывать ещё одну историю: – А раз Андрей в Питер от меня убежал на две недели и тоже не предупредил. На годовщину нашей свадьбы он сюрприз приготовил, купил билеты в этот знаменитый «Ла Скала», забронировал отель в Милане, билеты на самолёт. А я пригласила на праздник его родителей и мою маму с Григорием. Родители и мама приехали, какой уж тут «Ла Скала»? Мы отпраздновали годовщину по-моему, и Андрей назавтра убежал. Я думаю, мы не подходим друг другу! И детей нам Бог не даёт, скоро шесть лет, как поженились, а деток нету.

Настя умолкла, погрузившись в свои переживания, время от времени вытирала ладошкой редкие слёзы, не замечая тревожного взгляда, который всё чаще бросал в нашу сторону Андрей. Я тоже молчала, да и что можно сказать человеку, который методично убивает отношения, отстаивая своё право на убийство словами: «Я такая, какая есть»?

Наконец, Настя спросила:

– Маленькая, может, Андрей меня не любит? Мне кажется, он только одного человека любил – свою бабку.

– Любит тебя Андрей. Сейчас тревожится, чувствует, что плохо тебе.

Настя посмотрела на мужа и улыбнулась. Андрей снизу вверх качнул головой, безмолвно спрашивая: «Что случилось?»

Я отвела от него взгляд и сказала:

– Тата – единственная, кто по-настоящему любил Андрея. Пойдём, Настя, Катя, кажется, наговорилась.

– А я? – Широко распахнувшиеся голубые глаза Насти смотрели с обидой. – Я люблю Андрея.

– Любишь, Настя, конечно любишь! Но ещё больше ты любишь свои привычки, свои замшелые установки, свой взгляд на отношения. Ты отрицаешь новое, лёгкое, праздничное, романтичное. Ты, Настя, иди завтра по магазинам. Это лучшее, что можно сделать в Вечном городе! Это лучшее, что можно сделать для ваших с Андреем семейных отношений. Это самое лучшее выражение любви к мужу, который любит искусство!

В тот раз Настя услышала меня, осталась бродить по базиликам и часовенкам вместе с нами, расспрашивая то Катю, то Андрея о том, что непонятно, а к концу недели она и сама стала высказывать интересные суждения по поводу того или иного полотна или изваяния. Катька уговорила отца остаться в Риме ещё на неделю, а Андрей и Настя уехали, хотя Андрей и не прочь был задержаться, но Насте непременно надо было домой.

Со временем её отношения с мужем скатились в рутинное общежитие.

«А теперь Андрея нет, его убил инфаркт. Болезнь душевно одиноких людей. Без Таты не нашлось на земле человека, с кем бы он мог разделить своё одиночество»…

На повороте на дорогу, ведущую к усадьбе, встречная машина моргнула фарами, пропуская нас вперёд.

– Сергей Михалыч, – буркнул Паша и был прав – машина свернула вслед за нами и поехала сзади.

Я вернулась в уют воспоминаний…

Серёжа перенёс кроватки деток из своей спальни в детскую, как только детки отказались от позднего кормления, и тогда Настя почувствовала себя полноправной няней.

К этому времени Катюша провела презентацию триптиха в Москве и уехала с выставкой в Европу. У триптиха появились потенциальные покупатели, но Серёжа категорично заявил, что картины останутся в семейной коллекции, и сколько бы они не стоили, он готов эту сумму заплатить.

Весь первый год жизни малых Серёжа провёл с ними. Иногда мы уезжали с детьми из усадьбы на целый день. Мы много разговаривали, как было тогда, когда наши отношения только начинались. Мы не касались в разговорах только двух тем – болезненного для обоих недавнего прошлого и вероятного будущего наших личных отношений. Случалось, я перехватывала его вожделеющий взгляд, смущаясь, отводила глаза, он в ответ виновато улыбался…

Амур встретил у дверцы автомобиля, пёс всегда чувствует время моего возвращения и ждёт, растянувшись огромным телом на террасе у входа в дом. Пока я здоровалась с ним, прибежали Леди и Бо́ян. Два дружка – Кинг и Вулкан, по-видимому, встречали у гостевого домика Серёжу. Я пригласила собак в дом, но они, виновато поглядывая на меня, от двери отошли.

– На улице останетесь? – спросила я, перешагивая через порог, и закрыла дверь.

В этот вечер меня встречали все главные люди моей жизни, так счастливо собравшиеся в гостиной в одно время.

– Мама! – увидев первым, Андрей кинулся навстречу и запнулся о коробку из-под конструктора. Подхваченный Максимом за рубашку, Андрей удержался на ногах и не упал. Сашка, тем временем, торопливо сползала с дивана, держась за палец графа.

Опустившись на коленки, я приняла малых одного за другим в объятия.

– Здравствуй, сынка! Ох, соскучилась, мальчик мой! Как день прошёл?

– Мамочка!

– Сашка! Здравствуй, детка!

Детки наперебой делились открытиями сегодняшнего дня:

– Мама, я крррепостную стену стррою. Большууую!

– А я с дедой книжку читаю, про голбунка, коняшка такой, он цалевичу помогал.

– Саша, не царревичу, а Иванушке-дурррачку.

– Я знаю, дулачку. Он потом цалевичем стал.

– Мама, деда нас водил смотрреть наших лошадок. Я всех погладил.

– И я!

– Деда сказал, мы скорро с Сашей сами на лошадках скакать будем.

– Мамочка, а когда?

– А меня один коняшка поцеловал! Ха-ха-ха. Вот сюда! Мама, у него губы мяяягкие.

– А Маша сегодня суп лазлила и лугалась сильно. Себя дылявой называла. Ха-ха-ха. Дылявая Маша.

– Мама, а мы потом помогали убиррать!

– Мы пол вместе с Олей мыли!

– Мама, а Кинг сегодня на Рруслана ррассеррдился.

– Да. Луслан в гости плиехал, а Кинг залычал.

– А Саша Кинга обняла, и он перрестал.

– А Стефан нам сегодня массаж не делал. Настя сказала, он куда-то с самого утла плопастился.

Я не успевала реагировать на их сообщения, не успевала отвечать на их вопросы и лишь целовала светловолосые головки, наслаждаясь их близостью и ароматом.

– Мама, пойдём, я тебе крррепость покажу! – Андрей потянул меня за руку. – Ну пойдём, мама!

Подчиняясь ему, я подхватила Сашу на руки и с нею на руках поднялась на ноги. Саша затихла и тесно прижалась ко мне. «Почувствовала, маленькая, что худо мне», – расчувствовалась я, но к счастью в это время с другой стороны от Саши ко мне приникла Катюша.

– Мама!

– Здравствуй, Котёнок. Как ты себя чувствуешь?

Она улыбнулась и погладила живот.

– Чувствую я себя бочонком, мама! Ванечка толкается. Макс сегодня нас два часа выгуливал, хорошо Саша домой попросилась, а то бы и двумя часами не обошлось.

– Ну, не жалуйся, сестрёнка! Я для племянника старался. – Обхватив руками всех троих – и Катю, и Сашу, и меня, Максим поцеловал меня. – Здравствуй, мама!

– Здравствуй, милый!

– Мама, удели мне сегодня время, надо поговорить.

– Хорошо, сынок. Сразу после ужина.

И Максим, и Катя вернулись в свои кресла. Я присела на диван к Андрэ и поздоровалась:

– Здравствуй, Андрей. Как ты, милый? Как день прошёл?

Он ласково улыбнулся.

– Здравствуй, детка! Я – замечательно, и день замечательный. Котик сегодня целый день дома, детки. Одна беда – тебя нет.

Услышав упрёк, а проще сказать, получив вербальную оплеуху, я отвернулась, отодвинулась от Андрэ и опустилась спиной на спинку дивана. Саша завозилась, усаживаясь удобнее, и привалилась к моей груди. Андрей молча взял за руку. Я шепнула: «Иди ко мне». Он тотчас забрался на другую коленку и тоже затих. Умение со-чувствовать, то есть чувствовать то же, что и другой человек – бесценный дар моих младших детей. Попеременно целуя их головки, я старалась скомкать и спрятать обиду.

Я ожидала поддержки от своих мужчин, когда приняла решение работать в офисе.

Работа в Фонде шла ни шатко, ни валко. Сотрудники исполняли должностную инструкцию и только. И придраться вроде не к чему, а всё не то – без огонька дела хорошо не сделаешь. Я решила создать команду энтузиастов, понимая, что есть только один путь к разрешению поставленной задачи – погрузиться в среду, познакомиться с людьми и познакомить людей с собой. Только так можно найти единомышленников.

Но и Макс, и Сергей, я не говорю уже про Андрэ, сразу превратились в моих противников. Макс убеждал, что любое дело можно делать из дома. Сергей молчал, посматривая на меня с укором и грустью, печалясь об оставленных на деда и няню детях. Андрэ «мыл» одной другую, подрагивающие от волнения, руки и сетовал, что не узнаёт меня, я де была для него эталоном женственности, и нате вам, сделалась «негоцианткой благих дел», проще говоря, торговкой.

Теперь так и живём. Они упрекают, я держу оборону.

Тяготясь наступившим молчанием, Катя крутила головой, заглядывая в лица деда, Макса, моё, ни на чьём подолгу не останавливаясь. Наконец, робко спросила:

– Мама, мы когда ёлку будем наряжать?

Заранее чувствуя свою вину, я предложила:

– Может быть, вы сами, без меня, нарядите? У меня есть только один день, Котёнок – суббота.

Она покачала головой.

– Нет. Подождём субботы.

– Спасибо, Катюша!

Из-за колонны выглянула Люся, молчаливо интересуясь, когда потребуются её услуги. Я кивнула, и она побежала по лестнице наверх, в мою спальню. Я шепнула сыну:

– Андрей, крепость я твою так и не посмотрела. Показывай, да я пойду, приведу себя в порядок перед ужином.

– Мама, ты иди, потом посмотрришь, – великодушно предложил он и сполз с моих колен сначала на диван, а с дивана уже на пол. – Пойдём, я прровожу тебя.

В это время со стороны задней двери дома в гостиную вошёл Серёжа.

– Саша, Андрей, папа пришёл! – шепнула я.

Андрей было рванулся к отцу и остановился, неуверенно взглянув на меня и раздумывая – правильно ли меня оставить, я улыбнулась и, одновременно помогая спуститься с колен Саше, поторопила:

– Бегите!

Они побежали встречать отца, Катя вслед за ними тоже устремилась к отцу со всей скоростью, на какую была способна. Максим подал мне руку. Нарочито не замечая его руки, я поднялась с дивана без его помощи. Андрэ покаянно позвал:

– Детка!..

Не поворачивая головы, я сказала:

– Чтобы не слышать упрёков, я скоро начну возвращаться домой, когда уже все спят.

По пути к лестнице, я подошла поздороваться к Серёже. Он держал малых на руках, Катя, всунув ладошку ему подмышку, пристроилась сбоку.

– Здравствуй, Серёжа!

Приподнявшись на цыпочки, я поцеловала его в щёку, и он тихо спросил:

– Что произошло, Лида?

Я улыбнулась и побежала к себе, потому что дурацкие слёзы уже потекли по щекам.

Перед дверью в спальню я вытерла глаза и с порога, пока слёзы не заметила Люся, направилась в ванную, уведомив:

– Люся, я приму душ.

Мне потребовалось минут десять, чтобы взять себя в руки. Пока не рассердилась на саму себя, всё не могла унять дурацкой обиды. Окончательно успокоилась я, слушая Люсю.

– Так Марь Васильевна почти опрокинула кастрюлю, – рассказывала она, делая мне причёску. – Хорошо Ольга успела схватить кастрюлю за ручку, ну и вернула её на плиту. Часть супа всё равно вылилась на пол, всю кухню забрызгало. Обед задержался на сорок минут, пока Ольга с Женей отмыли всё. Вначале Оля сама управлялась, а Марь Васильевна воду бегала в ванную менять. Как обе не заметили, что малые взялись помогать? Увидели когда, хотели прогнать, а как прогонишь? Детки успели испачкаться так, будто в супе купались. Макс Сергеич на галдёж пришёл, посмеялся и говорит: «Зачем прогонять, пусть помогают», а сам Настю позвал и Женю. Настя деток стыдить начала, а Саша ей говорит: «Почему лугаешься, Настя? Беда у Маши случилась, мы лешили с Андлеем помогать». Ну и помогали до конца! С Женей на пару Ольга быстро управилась. А Настя деток на руках понесла отмывать, пока несла до детской, сама от них перепачкалась вся. Я Марь Васильевне потом говорю: собак надо было позвать, они быстро бы порядок навели, вылизали бы всё, а потом Ольга бы и вымыла. Не согласилась, говорит, собакам на кухню нельзя – один раз нарушим запрет, потом как запрещать-то?

К ужину я вышла в туалете, только вчера полученном из модного салона «Марфа» – совместном предприятии Кати и Марфы, где Марфа была кутюрье, а Катя инвестором и не только. Благодаря грамотной рекламной политике, проводимой Катей, салон довольно скоро получил известность, а благодаря таланту Марфы, стал местом паломничества модниц Москвы.

К платью из струящегося шифон-атласа, я надела подарок Максима – гарнитур из австралийского жемчуга – подвеску с крупной розовой жемчужиной, увенчанной короной из бриллиантов и кольцо с такой же жемчужиной, покоящейся на ложе из бриллиантов.

– Детка, ты восхитительна! – с такими словами встретил меня у подножия лестницы Андрэ и, обнимая, шепнул на ухо: – Прости, милая! Ворчу по-стариковски. Прости за все вечера, что встречал упрёками. – Не выпуская из объятий, он заглянул мне в лицо. – Плакала.

Большими усилиями остановленные слёзы, вновь навернулись на глаза.

– Ну-ну, девочка, не надо, – испугался граф. – Работай в своём офисе, раз тебе нравится!

За ужином семья ещё раз обсудила происшествие на кухне, Маша каялась в безрукости, Катя сожалела, что не присутствовала и всё пропустила. Домочадцы, как всегда, подтрунивали друг над другом, иногда взрывались хохотом на реплики Марго, Павла или Василича.

Перед десертом Серёжа пригласил меня на танго. По негласному договору, мы теперь танцуем только «обывательское» танго, так Савелий когда-то назвал танго без драматизма страстей. Я закрыла глаза, наслаждаясь теплом объятий, ощущая обнажённой кожей плеча дыхание Серёжи. Склонившись ко мне, он касался щекой моих волос. «Скучаю я, Серёжа! – жаловалась я мысленно, – спать без тебя я уже привыкла, не привыкла, не научилась в объятиях твоих оставаться спокойной».