ЭдЭм «До последнего вздоха»

Эмилия молчала, смотрела в озеро. Затем тихо сказала:

– Ты знаешь, что тоже делаешь вещи, которых не замечаешь?

Он обернулся к ней, удивлённо вскинул брови.

– Ах да? И что же?

Она повернулась к нему лицом. Улыбнулась – светло, с лёгкой грустью.

– Что, когда ты волнуешься, ты всё время касаешься запястья. Думаешь, никто не замечает, а я – замечаю. Ты морщишь лоб, когда сосредоточен, даже если думаешь о пустяках. И ты всегда вдыхаешь глубже, перед тем как сказать мне что-то. Даже по мелочи. Ты берёшь паузу, думаешь, а потом только говоришь..

Эдвард усмехнулся.

– Никто мне об этом не говорил. Ты первая.

– Потому что я смотрю на тебя, – сказала она просто. – Не просто вижу.

Эдвард смотрел на неё, как будто впервые увидел. Он хотел что-то сказать, но слова были лишними.

Она коснулась его руки.

– Мне не нужно видеть тебя каждый день, чтобы чувствовать. Мне просто нужно знать, что ты – есть.

Он накрыл её ладонь своей.

– А я хочу видеть тебя. Каждый день. Утром. Вечером.

– Тогда не теряй меня, – прошептала она. – Даже если я вдруг исчезну на день-другой. Даже если замолчу. Я рядом, Эдвард. Всегда рядом.

Он кивнул. Глаза его были теплее любого солнца.

– Не потеряю. Ты во мне. В моей душе. Твой голос, твои глаза, твоя улыбка. Я никогда не забуду это. Даже если забуду собственное имя.

И они просто стояли так – рука в руке, глаза в глаза. Ничего не требуя. И уже не мечтая. Они были. И этого было достаточно.

Эдвард всегда умел удивлять её без громких слов. Иногда он оставлял под её окном полевые цветы, собранные, казалось, мимоходом, когда она не могла выходить из дома. Иногда – сладости, которые она так любила, завёрнутые в пакет.

А в конце июля, на её день рождения, он подарил ей платье. Голубое, как весеннее небо, простое, но удивительно нежное. Она тогда солгала отцу, сказав, что это подарок от Зейнеп. А платье… она бережно хранила его, как память о той тишине, где было всё.

И она тоже дарила ему тепло – по-своему. Иногда пекла пироги, стараясь угадать, что ему сегодня захочется – яблочный? С вишней? А в конце сентября, на его день рождения, подарила свёрток. Связанный её руками тёплый свитер, тёмно-синего цвета.

После последнего приезда Эдвард лишь один раз уезжал в Англию, его поездка была короткой, он остался там не более чем на две недели. И возвращаясь в Стамбул, он, казалось, приносил с собой не только свою усталость, но и мысль, которая не давала ему покоя. Эмилия была для него не просто запретным плодом – она стала частью его жизни, которую он не мог игнорировать. Каждая разлука заставляла его сердце сжиматься, и лишь мысль о возвращении в Стамбул заставляла его дышать полной грудью. Но он понимал, что это не может продолжаться вечно. Они должны были найти путь, чтобы быть вместе, несмотря на все препятствия.

С каждым письмом отцу Эдвард становился всё более решительным. Он уговаривал своего отца, с которым у него были сложные отношения, остаться в Стамбуле на длительный срок. Но отец всегда игнорировал его просьбу. Эдвард обещал себе, что не отступит. В своей новой роли Эдвард был готов жить здесь, быть рядом с Эмилией и дать ей надежду на будущее. Но до тех пор, пока он не мог открыть правду родителям, всё оставалось в тени.

Время проходило незаметно. Дни казались такими короткими, когда они находились вместе, и такими длинными в разлуке.

Прошла неделя, как Эдвард вернулся из последнего визита в Лондон. В день приезда он пришёл к ней ночью, они встретились лишь на несколько минут. Так как в день его приезда у Эмилии были гости, которые остались на ночь. Поэтому свидание было очень коротким, и его для двух влюблённых не хватило.

Эмилия сказала ему, чтоб он подождал пару дней, и она сможет свободно встретиться с ним, так как отца не будет дома. Услышав это, Эдвард был безумно счастлив и сказал Эмилии, что в тот день он отвезёт её в одно красивое место. Но подробностей не дал, так как хотел её удивить.

Поздняя осень ступала по земле мягкими шагами. Листья шелестели, словно шептали друг другу последние тайны лета, а море дышало глубоко и размеренно, как будто знало, что в эту ночь случится что-то необычное.

Небо было усыпано звёздами – не ярко, не дерзко, а будто робко, осторожно, чтобы не спугнуть тишину.

В доме было необычно тихо. С тех пор как Галип-бея вызвали в соседний город по делам на два дня, Эмилия осталась дома лишь с Зейнеп и прислугой, которая, уложив всё по своим местам, давно разошлась по комнатам. Ночь опустилась на двор мягким покрывалом. Где-то в саду посвистывал ветер, тонкие ветки жасмина всё ещё цеплялись за ставни, хотя цветы давно осыпались. Осталась лишь лёгкая, почти призрачная сладость в воздухе – напоминание о прошедшем лете.

Эмилия стояла у зеркала. На ней было простое, но изящное коричневое платье, плотно облегавшее талию, а сверху – вязаный тёплый жакет чёрного цвета, не новый, но любимый. Она нервно поправила волосы, оглянулась через плечо к подруге.

– Ты уверена, что хочешь пойти? – спросила Зейнеп, стоявшая у окна и напряжённо вглядывавшаяся в тёмную улицу.

– Я не знаю, – Эмилия прижала ладони к груди. – Мне немного страшно. Мы впервые выйдем за пределы наших таинственных мест. Но и не пойти – невыносимо.

– Тогда иди уже, он, наверное, уже окаменел там, дожидаясь тебя.

Затем они вышли с тихими шагами через дверь, направляясь в сад. Заметив силуэт, который ждал её, Эмилия, помахав подруге рукой, быстрыми, но и в то же время бесшумными шагами побежала к Эдварду.

Зейнеп лишь молча кивнула, отпуская её, и прикрыла за ней калитку, словно оберегая эту минуту – без слов, без вопросов.

У ворот её ждал он.

– Здравствуй, – смотря на него невинно, – надеюсь, не заставила тебя долго ждать?

– Здравствуй, моя Эми, – ответил он, улыбаясь. – Я готов ждать тебя вечно.

Взяв за руку, он притянул Эмилию ближе к себе, затем, наклоняясь, поцеловал тыльную сторону её руки.

– Куда ты меня отведёшь? – спросила она с тихой улыбкой.

– Это сюрприз, – ответил Эдвард, взглянув на неё снизу вверх, будто изучая заново. – Но скажу сразу – туда, где нет посторонних глаз, серьёзных тётушек, ни одного стражника с усами и абсолютно никаких правил.

– Опасно звучит, – пошутила она.

– Тогда нам точно туда, – шутливо подмигнул он.

Они шли вдоль пустых улиц, держась немного поодаль друг от друга. Эмилия то и дело озиралась, и каждый шаг отдавался в груди лёгким стуком. Она впервые вышла ночью с ним. Но тревога утихала, стоило ей уловить его спокойный взгляд.

На полпути Эдвард вдруг замедлил шаг. Повернул голову и заметил, как она сжала руки на груди и немного съёжилась от холода.

– Ты дрожишь? – спросил он, уже снимая свой тёмный пиджак. – Вот, возьми.

– Нет, я… всё в порядке, – тихо ответила она, но он уже шагнул ближе и мягко накинул пиджак ей на плечи.

– Не спорь. Я вижу, тебе холодно.

– А ты?

– Я тепло одет, – усмехнулся он. – Да и, если честно, этот свитер – особенный. Он греет не только тело, но и душу. У него есть волшебная нить – называется любовь к вязальщице.

Заметив, что на нём именно тот свитер, который она подарила ему на день его рождения, Эмилия слегка опустила взгляд, не удержав улыбку.

– И часто ты так девушек пиджаками укутываешь?

– Только красивых и особенных. К тому же – ты не просто девушка. Ты ночная беглянка, покорительница сердец и моя главная соучастница.

– Соучастница чего?

– Великого преступления, – прошептал он с заговорщическим видом. – Мы крадём время у сна, чтобы стать немного счастливее.

Она тихо рассмеялась, и шаг за шагом они дошли до берега.

Море простиралось перед ними, как живое зеркало, в котором отражалась луна. Волны с лёгким шорохом лизали песок. Эмилия замерла, ошеломлённая красивым пейзажем.

– Эдвард… – выдохнула она. – Это не сон, да? Это всё по-настоящему?

– Абсолютно, – кивнул он. – Всё настоящее. Даже этот камень, на который я предлагаю сесть, подозрительно реальный.

– Почему ты привёл меня именно сюда? – её голос был полон удивления и тихой благодарности.

– Помнишь, ты говорила, что однажды тебе приснился сон? – он опустился на плоский валун и потянул её за руку. – Что мы с тобой… сидели у моря ночью, где было спокойно, никого, и только луна отражалась над водой?

– Да, – прошептала она.

– И вот я просто решил, что сны не всегда должны оставаться снами.

На глазах Эмилии застыли слёзы счастья, но, сдержав их, она тепло улыбнулась ему.

Они сели рядом. Эмилия поглубже укуталась в его пиджак, украдкой вдыхая родной запах. Он вытянул руку за её спиной, почти не касаясь.

– Можно… я приобниму тебя? – тихо спросил Эдвард, словно опасаясь нарушить тишину между ними.

Эмилия не сразу ответила. Она чуть повернулась к нему, её взгляд скользнул по лицу Эдварда, остановился на его глазах. В уголках её губ дрогнула тень улыбки – тёплая, тихая.

– А зачем спрашиваешь? – произнесла она негромко, но с оттенком удивления. – Я ведь уже рядом.

Эдвард на миг опустил взгляд, затем вновь посмотрел на неё – нежно, с каким-то светом, что трудно выразить словами.

– Просто… ты кажешься такой хрупкой сейчас. Будто стоит дотронуться – и всё исчезнет.

Эмилия чуть наклонила голову, её волосы скользнули по плечу. Она посмотрела на его руки – одна была на его колене, другая позади неё, опираясь на камень.

– Не исчезну, – сказала она. – Если обнимешь – останусь.

Он чуть кивнул, будто получив разрешение, и аккуратно обвёл рукой её плечи. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но в нём было больше смысла, чем в сотне слов. Эмилия чуть сжалась, будто от внезапной теплоты, а потом расслабилась и склонилась к нему – тихо, без слов, как будто именно туда и стремилась всё это время.

И больше говорить уже не хотелось.

– Эдвард, – шепнула она через миг. – А что, если нас увидят?

– Тогда скажем, что просто обсуждали философию на свежем воздухе. Ты – восточная мыслительница, я – потерянный поэт. Всё прилично.

– Ты неисправим, – покачав головой, усмехнулась Эмилия.

– И слава богу. Иначе ты бы сейчас сидела здесь одна. Или – что хуже – с кем-то другим.

Эмилия молча опустила глаза. Он посмотрел на неё сбоку, а потом добавил, понизив голос:

– Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь сидела с кем-то другим. – Он сделал паузу, словно решаясь. – Я не вынесу этого.

Она подняла взгляд. Небо отражалось в её глазах.

– Я тоже.

В этот момент Эдвард еле сдержал себя, чтобы не поцеловать её, но он не коснулся её. Не осмелился. Но этой ночи, этой тишины, этого моря – им было достаточно.

В ноябре Эдварду вновь пришлось уехать в Англию. Между ними началась переписка, тайная, как и их отношения. Каждое письмо, которое он отправлял, было наполнено тоской и нежностью, которые он скрывал от всех.

Эмилия в свою очередь тоже не могла забыть его ни на день. Она ждала писем с нетерпением, зная, что каждое письмо – это шанс почувствовать его рядом, даже если это было всего лишь на бумаге. Иногда она перечитывала их снова и снова, каждый раз переживая тот момент, когда она получила письмо, его слова, его мысли. Все её мечты и надежды были связаны с этим человеком, и, несмотря на все сложности, она верила в их любовь.

Эмилия писала письма украдкой, под покровом ночной тишины, когда дом замирал, и даже ветер казался осторожным, чтобы не выдать её тайны. Бумага, на которой ложились её слова, была тонкая и хрупкая, чуть пахла розовой водой, и каждое слово на ней рождалось с особым трепетом – будто она писала не чернилами, а сердцем.

Она не могла открыто посылать письма Эдварду – слишком много глаз, слишком много ушей, слишком много стен. Но вместе с Зейнеп, своей верной подругой, Эмилия нашла способ. После занятий они будто бы отправлялись на прогулку, однако шаги их всегда вели в одно и то же место – маленькое почтовое отделение на окраине Бейоглу. С виду неприметное, почти забытое, оно стало единственным связующим между ней и Лондоном.

Письма уходили под маркой «До востребования», адресованные на имя, написанное небрежно и с чуть изменённой фамилией, чтобы не привлекать внимания. Почтовый клерк, пожилой и молчаливый, уже знал её лицо, но не задавал лишних вопросов. Он просто принимал письма, ставил печать и обещал – завтра утром оно улетит.

И она ждала. Сначала – терпеливо, потом – беспокойно, а под конец – с замиранием сердца при каждом скрипе двери. Ответ приходил не сразу. Иногда спустя неделю, иногда позже. Но когда он появлялся – конверт, чужая марка, знакомый, родной почерк – Эмилия забывала, как дышать. Она уносила письмо с собой, держала его у сердца, как самую ценную вещь, и читала в одиночестве, вновь и вновь, запоминая каждую строку.

Эдвард тщательно берёг эти письма, укрывая их в самых потайных местах, чтобы никто не мог их найти. Он знал, что, даже несмотря на свою любовь к Эмилии, они рисковали всем, и каждое слово, каждое письмо могло стать последним, если их кто-то обнаружит. Но они продолжали, потому что не могли остановиться.

Эдвард почти всё время находился рядом с Адамом. То он бывал у него, то наоборот. И в один из этих холодных зимних дней он был у Адама.

В гостиной стоял мягкий полумрак – вечерний свет скользил по краю книжных полок, цеплялся за фарфоровый чайник на столе. Он сидел в кресле у камина, с чуть взъерошенными волосами, держа в руках чашку чая, которую так и не попробовал. Адам устроился напротив, положив ногу на ногу, в одной руке бокал, в другой – согнутая книга, заброшенная после третьей страницы.

– Знаешь, – начал Эдвард после долгого молчания, – скоро будет год. Как я впервые увидел её. У консерватории. Мою Эми. Мою любовь.

Адам кивнул, слегка улыбаясь. Он не перебивал – знал, что слова идут с глубины.

– И всё, – продолжил Эдвард, глядя в пламя. – После этого не осталось ни до, ни после. Только она. Всё, что я знал, обесцветилось. А с ней… даже страх стал живым. Даже боль.

Он замолчал, наконец пригубил чай. Адам некоторое время смотрел на него, будто оценивая что-то невидимое, прежде чем тихо спросить:

– Ты всё ещё не рассказал о ней родителям?

Эдвард слегка опустил голову, взгляд стал жёстче.

– Нет. Пока нет. И знаешь почему?

Тишина стала густой, и только потрескивание дров нарушало её.

– Потому что… они видят всё по-своему, – сказал наконец Эдвард. – Для них это будет ошибкой. Тем, что нужно «исправить». А она… она не вписывается в их рамки. И наша любовь – тоже.

Адам посмотрел на него с какой-то братской теплотой, слегка наклонив голову:

– Ты боишься, что они не примут её?

– Я уверен в этом, – резко, почти с горечью. – Но мне всё равно. Я просто хочу, чтобы она была в безопасности. Чтобы мы были вместе. Понимаешь?

Адам сделал глоток и вздохнул.

– Понимаю. Очень даже. Но всё равно – однажды придётся им сказать.

– Знаю, – кивнул Эдвард, глядя в чай. – Просто ещё не время.

Глава 8: Годовщина

И вновь январь. Стамбул был окутан зимней тишиной, будто сам город затаил дыхание в ожидании чего-то важного. Морозный воздух стоял прозрачный, сухой. По улицам лениво плёлся туман, а небо, усыпанное звёздами, спокойно смотрело вниз, как немой свидетель судьбоносной ночи.

Эдвард стоял перед её домом, сжимая в кармане пальто небольшой свёрток. Больше двух долгих месяцев тишины и разлуки. Он планировал всё заранее: хотел приехать именно сейчас, чтобы быть рядом в этот день. День, когда год назад он впервые увидел её. Когда всё началось.

Он склонился, поднял небольшой камень и, не раздумывая, слегка стукнул им в окно на втором этаже.

Эмилия, лёжа в постели, вздрогнула. Сердце сжалось, будто предчувствие – тёплое и родное – пронеслось по её телу. Она медленно поднялась, подошла к окну, откинула занавес. И – замерла.

Внизу, на фоне темноты, освещённый лишь слабым светом уличного фонаря, стоял он. Его фигура была ей до боли знакома. Он. Эдвард.

Она сдержала порыв вскрикнуть – радость рвалась наружу, готовая вырваться восторженным визгом. Но ночь… Все в доме спали. Она лишь прижала ладони к губам, чтобы не выдать себя, а глаза её засверкали.

– Скорее, спускайся, – прошептал он, подняв голову и улыбаясь.

Она быстро отпрянула от окна. Накинула на плечи пальто и, уже подбегая к двери, внезапно вспомнила. Подарок. Она вернулась к тумбочке, вытащила из ящика небольшую коробочку, аккуратно спрятала её в карман и тихими шагами вышла из комнаты.

Обогнув дом, она наконец увидела его вновь, во весь рост, стоящего на том же месте. Эмилия, не в силах сдерживать больше ни радости, ни любви, бросилась к нему. Он распахнул объятия, и она утонула в них, как в своём доме, как в родной гавани. Он поднял её и закружил.

– Я так скучал по тебе, – прошептал он, зарывшись лицом в её волосы. – Каждый день без тебя был как зима без весны.

– А я… я думала, что ты не приедешь так поздно… но всё равно ждала, – тихо сказала она, крепче прижимаясь к нему.

Они стояли так несколько минут, не в силах отпустить друг друга. Слов было мало – чувства говорили громче.

– Как ты? Что делала без меня, рассказывай.

– Пойдём в сад, – сказала Эмилия. – К дубу. Расскажу.

Свет фонаря мягко освещал дорожку, ведущую к старому дубу. Именно здесь они любили бывать, здесь Эмилия читала книги в одиночестве, здесь Мустафа в осенние дни смастерил для неё скамью.

Они присели. Воздух был холодным, но в сердце пылал жар.

– С годовщиной, моя любовь, – сказал Эдвард, доставая из внутреннего кармана коробочку. – Это тебе. Я надеюсь, тебе понравится.

Эмилия взяла её дрожащими руками, а глаза её, как два озера, вспыхнули счастьем.

– Ты… ты помнишь? – прошептала она.

– Как я мог забыть? – Эдвард взял её ладонь. – Ровно год назад я встретил тебя. Девушку, что изменила мою жизнь. Ради которой мой каждый вздох обрёл смысл.

Она посмотрела на него. Её взгляд был полон нежности и любви.

Открыв коробочку, она увидела золотой медальон. Снаружи – простая элегантность. Внутри – надпись. С одной стороны – две заглавные буквы: «E» и «E». А на другой – вырезанные тонкой рукой слова: «До последнего вздоха».

– Эдвард… какая красота… – прошептала она. – Это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо получала.

– Я счастлив, что тебе понравилось, – мягко улыбнулся он.

– Но ты знаешь, что носить его… я не смогу. Этот подарок может вызвать подозрение у отца.

Эдвард, понимая её волнение, сказал:

– Я знаю, не переживай за это. Я уверен, что когда-то ты будешь носить его без всяких проблем и тайн.

Эмилия аккуратно положила медальон обратно в коробочку, затем опустила руку в карман пальто и достала оттуда маленькую шкатулку.

– А это…тебе. Мой подарок. И надеюсь, ты будешь его носить.

Брови Эдварда удивлённо приподнялись.

– Ты тоже не забыла – прошептал он, принимая её из рук. – Ты удивительная.

Открыв шкатулку, он увидел кольцо. Мужественное, массивное, с тёмно-зелёным камнем, обрамлённым тонкой резьбой.

– Когда я увидела его, – сказала она, – я сразу подумала о тебе. Этот камень… он, как твои глаза. Под солнцем – светится, в тени – становится глубоким, тёмно-зелёным.

Эдвард держал кольцо на ладони, разглядывая его с восхищением. Он надел кольцо на безымянный палец – и оно с удивительной точностью оказалось его размером. Он тихо проговорил:

– Это великолепный подарок, Эмилия. Я буду носить его всегда. До последнего вздоха.

Он поднял глаза, улыбнулся, а затем с теплой нежностью добавил:

– Ты не представляешь, как я по тебе скучал. Как я ждал этого дня. Каждую ночь перед сном я представлял твоё лицо, твои глаза, твою улыбку. В надежде, что ты явишься ко мне во сне.

– Я тоже… так скучала… – еле слышно ответила она. – Были дни, когда я выходила в сад и просто сидела здесь, под этим дубом, представляя, как ты вдруг появишься. Как положишь руку на моё плечо. Как скажешь: «Я вернулся».

Он взял её руки в свои, прижал к губам.

– Я вернулся, Эмилия, – сказал он, – и больше не позволю времени забирать у нас ни одного дня. Ни одной минуты. Я хочу, чтобы ты знала: где бы я ни был – ты в каждом моём дыхании. В каждом шаге. В каждом сне.

Она опустила голову, спрятала застенчивую, настоящую улыбку, которая так его восхищала.

– Тогда позволь ощутить твоё дыхание, биение твоего сердца.

Эдвард молча обнял её. Эмилия прижалась к нему сильнее, устраиваясь у него на груди. Их сердца стучали рядом, в унисон, будто отмеряя одну судьбу на двоих. А над ними стоял старый дуб, их немой свидетель, под которым прошла не просто ночь – прошла вечность, сотканная из любви.

Ночь начинала бледнеть на горизонте, звёзды терялись в лёгком утреннем тумане. После долгой, наполненной чувствами беседы, когда слова уже начали сменяться тишиной, они поняли – пора прощаться.

Эдвард взглянул на небо, где первый намёк на рассвет начал окрашивать край облаков, и тихо сказал:

– Ещё немного – и рассвет выдаст нас.

Эмилия кивнула, неохотно. В её глазах блестела тоска расставания, но она понимала, что медлить больше нельзя.

Они встали, не отпуская рук. Шаг за шагом, едва касаясь земли, они двинулись вдоль сада, туда, к старой калитке в изгороди, через которую Эдвард всегда тайком пробирался ночью. Пахло сырой землёй и далёким дымом, воздух был колюч и свеж.

Они остановились у калитки. Эдвард ещё раз сжал её руку – крепко, но бережно.

– До встречи, – прошептал он.

Вдруг Эмилия, поддавшись внезапному порыву, мягко коснулась губами его щеки, почти уголка губ. Её поцелуй был лёгким, почти невесомым – как прикосновение лепестка.

Эдвард застыл. Его дыхание на миг сбилось, грудь чуть приподнялась, будто он вдохнул слишком резко. Он не ожидал… не смел даже надеяться, что она решится на это. От прикосновения её губ сердце его вздрогнуло, а по телу прошёл дрожащий трепет.

Он посмотрел на неё, не в силах вымолвить ни слова.

Эмилия, почувствовав, как он застыл, едва уловимо отпрянула. Щёки её порозовели, взгляд опустился вниз. Вдруг она быстро выдохнула, словно стараясь прогнать смущение, и тихо, почти шёпотом, сказала:

– Мне пора… – и, не дожидаясь ответа, сделала шаг назад.

Она развернулась и поспешила к дому, лёгкая тень улыбки всё ещё играла на её губах, но движения были быстрые, почти бегущие – будто сама пыталась убежать от собственных чувств. Пальто мелькнуло в свете фонаря, и через секунду она исчезла за углом.

Эдвард остался стоять один, всё ещё в том же положении, как будто время не успело догнать его. Он медленно коснулся пальцами своей щеки – там, где только что трепетно коснулись её губы. Его сердце билось чаще, чем обычно. Он тихо усмехнулся, почти не дыша, и прошептал:

– Боже… Эмилия…

Глава 9: Трещина в тишине

Лунный свет, ранее оставлявший след на дорожке, потихоньку исчезал. Внутри дома всё ещё царила тишина сна. Осторожно ступая, она проскользнула в дом и, стараясь не шуметь, поднялась на второй этаж. Она затаила дыхание; каждая ступень казалась шагом по хрупкому сну, который нельзя было разбудить.

Подходя к двери своей комнаты, Эмилия уже протянула руку к ручке, как вдруг в темноте прозвучал негромкий, глухой голос:

– Эмилия.

Она вздрогнула и замерла. В горле пересохло. Медленно, с явной неуверенностью она обернулась. На пороге своей спальни стоял её отец, закутанный в халат. Лицо его потемнело, и только глаза тускло блестели в темноте. Его голос не был грозен, но в нём звучал холодный, сдержанный интерес, от которого сердце Эмилии забилось как безумное.

– Откуда ты идёшь в такую рань?

Слова повисли в воздухе, будто придавили её плечи. Эмилия почувствовала, как в висках зашумело, по спине пробежал жар. Горло сжалось, дыхание стало рваным. Она едва могла говорить:

– Я… – выдохнула она. – Мне стало нехорошо. Немного тошнило, и я вышла подышать.

Отец молча смотрел на неё, пристально, будто пытался разгадать то, что было скрыто между строк. Потом, наконец, спросил:

– Ты не больна?

– Нет, – поспешно прошептала она, слабо покачав головой. – Наверное, просто съела что-то не то. Уже прошло.

Молчание затянулось ещё на пару томительных секунд, после чего отец кивнул, повернулся и скрылся в своей комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

Только тогда Эмилия позволила себе выдохнуть. Осторожно вошла в свою комнату и, прикрыв за собой дверь, прислонилась к ней спиной. Рука её скользнула к груди, прямо туда, где бешено колотилось сердце. Она сжала ткань пальто, будто могла удержать этот порыв.

– О, Господи, – тихо прошептала она, – чуть не застал.

Сердце всё ещё стучало, как барабан. Эмилия подошла к кровати и села, опустив голову. Она глубоко вдохнула и с шумным выдохом отпустила напряжение. Тень улыбки скользнула по её губам – среди страха всё же оставалась тёплая искра счастья.