Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Здравствуйте. Я Лидия.

Мужчина галантно склонился к моей руке, и я увидела рубец шрама на его затылке, косо спускающийся к шее и исчезающий под покровом шейного платка. Мужчина выпрямился.

– Здравствуйте, Лидия. Буду рад служить вам. – Он улыбнулся.

– Добро пожаловать, Савелий. Простите, у нас сегодня суматошно. – Я потянула руку из влажных пальцев и повернулась к Максиму. – Макс, наши гости высказывали какие-либо пожелания?

– Мама, не беспокойся. Стефан развлекает Виталия Сергеевича, они пошли знакомиться с лошадьми. Эдвард убежал к Анюте. Художник в галерее. Алевтину Марковну я проводил наверх. Ларису я ещё не видел.

– Спасибо, сынок. – Я кивнула мужчинам, провалилась, утонула в глазах Серёжи, но быстро опомнилась и торопливо покинула кабинет.

«Катя с великим удовольствием окружит вниманием художника, а мне, вероятно, придётся посвятить себя Алевтине Марковне. О чём же мне с нею говорить?», – озаботилась я, и тут внимание моё привлёк спор:

– Я вам говорю, это она!

– А я тебе говорю, нет! Она никогда не согласится на начёс, а тут точно волосы начесали.

– Ну как можно не видеть очевидного? Глаза же её. Взгляд. Лариса, а ты чего молчишь?

– Да какие глаза? Накрашенные они, видишь, а она не красится никогда!

Спорили Марфа и Даша, Лариса помалкивала. Не замечая меня, все три дамы рассматривали фотографию в глянцевом журнале.

– Лариса, здравствуй! – окликнула я жену Игоря.

– Ой! – подскочила та со стула. – Лидия Ивановна! А мы… мы журнал с вами смотрим.

И все три дамы немо уставились на меня.

– Мама! – с воплем влетела в гостиную Катя. – Ларка, привет! Здравствуй, Марфа! Мама, где наш американский друг? А! – Катька взглянула на распяленный на столе журнал. – Маму смотрите? Я тоже журнал купила. – И она вновь повернулась ко мне.

– В галерее, Катя.

– Всё! – Она чмокнула меня в щёку. – Не теряй меня! Побежала знакомиться.

Я посмотрела ей вслед и повернулась к дамам. Все три продолжали молчать. Я протянула руку, Даша услужливо подвинула ко мне журнал. Я увидела заголовок: «Я – РУССКАЯ!», взглянула на фотографию на левой стороне разворота и отодвинула журнал обратно к Даше.

– Даша, пожалуйста, прояви внимание к Алевтине Марковне. Она впервые в нашем доме.

Даша заторможенно кивнула, но со стула себя не подняла.

– Пойдём, заглянем к ней, она наверху и, думаю, уже соскучилась в одиночестве.

Даша поднялась и послушно пошла за мной. Как только мы отошли на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными, я спросила:

– Даша, как можно быть столь жестокой?

Густо покраснев, Даша опустила глаза и прошептала:

– Я не нарочно… неожиданно, потому и не сдержалась.

– Я не заметила, чтобы ты пожалела о нечаянной несдержанности.

– Так Марь Васильевна выгнала меня! Как побирушку какую! – Голос её зазвенел возмущением; не получив сочувствия, она вновь опустила глаза и вновь прошептала: – Маленькая, я попрошу прощения.

– Не надо, Даша, просто будь к девочке добрее. Чем меньше мы будем обращать внимание на её пятно, тем ей будет легче.

К моему удовольствию Даша и Алевтина Марковна легко нашли общий язык. Начав с восхваления детей друг друга, они защебетали о предстоящей свадьбе, о родах Анюты. Видя их упоение беседой, я сочла за лучшее не мешать, принесла извинения и покинула комнату. И вовремя – притворяя дверь, услышала доносившийся из гостиной пронзительный хохот Виктора. Я побежала встречать новых гостей, но до подножия лестниц не добежала, остановилась, увидев знакомую картину – сплетясь телами, Сергей и Виктор мутузили друг друга кулаками. Виктор пискляво выкрикивал короткие фразы:

– Серёга! Вот и нагрянул к тебе! Во дворце, чертяка, живёшь!

Сергей хохотал в ответ. Справа полукругом выстроились Максим, Савелий и Павел, на лицах всех троих мешались удивление и восхищение. Слева от друзей возвышался огромный сын Виктора Пётр. Привлечённая шумом, из кухни выглянула Маша, да так и осталась стоять. Расширив в ужасе глаза и прижав пальчики к губам, из-за её спины тянула шею Ольга.

– Крепкий, чертяка! Не пробьёшь! – пищал Виктор и в доказательство обрушивал новые удары на спину Серёжи. – И годы не берут!

Маша опомнилась, резко повернулась и, наткнувшись на Ольгу, развернула ту за плечи и толкнула вглубь кухни. В гостиную вошли Стефан и Виталий Сергеевич и остановились рядом с Петей. Я ещё раз подивилась внушительности Петра – двухметровый плечистый Стефан рядом с Петей выглядел вполне скромно. Наконец, звуки ударов прекратились, кулаки перестали мелькать, и запыхавшиеся друзья отделились друг от друга.

– Ну, показывай, кто тут у нас? – потребовал Виктор и гостиную огласил новый вопль радости: – Максимка, сынок!

К Максу потянулась могучая рука и вдруг замерла на полдороге, Виктор наклонился вперёд и, понуждая другой рукой Серёжу отодвинуться, уставился на меня. Охватил цепким взглядом и закричал:

– От меня прячешься?! Маленькая! Ну иди скорей! – Он повернул коляску и направил её к лестнице.

Я сбежала вниз, ручищи сомкнулись, и я потеряла возможность распоряжаться собой. Мокро и звонко целуя, Виктор приговаривал:

– Ах, душистая какая! … Дай ещё поцелую! … Ну ещё разок! … Губки дай! … Ну ещё!

Побарахтавшись, я с трудом вырвалась, и Виктор, показывая на меня пальцем, завопил:

– Покраснела! Серёга, украду я твою Маленькую! Стану целовать и любоваться, как она смущается!

Сергей шагнул и закрыл меня от любопытных глаз, я благодарно уткнулась лбом ему в грудь, и мне стало всё равно, о чём там зубоскалит Виктор. Легонько целуя мои волосы, Серёжа прошептал:

– Лидка, как же мне жить без тебя?

Я отозвалась таким же шёпотом:

– А мне как жить? Как сохранить жизнь на руинах?

Вместо ответа он положил ладонь на мой затылок. Боясь расплакаться, я оттолкнулась.

– Пусти. Я в порядке. Спасибо. – Обошла его и направилась к Петру. – Петя, здравствуйте! Добро пожаловать! Простите, что не встретили лично.

– Вы совсем не изменились, Лидия, – осторожно пожимая мои пальцы, глубоким, бархатистым баритоном… нет, не сказал, а скорее приласкал он. – Здравствуйте! В личной встрече не было необходимости, как ни удивительно, но ваш водитель нас сразу признал. Я не знаю, есть ли вероятность не заметить меня, но не услышать папу нет никакой возможности.

Мы дружно рассмеялись незамысловатой шутке.

Сопровождаемые Сергеем и Пашей, гости отправились в гостевой домик. Проезжая мимо, Виктор вновь взглянул на меня цепко, без улыбки, и сразу отвёл взгляд.

Виталий со вздохом произнёс:

– Всю жизнь завидую мужской дружбе, а сам друзей не нажил. Сейчас в чести партнёры, мужская дружба не в чести.

Я поинтересовалась, как ему понравились наша конюшня и её обитатели.

– Лида, у меня слов нет! Такие кони! Стыдно признаться, я ведь в детстве занимался пятиборьем, а сейчас, боюсь, и в седле не удержусь.

– Приезжайте как-нибудь! Стефан поможет освоиться, он прекрасный инструктор.

– А что, и приеду! – с задором принял предложение Виталий, взглянул на Стефана, но Стефан не пригласил, отмолчался.

Маша и Ольга наводили на кухне порядок. Оля что-то домывала у раковины, Маша ставила остатки крема в холодильник. Увидев меня, она отчиталась:

– Всё, Маленькая, закончила. Успела до этих. Вишь, крем вот остался, Пашка потом полакомится. Всё. Пойду переодеваться.

– Маша, дай чего-нибудь пожевать, – попросила я.

Она озадаченно уставилась на меня. Опять открыла холодильник.

– Блинчики с икрой остались, или, хочешь, сырники разогрею?

– Блинчики, Маша.

Маша подала тарелку с тремя фаршированными блинами. Я взяла и тотчас надкусила один. Она посмотрела, как я жую, отвела взгляд и захлопнула дверцу холодильника.

– Пойдём, Оля. Маленькая, вещи Ольги остались у Катеньки в машине. Паше скажи, пусть ко мне несёт.

В одиночестве доев блины, я налила себе холодного чаю и присела за стол.

– Лида, – от порога позвал меня Серёжа.

За его спиной толпились приехавшие обслуживать праздник официанты и повара. Я приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте. Проходите.

Молодые люди отвечали вразнобой и, толкая друг друга, раздвинулись, пропуская вперёд знакомого мне человека. Энергичный, небольшого росточка, он стремительно вошёл на кухню, протягивая ко мне обе руки. Я отставила чашку с чаем и рассмеялась.

– Здравствуйте, Анатолий, рада вас видеть.

– Милая Лидия, вы, как всегда, ослепительны! – Он шутливо закрылся от меня рукой. – Я прибыл! Несказанно рад видеть вас, хозяюшка вы наша милая. – Ухватив мою руку, он не поцеловал её, а пощекотал пышными усами и заявил: – Можете отдыхать! Толик всё сам сделает! – Оглядев кухню, он спросил: – Ваша строгая королева уже удалилась? – Подмигнул, опустил голос до шёпота и признался: – Боюсь я её, сколько лет к вам ездию, а всё никак подружиться не могу! С Толиком такое впервые!

Анатолий махнул своим помощникам, те стали вносить на кухню коробки, бумажные пакеты, металлические и пластиковые контейнеры. И не успела я шагнуть за порог, а он уже начал отдавать распоряжения короткими и четкими фразами.

Пашу я нашла на террасе с Савелием. Склонив головы, они читали журнал, всё тот же, с моей фотографией.

– Савелий, как вам у нас? – спросила я. – Осваиваетесь?

– Знакомлюсь! – Он рассмеялся. – Так всё нравится, что даже подозрения возникают, как-то слишком уж всё хорошо!

– Вы уже заселились?

– Я получил ключ, правда, мне тут же указали, что в усадьбе нет привычки запирать замки. Свой скарб я перевезу завтра.

Я кивнула и перевела взгляд на Пашу.

– Паша, надо сумку Ольги отнести к Маше. Хочешь, пойдём вместе. Я тоже к Маше иду.

– Сумка в Bugatti? – уточнил Паша.

– Да. Паша, а где палантин?

– Палантин?.. – Он несколько секунд соображал, что это такое. – Ааа! Я его в комод сунул, в нижний ящик. В столовой.

Дверь в квартиру Маши и Василича была приоткрыта, оттуда слышался сердитый голос Маши:

– Нет, сказала! И не уговаривай! Тоже мне, модельерша нашлась!

Павел сморщился и шёпотом попросил:

– Дай я сумку быстро поставлю и пойду.

Я посторонилась, вытянув руку, Паша поставил сумку на пол в прихожей.

– Спасибо, Паша.

– Ага. Я тебя на улице подожду. – И, вновь услышав голос Маши, Паша торопливо закрыл дверь.

– Тебе надо было раньше предлагать! Все вы так, если что от Маши надо, так вы рядом, глаза Маше мозолите, а когда Маше надо, то вас и нет никого.

Костяшками пальцев я постучала по приоткрытой двери гостиной.

– Кто там? Оленька, посмотри.

Дверь открылась сильнее.

– Ой! – Головка Ольги возникла и тотчас скрылась. – Лидия Ивановна.

– Маленькая, заходи, тут я! – пригласила Маша.

В кружевной комбинации, – «Господи, где же ты её нашла? – невольно восхитилась я. – Я думала, таких и не делают уже!», – сердито отвернувшись к стене, Маша восседала посреди гостиной на стуле. У ног её, низко опустив голову, сидела Марфа. На полу валялось нечто из шёлка и газа, тёмно-красного цвета.

– Оля, Павел твою сумку принёс, она там, в прихожей, – сообщила я, положила бумажный пакет с палантином на стол, наклонилась и подняла с полу платье, осмотрела его со всех сторон и спросила у Марфы: – Из новой коллекции?

Не поднимая головы, Марфа кивнула.

– Красивое. Талантливая ты, Марфуша, не слушай никого. Мне что-нибудь подбери, только в моих тонах. Винный – это для королев, таких, как Маша, когда и рост, и стать есть. – Я сложила платье и подала Марфе.

Она улыбнулась.

– Лидия Ивановна, вам голубовато-жемчужный хорошо будет.

– Мы с Катей на будущей неделе заглянем в ателье. Там и решим. – Взяв за ручки пакет с палантином, я подала его Маше. – Маша, это мой тебе подарок на день рождения.

Скрывая вспыхнувшую в глазах радость, Маша сурово спросила:

– Что это?

– Открой, посмотри.

Она затолкала руку в пакет.

– Ой! Маленькая, что это? Ой! – Засмеялась, разглядывая, ощупывая рукой мягкий мех. Уронив пакет на пол, встряхнула палантин двумя руками, полюбовалась и по-детски восторженно посмотрела на меня блестящими глазами. – Это мне?

Маша вскочила со стула и побежала к зеркалу. Приложив палантин к груди, склонила нагруженную венцом кос голову набок, любуясь собой. Повернулась к нам и, увидев восхищение, звонко расхохоталась.

– Хорошо?!

Радости Маши хватило ещё на пару минут, потом она погрустнела, сложила палантин вдвое и со вздохом отвернулась от зеркала.

– Маленькая, мне не с чем его надеть.

– Есть с чем.

Вскинув голову, она уставилась на меня.

– Ты… о том платье?

Я кивнула. Она подумала и, бросив палантин на диван, решительно направилась в спальню. После непонятного шуршания оттуда послышался её сдавленный голос:

– Девки, застряла… ох ты, господи… Марфа, помоги… – Маша показалась на пороге с задранными вверх руками, спелёнатая платьем в верхней части туловища, – …завязла… порву ещё … – пыхтела она, стараясь высвободиться. – Марфа!

– Да смотрю я!

Пропела молния, и голова Маши вынырнула из горловины платья:

– Уфф!

– Вы, Марь Васильевна, молнию не до конца расстегнули, – пояснила Марфа.

Маша проворно надела платье, Марфа застегнула молнию, Ольга ахнула, всплеснув руками. Маша горделиво оглянулась на неё и повторила:

– Хорошо?!

Девочка завороженно покивала головой. А Марфа честно признала:

– Марь Васильевна, это платье вам лучше, чем моё.

Маша уже перестала сердиться и покаянно вымолвила:

– Мне, Марфуша, твоё тоже очень понравилось, – она потянулась и поцеловала Марфу, – спасибо за подарок. Я его в театр надевать буду.

Марфа накинула палантин на плечи Маши, отошла на шаг, покачала головой, причмокивая языком, и протянула:

– Марь Васильевнааа… кра-со-тааа…

– Маленькая, а что лучше подойдёт, гранаты или жемчуг?

– Гранаты, Маша. Ну, я пошла. Маша, не забудь туфли надеть.

Маша всполошилась.

– А! И, вправду, забыла же! Марфа, достань, коробка на шкафу. Спасибо, Маленькая!

– Мы ждём тебя в три часа, – напомнила я.

Паша ждал на скамье у коттеджа. Поднимаясь, спросил:

– Что, ору много было?

Я поморщилась и одёрнула:

– Паша!

Искоса поглядывая на меня, Паша сопел, не решаясь то ли сказать чего, то ли спросить. Я подтолкнула:

– Паша, хочешь спросить, спроси.

– Да чего спрашивать, и так вижу. Сама не своя ты сегодня. Вчера решительная была, собранная. А сегодня потерялась.

Слёзы хлынули тотчас, я с укором посмотрела на него.

– Зачем ты?..

Он взял меня за руку и сжал ладошку.

– Маленькая, может, зря ты… расстаёшься?.. Я помню, как ты плакала во сне… тогда в Алма-Ате… это ведь я позвонил ему… не выдержал…

Я хлюпнула носом и усмехнулась.

– Думаешь, если бы не позвонил, он бы и не приехал за мной? – Я вздохнула и отёрла глаза. – Может быть, Паша, может быть. Я справлюсь, милый. На этот раз справлюсь.

«Как же мне жить? Как жить одной… – Захлопнув дверь спальни, я сползла по двери на пол и зажала лицо в ладонях. – Как принять одиночество?.. Нет-нет, нельзя плакать… Да и какое одиночество? Дети с тобой – Макс, Катя!.. Оглянись, сколько людей тебя любят, скольким ты нужна… И детки! – Я всмотрелась вглубь себя, увидела две яркие звёздочки и, любуясь ими, вернулась в равновесие. – Славные мои малыши, в вас я черпаю силы. Я справлюсь, маленькие, я справлюсь. – Я наполнила себя слепящим светом, но звёздочки, даже и на этом фоне, светились отчётливо ярче. – Люблю… люблю… – То ли я получала поток любви от деток, то ли им посылала свой. Я засмеялась, осознав, что поток замкнут – от меня к детям, от них ко мне. – Люблю… люблю…»

Последний штрих – я надела единственное украшение – фамильный изумруд графов Р. Критично осмотрела себя в зеркале. На тёмно-синем глянцевом шёлке, между грудей мерцал зеленью изумруд. Я выставила ногу из разреза юбки – голень облегала высокая, до середины икры, шнуровка открытых туфель, подчёркивающих крутой изгиб подъёма.

«Красиво. Луи любит придумывать для меня обувь, а я люблю обувь, придуманную для меня, Луи! – Искоса взглянув на себя ещё раз, я усмехнулась. – Ну что ж… пошла! Пусть плачут те, кто меня потерял!»

Я не позволила себе смутиться, когда в гостиной затих гул голосов, и глаза всех присутствующих обратились ко мне. Медленно спускаясь по лестнице, я видела потерявших способность двигаться официантов, увидела, как Аркадий вслепую пошарил около себя и нащупал блокнот. Я видела восхищение не только на лицах мужчин, но и на лицах женщин. Вспыхнуло радостью и восторгом лицо Андрэ, он шагнул навстречу, опередив Сергея, и встретил у последней ступеньки лестницы. Я взяла графа под руку, и только тогда разрешила себе посмотреть на мужа. Я не увидела восхищения в его глазах, я увидела печаль. «Пусть плачут те, кто меня потерял».

– Детка, ты прекрасна! – Андрэ поцеловал меня в лоб. – Позволь, я загляну в лучистые глазки. Детка, прости за утренний разговор. Мы вместе, детка, ты не одна.

– О, Андрей, благодарю! – Я прижалась к его груди. «Благодарю, именно этих слов я ждала от тебя утром!»

Он взял в свою руку мою ладонь, другую руку положил мне на спину.

– Подари мне танец, детка, – и повёл, закружил в вальсе.

Общаясь с гостями и домочадцами, я часто ловила на себе изучающий взгляд Виктора. Улучшив момент, он подкатил на своей коляске и спросил в упор:

– Он обидел тебя?

Я кивнула.

– Я сразу пронял, ещё утром, как только увидел тебя. Бабы?

Я поморщилась.

– Ну-ну, не кривись! У самого спрошу. Вы расстались?

Я опять кивнула, и он тотчас отъехал.

Виктор легко перезнакомился и с домочадцами, и с гостями, почти с каждым посмеялся и поговорил. Его сын-гигант держался скромно – отзывчивый на внимание к себе, сам инициативы к общению не проявлял.

Ровно в три часа в гостиную вошла Маша, вошла королевой, встала у колонны, давая возможность рассмотреть себя. Обвела гордым взглядом гостей, поклонилась, поблагодарила, что помнят о дне её рождения и пригласила к столу. Тотчас посыпались поздравления. Катька с трудом остановила сумятицу, предложила придерживаться очерёдности и дарить Маше подарки в художественно-развлекательном сопровождении.

Первый тост был предоставлен Василичу. В роскошном кожаном футляре в форме сердца, Василич преподнёс жене серьги и браслет из жадеита. Он пространно признался Маше в любви, чем вызвал восторг не только у именинницы. Маша горделиво поглядывала на соседок по столу, плакала слезами счастья, иногда смеялась, а иногда, прикрывая глаза рукой, изображала смущение и постреливала глазами сквозь пальцы.

Глава семьи, Максим преподнёс Маше конверт с пожеланием купить, что захочется, и исполнил импровизацию на фортепьяно.

Дальше иерархия была нарушена, Катя чередовала поздравления в зависимости от жанра подарка.

Аркадий подарил шёлковый шарф какого-то американского дизайнера, а так же карандашный портрет Маши. Рассматривая портрет, Маша простодушно восхитилась собственной красотой и прослезилась.

Анюта прочла стихотворение Асадова «Девушка и леший», заставив мужчин призадуматься.

Мы с Серёжей совпали в подарке, он подарил Маше норковый жакет. Маша развернула подарок, ойкнула и, прижав его к груди, позабыв о гостях, побежала к большому зеркалу в холл. Вернулась, сверкая глазами, покрутилась, демонстрируя себя. Заметив завистливые взгляды, не удовлетворилась, гордо поплыла к своему месту, взяла палантин, ещё и его, накинула на плечи и похвасталась:

– А это мне Маленькая подарила. И это, – она приподняла подол и выставила ножку в туфле от CD. Щиколотка у Маши до сих пор не потеряла изящества. – И это, – Маша распахнула жакет, провела рукой по платью. – Это V, Маленькая эту фирму любит.

Мы с Серёжей переглянулись. Горделивый восторг её был искренним. Как маленькая девочка, Маша хвасталась подарками, да и не столько подарками, сколько отношением к себе. Чтобы замять возникшую неловкость, Сергей взял гитару, присел на ступеньку подиума музыкального «салона». И мне стало не до Маши, я стиснула челюсти, уставилась на его руки, не решаясь поднять взгляд выше, знала, и поёт он для меня, и смотрит на меня. И не подлетишь, не упадёшь на коленки, обхватив его голову руками, не выразишь поцелуями восхищение и любовь, смущая, как бывало, своей пылкостью. Каждый раз, застигнутый врасплох, он вначале отвечал на мой порыв, потом едва слышно остерегал: «Маленькая, мы не одни».

– Мама. – Даря поддержку, Катя обняла меня обеими руками и прижалась лбом к щеке.

Я шепнула:

– Спасибо, Котёнок. Люблю тебя.

Поздравления пошли своим чередом.

Стефан и Паша на пару станцевали, не пойми какой танец – смесь гопака, брейка и лезгинки. Танцевали исступлённо, сбросив пиджаки на пол, с молодецким гиканьем и уханьем. Гости покатывались со смеху, отирали слёзы. Виктор, рыдая, выпал из коляски, а Андрэ и вовсе начал икать, пришлось отпаивать. Оба танцора получили овацию и многочисленные поцелуи перевозбуждённых и оттого плохо собой владеющих дам.

Потом Эдвард и Виталий в лицах рассказывали анекдоты.

Потом была сценка «Репка». Репкой назначили Петра, он покорно присел на корточки, на шею ему повязали зелёный шёлковый шарф, должный изображать ботву. Завязывая концы шарфа над головой Пети, Марфа запнулась о его огромный башмак и, если бы Петя не подхватил её на руки, неминуемо упала бы. Происшествие вызвало смех и шуточки. Марфа на шутки не обратила внимания, а Петя страшно смутился и покраснел. Михаил стал дедкой, Катерина – бабкой, Марфе пришлось быть и внучкой, и читать текст от автора, роль Жучки навязали Игорю, кошкой стала Женя, а мышкой – Лариса. Игорь плохо справлялся с ролью, совсем не похоже лаял и отчего-то грустил. Женя же, осмелев, мурлыкала и тёрлась то одной, то другой щекой о зрителей, лукаво заглядывая в глаза и требуя себя погладить. Женщины ласкали её естественно и просто, а мужчинам было и сладостно, и неловко. Вёрткая мышка Лариса почему-то беспрестанно крутила попой, я думаю, перепутала мышку из «Репки» с мышкой из другой сказки, где мышка хвостиком виляла.

– Марфа, Пётр-то не задохнётся в ботве, а то ботва вон уже привяла? – выразил озабоченность долгими приготовлениями Василич.

– Так созрела репка, Василич, потому и ботва привяла, – тотчас отозвался Паша.

– Дак поторопиться надо, а то продукт может испортиться и тащить уж незачем будет.

Суровая лицом Марфа начала повествование. Зрители притихли, но ненадолго. С того места сказки, где дед позвал на помощь Жучку, зрители начали вслух сочувствовать Репке:

– Держись, Репа!

– Не поддавайся мафии!

– Они тебя на базар снесут!

– Жучка, тебе зачем репа? Ты её всё равно не ешь. Лучше делом собачьим займись.

– Паша, они все под внучкой ходят, не могут ослушаться.

Не обращая внимания на выкрики хулиганов, актёры стойко продолжали исполнять свои роли. Пётр раздвинул две половинки шарфа в области носа, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но дедка взялся за ботву, и прореха опять закрылась. Паша мрачно изрёк:

– Всё, кончат они сейчас репу.

И был прав, Пётр упал на бок, с наслаждением распрямляя ноги. Василич крякнул и подытожил:

– Корни-то у репки добрые! Не зря всем кагалом тянули.

Актёры кланялись, бежали с подарками к Маше, зрители хлопали и даже кричали: «Браво».

Неожиданно для всех, в музыкальную зону вышла Ольга. Встала к зрителям красивой стороной, постояла немного, опустив голову и собираясь, и запела. Голос её – высокий, хрустальный, лился из груди удивительно легко. Зрители слушали, как заворожённые, а из Машиных глаз покатились слезы. Пела Оля «Пташечку». Взволнованная Анюта бросилась целовать Ольгу, как только та кончила. А на лице её мамы вновь появилось брезгливое выражение. Заметив мой взгляд, Даша воровато потупилась.

Следующей была Катюша. Она тоже взошла на подиум, взяла в руки скрипку. Как и Ольга, Катя постояла немного, будто раздумывая над тем, что играть, приладила скрипку к плечу и ударила смычком по струнам. Играла она что-то гневное, даже яростное. Подняла взгляд от скрипки только один раз – беглый и режущий, направлен он был на отца. Я взмолилась: «Девочка, нет! Не разрушай любви к отцу!» Но мелодия изменилась, скрипка заплакала, сжимая сердце тоской, потом запела нежную песнь любви, освобождая меня от страха за отношения Кати и Серёжи. Закончила Катя торжеством победы, и в этой части композиции она посмотрела на меня. Я кивнула ей, соглашаясь.

В который раз я поймала тоскующий, устремлённый на Катю, взгляд Эдварда. Боясь быть обнаруженной, я торопливо отвела глаза.

Вслед за Катей выступил Савелий – спел песенку «Пусть бегут неуклюже…».

А потом я, на пару с внезапно вселившимся в меня чёртом, танцевала импровизацию о вечном магнетизме женственности. «Пусть плачут те, кто меня потерял!» Я вызвала кратковременный ступор у аудитории, завершившийся, впрочем, хорошо – шквалом аплодисментов.