ЭдЭм «До последнего вздоха»

Глаза Зейнеп расширились, она удивлённо подняла брови:

– Этот иностранец? Господи, Эмилия… – Зейнеп качнула головой, – ты в своём уме? Как так получилось? Ты знаешь, что это означает?

Эмилия кивнула, её взгляд на мгновение затуманился.

– Я знаю, – тихо ответила она, теребя край покрывала. – Но помнишь, что ты сама сказала тогда: “Немного неправильного делает жизнь интереснее”.

Зейнеп, услышав свои же слова, закатила глаза, затем хохотнула, покачав головой.

– Ох, ну вот, теперь ты против меня мои же слова используешь! – она игриво толкнула Эмилию в плечо. – Но, знаешь… Я не совсем это имела в виду.

Они на мгновение встретились взглядами, и в глазах Эмилии промелькнула искорка, такая живая и яркая, что Зейнеп не смогла не улыбнуться.

После признания Эмилии в комнате повисла тишина. Зейнеп с минуту просто смотрела на подругу, словно не веря услышанному. Затем, вздохнув, она наклонилась ближе и прошептала, с тревогой в голосе:

– Эмилия… это опасно. Если кто-то узнает… Ты же понимаешь, к чему это может привести? Последствия могут быть… не очень хорошими.

Эмилия тихо выдохнула…

– Да. Знаю. Если бы мне кто-то сказал раньше, что я буду испытывать чувства к англичанину… – она едва заметно усмехнулась, покачав головой. – Я бы никогда в это не поверила. Я бы рассмеялась ему в лицо и сказала, что это невозможно. Но… вот сейчас… Встречаюсь с ним тайно. Зная, какие могут быть последствия, если об этом узнает мой отец.

Зейнеп внимательно слушала, не перебивая.

– И всё же… – Эмилия подняла глаза, в которых плескались и страх, и надежда. – Я не могу приказать своему сердцу. Я пыталась… пыталась остановить это чувство, держаться подальше, но… каждый раз, когда я его вижу… всё, что я себе обещала, исчезает.

– Знаешь… – Зейнеп слегка прищурилась, наблюдая за подругой, – я всё-таки надеюсь, что ты поступаешь правильно. Я впервые вижу, чтоб ты так о ком-то отзывалась. И знаешь, ты изменилась… за это время.

Эмилия чуть порозовела, опустив взгляд.

– Думаешь?

– Думаю, да, – Зейнеп мягко улыбнулась. – Этот иностранец… он словно пробудил в тебе что-то настоящее. И, как мне кажется, у тебя к нему большие чувства.

Эмилия ничего не ответила, но в её взгляде читалось больше, чем могли бы выразить слова.

Зейнеп внимательно посмотрела на подругу, её глаза мягко блестели от лучей солнца, которые окутывали комнату.

– Какой бы ни был твой выбор, я всегда буду с тобой, – сказала она, слегка сжав её руку. – Только… прошу тебя, будь осторожна. Я искренне надеюсь, что его чувства к тебе такие же сильные, как твои к нему. Но, Эмилия… не открывай своё сердце слишком сильно. Иначе… – она замолчала, подбирая слова, – иначе оно может быть разбито.

Эмилия на мгновение задумалась, затем, с лёгкой улыбкой на губах, обняла Зейнеп, её объятия были крепкими и тёплыми.

– Обещаю, – прошептала она. – Я буду осторожна.

Зейнеп чуть отстранилась, посмотрела в её глаза и, заметив в них искренность, мягко улыбнулась.

– Вот и хорошо, – сказала она, пригладив непослушный локон на голове Эмилии. – Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Эмилия кивнула, чувствуя, как сердце теплеет от поддержки подруги.

Прошло несколько дней.

Наступил один из тех редких, почти священных часов, когда они могли встретиться вдали от чужих глаз. Озеро, укрытое раскидистыми деревьями, вновь стало их молчаливым свидетелем. Поздним утром Эдвард уже ждал – взволнованный, всматривающийся в тропинку, ведущую с холма.

Когда среди листвы показалась знакомая фигура, лёгкая улыбка тронула его губы.

– Я начинаю подозревать, – проговорил он с иронией, – что вы нарочно заставляете меня ждать, мисс Эмилия.

– А я всегда считала, – ответила она, с едва заметной игривостью, – что терпение – одна из главных английских добродетелей.

– Быть может. Но когда речь идёт о вас… – он покачал головой. – Все добродетели будто теряют силу.

Эмилия отвела взгляд. Сердце предательски ускорило свой ритм.

– Сегодня особенно тепло, – произнесла она тихо. – Весна, должно быть, близко.

– Пожалуй, впервые вы заговорили о погоде, – сказал он, чуть наклонившись вперёд. – Это знак, что я вас утомляю?

– Иногда… трудно найти правильные слова, – её губы тронула печальная улыбка.

– А может, слова и вовсе не нужны. Иногда глаза говорят больше.

Она вздрогнула – его взгляд проникал слишком глубоко, слишком откровенно.

– Вы всё усложняете, Эдвард…

– Напротив, – мягко возразил он. – Я хочу всё упростить.

Между ними повисла тишина. Та самая, в которой звучит больше, чем в длинных речах.

– Что удерживает вас, Эмилия? – спросил он едва слышно. – Страх?

– Страх и разум, – выдохнула она.

Он сделал шаг вперёд, не нарушая приличий, но с явным внутренним усилием.

– А сердце? – спросил он. – Что говорит сердце?

Эмилия сжала в руках тонкий платок.

– А сердце… борется с разумом.

Она тяжело вздохнула.

– Сегодня я всего на пару минут. Отец вернётся домой раньше обычного. И сейчас я пришла только потому, что дала вам слово. Но завтра я буду ждать вас, чтобы прочитать новую книгу, которую вы мне обещали; эту я сегодня закончу.

Он смотрел на неё так, будто только взглядом и мог дотянуться до её души.

– Это прекрасно. И ваше слово для меня дороже всего, – прошептал он с трепетом. – Но сейчас не смею вас задерживать.

Она опустила глаза. Всё в ней просило задержаться – хотя бы ещё на мгновение, но не могла.

– Ну что же… – произнесла она с грустью, – Мне пора.

Она пригладила платье – будто пыталась унять дрожь в пальцах.

Эдвард посмотрел на неё. Его голос был полон тихой печали:

– Значит, сегодня разум всё же победил сердце…

Эмилия встретилась с ним взглядом. В её глазах отражались нежность и невысказанная боль.

– До свидания, мистер Эдвард.

– До скорой встречи, мисс Эмилия, – ответил он, чуть склонив голову. – Я буду ждать.

Эмилия слабо улыбнулась в ответ, не решившись сказать больше. Лёгкий порыв ветра развеял складки её платья, и, не оглядываясь, она ушла, оставляя его стоять у воды.

Эдвард смотрел ей вслед.

Каждый её шаг, каждый порыв ветра, трепавший подол её платья, казались ему безмолвным признанием.

Он заметил, как она на мгновение замедлила шаг, как будто внутренне боролась с собой, но снова ускорилась, исчезая за поворотом аллеи.

Он стоял так ещё долго, не двигаясь, будто веря, что стоит только подождать – и она обернётся.

Но она не обернулась.

Эдвард медленно опустился на ту самую лавку, где они всегда сидели вдвоём.

В его груди всё смешалось – нежность, тоска и тихая, упрямая вера.

“Я подожду, Эмилия, – подумал он. – Сколько бы времени ни понадобилось.”

С каждой встречей Эмилия и Эдвард тянулись друг к другу, хотя оба скрывали свои чувства, защищаясь вежливостью и осторожными беседами.

Эдвард восхищался её умом, её утончённостью, тем, как она отличалась от всех других девушек. Он ловил каждый её взгляд, жадно прислушивался к её голосу, как если бы слова, которые она произносила, были бесценными. Но каждый раз, когда в его мыслях мелькала мысль сказать больше, что-то в нём останавливало его. Это был страх – страх разрушить хрупкую связь, которая уже установилась между ними.

Эмилия, в свою очередь, чувствовала, как её сердце замирает всякий раз, когда она видела Эдварда. Он был не просто привлекательным молодым человеком; он был кем-то, чьё присутствие приносило ей радость. Но она боялась признаться себе, что её чувства к нему становились гораздо более глубокими, чем просто симпатия. Эти чувства были опасными, скрытыми, как неведомая буря, готовая вспыхнуть в самый неподобающий момент.

Их разговоры казались невинными, но между строк, в молчаниях, в каждом взгляде скрывалось куда больше. Они говорили, смеялись, делились своими мыслями, но каждый из них знал, что за этими словами таилось нечто гораздо более важное. Нечто, что становилось всё труднее скрывать, но оба боялись признаться в этом вслух.

И каждый раз, когда их взгляды встречались, истина становилась более очевидной. То, что начиналось как простое любопытство, теперь превращалось в нечто более глубокое, в нечто, что оба пытались игнорировать, но это всё сложнее удавалось.

Он часто приходил к консерватории. Никто этого не замечал – он просто появлялся там, будто случайно проходил мимо. На самом деле он ждал её. Стоял в стороне, в тени деревьев или у самой дороги, и лишь надеялся увидеть её хотя бы на миг.

Иногда она выходила вместе с Зейнеп. В такие минуты он делал вид, что идёт своей дорогой, ничем не выделяясь из толпы. Но именно тогда случалось то, ради чего он приходил. Их взгляды сталкивались. Она улыбалась – едва заметно, словно только для него, – и чуть склоняла голову. Он отвечал тем же, осторожно, чтобы никто не уловил смысла.

Для окружающих это были случайные пересечения двух людей на улице. Но для них самих эти короткие мгновения значили слишком многое. В этих взглядах прятались их чувства, их тайна, их безмолвное признание. И, может быть, именно эти мимолётные встречи они хранили в памяти дольше, чем слова.

Встречи становились более интересными, более частыми. В один из этих дней Эдвард пошёл к озеру, как они и договорились. Тихий берег, окружённый цветущими деревьями, стал их тайным убежищем. Он был там вовремя, с нетерпением ожидая её появления. Сердце его билось быстрее от предвкушения встречи, и он ловил взглядом каждое движение деревьев, каждый шум в воздухе, надеясь увидеть её среди зелени.

Но Эмилия в тот день так и не пришла. Он сидел на скамейке, всё глядя в сторону, где она обычно появлялась, но её не было. Его мысли заполнили тревога и недоумение. Может, что-то случилось?

На следующий день он снова оказался на том же месте, надеясь, что она просто ошиблась днём. Но её не было и тогда.

Каждый миг, который он проводил в ожидании, казался вечностью. Эдвард чувствовал, как его надежда тает, как он осознавал, что, возможно, между ними всё не так просто, как он надеялся. И когда день закончился, и он остался один, лишь с эхом своих мыслей, он понял: их встречи, их тайное убежище, теперь стало чем-то ещё более важным. И если её не было здесь, он не знал, когда она снова её увидит.

Эдвард чувствовал, как его мысли переплетаются, как волны, стремящиеся в одну точку, но при этом не находящие выхода. Что, если она уже не хочет его видеть? Или что, если её отец всё узнал? Неужели это был конец?

Дни тянулись, как долгие часы, наполненные мучительным ожиданием. Эдвард пытался найти хоть какой-то след её присутствия, и, набравшись смелости, он вновь пошёл к консерватории. Но, к его разочарованию, она была закрыта. Он вдруг осознал, что там каникулы. И понял, что опять остался без единого шанса увидеть её.

Он почувствовал, как его душу охватывает беспокойство и пустота.

Среди множества встреч особенно запомнилась одна. Она тогда опаздывала домой и почти бежала по улице, не оглядываясь. Он шёл за ней издалека, держась в стороне, прячась в тенях домов. Не хотел тревожить её своим присутствием, лишь стремился быть уверенным, что она доберётся без происшествий.

Он видел, как она приблизилась к дому, как поспешно открыла дверь и скользнула внутрь, будто стараясь исчезнуть от посторонних глаз соседей. Только тогда он остановился, позволив себе облегчённый вздох. Она была в безопасности, и этого ему было достаточно.

Теперь это воспоминание стало его единственным ориентиром. Единственным способом хоть как-то связаться с ней. Он принял решение – он должен увидеть её, даже если это означало нарушить покой её семьи. Даже если ему придётся нарушить её тишину. Он знал, что этот поступок был необдуманным, что он сильно рисковал. Но ещё один день без вестей свёл бы его с ума.

Ночью, когда город погружался в тёмную безмолвность, Эдвард решился на шаг, который, возможно, не понравился бы ей. Он направился к её дому, полагаясь на надежду, что хотя бы это сможет дать ему ответы.

Дом Эмилии погрузился в полночную тишину. Лишь бледный лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву сада, серебрил дорожки и очертания ветвей. В тени старого дерева, затаившись, стоял Эдвард. Сердце его билось неровно: прошло уже больше недели с того самого дня, когда они должны были встретиться.

Стараясь не издавать ни малейшего звука, он ловко перелез через садовую ограду и, ступая осторожно, как призрак, приблизился к дому. Он помнил: Эмилия как-то обмолвилась, что её окно выходит в сад. Но теперь, в темноте и тишине, он не был уверен – не ошибся ли.

Он опустился на колено, набрал с земли несколько мелких камешков и с затаённым волнением бросил один в стекло. Лёгкий, почти неразличимый стук. Потом другой. Ответом ему была всё та же тишина. Каждый новый бросок был как удар по собственному сердцу – и каждый раз он боялся, что в окне покажется вовсе не Эмилия, а её отец.

Наконец, створка окна чуть дрогнула. Он затаил дыхание. В темноте было трудно разглядеть лицо, но, когда тень за стеклом наклонилась вперёд, он узнал её.

– Эмилия… – прошептал он, выходя из тени кустов.

Она вздрогнула, вслушалась в голос, будто не веря.

– Эдвард?.. – тревожно прошептала она. – Что вы здесь делаете? Вас могли увидеть!

– Я должен был увидеть вас, – так же тихо ответил он. – Вы не пришли в тот день… и после. Я тревожился. Боялся, что с вами что-то случилось.

– Я… – Эмилия опустила глаза. – Я немного простудилась. Несколько дней не выходила из-за температуры. Простите… Я не нашла способа сообщить вам.

– Не извиняйтесь, – сказал он мягко. – Главное, что с вами всё в порядке. Я… не находил себе места. Столько думал, столько передумал. Сейчас вам лучше?

– Да, но Эдвард, – торопливо заговорила она, с испуганным взглядом оглядываясь через плечо. – Вам нельзя оставаться здесь. Если отец узнает… Это опасно.

– Я бы рисковал снова и снова, – прошептал он с искренностью. – Лишь бы знать, что вы целы.

– Вы… вы безрассудны.

– Быть может, – слабо улыбнулся он. – Но если дело касается вас, я не умею быть разумным.

Она смотрела на него из полумрака, сжимая пальцами подоконник. Его присутствие, тревожное и родное, согревало, но в то же время причиняло боль.

– Эдвард, прошу вас… – шёпотом сказала она. – Уходите. Если вас заметят…

– Я уйду, – кивнул он, – но покоя мне не будет, пока не узнаю, когда увижу вас вновь.

Эмилия чуть помедлила, словно борясь с собой, затем едва слышно прошептала:

– Я не могу сказать точно, отец сейчас в отпуске, поэтому выйти, пока он дома, у меня не получится. Но сейчас… пожалуйста, уходите.

Он кивнул снова, и в этот кивок вложил больше, чем могли сказать слова.

– Хорошо. Я буду ждать. До встречи, Эмилия.

Она закрыла створку окна, но глаза её ещё долго следили, как он исчезает во мраке сада, растворяясь в ночной тиши. Сердце её сжалось от боли – сладкой, мучительной, запретной.

Ночная прохлада Стамбула мягко скользила сквозь приоткрытое окно, неся с собой запах моря и далёкий, едва слышный гул улиц.

Эдвард закрыл за собой дверь гостиничного номера, не включая свет, и опустился на край кровати. В комнате царила полутьма, а в ней – она. Эмилия. Как будто её образ остался с ним, едва он отошёл от неё.

Он лёг на спину, сцепил руки за головой и уставился в потолок, будто надеялся найти там ответы. Сердце билось тише, но каждый его удар казался наполненным её именем.

Он никогда раньше не чувствовал подобного. Это было не просто влечение – это было тихое, уверенное падение. Без сопротивления. Без желания остановиться. Он влюбился.

– Я влюблён в неё… – прошептал он в темноту.

И вдруг в груди стало тесно. Не от страха – от правды. Ему уже не вырваться из этого чувства. Оно пустило корни глубоко. Эмилия вошла в его жизнь, как свет пробивается в тёмную комнату: сначала робко, но с каждой минутой всё увереннее. Он знал, что теперь не сможет отпустить. Не захочет.

Но вместе с этим пришло другое чувство – беспокойство. Отец. Мать. Они не поймут. Никогда. Его отец… он будет в бешенстве, когда узнает. Турчанка? Эдвард усмехнулся сквозь тяжёлый вдох. Он сам ведь даже не думал, что когда-то он может полюбить турчанку. А теперь – будто всегда её знал. Всегда ждал.

Он закрыл глаза. Перед ним стояла она – в белом платье, с лёгкой улыбкой и этим внимательным, глубоким взглядом. И он понял: всё, что было до неё, было бледной тенью жизни. А с ней… всё стало настоящим.

Он встал и подошёл к креслу у окна. В кармане пиджака его пальцы нащупали то, что он всё это время носил с собой – как тайну, как обет. Он вытащил платок. Маленький, с вышивкой ручной работы. Такой же тонкий, как и момент, когда он его нашёл.

Он нашёл его в тот день у озера, когда Эмилия стояла в тени, готовясь уйти. Она обернулась в последний раз, кивнула ему мягко, с лёгкой, почти робкой улыбкой, и пошла прочь. А он, собравшись уже уходить, вдруг заметил что-то на земле – белое, невесомое.

Он наклонился и поднял её платок. Мелкий, аккуратный узор был вышит с любовью – он понял это с первого взгляда. Наверняка, это была её работа. Он поглаживал его пальцами, словно нащупывая каждый узор, затем сунул платок в карман. Это было для него словно подарком, который он хотел сохранить себе.

Теперь же, в своей гостиничной комнате, он держал его в ладонях – так осторожно, словно боялся разрушить что-то живое. Он опустился на кровать, лёг на спину и прижал ткань к груди.

– Ты даже не знаешь, что он у меня… – прошептал он, глядя в потолок. – А я уже не могу с ним расстаться.

Сердце глухо билось под тканью. Она была слишком близко, слишком в нём. Он чувствовал запах её духов – еле уловимый, но настоящий, такой, что щемило всё внутри.

Он закрыл глаза. Эмилия была повсюду – в мыслях, в пальцах, сжимающих платок, в каждом медленном вдохе. И вдруг понял – теперь он её не отпустит. Никогда. Пусть отец будет в ярости, пусть мир встанет на уши… но она уже стала его частью. Как дыхание. Как жизнь.

Прошло всего два дня. Из Лондона пришло письмо, которого он не ждал. Письмо было от отца Эдварда. Прочитав его, Эдвард нахмурился, сжав письмо в руках, и швырнул его в сторону. После строк, которые написал отец, Эдвард не находил себе места.

“Как теперь быть?” – подумал он про себя.

Мысли терзали его, словно острые иглы, не давая ни покоя, ни здравого смысла. Он знал, что если не поговорит с ней сегодня, то завтра для этого могло быть поздно. Знал, что, если не увидит её – не переживёт ещё одной ночи. И решился, что больше не сможет продержаться. Он должен был её увидеть, он должен был высказать то, что так давно хранилось в его сердце.

Глава 5: Признание

Когда над городом вновь опустилась ночь, тёмная и безмолвная, Эдвард вернулся к её дому. На этот раз он был ещё осторожнее. Скользя в тени деревьев, он двигался вдоль высокой изгороди, пока не оказался у знакомого окна.

Он поднял руку и бросил маленький камешек. Потом ещё один. Тишина. Прохладный воздух жёг лёгкие, сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук мог разбудить весь дом.

Он бросил третий камень и замер. Скрипнула створка, и в проёме показалось её лицо – бледное, словно вырезанное из мрамора.

– Кто там? – донёсся до него её слабый, но до боли родной голос.

– Это я, Эмилия, – шепнул он, выходя из тени. – Простите… Я не мог ждать дольше… Я должен был увидеть вас.

Она вздохнула и оперлась на раму, словно устав от собственной беспомощности.

– Вы же только два дня назад видели меня, – тихо проговорила она. – Я сказала вам не приходить. Это опасно.

Он, не отрывая взгляда от её силуэта, прижался спиной к небольшому дереву.

– Мне всё равно. Я буду приходить каждую ночь, если потребуется. Вы даже не представляете, как я переживал…

Эмилия не ответила. Но её взгляд – тёплый, тревожный – сказал больше любых слов. Она смотрела на него, будто боялась, что он исчезнет, если она отведёт глаза.

– Эмилия… – прошептал он, – могу ли я увидеть вас? Пусть ненадолго… Пожалуйста.

Она замялась, тревожно взглянув в сторону дома, и всё же кивнула – быстро, почти незаметно.

– Хорошо… Только подождите. Я выйду в сад. Дайте мне немного времени.

Он кивнул в ответ. Эмилия скрылась за шторой, а он остался в тени, прислушиваясь к звукам дома и отбивая в груди тяжёлые удары сердца.

Спустя несколько томительных минут, она появилась в саду. На ней было розовое платье, а на плечи накинута тонкая шаль, чуть колыхавшаяся от ветра. Она шла осторожно, легко ступая по мокрой от росы траве, как тень, как дыхание ночи. Эдвард замер, заворожённый её появлением.

– Идёмте, – прошептала она, делая знак рукой. – Нам нужно уйти подальше от дома.

Он кивнул, и они вместе двинулись вглубь сада, туда, где у самого края возвышался старый дуб. Под его ветвями, в тени и тишине, они могли спрятаться от мира и хотя бы на миг – быть наедине.

Ночь была прохладной, напоённой ароматами весенних цветов. Сверчки стрекотали без умолку, словно сама природа охраняла эту встречу, делая её почти волшебной.

Они дошли до дуба и, не говоря ни слова, прислонились к его мощному стволу. Мягкий лунный свет ласкал их лица, скользил по шелку шали Эмилии и светлой ткани рубашки Эдварда, а в просветах листвы играли дрожащие тени.

– Вы, кажется, рискуете своей жизнью, Эдвард, – прошептала она хрипловато, не поворачивая головы.

Он взглянул на неё, серьёзно, но с той нежностью, которую уже не мог скрывать:

– Я не мог не прийти. Не видеть вас – было невыносимо. Каждый день я думал о вас… И, если вы не против… может, нам стоит перейти на «ты»? Так будет проще. И, как мне кажется, давно пора.

Эмилия медленно повернулась к нему, и на её губах появилась слабая улыбка.

– Хорошо… – произнесла она тихо. – Но, Эдвард… Вы… ты ведь понимаешь, что так нельзя?

– Понимаю, – вздохнул он. – И всё же… я здесь. Потому что иначе я бы просто не уснул этой ночью.

Они присели у корней старого дерева. Ветерок шевелил траву, ночь пела свою мелодию, а в небе рассыпались звёзды. Они говорили о пустяках – о его днях, о её недомогании, о том, как изменилась погода… Но чем дальше, тем тише становился голос Эдварда. Он всё чаще замолкал и просто смотрел на неё – долго, внимательно, почти с благоговением.

– Эмилия… – его голос стал низким, почти приглушённым. – Я должен сказать тебе то, что давно держу в себе. Иначе я сойду с ума.

Она встретилась с ним взглядом и в его глазах увидела что-то новое. Опасное. Слишком честное.

– Эдвард… – прошептала она.

– Я устал притворяться. Устал говорить с тобой, как будто ты – просто подруга… просто собеседник… Я… – он запнулся, не зная, как сказать это, не спугнув.

Дыхание Эмилии сбилось. Её пальцы сжались в складках шали. Она почувствовала, как сердце забилось чаще, и чтобы унять волнение, вскинула голову к небу.

– Посмотри, Эдвард… Как прекрасны звёзды сегодня, – произнесла она оживлённо, почти натянуто.

Он не взглянул наверх. Его глаза оставались на ней.

И в этот миг одна звезда сорвалась с небосклона, пронзив небо золотой линией.

– Упала звезда! – воскликнула Эмилия, вскинув руки. – Загадай желание, Эдвард!

Она закрыла глаза, прижала ладони к груди и, как ребёнок, что-то прошептала себе под нос.

Эдвард не мог отвести от неё взгляда. В лунном свете она казалась почти нереальной – живой мечтой, воплощением всего, чего он когда-либо желал. Его голос был тих, но звенел искренностью.

– Эмилия… Ты загадала?

– Да, – прошептала она, всё ещё глядя в небо.

Он посмотрел в её профиль, на её ресницы, слегка подрагивающие от волнения, и решился.

– А есть ли в твоих желаниях место для меня?

Она обернулась к нему с растерянным выражением. Её щёки вспыхнули от волнения, глаза заблестели – то ли от удивления, то ли от тревоги.

– Что?.. – выдохнула она.

– Я не прошу невозможного, – сказал он тихо, с грустью. – Но скажи мне правду… Есть ли я в твоих мечтах, Эмилия?..

Эмилия опустила взгляд, не зная, что ответить. Она боялась признаться, что её мысли всё время возвращались к нему.

– Потому что в моих мечтах и желаниях нет никого, кроме тебя, – произнёс Эдвард почти шёпотом. – Каждый день… Каждую ночь. Я не могу думать ни о чём другом.

Он сглотнул, нервничая, но продолжил, несмотря на дрожь в голосе.

– Ты же не ребёнок, Эмилия. Ты понимаешь мои чувства… И знаешь, что они настоящие. Я не могу больше молчать. Я… Я влюблён в тебя. До глубины души.

Эмилия замерла. Слова Эдварда обрушились на неё внезапно и оглушающе. Она пыталась найти подходящий ответ, но вместо этого лишь смотрела на него, осознавая, что её собственное сердце уже давно принадлежит ему.

Мрак мягко оседал на сад. Наступило абсолютное затишье, которое не звенело, а дышало. Эдвард тоже замер, когда наконец произнёс заветные слова.