Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Люблю тебя.

Собаки возились у его ног, в поисках тепла старались сбиться в тесный ком. Самая мелкая среди псов Леди норовила забраться в самую середину, кто-то из братьев огрызнулся на неё, она сунулась к Кингу, и тот безропотно позволил протиснуться между собой и остальными. «Славный мальчик, – умилилась я, – самый спокойный в помёте, он и ест без жадности и без оглядки на других. Похоже, вожак…»

– У меня был шанс, о котором говорила старуха? – после длительного молчания спросил Стефан.

Я покачала головой.

– Она всё наврала, Стефан.

– Помнишь, ты поцеловала меня здесь, в беседке? Я потом понял, твой поцелуй другим был, чем тот, когда ты поцеловала меня после сна. Первый раз ты целовала с желанием. Я тогда хотел бежать за тобой и остановил сам себя, подумал, душ надо принять. Потом Даша ворвалась в ванную, на шее повисла, заплакала. Если бы я тогда догнал тебя, ты бы моей стала.

Я вновь покачала головой и подумала: «Ты не догнал, Стефан, и в этом моё счастье. Я никогда не стала бы твоей. Если бы ты догнал, я бы, возможно, и уступила, но я никогда бы не простила ни себе, ни тебе своей слабости. Спасибо Даше, что слезами и ласками удержала тебя. Если бы не она, я могла потерять вас обоих – и Серёжу, и тебя».

– Стефан, я не знаю, зачем мы встретились, зачем наши жизни переплелись, но я рада, что так случилось. Я рада, что ты есть в моей жизни и в жизни моих детей. Ты мне очень дорог. Обрадует это тебя или опечалит, но… Стефан, если бы я встретила тебя раньше Серёжи, я бы в тебя влюбилась. Но ирония в том, что ты, Стефан, меня бы даже не заметил, меня – зрелую женщину, годившуюся тебе в матери. Мы с тобой в этой жизни во времени разошлись. Пойдём. Щенкам холодно, ещё простудим.

Стефан выпустил меня из объятий, я надела капюшон, и вышла из беседки. Пёсики с прежней радостью прыгнули в снег. «Даша меня спасла. Но как мне спасти Дашу?»

Стефан догнал меня и, едва взяв за руку, вдруг запрокинул голову и захохотал. Собаки замерли и тревожно уставились на него. Леди, та и вовсе испугалась – припала задними лапами к земле и жалобно взвизгнула. Хохот Стефана, и правда, был далёк от веселья.

– Что ты, Стефан? – спросила я, но он продолжал хохотать.

Смеяться Стефан прекратил так же резко, как начал. Хрипло, словно сорвал голос этим хохотом, пояснил:

– Увидел себя со стороны. Мультфильм есть, там герои – маленькая девочка и огромный крот в очках. Я подумал, зачем кроту очки? Он ничего не хочет видеть. Крот-дурак мечтает маленькую девочку сделать своей женщиной. Он верит, что с ним она будет счастлива, и не хочет признать, что девочка уже счастлива и другое счастье ей не нужно.

– Стефан, милый…

– Не старуха, Хабиба, я сам выбрал свою судьбу – любить тебя, женщину другого мужчины. Пойдём, собак домой загоним и ещё погуляем. Хочешь?

Гуляли мы молча. Снег повалил гуще, создавая вокруг непроницаемую пелену. Мир погрузился в тишину, даже звук шагов пропал. Остался только шорох трущейся при движении ткани наших курток. Остановись мы, и звук вовсе исчезнет из этого мира.

– Стефан, очнись, – я потрясла его за руку, – мы попали в снежный мир! В этом мире ничего и никого нет, есть только снег. И ещё Тишина. Послушай Холодную Великую Тишину, Стефан. Она сулит покой уставшей душе, покой и забвение. – Я остановилась. – Ты хочешь забыть свою жизнь, Стефан? Всё – горе и неудачи, несвершившиеся мечты, обман иллюзий, радость познания, смешные только для тебя глупости, счастье достижения и обладания, встречи и расставания, любовь…

Он молчал. Я не видела выражения его глаз, день неизбежно угасал и, несмотря на снежную белизну вокруг, на лице Стефана уже появились тени. Он молчал.

– Стефан, всё, что было и есть в нашей жизни, это и есть судьба. Я – твоя судьба, Стефан, и Даша, и Анюта, и Ромка, и Джамила. Все мы – твоя судьба, Стефан, так же, как и ты – наша.

– Нет.

– Что, нет?

– Я не хочу забыть тебя. Джамилу. Детей.

– Но меня нет в твоей судьбе без Сергея, как ты не понимаешь?

– Ты вернёшься к Сергею.

Я вздохнула и отвернулась.

– Я не знаю, – устало ответила я, – скорее нет, чем да.

– Я не спрашиваю, я знаю. Я и Кате так сказал: «Пройдёт время, ты вернёшься к нему».

«Пройдёт время… но время ничего не изменит. Я бы уже сейчас вернулась к Сергею, я бы и вовсе с ним не расставалась, но простивши раз, я, как тот самый крот, вынуждена буду стать слепой к факту его связей в последующем».

– Сергей перед отъездом меня предупредил, без эмоций, просто констатировал: «Не надейся. Она моя».

Мне стало зябко, я передёрнула плечами и попросила:

– Пойдём домой, Стефан.

– Замёрзла?

Он подхватил меня на руки и, желая согреть дыханием, уткнулся носом между щекой и, неплотно прилегающим к голове, капюшоном куртки. Я засмеялась.

– Стефан! Мокро! У тебя на щетине снег, и он тает!

Он отстранился и посмотрел на мой рот. Я торопливо добавила:

– Пожалуйста, пойдём домой.

Просохшие и весёлые собаки встретили нас в холле и радовались так, будто расстались мы давным-давно. В холл выглянула и Маша, сурово взглянула на меня и обратилась к Стефану:

– Там Дашка, – она неопределённо кивнула головой себе за спину, – наелась чего-то, пьяная, рвёт её.

Стефан изменился в лице и, перешагнув через щенков, устремился в гостиную, бросив куртку на пол.

– Где?

Маша побежала за ним. До меня донёсся её ответ и вопрос:

– В ванной. Василича посылала за вами. Где были-то?

Я разулась, подняла куртку Стефана, повесила её и свою и тоже пошла в ванную. В гостиной сидели Василич и Михаил. Они тихонько переговаривались, а увидев меня, замолчали. Я поздоровалась:

– Добрый вечер.

Они вразнобой ответили. Василич вскинул руку, хотел, видимо, остановить меня и промолчал.

Едва открыв дверь, я задохнулась – в ванной невыносимо воняло прокислым содержимым желудка, перемешанным с густым запахом перегара. Даша копной сидела у унитаза, лохматая, потная, над ней нависал Стефан. Стефан оглянулся и грубо крикнул:

– Уйди отсюда!

Я вздрогнула, прижалась к двери, шаря за спиной в поисках ручки. А на меня, выглядывая из-за ноги Стефана, ощерилась в отвратительной пьяной улыбке Даша.

– Оой, Маленькая, смотриии, – пропела она и захихикала, – красивая я?

Я шарила и шарила за спиной, ручка, только что выпущенная из руки, никак не находилась.

– Смотриии… не нравлюсь? – Даша обиженно распустила губы, и тотчас взгляд её загорелся знакомой ненавистью. Она закричала: – Ты… ты мою жизнь погубила…

Стефан старался отвернуть её голову от меня, но ему это не удавалось, Даша выворачивалась с какой-то нечеловеческой изворотливостью и кричала:

– Ты… ты своего выгнала… с моим теперь… гу… гу… – Дашу опять начало рвать.

Дверь за спиной подалась, и я чуть не вывалилась наружу. Маша одной рукой приняла меня в полуобъятие, отбросив от себя вторую руку – в ней она держала кувшин.

– Чтоб ты… – ругнулась она, – чуть не пролила!

Забирая у Маши кувшин, Стефан буркнул:

– Выведи её.

Не дожидаясь этого «выведи», я выскочила в приоткрытую дверь и захлопнула её. Стараясь отдышаться от вони, заполнившей нос и легкие, я прижалась к двери теперь уже с наружной стороны. Трусливо склонившиеся друг к другу якобы в беседе, Василич и Михаил рассердили меня. «Неужели они, и правда, думают, что у меня отношения со Стефаном? – с раздражением подумала я. – Господи! Я живу с этими людьми в одном доме двадцать пять лет, и ни один из них не занял мою сторону! Как же так?»

Дверь толкнули, и я отошла.

– Ты чего здесь? – строго вопросила Маша. Она сложила руки под грудью и изрекла: – Не пущу! Нечего тебе слушать пьяную блевотину.

Я поморщилась.

– Я и не рвусь! Маша, нельзя, чтобы Андрэ узнал о Даше, выставит из дома вместе со Стефаном.

Маша помолчала, соображая.

– А Максим?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Я сама с ним пока знакомлюсь. Кто Дашу видел?

– Никто не видел. – Маша начала вспоминать: – Она на кухню заявилась, я одна была. В гостиной, точно знаю, тоже никого не было. Когда я за Василичем побежала, то на кухне её закрыла, пришли, она так смирно на кухне и сидит. Мы её домой бы увели, так её рвать начало, пришлось в ванную втащить. – Она понизила голос до шёпота. – Этот вот только! – Не глядя, Маша качнула головой в сторону мужчин и прошипела: – Приволокся! Без Василича шагу ступить не может!

– Хорошо. Как только Стефан уведёт Дашу домой, ты окно в ванной открой, пожалуйста. Женю я сейчас найду.

Кивнув, Маша продолжала задумчиво смотреть на меня. Я опять поморщилась.

– Маша, спрашивай, что хотела спросить.

– Маленькая… Стефан… он… кто тебе?

– Член семьи, Маша. Стефан – часть моей семьи, дорогой мне человек. Человек, которому я многим обязана, без которого я не представляю своего дома, так же, как без тебя или без Василича.

Я вытащила телефон, но Маша остановила меня.

– Не звони, я сама. Сама всё уберу.

За ужином я старалась не встречаться с ищущими моего взгляда глазами Стефана. Сразу после, ушла с Андрэ в кабинет. И он, и Максим о Даше не узнали, они отвлеклись от работы перед самым ужином, когда Даши уже не было в доме, а ванная была уже и проветрена, и приведена в порядок.

– Почитаешь мне что-нибудь? Или ты занят?

– Нет, детка. – Андрэ похлопал меня по руке. – Вижу, ты чем-то опечалена. Что случилось?

Я опустила, наполнившиеся слезами, глаза.

– Эээ, малышка, вижу, дело плохо. Садись, расскажи о своей печали.

Я покачала головой.

– Не расскажу, Андрей. Нечего мне рассказывать.

Он приподнял моё лицо, и я позволила заглянуть себе в глаза.

– Скучаешь?

Я кивнула и усмехнулась сквозь слёзы.

– Мне не очень удаётся моя самостоятельная жизнь.

Он вздохнул, обнял меня и прижался щекой к макушке.

– Храбрый мой воробышек.

– Почему воробышек?

– Не знаю. Наверное, потому что пёрышки перед жизнью растопыриваешь, чтобы казаться больше, сильнее, а сама маленькая, на ладошке поместишься, хрупкая.

После таких слов слёзы удержать не было никакой возможности – начался потоп.

Андрэ усадил меня на диван, сам отправился к книжному шкафу, взял с полки слегка потрепанный том Лермонтова. Андрэ знает в каком шкафу и на какой полке стоит тот или иной поэтический сборник. Да и книжки узнают его руку, и сами открываются на нужной странице.

Он сел на диван, развернулся ко мне, приглашая в объятия, я с благодарностью нырнула под его руку и уютно привалилась к груди. Выбор графа упал на поэму «Демон».

Через некоторое время в кабинет вошёл Макс, неслышно ступая, прошёл к рабочему столу и раскрыл ноутбук. Для меня всегда было загадкой – как, широко и свободно шагая, имея совсем не маленькое тело, и Сергей, и Максим ступают, не создавая звуков?

Я вздрогнула, когда Андрэ грозовым голосом вскричал:

– Она моя! – сказал он грозно, – оставь её, она моя! – произнеся строфу, он склонил голову ко мне. – Напугал тебя?

Я покачала головой. Он продолжил декламировать, изредка заглядывая в книгу.

Максим, похоже, сверял то ли отчёты, то ли счета, – морщинка между бровей говорила о крайней степени сосредоточенности.

Кончив читать Демона, Андрэ отложил книгу, обнял меня второй рукой и, слегка покачивая, начал читать любовную лирику поэта. Я так и уснула в его объятиях, под звук его чуть надтреснутого голоса. Во сне я услышала голос Стефана. Стефан сказал: «Я её врач». Потом он куда-то нёс меня, баюкая; спать мне мешал запах его парфюма, я хотела отвернуться и не нашла куда, запах был повсюду. «Зачем Даша такую туалетную воду выбирает? Даша… Даше надо помочь. Жалко её». Горячие губы коснулись моего рта и шепнули: «Доброй ночи».

День второй

Проснулась я в чудесном настроении, и снилось мне что-то очень хорошее. Не открывая глаз, боясь вспугнуть сновидение, я зарылась лицом в подушку. Попытка ни к чему не привела, сон улетел бесследно. Я выставила нос наружу, чуть-чуть приоткрыла один глаз и увидела луч солнца, пересекающий спальню, в луче радостно плясали пылинки. Засмеявшись, я отбросила одеяло и скатилась с кровати; кинулась к окну и остолбенела, наткнувшись взглядом на переброшенное через спинку кресла моё вчерашнее платье, на бюстгальтер поверх платья, на повешенные рядом с ним, хранившие форму моих ног, чулки. На полу носок к носку, пятка к пятке стояли туфли. Я попятилась и осела на кровать, чувствуя, как запылали уши.

«Господи! Это же Стефан меня раздел. Принёс сюда и раздел. – Я упала спиной на кровать. – Это был не сон, я слышала, как он сказал: «Я врач». Нет, он сказал: «Я её врач», видимо, как аргумент на возражения Андрэ. – Я застонала сквозь зубы. – Только вчера я дала себе слово – не оставаться со Стефаном наедине. И вчера же его нарушила…»

Я вспомнила полные ненависти глаза Даши, её перепачканный рвотой, обвиняющий рот.

Праздничность солнечного утра погасла, вздохнув, я поднялась с кровати и, на этот раз, зацепилась глазом за посторонний предмет. У входа в гардеробную комнату стояла большая коробка, усеянная разноцветными штемпелями.

«Посылка… – сердце радостно подпрыгнуло, – Серёжа!»

Ещё не дойдя до коробки, поняла от кого она – доставили мой заказ – туалеты для меня беременной. «Привезли, наверное, когда я гуляла со Стефаном». Я поплелась в ванную.

Запыхавшаяся Люся прибежала как раз тогда, когда я собралась сушить волосы.

– Ой, Лидия Ивановна, а я уже два раза приходила, а вы всё спите. А сейчас меня Марь Васильевна из-за стола вытолкала и, видите, как вовремя! Она будто чувствует вас!

– Доброе утро, Люся. Так ты позавтракать не успела?

– Неет, я давно позавтракала, – она захихикала, – там Марфа про спектакль вчерашний рассказывает. Представляете, актёры на сцене голыми играли? Совсем! Представляете? И мужчины, и женщины! Марфа говорит, так режиссёр литературное произведение увидел. А Марь Васильевна ей: «Что он увидел? Твой режиссёр и произведение не понял, а то и не читал, раз только письки и сиськи там увидел!»

Люся высушила мои волосы и, собирая их в косу, стала строить планы на день:

– После завтрака будем за ручками ухаживать. Все сроки прошли, а вам всё некогда. Сегодня дверь закрою на ключ и никому не открою, хоть даже сам Макс Сергеич заявится. Обойдутся и без вас.

Максим Макс Сергеичем стал неожиданно для себя и благодаря Маше. Уразумев, что теперь он глава семьи, Маша и сама стала называть Максима по имени отчеству, и пресекала любую фамильярность в его отношении со стороны домочадцев.

– Люся, разберёшь посылку сегодня, завтра один из присланных туалетов мне понадобится.

– Конечно, после обеда и займусь. Вас там граф Андрэ к завтраку уже ждёт, а ещё дядечка Витечка. – Она вновь захихикала. – Василич сегодня опять будет сердиться, что лошадки застаиваются, граф Андрэ сегодня не катался.

Уложив косу на затылке, она закрепила её несколькими заколками и отошла назад, любуясь на свои труды. Я поднялась из кресла и почувствовала едва ощутимый толчок, прислушалась и с нежностью погладила живот. Словно отвечая на ласку, кто-то из деток или оба сразу вновь пошевелились, я засмеялась.

– Шевелятся! Раньше, чем Макс и Катя.

Люся в немом восторге широко распахнула глаза. Но детки затихли.

– Люся, утром мы маникюр делать не будем.

С лица девушки тотчас сбежала улыбка, и она собралась возражать:

– Как это…

Я предостерегающе покачала головой.

– Сразу после завтрака я уеду по делам.

– А когда? Мы каждый день откладываем! – Она пошла следом за мной в гардеробную. – Даша смеётся, говорит, что я неумёха, говорит: «Маленькая при мне аккуратные ручки имела, не то, что сейчас». И причёски, говорит, она делала вам лучше, а я всё косу, да косу.

– Завтра и ты сделаешь лучше. Будешь гладить новые наряды, придумай к каждому причёску, и об украшениях не забудь.

Она оглянулась на посылку, вновь посмотрела на меня – небольшие, узкого разреза глаза её смотрели с недоверием.

– Я придумаю прическу, и вы согласитесь, чтобы я её сделала? На выход, что ли?

Я рассмеялась.

– Ты же стилистом собралась стать! Только не забудь, начёс и фиксаторы мы не используем. А пёрышки, Люся, мы будем чистить сегодня после обеда и сразу все. И ножки, и ручки, и… что хочешь. Мне надо поразмышлять, вот и совместим. – Я повернулась к ней спиной, и она застегнула молнию на моём платье. – Ну вот, – я надела туфли, окинула взглядом своё отражение в зеркале, обняла живот и закончила фразу: – пошли мы жить новый день.

Перед лестницей я встретила пахнувшего лошадьми Максима, щёки его горели румянцем, глаза смеялись.

– Мама, доброе утро! – Он подхватил меня под коленки и поднял над собой, я от неожиданности вскрикнула, а он расхохотался и закружился волчком. – Мама, моя красавица мама, день-то какой! Солнце, снег искрится миллионом радуг!

Я рассмеялась, наслаждаясь его мальчишеским восторгом. Рассматривая тёмный пушок над верхней губой, прикоснулась к поросшей тем же пушком щеке и внезапно осознала его мужественность: «Вырос!» Щемящее чувство утраты его детства захлестнуло, и я всхлипнула:

– Сынка, мальчик мой!

Максим перехватил меня за талию и бережно прижал к груди.

– Ну что ты?

– Совсем взрослым стал, – вновь всхлипнула я. – Мой сын – мужчина. Максим Сергеевич.

Он опустился лицом в мои волосы и спросил с величайшей нежностью:

– Так что же ты плачешь?

– Не знаю… плачется… с бабьей дури, наверное, – и я рассмеялась сквозь слёзы.

– Катька насмешничать будет – Макс Сергеич.

– Не будет. Отчество к имени просто так люди не прибавляют. Ну всё, милый. – Я вытерла ладошками глаза. – Ставь меня на ноги, я успокоилась. Пойду, дед уже заждался.

– Я скоро присоединюсь к вам.

Я начала спускаться по лестнице, Максим вдогонку крикнул:

– Мам, одну тебя в Париж я не отпущу! Вместе поедем! – Он вновь захохотал. Смех оборвала хлопнувшая дверь его спальни.

За столом сидели двое – Андрэ и Стефан.

– Доброе утро! – поздоровалась я. – Андрей, прости. Вначале проспала, потом с Максимом встретилась.

– Слышал хохот его, понял, что с тобой смеётся. Доброе утро, детка. – Приподняв моё лицо за подбородок, он удовлетворённо кивнул. – Вижу, спала хорошо. Свежа, как цветочек. – Он выдвинул мой стул. – Садись, детка. Красивая ты, многих женщин беременность уродует, ты только краше становишься.

Я села и оказалась лицом к лицу со Стефаном.

– Доброе утро, Стефан, – промямлила я и, видимо, начала краснеть – вид моих чулок и бюстгальтера на спинке кресла, по-прежнему стоял у меня перед глазами. – Благодарю, что вчера… помог.

– Виктор нервничает, – произнёс граф, – он на смотрины дома хотел в десять выехать.

Будто подслушав, Виктор показался из дверей кухни и закричал:

– Маленькая! А я уже испереживался! Сиди-сиди, – остановил он меня, готовую куда угодно убежать от Стефана, – потом поцелуемся! С добрым утром!

– С добрым утром, Виктор! – ответила я и плюхнулась на место.

– Хотел уже сам бежать будить тебя, да подглядеть хоть глазком, как красавицы спят! Так не позволили мне!

– Тебе дай волю, так ты и вовсе спать не дашь, – проворчала Маша, шествуя за коляской Виктора, – с шести часов будить собираешься! – Маша несла мой завтрак, в другой руке держала высокий стакан со свежеотжатым овощным соком.

Я всё-таки уговорила её не приносить сок к дверям спальни.

– Доброе утро, Маша. – Я на мгновение прижалась к её пышному, теплому боку.

– Доброе утро, детка. Жульен сегодня с крабом.

– Пахнет очень вкусно.

– Сегодня утро доброе, Маленькая, – вновь напомнил о себе Виктор, – морозное. Небушко ясное, синее, как глазки твои. Надеюсь, и поездка наша доброй будет!

– Пусть будет доброй, Виктор. Спасибо, Маша.

– Ешь, детка, пока горячий. На здоровье! – Маша заняла позицию за спинкой моего стула, приготовясь дать бой, если Стефан попытается притормозить мой аппетит.

Макс пришёл к завтраку, когда вдогонку за жульеном я доедала уже второй по счёту бутерброд с сыром и отварным мясом.

– Чем кормишь, Маша? – спросил Максим, усаживаясь на своё место.

– Я тебе, как и Маленькой, жульен сделала. Оля, где ты там? – оглянувшись к кухонной двери, поторопила она помощницу. – А хочешь омлет вот с копчёным лососем или свиные колбаски… – и Маша захлопотала, предлагая выбор из нескольких блюд и нескольких видов закусок, включая вчерашний рыбный пирог. – Для тебя, Максим Сергеич, оставила, подумала, вдруг захочешь? Чаще мне надо рыбный-то печь. Это Сергей Михалыч мясной любил, а ты в Маленькую уродился – рыбой, да грибами постишься. – И Маша поставила перед Максимом тарелку с большим куском пирога.

Максим засмеялся.

– Много мне, Маша. Даже после выездки четырёх лошадок много.

Маша молча разрезала кусок на две части и оставила оба куска на тарелке, потом перехватила из рук Ольги миску с жульеном и поставила перед Максом.

– Приятного аппетита, Макс Сергеич, – пожелала она и даже чуть поклонилась ему, а после, видимо, для острастки, грозно взглянула на Стефана и ушла на кухню.

– Андрей, ты неважно себя чувствуешь? – тем временем, пока Маша хлопотала, спросила я у графа.

Он удивлённо приподнял брови и повернулся ко мне.

– Я к тому, что ты сегодня не выезжал.

– Ах, нет, детка, я бесславно проспал. Ночью не спалось, вот утром и отсыпался. А потом… – он умолк ненадолго и решил, видимо, не говорить, что потом, а сказал следующее: – Но свой маленький подвиг я совершил – распоряжения к нашему приезду о́тдал, просмотрел приглашения, некоторые принял, заказал ложи в Опера́ Гарнье и театры. – Кончив перечислять, он хитро взглянул на меня.

– Максим уже сообщил, что мы все вместе едем! – рассмеялась я. – Спасибо, милый, ночь не спишь, готовишь для нас развлечения.

– Котик тоже присоединится к нам.

– Славно, Андрей, соскучилась я. И Маша с Василичем с нами поедут. – Я потянулась поцеловать его, он подставил щёку.

– Мама, я твою Плясунью сегодня загнал, в поводу её дважды вёл, в первый раз, когда Снежка выезжал, и потом, когда на Громе летел. Во второй раз ей тяжко пришлось.

Я улыбнулась – Макс ел так же быстро, как и я. Катя, та эстетка, ест, как Серёжа – размеренно, смакуя каждый кусочек.

– Гром великолепен! Всякий раз, когда его выезжаю, восхищаюсь – и быстрый, и ход у него мягкий. Хороший подарок Его Высочество папе сделал. Сейчас на заводе жеребёнок подрастает, внучок Грома, конюхи говорят, есть надежда вырастить Грома номер два.

Я осмотрела стол в поисках чего-нибудь сладкого и столкнулась с взглядом Стефана – ласково усмехаясь, он выставил из-за чайника вазу с рахат-лукумом.

– Спасибо, Стефан.

– Твой Ярый, мама, тоже хорош. Уверенный и лёгкий. – Макс рассмеялся. – Василич опасался мне его давать, да делать нечего, сколько времени конь без седока в поводу ходит. А Ярый и к моему весу приспособился, летел, как птица. Всех лошадок мы сегодня выездили со Стефаном!

Я вновь взглянула на Стефана и в благодарности наклонила голову, встала и, целуя Макса, шепнула:

– Прости, сынка, покину тебя. Виктор глазами на мне дырок насверлил, торопится ехать.

– Конечно, мама.

Маша гремела посудой у раковины, Ольга резала овощи.

– Машенька, Оля, спасибо, завтрак великолепный.

– Понравился тебе жульен-то?

– Очень вкусно, Маша. А ещё мне мясо очень понравилось, вы с какой-то пряностью его варили, я не узнала, но вкус отличный.

Маша рассмеялась.

– Это Виктор нас с Олей обучает. Скоро три месяца, как каждое утро лекции нам читает, а я насилу десять травок и запомнила.

– Ну уж, Марь Васильевна, не наговаривайте на себя, – не согласилась Ольга.

– Маша, вы в Париже с нами в доме графа жить будете или вам с Василичем отель заказать?

– Ни с вами, ни отель! – тотчас рассердившись, провозгласила она. – Василич ехать отказался.

– Почему?

– Лошадей, вишь, он оставить не может! Узнал, что Максим Сергеич тоже в Париж едет, и мою подорожную растоптал, лошади ему дороже мечты моей!

– Машенька, поедите вы, я обещаю.

– Нет, детка, и уговаривала я, и обижалась… так, как Вася на этот раз сказал, решение не подлежит пересмотру. – Обречённо махнув рукой, она деловито прибавила: – Я тебе лукошко с едой приготовила, вдруг проголодаешься. Там и мясо положила, и сухофрукты, и орехи. Орехи-то теперь всегда есть, НБ исправно колет, и просить не надо, сам напрашивается.

– Благодарю, Машенька, – я взяла старенькое лукошко, хранимое, как память о Глебе, напомнила себе: «До отъезда надо съездить к бабе Тоне, парней повидать», и переспросила: – Так где бы ты остановилась, Маша, в доме Андрэ или в отеле?

Маша посмотрела говорящим взглядом, мол, к чему вопрос, всё решено уже, и отмахнулась: