Тайны Парижа

– Значит, он придет?

– Да, – вздохнула она.

– Когда?

– Завтра.

– И этот жестокий, ужасный план, который вы составили…

– У меня хватит силы привести его в исполнение. Голос Дамы в черной перчатке дрогнул; майор Арлев взглянул на нее и проговорил:

– Мне кажется, что вы не достаточно заглянули в глубину своего сердца, сударыня.

– Что вы хотите этим сказать?

– Человека, которого вы собираетесь безжалостно погубить за то, что его отец убил вашего мужа…

– Ну?

– Вы полюбили этого человека!

Дама в черной перчатке вскрикнула и побледнела.

– О! Нет, нет, – проговорила она. – Нет! Вы лжете, Герман; нет, это невозможно! Я любила и буду любить только того, по ком я ношу траур! Я маркиза Гонтран де Ласи!

Она гордо выпрямилась и прибавила:

– Ну, что ж! Допустим, Герман, что вы сказали правду, что я люблю этого молодого человека, но разве я перестала быть рабой своей мести? Я погублю его, несмотря ни на что, потому что должен быть наказан его отец, этот бандит с седыми волосами, у которого только одно уязвимое место: его сын!

XLIII

По отъезде Дамы в черной перчатке Арман заперся у себя в рабочем кабинете. Опустив голову на руки, смеясь и вместе плача, он в течение нескольких минут был опьянен восторгом от предвкушения ожидавшего его участия в мести, которое должно было явиться ему залогом прощения.

Вошел Иов.

– Что тебе надо? – резко спросил он его. – Ты снова явился надоедать мне своими наставлениями?

Иов грустно покачал головою.

– Вовсе не за этим, – ответил он.

– Так за чем же?

– Один из ваших друзей желает вас видеть.

В течение последней недели много различных посетителей являлось в маленький отель, но Арман неизменно отказывал всем, и Иов на этот раз только для проформы вошел доложить ему; но каково было его удивление, когда Арман ответил:

– Ну, что ж, проси войти…

– Как! – пробормотал Иов. – Вы даже не спрашиваете, кто это?

– Но ведь это один из моих друзей…

– Положим, – согласился старый солдат, не понимавший, что горе делает безмолвным и заставляет искать абсолютного уединения, зато радость производит совершенно обратное действие.

В продолжение часа Арман был счастлив: следовательно, он мог принять своего друга. Иов отворил дверь и доложил: «Господин Мориц Стефан!».

Арман встал, сделал несколько шагов навстречу журналисту и радушно протянул ему руку.

– Вы редкий гость, дорогой мой, – приветствовал он его.

– А вас невозможно застать, мой милый Арман.

– Вот как! Разве вы были у меня?

– Раз десять. Но вы вечно отсутствовали: то вы уезжали в Баден, то вас просто не было дома.

– Я провел лето в Германии, – ответил сын полковника.

– С Дамой в черной перчатке? – насмешливо спросил Мориц.

Арман смутился.

– Кто вам это сказал? – проговорил он с оттенком беспокойства.

– Как кто? Да весь Париж, дорогой мой, говорит это. – Париж слишком добр, что интересуется мною.

– Париж любопытен.

– Ну, что ж! – сказал Арман, впадая в беспечный тон. – Ему придется испытать разочарование в своем любопытстве.

– Вы ошибаетесь.

– Я не вижу ничего занимательного в том, что я люблю эту женщину.

– Эта женщина – загадка.

– Только не для меня.

– Допустим, но она загадка для всего Парижа.

– А! Париж занимается нами?

– Сильно.

– Я становлюсь любопытен, – сказал Арман с горькой усмешкой. – Мне интересно знать: что он может знать, что он может говорить?

– Две вещи.

– Выслушаем первую.

– Дама в черной перчатке, которую вы безумно любите, не любит вас.

– Откуда это можно знать? – пробормотал сын полковника, закусывая губы…

– Она любит… другого. Арман побледнел.

– Этот другой – мертвец. Бледность Армана усилилась.

– А человек, которого любят даже мертвого, не боится соперников, – холодно докончил Мориц.

Арман, хотя и страдал, не решился, однако, прямо опровергнуть довод Морица.

– Отлично, – насмешливо заметил он. – Вот первое мнение, которого удостоил меня Париж. Теперь выслушаем, что следует дальше.

– Черт возьми! – проговорил Мориц.

– Разве вы уже забыли, что хотели сказать?

– Нет… но… я затрудняюсь.

– Чего?

– Я боюсь, что вы рассердитесь… Грустная улыбка мелькнула на губах Армана.

– Клянусь, что нет, – сказал он.

– Ну, так парижский свет утверждает, что вы…

– Болван, не так ли?

– Простак…

– Дорогой мой, – спокойно возразил Арман, – неужели вы явились ко мне только затем, чтобы сказать мне подобную любезность?

– Нет, – смеясь, ответил Мориц. – Но обратите внимание на мою храбрость и мое доверие к вам: я осмеливаюсь сообщить вам неприятные слухи относительно вас и в то же время хочу обратиться к нашей старой дружбе.

Арман протянул руку журналисту.

– Прекрасно! – вскричал он. – Так как я нужен вам, то милости просим.

– Да, я нуждаюсь в вас, – подтвердил Мориц.

– У вас дуэль? Так я буду вашим секундантом.

– Нет, вы ошибаетесь.

– Значит, вам нужны деньги? Мой кошелек к вашим услугам.

– Нет.

– В таком случае, говорите…

– Слушайте, – продолжал Мориц, – верите ли вы в необыкновенные вещи?

– Разумеется, да, и я уже поплатился за это.

– В таинственные драмы, которые разыгрываются в Париже не публично и никому не известными актерами?

– Верю, – пробормотал сын полковника, вспомнивший об ужасной мести Дамы в черной перчатке.

– Итак, мой друг, – продолжал Мориц, – меня случайно запутали в одну из этих драм, и я могу обратиться за помощью только к вам.

– Объяснитесь, друг мой.

– Не могу…

– Но как же быть в таком случае?

– Вы должны отправиться.

– Куда?

– Я не могу назвать вам место.

– Вот как! Но вы строите загадку на загадке.

– Только там, – сказал Мориц, – мне позволили объяснить вам.

– Дорогой мой, – возразил Арман, – позвольте мне задать вам один только вопрос?

– Задавайте.

– Когда я должен ехать с вами?

– Сейчас.

– Вы увезете меня из Парижа?

– Нет.

– И я могу вернуться к себе через несколько часов?

– Я не задержу вас, – ответил Мориц Стефан.

– Хорошо, я следую за вами.

– Наденьте теплое пальто, – сказал Мориц. – Ночи становятся холодными.

– Вы в карете?

– Да, она ждет у подъезда.

Арман надел пальто, взял шляпу и перчатки и спросил, улыбаясь:

– Надо захватить оружие?

– Нет, это лишнее, – ответил Мориц.

Журналист вышел первый, и они оба спустились по лестнице. Карета, которую по всем признакам можно было принять за наемную, ожидала у подъезда. Мориц открыл Дверцу.

– Садитесь, – сказал он и сел рядом с Арманом. Кучер, по-видимому, заранее уже получил приказание, потому что погнал лошадей, даже не спросив, куда ехать. Карета выехала из Шальо, спустилась к набережной, пересекла Сену по мосту Согласия и углубилась в пустынные улицы Сен-Жерменского предместья. Мориц все время молчал.

– Друг мой, – сказал он, – помните вашу любовь к маленькой баронессе де Сент-Люс?

– Да, – ответил Арман. – А что?

– Помните, как каждый вечер, когда она была для вас только белокурой домино, вас ожидала на бульваре карета, и какой-то человек завязывал вам глаза?

– Да.

– Ну, так вот, – продолжал Мориц Стефан, вынимая носовой платок из кармана, – это же самое я хочу сделать и теперь.

– Вы шутите? – проговорил Арман.

– Нисколько, это необходимо.

Мориц произнес последние слова так таинственно, что сын полковника Леона смутился.

– Но куда же вы хотите меня увезти? – спросил он.

– Если бы я имел намерение сказать вам это, то не завязывал бы вам глаза.

– Однако…

– Дорогой мой, – проговорил Мориц, – я взывал к вашей дружбе, но если эта дружба недостаточно сильна, чтобы исполнить то, о чем я прошу, скажите одно слово, и я отвезу вас обратно.

– Вы с ума сошли! – воскликнул Арман. – Но раз вы на этом настаиваете…

– И он протянул свою голову. Мориц крепко завязал ему глаза.

– Теперь, – сказал он ему, – скажите по совести, видите ли вы что-нибудь?

– Нет, – ответил Арман.

– Отлично.

Карета продолжала ехать, и Арман почувствовал, что она много раз поворачивала то влево, то вправо. Мориц молчал. Арман думал о Даме в черной перчатке и тоже не выказывал желания разговаривать.

Это странное путешествие продолжалось около получаса. Наконец карета остановилась.

– Приехали, – сказал Мориц. Он вышел первый.

– Дайте мне руку, – прибавил он, – и обопритесь на меня.

Арман повиновался.

– Хорошо, – продолжал Мориц, – теперь позвольте, я вас поведу.

По перемене воздуха Арман понял, что они вошли в дом или проходили коридором.

– Подымите ногу, мы стоим около лестницы.

Когда Арман поднялся на десять ступенек, он услышал, как отворилась дверь.

– Идите все прямо, – сказал ему его вожатый. Арман почувствовал под ногами толстый ковер и более теплую атмосферу вокруг себя. Две двери отворились и тотчас же захлопнулись. Мориц остановился.

– Теперь, – проговорил он, – вы можете снять повязку.

Арман сорвал повязку и с удивлением осмотрелся вокруг. Он находился теперь в маленькой гостиной, комфортабельно меблированной. Пол был покрыт ковром, стены обтянуты совершенно новой обивкой, несколько дорогих картин висели по стенам. Между окон стояла этажерка с витыми колонками, уставленная книгами. Посреди комнаты находился круглый столик, заваленный альбомами и газетами. Против камина стояло пианино. Арман был музыкант.

– Где я? – спросил Арман, взглянув на Морица.

– Скоро узнаете, – ответил журналист. Он откинул портьеру и вышел.

Арман, все более и более удивлявшийся, остался один. Прошло четверть часа; никто не являлся. Тогда Арман подбежал к двери, в которую вышел Мориц, но дверь оказалась запертой на ключ. Заметив другую дверь, он попытался отворить и ее, но она была также заперта. Потеряв терпение, молодой человек подошел к окну; окна были заперты на висячие замки.

– Ого, вот как! – пробормотал Арман. – Это уж слишком.

И так как шелковый шнурок сонетки находился справа от зеркала, то он сердито рванул его.

Тогда одна из дверей отворилась, и вошел слуга в ливрее; он почтительно поклонился Арману.

– Барин звал? – спросил он Армана.

– Да, – ответил молодой человек, у которого удивление перешло уже в нетерпение.

– Что прикажете сударь?

– Вот как! Что я тебе прикажу? Лакей поклонился.

– Можешь ты мне сказать, где я?

– Барин у себя.

– У себя?

Лакей снова поклонился. Арман смерил его взглядом с ног до головы.

– Что за глупые шутки, болван! – закричал он.

– Однако, сударь, я сказал правду. Барин у себя. Вот его приемная. Книги, пианино, журналы. Барин не будет скучать, если любит чтение и музыку. Вот спальня барина.

Под напором руки лакея дверь, которую Арман не мог отворить, раскрылась сразу. Молодой человек перешагнул порог, движимый любопытством. Спальня, такая же маленькая, как и приемная, была заново кокетливо меблирована, причем во всем чувствовалась рука женщины.

– Дурак! Скажешь ли ты мне, где я? Не то…

Арман не докончил. В комнату вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти, с седыми волосами, с продолговатым серьезным лицом, обрамленным густыми рыжими бакенбардами.

По одежде его можно было принять за истого англичанина. Арман узнал его.

– Сударь, – сказал ему вошедший, – позвольте мне ответить вам за слугу: вы у себя или, вернее, у меня…

Арман поклонился.

– Кто же вы? – спросил он.

– Я лорд Г., – ответил англичанин. Арман вздрогнул и вспомнил Фульмен.

– По причинам, которых я не могу объяснить вам, вы мой пленник.

XLIV

Слова лорда Г. удивили, почти испугали Армана. Он несколько раз взглянул на англичанина, не находя слов для ответа, наконец, он спустя несколько минут воскликнул.

– Вот как, милостивый государь, значит, я нахожусь у сумасшедшего?

– Я в здравом рассудке, – холодно ответил лорд Г.

– Так, прежде чем объявлять меня своим пленником, вы должны были бы, по крайней мере, объяснить мне, по какому праву…

– Мне поручили задержать вас здесь.

– А кто дал вам это поручение? Лорд молчал.

– Я вас прошу потрудиться объяснить мне ваш поступок, – продолжал Арман, – по моему мнению, это шутка прескверная.

– Мне пятьдесят лет, и я никогда не шучу, – отвечал благородный лорд.

– Значит, вы говорите серьезно?

– Вполне.

– Вам поручили задержать меня здесь?

– Совершенно верно.

– Ну, в таком случае, сударь, – сказал Арман, – я объявляю вам, что хочу уйти.

Лорд Г. улыбнулся.

– И немедленно, – прибавил сын полковника Леона, направляясь к двери, в которую он видел, как вошел лорд Г.

– Милостивый государь, – возразил джентльмен, – здесь у всех дверей хорошие запоры, а окна с толстыми решетками.

– Ну, что ж! Я позову на помощь, буду кричать…

– Вас не услышат. К тому же, – добавил англичанин, – вы не знаете, где вы находитесь…

– Я в Париже, полагаю.

– Да. Но только в отдаленном квартале, в глубине сада и в павильоне, откуда ваших криков никто не услышит.

– Вот как!

– Впрочем, – продолжал лорд Г., – я должен вам объявить, что если вы будете вести себя неблагоразумно и попытаетесь убежать, то вас свяжут по рукам и ногам. Мне стоит только дать знак.

Лорд Г. топнул трижды ногой в пол, и Арман увидал, как вошли двое слуг, одетых в такие же ливреи, как и первый, вошедший в ту дверь, в которую вышел Мориц Стефан.

Англичанин обратился к ним:

– Вы будете прислуживать этому господину и исполнять все, что он прикажет.

Слуги поклонились.

– Но, – продолжал лорд Г., – при малейшей с его стороны попытке бежать вы свяжете ему ноги и руки, и если он вздумает кричать, заткнете ему рот.

– Но они не помешают мне ударить вас перчаткой, – вскричал Арман вне себя от гнева, – и сказать вам, что вы подлец!

Действительно, Арман снял одну из перчаток и хотел бросить ее в лицо лорда Г. Но один из лакеев удержал его руку. Лорд Г. улыбнулся.

– Дорогой мой, – сказал он, – я вам на это скажу, что судья, который произносит приговор, или полицейский агент, производящий арест, никогда не принимают всерьез оскорблений своих клиентов. Когда ваше заключение окончится, тогда мы посмотрим.

Эти слова, вместо того, чтобы еще больше рассердить Армана, успокоили его. Он нервно расхохотался и упал на стоявший позади него диван.

– Но, сударь, – сказал он, – теперь я вижу, что вы приняли все меры предосторожности.

– Действительно, все.

– Я прибавлю даже, что мне нет расчета не покориться.

– Вы рассуждаете здраво, – согласился лорд Г., поклонившись.

Арман продолжал:

– Значит, я должен считать себя вашим пленником и не стараться убежать от вас.

– Да.

– По крайней мере, вы не откажете дать мне некоторые объяснения?

– Может быть.

– Мориц Стефан, которого я считал своим другом…

– Он и на самом деде ваш друг.

– Значит, он так же, как и я, попал в ловушку?

– Нет, эта ловушка, как вы выражаетесь, была расставлена для вас им самим.

– С какой целью?

– Потому что он ваш друг.

– Признаюсь, я ровно ничего не понимаю.

– И, действительно, вам трудно понять.

– Но где же я, наконец?

– У меня.

– А кто вы?

– Не все ли вам равно!

– Чего вы хотите и по какому праву вы лишили меня свободы?

– Я действую в ваших интересах.

– Я не признаю за вами этого права.

– Ну, что ж! Вы поблагодарите меня через несколько дней, – флегматично заметил лорд Г.

– За то, что был вашим пленником?

– Да.

Арман пожал плечами и сказал:

– Разрешите мне последний вопрос?

– Спрашивайте.

– Мне долго придется оставаться здесь?

– Этого я не могу вам сказать.

– Разрешено мне писать?

– Нет.

– Однако мне нужно известить одну… особу…

– Даму в черной перчатке? Арман покраснел.

– Не все ли вам равно, – сказал он, – кому я хочу писать?

– Сударь, – ответил лорд Г., – извините меня, но я должен оставить вас; я буду иметь честь навестить вас завтра утром. Желаю вам доброго вечера и спокойной ночи.

– Подождите, милорд… одну минуту!.. Я хотел только спросить вас… – проговорил Арман.

– Добрый вечер, – повторил лорд Г., открывая дверь, и исчез, оставив Армана в еще большем изумлении, чем до его прихода.

– Все это очень странно, – прошептал молодой человек.

Лакей, который был приставлен к нему в качестве камердинера, сделал знак остальным двум, и они вышли. Затем он обратился к своему новому господину:

– Сударь, позвоните, когда я потребуюсь; а если вы пожелаете выпить чаю, прежде чем лечь спать…

– Нет, – ответил Арман.

– В котором часу барин ляжет спать?

– Не знаю… Оставьте меня. Лакей поклонился и вышел.

Арман, оставшись один, принялся размышлять. Чего от него хотят и зачем его привезли с завязанными глазами в этот дом, где он сделался узником?

Одно имя сорвалось с его губ и пролило свет на эти происшествия. Это было имя Фульмен. Он вспомнил, что танцовщица любила его и употребляла все усилия, чтобы заставить его забыть чары Дамы в черной перчатке, и он более не сомневался, что Мориц Стефан был ее сообщником. Арман хорошо знал Фульмен. Он знал ее за женщину энергичную, решительную, способную довести дело до конца, не колеблясь в раз принятом решении.

– Ведь выйду же я когда-нибудь отсюда, – рассуждал он, – и тогда потребую строгий отчет у Фульмен и ее сообщников; но пока я здесь… что мне делать?

Арман вспомнил, что Дама в черной перчатке будет ждать его на следующий день и, разумеется, прождет напрасно. Эта мысль привела его в отчаяние, потому что он понял по решительному, откровенному тону англичанина, что заключение его будет строгое и при малейшей попытке бежать ему свяжут руки и ноги. Арману, как человеку порядочного круга, было бы противно вступать в рукопашную схватку с лакеями, и он ни за что на свете не желал получить оскорбление, грозившее ему в случае его сопротивления. Чтобы рассеять свои мысли, Арман подошел к столу и взял газету, но минуту спустя бросил ее и сел за пианино. Но и пианино не помогло. Тогда он позвонил. Вошел слуга.

– Друг мой, – мягко сказал ему Арман, – вы, разумеется, преданы вашему господину, платящему вам за ваши услуги.

Лакей поклонился в знак согласия.

– Поэтому я не буду пытаться подкупить вас, хотя я достаточно богат…

– Господин оскорбляет меня, предполагая, что меня можно подкупить.

– Извините! Но вы, может быть, не откажете мне в маленькой услуге…

– Приказывайте, сударь.

– Я хотел бы написать письмо.

– Кому?

– Особе, которой у меня назначено свидание на завтра и с которой я, вероятно, не увижусь…

– Это можно…

– Возьметесь вы доставить письмо?

Говоря это, сын полковника посмотрел так, что взгляд его ясно говорил:

«Я заплачу за вашу услугу такую цену, которую вы сами назначите».

– Смотря по обстоятельствам.

– Как, «смотря по обстоятельствам»?

– Если для этого достаточно бросить письмо в почтовую кружку…

– Хорошо! – сказал Арман.

И он подошел к круглому столику, на котором находились все принадлежности для письма. Но лакей прибавил:

– Если сударь напишет особе, которая живет на площади Бово, то это бесполезно.

– Бесполезно! Почему?

– Потому что я не доставлю этого письма… Арман рассердился.

– Уходите! – закричал он.

На другой день после похищения Армана, так искусно совершенного, в полдень, Дама в черной перчатке сидела у себя с майором Арлевым.

– Сударыня, – спросил ее майор, – хватит ли у вас мужества довести до конца ваш замысел?

– Да, Герман.

– Погубить отца в лице сына?

– Да.

Дама в черной перчатке произнесла это «да» глухим голосом и, помолчав несколько минут, наконец сказала:

– Да, у меня хватит мужества, хватит наказать себя самое.

Майор вздрогнул.

– Да, чтобы наказать себя, – продолжала она. – Потому что была минута, когда я почти забыла о моем единственном долге на этом свете, так как мое сердце забилось для этого человека, отец которого убил моего мужа… Гонтран де Ласи, – с волнением воскликнула она, – клянусь тебе, что ты будешь отомщен!

Послышался стук кареты, остановившейся у отеля.

– Это он! – сказала молодая женщина. – Он точен, как влюбленный.

Но она ошиблась. Приехал не Арман. Карета въехала во двор, и из нее вышел старик. Дама в черной перчатке следила, притаившись за занавеской. Приехал Иов, старый слуга полковника, преданный друг Армана.

Он вошел расстроенный.

– Сударыня, – поспешно сказал он, – что вы сделали с Арманом?

Молодая женщина вскрикнула от удивления.

– Я? – спросила она. – Да решительно ничего.

– Он не был здесь?

– Нет.

– Вы не видали его?

– Не видала со вчерашнего вечера, – ответила она.

– Ах, Боже мой! Боже мой! – пробормотал старый солдат. – Что же с ним случилось?

– Но объяснитесь же, Иов, – мягко сказала молодая женщина.

– В эту ночь, сударыня, Арман не вернулся домой; я прождал его все утро, но его все еще нет… Я был у полковника, который тоже не видал его…

– Он уехал вчера вечером?

– После того, как вы уехали.

– Один?

– Нет, с одним из своих друзей, в карете.

XLV

Через день после исчезновения Армана лорд Г. приехал к Фульмен.

– Ну, мой друг, – проговорила она, протягивая ему руку, – что вы мне скажете?

– Арман все тот же, – ответил лорд Г.

– Бедный Арман!

– Он то раздражается, то впадает в глубокое уныние.

– Спал он прошлую ночь?

– Нет, камердинер, спавший в соседней комнате, слышал, как он говорил что-то вполголоса.

– Вот как! Что же такое он говорил?

– Сначала он давал себе слово убить меня.

– А потом?

– Потом броситься к ногам женщины, которая напрасно прождала его.

Грустная улыбка мелькнула на губах Фульмен.

– Помните, мой друг, что вы отвечаете мне за него, – сказала она.

– Клянусь вам моей честью.

– И если вы дадите ему убежать, то, может быть, будете причиною его смерти.

– О, будьте покойны, – сказал лорд Г. – Когда я согласился принять на себя обязанности тюремщика, я уже принял свое решение.

– Как вы думаете, Арман догадывается, что его арест произошел по моей инициативе?

– Мне кажется, да.

– Ах, как он должен ненавидеть меня! – вздохнула Фульмен.

– Да, – пробормотал англичанин.

– Собирался он писать?

– Он пытался подкупить моих людей, чтобы они передали записку Даме в черной перчатке.

– Недурно! Спрашивал он об отце?

– Нет.

– А об Иове?

– Тоже нет.

– Бедный юноша, – прошептала Фульмен. – Он положительно страдает тем, что у итальянцев называется любовным помешательством.

– Но позвольте мне сделать вам одно замечание, дорогой друг, – сказал лорд Г.

– Говорите.

– Вы не боитесь, что лишение свободы сведет его с ума? Фульмен вздрогнула.

– О, молчите! – вскричала она. – Вы меня пугаете…

– Я оставил его в страшном раздражении и боюсь за него.

– Ну, что ж! – воскликнула Фульмен. – Я предпочту видеть его безумным, чем мертвым. Эта женщина убьет его…

– Будьте покойны, его слишком хорошо стерегут, чтобы подобная вещь могла случиться. Во-первых, павильон, где он находится, в самой глубине сада, окна с железными решетками, а у дверей крепкие засовы.

– А что, если эта женщина откроет, где мы его спрятали?

– Мои люди прекрасно вооружены и превосходно выдержат осаду.

Фульмен вздохнула.

– Благородный и дорогой друг, – сказала она, пожимая руку англичанина. – Как вы добры…

– Я ваш друг, – просто ответил он. – А теперь, если вам нечего более сказать мне, я вернусь на свой пост.

– Идите, – сказала Фульмен.

Англичанин вышел. Фульмен осталась одна. Несмотря на начало ноября, вечер был теплый и тихий, и молодая женщина ощутила потребность подышать немного свежим воздухом, потому что у нее была лихорадка, и голова ее горела. Она надела накидку и вышла с намерением пройтись по Елисейским полям до заставы Звезды.

Фульмен чувствовала желание подышать свежим воздухом и побыть одной. Она поступала, как все люди, у которых сердечное горе: она стремилась к одиночеству.

Зимою в девять или десять часов вечера Елисейские поля всегда пустынны и только местами освещаются фонарями. Лишь изредка попадется навстречу карета, а еще реже прохожий.

Фульмен медленно шла по асфальтовой дорожке, идущей вдоль широких тротуаров, задумчивая и не обращая ни малейшего внимания на редких прохожих. Ее прогулка длилась около двух часов и, разумеется, продолжилась бы еще, если бы позади нее не раздались быстрые шаги.