Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

Скачки мы устраиваем на специально выделенной беговой дорожке в пределах усадьбы, и тогда у нас есть болельщики и зрители. Но сегодня утро выдалось солнечное, и было принято решение выехать за пределы усадьбы.

– Мама, поскакали с нами. Я вам с Катей фору дам, – подначивал Макс, – метров пятьсот.

– Эй, братка, не задавайся! Твой Гарун не так хорош, как Ярый. Да и наездник ты послабее, – подразнила Катька и показала брату язык. – Мама, проучи его, чтобы он не задавался!

Я рассмеялась.

– На скачку согласна. Уговор: проигравший весь день ухаживает за Машей.

– Мама, Макс понятно, как будет ухаживать, а я? – шутливо надула губки Катя.

– Катька, систр, ты никак сдалась уже? Смени Снежка на Граната.

– Нее, я своих не предаю. – Катя наклонилась и звонко чмокнула Снежка в шею. – Где финиш?

– Ну как всегда, сломанная берёза.

– Ну что, детки, на старт? – поторопила я их.

Макс отдал повод Пепла Серёже, Гарун под ним приплясывал, чувствуя задор наездника. Мой Ярый был спокоен. Я похлопала его по шее.

– Макс, фору не принимаю. Катя, ты, правда, не хочешь коня сменить?

Катя покачала головой, и мы выстроились в линию. Серёжа хлопнул в ладоши, и три жеребца сорвались с места. Прыжок Гаруна сразу оставил нас с Катей позади. Я приподнялась в стременах и пригнулась к шее Ярого:

– Ну, мальчик, давай поработаем.

Ярый через несколько прыжков вошёл в свой знаменитый ход, когда с каждым толчком задних копыт он будто чуточку увеличивает длину полёта, и дышит так размеренно, будто с каждым вдохом увеличивает объём лёгких. Конь полетел, распластываясь над землёй.

– Хорошо, Ярушка, хорошо. Настигнем мы хвастунишек.

Где-то посередине дистанции Ярый начал сокращать разрыв, понемногу, буквально по сантиметрам, но неуклонно с каждым новым толчком задних копыт. Я видела, что Гарун устал. «Максим слишком тяжёлый всадник для продолжительной скачки. Да и Гарун конь нервный. Спокойного и уверенного Грома, даже с Максом в седле, Ярый вряд ли догонит».

Миновав берёзу, я стала тихонько притормаживать коня, давая ему время перейти на умеренный ход. Поблизости гулко вколачивал копыта в землю Гром. Я оглянулась, Катя и Макс остались далеко позади, Стефан ещё дальше маячил с тремя лошадьми в поводу.

Я вновь похлопала жеребца по шее.

– Хороший, Ярушка, хороший мальчик. – Развернула коня, направляясь обратно. – Серёжа, нам бы потомство от Грома и Ярого получить. Кобылы от Грома есть в табуне?

– Одна жеребая уже.

– От Ярого?

Он кивнул. Повисла пауза. Я тоскливо посмотрела на лес, лучи восходящего солнца легко струились сквозь поредевшую листву и падали на укрывающий землю багряно-жёлтый ковер, нарядно расцвечивая капельки росы на нём.

– Лида, я на один день опоздал. Я думал сесть в Кресло Правды и всё рассказать, надеялся, при добровольном покаянии ты простишь меня.

Я не отозвалась. «К чему эти, если бы, да кабы?»

Дети дождались, когда мы подъедем ближе, и захлопали в ладоши.

– Мама, круто! Ты меня на полкорпуса обошла!

– Ух ты! Я думала поменьше. А ты, Катюша?

– А у меня, мама, утешительный приз есть – Маша! Я сегодня намерена сдувать с Её Именинного Величества пылинки и исполнять все желания!

Едва въехав в ворота усадьбы, Катя закричала:

– Василич, мама так красиво «сделала» Макса! – Увидев рядом с Василичем гостя, уже успевшего переодеться в рабочую одежду, вскользь поздоровалась: – Привет, Игорь! На полкорпуса обошла, представляешь?!

Игорь взял под уздцы Снежка и подал руку Кате.

– Ярый – добрый скакун! – согласился Василич, забирая Грома у Серёжи. – Ну и Маленькая само собой… Пойдём, Громушка, пойдём, милый.

Причисленная к добрым скакунам и польщённая столь высокой оценкой Василича, я тихонько хохотнула, посмотрела в смеющиеся глаза Серёжи, и, помешкав, всё же скатилась с седла в его объятия.

– Благодарю, Серёжа. – Я поспешила высвободиться из его рук. – Здравствуй, Игорь! Лариса в доме?

– Привет, Маленькая! К Марфе побежала. Она ей наряд какой-то шьёт или сшила уже, не знаю.

Игорь, тот самый худой и прыщавый подросток, что когда-то вместе с отцом приехал просить у меня прощения и остался вхожим в дом на правах члена семьи. Лариса – его вторая жена, молоденькая, чуть старше Кати, немного взбалмошная, но хорошенькая и уверенная в собственной неотразимости щебетунья, не хотела пока рожать, чем вводила мужа в печаль. Маша, по-матерински относившаяся к Игорю, делала попытки её урезонить:

– Это ты молодая, а мужу уже сорок. Когда ему воспитывать ребятёнка? Бросит он тебя и правильно сделает!

– А! Не бросит! – отмахивалась Лариса. – Игуся меня любит! Да и где он лучше найдёт? Ему один раз уже не повезло с женой! – Лариса потянулась и, широко раскинув руки, застонала: – Оох, Марьюшка свет Васильевна, я хочу немного для себя пожить, жизнью… аах! – потянулась она опять, – полакомиться…

– Так ты до сих пор для себя жила, – ворчливо прервала Маша, – сама себе лакомилась. Замуж вышла, пора для семьи жить.

Лариса пропела:

– Успеееется, Марь Васильевна, успеееется.

В доме царила бестолковая суета. Священная обитель Маши беспрестанно подвергалась паломничеству домочадцев – каждый хотел как можно раньше поздравить Машу. С одной стороны Маше было приятно внимание, с другой – её постоянно отвлекали от дела, что взращивало в ней глухое, пока ещё(!) недовольство. Катька пришла на помощь и вывесила красочный плакат на дверях кухни:

Поздравления принимаю после 14.00.

С любовью, ваша Маша.

P.S. Поздравления до 14.00. считаю недействительными.

Домочадцы, наткнувшись глазами на объявление, читали его, разворачивались и уходили по своим делам, благо каждый был заинтересован кончить дела до начала праздника.

Катя привела себя в порядок после верховой прогулки и почти неотлучно находилась на кухне, выполняя уговор и старательно помогая Маше. В конце концов, Маша и её выпроводила. И Катя пожаловалась:

– Мама, мне не удаётся получить утешительный приз, Маша почему-то в уходе не нуждается.

– День длинный, Котёнок.

– Я тоже на это надеюсь, – согласилась Катя и плотоядно облизнулась. – Я Машу ещё порадую своими ухаживаниями!

– Катя, сестрёнка, выручай! – крикнул Макс, сбегавший по лестнице. Уже одевшись к празднику, он на ходу выправлял манжеты сорочки из рукавов смокинга. Попав в луч света, на его шёлковом шейном платке блеснула крупным бриллиантом булавка.

– Воот! И Катя кому-то пригодилась! – Катя многозначительно подняла вверх указательный палец и повернулась к брату. – Братка! – Всплеснула она руками. – Ты ослепителен!

Максим смутился.

– Клоуном себя чувствую. Ещё булавка эта. – Спохватившись, что мог обидеть меня, он ещё больше смутился. – Мама, прости.

«Эту булавку» Макс надел в первый раз и подарила ему её я, хотя и знала – сын осуждает роскошь. Знала, потому что присутствовала при споре внука и деда по поводу этой самой роскоши. Пресекая аргументы графа об имидже состоятельного человека, Максим воскликнул: «Дед, я ненавижу кичливую демонстрацию богатства! Пойми, в нашем обществе человек с деньгами и без того доминанта!» Граф с ответом не нашёлся.

Я улыбнулась.

– Ничего, милый. Сынок, ты действительно замечательно выглядишь.

– Ага. Настоящий глава семьи!

– Благодарю, мама, Катя. – Он поцеловал меня, потом Катю. – Катюш, девушку-помощницу надо встретить и в усадьбу привезти. Я не успеваю, меня претендент на должность начбеза уже ждёт. А? Катюш?

Катя скромно потупила взор и деланно тяжело вздохнула.

– Чего не сделаешь ради такого красавца? Проводи меня к гаражу и рассказывай, где ждёт тебя девушка-помощница.

Они направились к холлу. А оттуда в гостиную вбежала Даша.

– Маленькая! – вскрикнула она и встала, как вкопанная, уставившись на Максима.

Макс и Катя обошли её. Учащённо вздымаясь излишне декольтированной грудью, Даша проводила их глазами и даже поворотилась вслед за ними. Опомнившись, вновь бросилась ко мне:

– Маленькая! Давай сейчас причёску сделаем, а то потом… – ей не хватило дыхания, и она согнулась в пояснице, переводя дух, – ох и запыхалась… а то потом времени не будет. Анюта сказала, Эдвард… с родителями уже час, как… сюда выехали.

– Конечно, Даша, пойдём.

Отдышавшись, Даша восхищённо поцокала языком:

– Сынок-то твой каким франтом! А я кое-как Стефана заставила костюм надеть, на галстук так и не уговорила. Сейчас Пашку видела с мужчиной каким-то. Симпатичный такой, одет стильно. Сынок твой поверх рубашки платок повязал, а у того платок снизу, в расстёгнутый ворот виден. Шейные платки сейчас модно, что ли?

Я пожала плечами, открывая перед нею дверь спальни.

– А ты какое платье наденешь?

– То, что на последнем показе у Y купила.

– Это тёмно-синее, что ли? Оно же строгое очень.

– Что же в нём строгого? Спина открыта, разрез на юбке до середины бедра. – Я села в кресло перед зеркалом. – Волосы убери повыше.

– А танцевать будешь?

Я задумалась. «А если Серёжа пригласит на танго?..»

Даша в ответе не нуждалась, она увлечённо описывала платье Анюты, потом описала свой туалет. Теперь с обновками Даши и Анюты я не знакома, теперь и мать, и дочь наряжаются, оплачивая наряды кредитной картой Эдварда.

«Неет… никаких танцев… – решила я, – особенно, если Серёжа пригласит».

– А кто он?

– О ком ты, Даша?

– Ты что, не слышишь меня? Этот, симпатичный, рядом с Пашкой?

– Даша, я не знаю. – Я улыбнулась ей в зеркало. – Так хорош, что никак не забудешь?

Она хмыкнула и дёрнула плечом.

– Да мне-то он что? Молодой совсем. На голову, какое украшение наденешь?

– Никакого.

Даша подняла на меня удивлённый взгляд, собралась возразить… и промолчала.

Покинули спальню мы вместе, спускаясь по лестнице, Даша вдруг метнулась к её противоположной стороне, невидимой из диванной зоны гостиной, и приглушённо вскрикнула:

– Семья Эдварда уже приехали! Маленькая, подожди! – пользуясь мной, как прикрытием, Даша вытянула шею, рассматривая будущих родственников. – Алевтина-то как вырядилась! Смотри, с ними мужик какой-то. – Даша прыснула. – Кто, не знаешь?

Незнакомцу на вид было лет шестьдесят. Одет он был в чёрный растянутый свитер и, того же цвета узкие, укороченные джинсы, открывающие голые цыплячьи щиколотки. Вокруг кадыкастой шеи был намотан красный вязаный шарф, на голове мягкая кепка с большим козырьком, чёрная, как и свитер. Единственная качественная вещь в обличье – красные полуботинки, надетые на голую ногу. Мужчина напоминал подростка, призревшего зрелость и шагнувшего из юности сразу в пору увядания. В левой руке он держал незажженную курительную трубку с длинным изогнутым мундштуком, локтем правой прижимал к себе какие-то папки. «Неужели папа Эдварда пожаловал?», – предположила я про себя и, встретившись с взглядом незнакомца, направилась к гостям. Пока я шла, глаза его без всякого стеснения рассматривали меня вначале сверху вниз, потом снизу вверх.

– Здравствуйте! Добро пожаловать! – приветствовала я гостей.

Макс, встретивший их первым, вполоборота повернулся ко мне и шепнул:

– Мама, дед уже приехал, сказал, как только приведёт себя в порядок, спустится в кабинет. Он хочет поговорить.

Я протянула руку Виталию, жена его почему-то спряталась за спиной сына.

– Здравствуйте, Виталий!

В отличие от жены, Виталий демонстрировал искреннюю радость от встречи – взяв в обе свои руки мою ладошку, тепло произнёс:

– Рад вас видеть, Лида. Здравствуйте.

Со дня нашего знакомства Виталий несколько раз приезжал в усадьбу, всякий раз для того, чтобы нанести визит вежливости, а на самом деле, чтобы поговорить о крушении своего брака. Он не жаловался и советов не ждал, он нуждался во внимательном слушателе. Узнав о том, что нелюбим, узнав, что сын, которого он воспитывал, не от него, Виталий надеялся в рассуждениях о себе и о жене отыскать причину для сохранения семьи. Любовь его к жене надломилась, радость от беззаветного служения исчезла, и причину для сохранения семьи каждый раз он находил только одну – прожитая вместе жизнь.

– Здравствуйте, Эдвард, – продолжала я приветствовать гостей.

– Здравствуйте, Лидия.

Эдвард склонился к моей руке, открыв взору Алевтину Марковну, я поздоровалась:

– Здравствуйте, Аля.

Алевтина Марковна сделала шажок в сторону и вышла из-за сына, робко улыбаясь, первой подала мягкую, вялую руку. Я пожала её и перевела взгляд на незнакомца.

– Лидия, позвольте представить, – начал Эдвард и запнулся, – это…

Незнакомец едва заметно усмехнулся и выжидающе посмотрел на него, на помощь сыну пришёл Виталий:

– Лидия, мой брат Аркадий. Художник, чью картину вы так высоко оценили.

Острые с прищуром, совсем не подростковые глаза художника так же детально стали рассматривать моё лицо, как ранее рассматривали фигуру, словно изучая пропорции. Виталий засопел, видимо, сердясь на продолжительное, граничившее с неучтивостью, молчание брата. Наконец, Аркадий произнёс:

– Вы очень красивы.

– Благодарю. Рада знакомству, Аркадий. Я Лидия. Моя дочь считает вас великим художником.

– А вы?

– А я влюбилась в «Надежду».

– Как вы сказали?

– Простите. Не зная названия картины, я назвала её «Надежда».

Он удивлённо покачал головой.

– Я восхищён. Вы – первая, кто увидел в картине надежду, все остальные видят отчаяние. Благодарю вас. – Он поклонился. – Я картину назвал «Возрождение надежды», но ваша лаконичность мне нравится больше. Позвольте?

Он протянул раскрытую ладонь, я положила на неё руку, он не стал наклоняться, поднял мою руку на уровень своих губ и, целуя пальцы, как заправский ловелас, смотрел мне прямо в глаза. Я улыбнулась и отняла руку.

– Аля, вы можете отдохнуть с дороги, Макс проводит вас в ваши апартаменты, или, если пожелаете, я познакомлю вас с домом.

Аля не нашлась с выбором, и я вновь повернулась к художнику.

– О, я не нуждаюсь в апартаментах, – предупредил он моё предложение, лицо его осветилось улыбкой, он помахал рукой, в которой держал трубку, – со мной не церемоньтесь. Мне сказали, в доме есть галерея, позвольте, я ознакомлюсь с коллекцией. – С улыбкой лицо его стало и симпатичнее, и моложе.

– Конечно, Аркадий, как угодно. Эдвард, я попрошу тебя проводить Аркадия в галерею. А ты, Макс, проводи Алевтину Марковну наверх. Прошу прощения Аля, господа, я покину вас. – Я откланялась и поспешила в кабинет – я видела, как минутой ранее Андрэ спускался по лестнице.

Граф прохаживался вдоль книжных шкафов. Повернулся на звук открывшейся двери, и я влетела в его распахнутые объятия.

– О, Андрей! Как я рада!

– Детка! – Он прижал меня к себе, слегка покачивая, прошептал: – Я волновался. Как ты? – Отклонился, заглянул в лицо. – Как Котик? Всё в порядке? Гости, праздник, всё некстати!

– Праздник объявлен давно, не отменять же. Катя с утра спокойна, даже шутит.

– Давай сядем. – Андрэ подвёл меня к дивану и, садясь против меня в кресло, не теряя времени, приступил к делу: – Детка, я знаю, ты любишь Сергея. Я наблюдаю за тобой много лет и знаю, как сильно ты его любишь. – Проговаривая, видимо, заранее заготовленные слова, он избегал смотреть мне в глаза, потирал руки, будто мыл одной другую, как делает всегда, когда волнуется. – Я только что говорил с твоим мужем. Лида, зачем ты хочешь мучить себя разлукой? Всё, что случилось, чистейшая нелепица. Ещё бы один день, и ты никогда бы не узнала о существовании этой женщины и её ребёнка. Сергей…

– Узнала бы, – спокойно возразила я.

Андрэ сбился и обескураженно умолк. Подняв на меня взгляд, развёл руками:

– Я не совсем понимаю, детка.

– Серёжа обещал Максиму поставить меня в известность, как только придут результаты экспертизы.

– Зачем?

– Полагаю, чтобы освободить сына от нечаянно навязанной роли наперсника.

– Ах да! Ты говорила, что Макс знал об интрижке.

– Ты называешь отношения длиною в четыре года интрижкой?

– Детка, неважно, как назвать эти отношения! Главное, Сергей любит тебя. Я никогда не видел твоего мужа в таком состоянии – он подавлен, он уничтожен твоим решением расстаться!

– Иными словами говоря, Андрей, беспорядочные связи моего мужа тебя не смущают. – Я сделала паузу и продолжала: – Главное, что Сергей любит меня, следовательно, я могу и дальше наслаждаться семейным счастьем, а он, соответственно, может продолжать множить отношения с женщинами.

Лицо Андрэ исказила гримаса.

– Ты неверно трактуешь мои слова, детка. – Граф замолчал, вновь спрятав взгляд от моих настойчивых глаз.

А я переживала крайнее удивление… нет! я была поражена его отношением к случившемуся. Андрэ, который буквально с первых часов нашего знакомства предупреждал о несчастьях, которые неминуемо настигнут меня, если я не одумаюсь и не откажусь от союза с Сергеем, этот же самый Андрэ, узнав об изменах моего мужа, старается убедить меня в его любви!

– Я не знаю лучшего отца, чем Сергей. Я не знаю более внимательного и заботливого супруга.

– Я тоже, Андрей. И, тем не менее, я расстаюсь с ним.

Помолчав, граф тяжело вздохнул и протянул ко мне руку.

– Иди ко мне, я обниму тебя. Я понимаю, как тебе нелегко.

В отличие от его слов, его объятия принесли покой, прильнув к его груди, я ощущала тепло его дыхания на щеке.

– Я люблю тебя, Андрей, и… благодарю за отношение к Сергею. Благодарю, что не стал судьёй.

– Девочка, я хочу, чтобы ты была счастлива. И о Максиме думаю – прежде времени для него ответственность за семью.

– Да, Андрей, рановато. Но так сложилось. Максим – сын своего отца, он не мог отказаться. Надеюсь, временем, пока Сергей не уехал, он воспользуется сполна. – Я улыбнулась. – Ты дома, и мне стало спокойнее. Ты хоть немного спал этой ночью?

Он рассеянно покачал головой.

– Приляг, отдохни немного. Праздник, скорее всего, затянется допоздна.

Не отвечая, он успокаивающе похлопал меня по плечу.

Покой его объятий прервал звонок телефона – на экране высветилось смеющееся лицо Кати.

– Аллё, Котёнок, ты где?

– Мама, выйди на террасу. На парадную. – Она прервала соединение.

– Андрей, прости, я побежала, – я наскоро поцеловала его.

– Что там?

– Сейчас узнаю.

Катькин суперкар стоял не у ступенек террасы, а дальше, ближе к углу дома. Передняя дверца была гостеприимно распахнута. Я пробежалась и заглянула в машину.

– Катя, что случилось?

– Садись, мама!

Я послушно исполнила её требование.

– Оглянись.

С заднего сиденья на меня смотрела девушка с чудовищно обезображеннм лицом. Во взгляде её смешались страх и вызов.

– Это Ольга. Может, не стоит ей знакомиться с семьёй сегодня, когда гостей будет полный дом?

Я тепло улыбнулась девушке, потом подробно рассмотрела её лицо. Абсолютное совершенство было заляпано уродством. Именно заляпано. По правой стороне лица расползлось страшное своей тёмно-багровой мясистостью родимое пятно. Будто нарост, пятно начиналось сразу под глазом, изгибалось вокруг него, поднималось до виска и ползло по щеке вниз. Провиснув ниже челюсти волнистой складкой, вносило ещё и контурный диссонанс между двумя половинами лица. Не выдержав моего взгляда, Ольга смутилась, как смущаются все юные девушки, когда их подробно рассматривают, повернула голову, явив моему взору скульптурно-совершенный профиль.

– Катька, ты с ума сошла? – спросила я, не отрывая взгляда от девушки.

Девушка опять повернулась ко мне. Я залюбовалась – лоб гладкий, чистый, с высокой дугой соболиных, не требующих правки, бровей. Не просто большие – огромные, серо-голубые, удлинённого разреза глаза в пушистых тёмных ресницах, чудный, чуточку вздёрнутый носик и губы – сочные, резко очерченные припухлым очерком, так и просившие поцелуя. Чистые от пятна участки кожи напоминали дорогой фарфор, подсвеченный изнутри румянцем смущения.

– Кто из вас больший трус? – Я рассмеялась и оглянулась на Катю. – Катька, мне кажется, это ты.

Девушка улыбнулась, показав блестящие, плотные и ровные, голубоватой эмали зубки. Лицо при этом исказилось в ещё более страшную маску.

– Нет, не Катя, это я испугалась. Я никогда не была в богатом доме, а ещё Катя сказала, что у вас сегодня праздник, и я сяду за стол вместе со всеми.

– Правду Катя сказала. Мы сегодня празднуем юбилей нашей королевы, нашей кормилицы Маши, для тебя – Марии Васильевны. Пойдём знакомиться?

Девушка неуверенно кивнула, предварительно переглянувшись с Катей.

– А кто это, кормилица и королева?

– Наша повариха, – пояснила Катя, – но мы её так никогда не называем.

Ольга всё ещё не решалась, переводя взгляд с Кати на меня и обратно. Я поторопила:

– Девушки, время бежит впустую, – и вышла из машины.

Катя откинула моё кресло, и Ольга тоже выбралась из машины.

– Мама, вы идите, я машину в гараж отгоню.

– Хорошо, Котёнок. Дед приехал. И ещё художник.

– Какой художник?

– Папа Эдварда.

Катя присвистнула.

Первый, кого мы с Ольгой встретили, был выходивший из дома Павел. Паша отступил в сторону, уступая нам дорогу, и придержал дверь.

– Оля, познакомься, – остановила я девушку, устремившуюся мимо Павла, – это Павел, главный босс по самообороне и физической культуре.

Паша такому представлению усмехнулся, и я добавила:

– Моя личная охрана. Паша, это Ольга, очень надеюсь, в ближайшем будущем помощница Маши на кухне.

– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга и взглянула на Пашу с тем же смешанным выражением страха и вызова, каким смотрела на меня в момент знакомства.

– Здравствуй, детка, – очень мягко произнёс Паша и торопливо исправился: – Ольга. – И чтобы не смущать девушку, сообщил: – Маленькая, мой протеже, по-моему, пришёлся ко двору. И мы ему тоже. Квартиру свою осматривает.

– Я рада, Паша.

Следующие, кто встретился на пути, были Макс и Серёжа. Они стояли посреди гостиной и что-то обсуждали вполголоса. И тот, и другой приняли девушку тёплой искрящейся зеленью глаз, она смутилась и опустила головку, но не набок, не пряча своего пятна.

– Оля, познакомься, мой муж Сергей Михайлович, мой сын Максим.

– Здравствуй, девочка. – Голос Сергея окрасился ласковой хрипотцой. – Добро пожаловать.

– Привет, а я тот самый Макс, кто нашёл твоё объявление, а потом разговаривал с тобой по телефону, – Максим скорчил виноватую гримасу, – прости, что не смог встретить, Катьку пришлось просить.

Ольга коротко рассмеялась. Мои мужчины вели себя так, будто и нет никакого пятна на её лице, и, миновав их, Ольга продолжала улыбаться.

Маша, к счастью, всё ещё владычествовала в своём царстве – смазывала коржи кремом.

– Маша, оторвись на минутку.

– Да не могу я, Маленькая, оторваться, – отозвалась она, не поворачиваясь, – не успеваю я! Эти сейчас припрутся, в толкотне вообще ничего не сделаешь. А коржи у меня нынче на зависть удачные, и пышные, и ровные. И крем вкусный получился. Хочешь попробовать?

Она оглянулась и замерла, разглядывая Ольгу. Взгляд её стал наполняться сочувствием. И тут раздался шёпот Даши, беспощадно отчётливо прозвучавший в наступившей тишине кухни:

– Вот это красотка! – Не сразу увиденная мною за большим телом Маши, Даша сидела в уголке и с брезгливой гримасой рассматривала девушку.

Ольга вздрогнула и резко повернула голову набок. Я обняла её.

– Спокойно, девочка.

Маша почему-то тоже шёпотом накинулась на Дашу:

– Ты чего здесь? Расселась! У тебя там будущие родственники приехали, вот и иди отсюда! Мешает только!

Даша дёрнула округлым плечом и поплыла из кухни.

– Маша, это Ольга – твоя долгожданная помощница и ученица.

– Здравствуй, детка. Я Марь Васильевна. Ты на эту, – Маша кивнула в сторону двери, – не обращай внимания. Хочешь крем попробовать? Или покушать хочешь?

Такой заискивающе ласковой, я Машу ещё не знала. В ответ на ласку, глаза Ольги наполнились слезами, она кивнула и тотчас отрицательно замотала головой. Маша, резко и шумно вздохнув, выхватила ложку из ящика, зачерпнула ею крем и протянула девушке, по щекам её тоже скатились слезинки. Она посмотрела на меня.

– Оставляй девочку. Я закончу, домой её уведу.

– Благодарю, Маша.

Я уже вышла за пределы кухни, когда она окликнула:

– Маленькая, ты наряжать-то меня придёшь?

– Приду, Маша, конечно, приду.

Я заглянула в кабинет и смутилась – четыре пары мужских глаз дружно уставились на меня. Я пролепетала:

– Простите. Макс, я…

– Мама, не убегай! Познакомься, потом времени может не быть, это Савелий, наш новый начальник безопасности.

Протягивая руку, я пошла к креслу, из которого поднялся молодой мужчина – одетый в великолепно сшитый костюм и белоснежную сорочку; без галстука, но с шейным шёлковым платком, он выглядел стильно и элегантно.