Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

Нашла Люсю Маша в телефонном разговоре со своими дальними родственниками из Хабаровского края.

– Маленькая, девчонка – дочка их, Москвой бредит, – пересказывала она мне разговор, – грозится из дому сбежать. Стилистом стать хочет. Мать плачет, боится её одну отпускать, двадцать лет девке. Да и что скажешь, правильно боится, вон наша Анька учиться поехала, да с брюхом к маме и папе вернулась!

– Маша!

– Что Маша? Я правду говорю. Тебе горничная нужна? Девка стилистом хочет стать. Станет – не станет, видно будет. Возьми её, Маленькая. Семья хорошая, работящая, мать женщина чистоплотная, порядочная. Я у них, правда, один раз всего была…

– Маша, я возьму девочку в дом, пусть приезжает. Но не горничной, Даша пока не отказалась.

Маша задумчиво уставилась в потолок и рассудила:

– Девка поездом поедет. Пока соберётся, пока в дороге, тут и Анька родит, Дашка помогать с дитём отправится…

Случилось всё так, да не так.

Даша тоже рассчитывала, что, как только Анюта родит, она переедет в дом зятя. Но приглашения от зятя не последовало, и Даша осталась в роли горничной, как и прежде, добросовестно выполняя свои обязанности.

Однажды с утра пораньше она пришла в мою спальню в слезах.

– Ты что так рано, Даша? Что случилось?

Вместо ответа она всхлипнула.

– Проходи, садись. Я сейчас.

Я сняла с головы тюрбан из полотенца, и Даша взялась за фен. За работой она перестала плакать.

– Спасибо, Даша, – поблагодарила я, как только она убрала мои волосы и пригласила: – Теперь садись и рассказывай.

– А что рассказывать? Эдвард няню для Ромы ищет. – И она вновь заплакала. – Анюта вчера проговорилась, уже две няни Эдварду не понравились, он теперь решил искать не через агентства, а по знакомым… по рекомендации, то есть. На сегодня вот две встречи назначил.

– Даша, ты плачешь-то по какому поводу?

– Как по какому? А я? Я хотела сама с малышом помогать. Да, видно, не по нраву мы зятю! Ты знаешь, Маленькая, они же ещё до родов расписались, а меня со Стефаном даже не пригласили, отметили вдвоём в каком-то ресторане.

Я рассмеялась.

– Браво, Эдвард! Я рада, Даша! Рада, что твой внук родился в браке. А по поводу «не пригласили»… я правильно поняла, Эдвард и своих родителей не пригласил?

Даша кивнула.

– Новобрачные решили отметить свой праздник вдвоём, что в этом обидного, Даша?

– Я думала, мы родными станем. Думала, зять пригласит нас со Стефаном в свой дом. Я буду хозяйкой в доме. Алевтина-то бестолковая, только рада будет…

– Даша, хозяйкой в доме Эдварда будет его жена, а жена – не ты, Даша, жена – Анюта.

– Анютка молодая ещё, ничего не умеет.

– Конечно, не умеет, потому что в роли хозяйки дома никогда не была. Анюта быстро научится, она у вас умненькая девочка. Даша, почему ты решила, что выдав дочь замуж, ты получаешь право управлять и домом зятя, и им самим, и его деньгами?

– А как же? Они молодые, а родители должны помогать.

Я опять рассмеялась. Подбородок Даши начал подрагивать.

– Даша, не обижайся! Но неужели ты думаешь, что Эдварду, который сумел заработать состояние, требуется твоя помощь в управлении деньгами?

– Зачем ты всё переворачиваешь?! Я просто хотела жить не в чужом, а в своём доме, я всю жизнь в прислугах, и хотела стать хозяйкой!

– Мне жаль, Даша, что ты чувствуешь себя в услужении, я считаю тебя членом семьи. Я не понимаю, как ты можешь сердиться на Эдварда? Эдвард любит твою дочь, заботится о ней и о малыше.

Даша в сердцах выкрикнула:

– Не любит он Анюту, Катьку он твою любит, и всю жизнь будет любить! Как Стефан… – Даша прикусила язык.

Я ждала продолжения, а Даша раздумывала – опустив голову, она грызла ноготь большого пальца.

Даша гордилась своими манерами, и подобный моветон ранее допускала только однажды. Четверть века назад юная Даша, как и сегодня, пришла ко мне в спальню в слезах, и, как и сегодня, плакала над своей поруганной мечтой. Не дождавшись предложения руки и сердца от Стефана, Даша сделала предложение сама и сделала его в такой форме, что, вначале обескураженный её напором, а потом и оскорблённый её притязаниями, Стефан отверг всякую перспективу брачных уз с ней.

Вздохнув, я встала.

– Даша, пойдём завтракать.

– Пойдём, – согласилась она спокойно. И добавила: – Маленькая, я больше не буду твоей горничной. Хватит! Да и не годится так, моя дочь жена богатого человека, а её мать прислуга. Стефан хорошо зарабатывает, хватит нам и без моего заработка. – Она вздёрнула подбородок и вышла из моей спальни навсегда.

Маша оказалась права в главном – пока девочка Люся доехала до Москвы, место горничной освободилось.

Первое, что сделала Люся, она отправилась к Даше с требованием «сдать ей дела». Вскипевшая до потери разума Даша прибежала в дом и застала меня на кухне.

– Маленькая, твоя девка требует сдать твои платья и украшения. Это под запись, что ли? Она что, думает, что я воровка?

На её резкий голос, кажется, откликнулись, задребезжали все кастрюли и вся посуда на кухне. Маша закрыла глаза и зажала уши ладонями.

– Даша, пойдём в гостиную, – предложила я.

Но Даша продолжала кричать. Возвышаясь надо мной, она размахивала над моей головой руками, брызгала слюной во все стороны и мне в лицо.

– Ааа, я поняла! Это ты велела проверить меня! Хочешь унизить? Мстишь, что я отказалась прислуживать тебе? Или за Катьку свою мстишь?

– Даша…

– Счёты сводишь? Сергей Михалыча нет, так ты норов решила показать? Я чуяла, ты только прикидываешься доброй! Проверять они меня будут! Ты меня ещё посади!

Идея была хорошей. Я оглянулась и, зацепив ногой ножку стула, резко дёрнула его. Не рассчитала – послушно проехав по каменному полу, стул ударил Дашу под коленку.

– Сядь! – Удар стулом и мой приказ сошлись во времени.

Даша вздрогнула, открытый в крике рот потерял звук, и она рухнула на стул.

– Маша, выйди!

– Маленькая…

Я оглянулась. Опустив голову, Маша бросилась к двери. Ногой я захлопнула за ней дверь и повернулась к Даше. Неловко бросив руки на колени, так и не закрыв рот, побледневшая и испуганная, она следила за моим приближением.

– Извинись!

Губы, размалёванные красной помадой, беззвучно зашевелились. Даша сглотнула и звук прорезался:

– Маленькая… прости…

– Теперь вразумительно, что случилось?

– Дев…чонка… – Даша сморщилась, схватилась за горло и закашлялась.

Я подала ей стакан воды, она жадно начала пить, сглатывая крупными и звучными глотками. Опустошив стакан, Даша шумно втянула в себя воздух и обрела способность говорить:

– Она пришла требовать отчёта.

– Люся так и сказала: «Требую отчёт»?

– Нет. Она сказала: «Предоставьте…». Я не помню, как она сказала! «Сдать отчёт»! Да, точно! Так и сказала.

Я пошла к двери, открыв её, увидела испуганную Машу и Павла, спешившего к кухне. Я поморщилась. «Крик, наверное, и на улице был слышен». Не останавливаясь, Павел хотел шагнуть в дверь кухни, я рукой преградила ему путь: «Нет».

– Маленькая…

– Нет! Маша, где Люся?

Люся выглянула из-за Маши. Девушка была маленького роста и совсем невидима из-за Маши.

– Я здесь, Лидия Ивановна.

– Заходи, Люся.

Пропустив её, я вновь, на этот раз бесшумно, закрыла дверь.

– Люся, дословно, что ты сказала Даше, и что ты имела в виду?

– Я сказала: «Я требую сдать дела!» В шутку…

– Вот видишь, – прервала её Даша, – как я и говорила!

Не слушая Дашу, Люся спокойно повторила, глядя мне в глаза:

– В шутку, Лидия Ивановна. Под «сдать дела» я имела в виду информацию. Даша давно работает с вами, я хотела узнать о ваших предпочтениях – какие причёски вы любите, как часто маникюр, педикюр нужно делать. Я хотела пошутить, а шутка не зашла.

– Я поняла, Люся. Как видишь, иногда нехорошо начинать общение с шутки.

– Да. – Люся повернулась к Даше. – Даша, простите меня.

Не обращая внимания на Люсю, Даша покаянно заглядывала мне в лицо.

– Маленькая, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Прости меня.

Она вскочила, бросилась ко мне и резко остановилась, наткнувшись на мой взгляд, будто на преграду. Я сухо произнесла:

– Я приняла твои извинения, Даша. – Повернулась и вышла из кухни.

Чуть не столкнувшись с Машей,

– Ох, Машенька, прости! – не глядя по сторонам, я понеслась мимо Паши к лестнице, потом по ступеням наверх, скорее в спальню. Захлопнув дверь, обессилено припала к ней спиной и сползла на пол. Злые, едкие, обжигающие глаза, слёзы, наконец, пролились. «Господи, как она меня ненавидит! Ничего, ничего у меня не получается… без Серёжи ничего. Я думала, это я сплотила людей и создала семью, а это твой авторитет, Серёжа, держал всех этих людей в рамках вежливого взаимодействия».

Я ещё долго плакала и жалела себя. Наплакавшись, встала на коленки и, как старая бабка, опираясь рукой на дверь, поднялась на ноги. Платье намокло слезами, я сняла его на ходу по дороге в ванную. Из зеркала над умывальником на меня смотрела горемыка-неудачница с опухшими глазами и унылым взглядом. Я усмехнулась.

– Даа, сударыня, жалко выглядите! Некая Даша выпила радость из вашей жизни? Стыдно, сударыня! Стыдно сдавать в аренду собственную жизнь! – Я разделась и встала под душ.

«Отныне я не буду оправдывать недопустимое поведение Даши или кого-то ещё сложным периодом в их жизни. Пора признать, человек позволяет себе недопустимое поведение только в одном случае, когда он чувствует безнаказанность. Серёжа говорил, что снисхождение к дурным проявлениям людей, есть разновидность гордыни. И он прав! Я требую от себя, ожидаю от Макса, от Кати достойного поведения, а другим потакаю в их слабостях. Взрослым людям должно нести ответственность за эмоциональную распущенность! Я научусь выстраивать отношения, в которых нет места оскорблению. Так общается Андрей, так выстраивает отношения Серёжа. И я научусь!»

Позднее, одеваясь в гардеробной, я вспомнила вжатую в плечи голову Маши в тот момент, когда она по моему требованию покидала кухню, вспомнила бледное и испуганное лицо Даши и простонала:

– Ооо… я вновь прибегла к силе, что запретила себе ещё в юности! Я напугала и Дашу, и Машу.

С того дня я с Дашей не общаюсь. Предоставленная самой себе, в отсутствии дела и каких-либо интересов Даша ещё больше располнела. Ярко и криво накрашенные губы, кое-как сколотые волосы, тесные не по размеру туалеты – когда-то красивая и ухоженная Даша стала выглядеть неопрятно и… неприятно – от неё часто пахнет спиртным. Стефан на жену не обращает внимания. Эдвард избегает приглашать тещу к себе, а Анюта приезжает погостить к маме редко, да Даша и не проявляет желания видеть дочь и внука.

«Я хотела бы тебе помочь, Даша, но уже не знаю, как. Рассчитывая получить лучшее, ты непременно стремишься разрушить то, что есть».

За окном шёл снег. Крупный, хлопьями. Обнявшись, мы с Машей стояли на кухне и смотрели в окно.

– Знаешь, Маленькая, не нарадуюсь я Ольге, – вдруг сказала Маша. – Как подарок она мне на день рождения появилась! Хорошая она. Я-то допреж переживала, силы уходят, кто вас кормить будет? Теперь успокоилась. Да и дольше я с ней на кухне продержусь – без неё меня списывать надо было бы, и не успеваю, и забывчива стала.

– Маша, я тебя с Василичем в отпуск отправлю. Не сейчас, а к концу месяца. Устала ты, потому и не успеваешь. Куда ты хочешь поехать?

Маша помолчала, раздумывая. Загоревшись глазами, повернулась ко мне.

– Хочу! Хочу, Маленькая! В Париж хочу! Дашка и та Париж знает, а я никогда не была.

Я засмеялась.

– Вот и славно! Вместе и поедем! Ну, пошла я, Машенька, пошла одеваться. Спасибо за обед чудесный.

– Ты одна, что ли, собираешься гулять?

– Одна. Похожу, подумаю. Есть мне, о чём подумать.

– Одна бы не ходила. Думать-то можно и с кем-то.

– Собак возьму.

Я уже выпустила собак наружу и надевала сапоги, когда в холл вошёл Стефан и уставился на меня. Я пыхтела, застёгивая замок на сапоге.

– Что ты, Стефан? – спросила я, разгибаясь и направляясь к нему. – Я иду гулять.

Он посторонился и открыл дверь, пропуская меня.

– Подожди на террасе. С тобой пойду.

– А Анюта? У вас же Анюта в гостях.

– Уехала. Только что проводил.

– Как уехала? Не прощаясь? – Я остановилась. – И Эдвард поздороваться не зашёл. Случилось, что?

Стефан отрицательно покачал головой.

– Я думала, они поужинают с нами.

– Эдвард не приезжал, водителя прислал. Торопил Анюту.

Я вышла на террасу.

– Хабиба, не уходи далеко, я ненадолго к Максу загляну. – И Стефан закрыл дверь.

Нетерпеливо повизгивая, собаки обегали вокруг моих ног, сбегали с террасы в снег, ловили хлопья пастью, или припадали на передние лапы и утопали в снегу носом, потом бросались друг на друга, гомонили в щенячьей радости. Опять бежали ко мне, зазывая скорее гулять.

– Пойдём, пойдём гулять. – Я спустилась с террасы и медленно пошла вдоль дома.

Пёсики продолжали забавлять сами себя, время от времени кто-нибудь возвращался ко мне, я трепала его за ухо, пёс на мгновение прижимался боком к ноге и опять убегал.

Снег мягко опускался на землю, приглушая звуки, будто призывая насладиться тишиной. Я подняла голову, наблюдая снежную круговерть в воздухе. Уминая снег ногами, сзади подошёл Стефан. Не оглядываясь, я сказала:

– Стефан, смотри, как танцуют снежинки, ни одна не падает вертикально, каждая кружится, как будто красуясь, показывает себя со всех сторон. Они никогда не сталкиваются, и не мешают движению друг друга. Люди так не умеют, людям почему-то всегда друг с другом тесно.

– Маленькая, это я, Даша. Ты гулять со Стефаном собралась? А что же меня не зовёшь? Ты мужа своего выгнала, теперь моего из семьи уводишь? Стефан с тобой, как с драгоценностью обращается, дышать при тебе боится, вдруг побеспокоит. Он так с дочерью беременной не носился, как с тобой. Может и дети у тебя от него? Чего молчишь?

Я повернулась к Даше. Ярко накрашенный рот её кривился в усмешке, подбородок подрагивал. На голове шаль развязкой, концы её, спрятанные под распахнутой шубой, не закрывали голой шеи и декольте.

– Знаю я, любит Стефан тебя и всегда любил. Я ему никогда не нужна была. Так, – она пьяно захихикала, – надо же было с кем-то постель делить.

– Ты пьяна, Даша.

– А что мне остаётся? Муж мой ухаживает за тобой, я всё время одна. Никому стала не нужна, дочь родная и та нос воротит. Вишь, как! И с внуком бабушке нельзя поиграть, зять водителя срочно прислал, не понравилось ему, видите ли, что тёща вина немного выпила.

– Забыла, к чему выпивка мать твою привела?

– Я, в отличие от своей матери, дочь вырастила и замуж за богатого человека отдала!

– Не сама вырастила. Со Стефаном. Не было бы его рядом, то и не вырастила бы.

Снежинки ложились инеем на волосы и платок Даши, другие падали на лицо, таяли, увлажняя щёки, будто слёзы. Я вздохнула.

– Жадная ты, Даша. Говоришь, любишь, а любовь подарить жалеешь. Всё требуешь чего-то, а принять с благодарностью не умеешь. Тебе и давать не хочется, ты дар требованием обесцениваешь и для себя, и для дарителя. Тебе впору у дочери поучиться. Раненого отказом Кати, Анюта Эдварда любовью своей исцелила. Он про Катю и думать забыл, счастлив с молодой женой, сыну не нарадуется. И не важно, что сын не его, ребёнок любимой женщины всегда родной. А тебе всё кто-то что-то должен.

Я помолчала, лаская подбежавших собак.

– Стефана я люблю, Даша. Дорог он мне. Но мой мужчина Сергей, рядом он со мной или далёко от меня, он для меня единственный.

– А куда ж тогда Стефан ночами бегает, как не к тебе?

– Бегает? – Я пожала плечами. – Я не знаю, куда ночами бегает Стефан. И ещё скажу, мне, Даша, не жаль тебя. Ты вышла замуж за замечательного мужчину и ухитрилась и его несчастным сделать, и себе счастья не добыть.

Собаки бросились к вышедшему из дома Стефану, закружились вокруг его ног, подпрыгивая, тянулись носами к его руке, ластились. Стефан широко шагал между ними, приговаривая:

– Гулять, гулять пошли. – Остановился рядом с нами, посмотрел на Дашу, на меня. – Пойдём?

– А меня не пригласишь погулять?

– Домой иди. Проспись.

Я повернулась к ним спиной и пошла по дорожке. Стефан догнал, взял за руку, приноравливая свой шаг к моему, и спросил:

– Опять обидела?

Я покачала головой.

– Почему «опять»?

– Про прошлый раз она, пьяная, сама мне рассказала. Хвасталась, как смело высказала в лицо всё, что думает.

– Ей больно, она стремится причинить боль другим. – Я вздохнула. – Каждый делится тем, что у него есть. Стефан, Даша сказала, что ночами ты бегаешь ко мне.

Стефан молчал.

– Я не спрашиваю куда. Я говорю о её переживаниях.

– К тебе.

Я остановилась.

– Как ко мне? Куда?

Стефан потянул меня за собой.

– Помнишь, ты плакала всё утро, вышла из спальни к обеду? Я уснуть не мог, думал, ты и ночью плачешь. Пришёл. А ты спала. Я слушал, как ты спишь.

– Стефан, ты… ты что творишь? – Возмущению моему не было пределов. – Я теперь дверь запирать буду!

– Не надо. Я ещё два раза приходил. Потом Макс меня встретил.

– Что?! Максим тоже знает?

– Меня один и тот же охранник пару раз видел, сказал Савелию, Савелий Максу. Макс ночью встретил на лестнице.

Я застонала.

– Стефан, ну что же ты творишь?!

– Прости, Хабиба. Когда вижу, ты грустишь, я ночь не сплю, думаю, как ты одна?

«Когда я одна, я с Серёжей разговариваю! Записки его перечитываю. У меня их несколько штук», – могла бы ответить я, но промолчала.

К каждой памятной дате, к каждому празднику служба доставки привозит подарок от Серёжи. В коробочке с подарком я, прежде всего, ищу записку. Всего несколько строк дорогих для меня слов. Серёжа перед отъездом хорошо подготовился. Катя и Максим тоже получают подарки. А на Новый Год подарки от Серёжи получили все, даже горничная Люся, которая появилась в доме уже после его отъезда.

Я улыбнулась, вспомнив удивлённое лицо Андрэ, вскрывшего упаковку подарка. Пока он изучал содержимое, брови его поднимались всё выше и выше. Он получил легендарную бутылку вина 1907 года. Легендарная она потому, что из той самой партии, что предназначалась Николаю II, последнему русскому царю, но по назначению не дошла, так как корабль, перевозивший вино, был затоплен немецкой подводной лодкой. И, кажется, только в конце девяностых эти бутылки были найдены на дне Финского залива ныряльщиками.

– Детка, я тронут, – поделился Андрэ, – это самое дорогое вино в мире. Я загадаю желание и открою бутылку тогда, когда оно сбудется.

Теперь у меня поползли брови вверх. Я и не предполагала, что Андрэ суеверен.

Мне Серёжа прислал рукописную Книгу Мудр, с рисунками мудр и пояснениями к ним на санскрите. Книга старая, в кожаном переплёте с тиснением, с медной застёжкой-засовом. Под титульным листом я нашла поэтическое письмо-записку:

Моя девадаси, вспоминаю ту жаркую лунную ночь, когда ты танцевала в храме. Ты стояла на пальцах ног, танцуя гибкими руками. В крутом изгибе спины, коса твоя касалась каменных плит пола, а груди двумя полусферами дерзко устремлялись вверх. Зрителей было двое – луна, бесстыдно ласкающая тебя у меня на глазах, и я, измученный желанием и одновременно испытывающий ужас от греховности своего желания. Совершая волнообразные движения, медленные, безумно соблазнительные, ты оставалась недоступной под защитой одухотворенной красоты своего тела.

Исполнив танец, ты подошла ко мне, ласкаясь и ожидая ласки, а я не смел дотронуться до тебя. Я боялся необузданности своего желания, и тотчас позабыл о страхе, как только ты прильнула ко мне. Я ласкал тебя всю ночь, агонизируя в наслаждении и вновь возрождаясь в ненасытном желании обладания.

Утром, когда солнце вытеснило тени и луну, уставшая и нежная, ты тихонько засмеялась и назвала меня своим Вишну. В ту ночь мы зачали наших детей.

Маленькая, я тоскую.

О развалинах храма Лакшми я узнала случайно. В отеле мы остановились всего на одну ночь, и за ужином в ресторане я подслушала разговор двух женщин. Не подозревая, что поблизости могут быть русские, дамы говорили на тему бездетности довольно громко.

Когда Сергей вернулся из туалета, я сообщила:

– Серёжа, где-то неподалёку есть храм Лакшми. Я хочу попасть туда.

– Утром мы уезжаем, Девочка.

– Не утром. Я хочу попасть туда сегодня ночью.

Он внимательно посмотрел на меня, возражать не стал и подозвал администратора зала. Тот отрицательно качал головой на каждый вопрос Серёжи.

– Надо ещё у кого-нибудь спросить, – настаивала я, – у кого-нибудь, кто постарше.

– Ты о храме откуда узнала?

– Подслушала чужой разговор. Спрашивать не стала, потому что разговор шёл на щекотливую тему.

Сергей расспросил ещё нескольких человек, никто не знал ни о каком храме.

– Может быть, место священное, и они не хотят говорить? – предположила я.

Он покачал головой.

– Не думаю. Скорее, ты услышала неверную информацию.

Мы уже вышли из ресторана и шли по холлу в апартаменты. Я предложила:

– Давай вон того дядечку ещё спросим.

Дядечка, на которого я указала, был портье. Сергей подозвал его, задал вопрос, и я увидела первый с начала расспросов подтверждающий кивок головой.

– Маленькая, он через двадцать минут кончает работу и согласен проводить нас.

– Серёжа, было бы хорошо отправиться без сопровождения.

– Почему?

– Я хочу помолиться богине.

В итоге нас довезли до определённого места, дальше пару километров мы прошли пешком, по узкой и петляющей, протоптанной паломниками, тропинке. Луна была яркой и щедро освещала наш путь.

Чем могла я почтить Божество? Цветов или фруктов, выращенных своими руками, у меня с собой не было, петь я не умею, стихов не слагаю и не декламирую. Я могла принести в дар только танец.

На развалинах храма я танцевала молитву к Лакшми об освящении нашего союза детьми.

Катя получила в подарок картину неизвестного ей индийского художника и очень заинтересовалась, как картиной, так и художником. Серёжа в записке порекомендовал обратить внимание на современную живопись Индии, малоизвестную в России и на западе.

Макс в подарок получил брусок сандала для своих поделок, сплясал «джигу» вокруг него и пообещал ко дню моего рождения вырезать какое-нибудь украшение в подарок.

Стефану Сергей подарил несколько кусков отборной кожи. Даша тотчас рассердилась, зная, что, что бы ни сшил Стефан из кожи, ей это предназначаться не будет, но сразу позабыла об обидах, распаковав свой подарок. Серёжа подарил ей витой серебряный браслет с крупным звездчатым сапфиром тёмно-синего, почти черного цвета. Она надела браслет на руку, полюбовалась и разочарованно вздохнула:

– Жалко, Маленькая, что к твоему подарку не подойдёт.

Я подарила Даше дамскую сумку LV, которую она сама же и выбрала.

– Надо было нам сумочку выбирать не в «золотом» дизайне. Маленькая, а что это звездчатый сапфир, это дорогой камень?

– Дешевле, чем сапфир без примесей, но зато оригинальный – звёздчатые сапфиры не похожи друг на друга.

– А почему у тебя нет такого?

– Есть. Перстень. Мой камень меньше и чуть светлее.

– Почему не носишь? Я ни разу на тебе не видела.

Перстень с овальным звёздчатым сапфиром, в обрамлении двойного круга бриллиантов, Серёжа подарил мне в память о той ночи в храме и сразу после неё. Он ещё не знал, что одарил меня бесконечно более ценным подарком – счастьем материнства.

Забежав вперёд, я заглянула в лицо Стефана.

– Стефан, Даше надо помочь, сопьётся.

Будто не услышав, он молча продолжал идти вперёд.

– Стефан.

– Хабиба, нельзя помочь человеку, который себя топит. Я не знаю, как помочь.

– Она несчастна, Стефан.

– Да. Потому что всегда хочет что-нибудь у кого-нибудь отнять. Беда в том, что никто не хочет, чтобы у него отнимали.

Мы дошли до липы. Ветви её под тяжестью снега опустились ниже и обняли ротонду со всех сторон.

– Зайдём? – спросил Стефан.

– Зайдём.

Стефан сел на скамью с подветренной стороны, куда снежинки не попадали.

– Иди сюда, Хабиба; я обниму, чтобы не замёрзла. Сыро.

Я откинула капюшон, расстегнула куртку, сняла, стряхнула с неё снег, вновь оделась, капюшон надевать не стала. Стефан пристально наблюдал за мной. Я велела:

– Шапку сними, я стряхну с неё снег.

Стефан послушно снял шапочку, вытянув руку наружу из беседки, встряхнул шапочку раза два и, не глядя, положил подле себя. Протянул ко мне руку. Я покачала головой.

– Нет. Я чувствую твоё желание. Зря мы сюда зашли.

Он усмехнулся.

– Не трону. Я тебя спящей не коснулся.

Я подошла. Он обеими руками сгрёб меня и, усадив к себе на колени, выдохнул в макушку: