Принять удар

– Ок. А кто это?

– Не знаю. Такой же атмосферный посетитель, как и мы.

Когда мужчины скрылись, Лиам снова посмотрел на визитку, на ней было написано «Мануэль Сайлент».

В тот вечер он не пошел домой. Он пошел в ближайший бар и напился в стельку, пытаясь стереть из памяти образы: улыбающихся негодяев и стекленеющие глаза незнакомки. А наутро, с тяжелой головой и выжженной душой, он позвонил.

Это был не звонок отчаявшегося человека. Это был звонок человека, заключившего сделку с дьяволом. Он не мог спасти Ану. Но он мог сделать так, чтобы в этом аду, устроенном такими, как Сайлент, было хоть одно существо, которое умеет держать удар. Он отдавал душу не за деньги, а за призрачный шанс когда-нибудь поставить на кону душу самого дьявола.

Ана умерла почти сразу, как Лиам поставил свою подпись и Сайлент был единственным на ее похоронах. Он сделал все так, как она хотела, так как рассказал ей Лиам. Они договорились, что раз контракт уже есть, то он может перечислить денежные средства туда, куда скажет его новый тренер. И он попросил перечислить их на счет церкви, при которой учились дети из его деревни.

Он хотел, чтобы никто, никогда не уезжал в новую жизнь за потерями. Лиам не знал только о темной стороне своего хозяина. Не знал какие новые методы ему придется освоить, чтобы тренировать бойцов клуба и как измениться внутри, чтобы переломить себя.

И вот он сидел на террасе, вдыхая запах чая и далекого моря. Долг, который нельзя закрыть. Он был должен Ане – памятью. Был должен Мануэлю – контрактом. Был должен Юле – той частичкой жалости, что тлела в его окаменевшем сердце. И все эти долги сплелись в один тугой узел, который не развязать, а только разрубить. И он с ужасом понимал, что острее всего в этом узле было лезвие, которое он сам когда-то вручил русской медведице.

Глава IV БРАКИ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ

«Браки заключаются на небесах…

но некоторые в аду!»

К вечеру рана перестала пульсировать. Мануэль переоделся в лёгкие брюки и футболку и вышел на задний двор. В густом вечернем воздухе плавали ароматы буйно цветущих роз. В углу двора, как раз, куда выходили подвальные зарешеченные окна, стоял манекен. Он был обезличен, и предназначался для тренировок ударов по корпусу противника.

Мужчина достал из кармана фото отца, вырезанное из газеты, он улыбался журналисту, но его глаза все равно были холодными. Мануэль отклеил пластырь от шрама и припечатал им фото отца к спортивному снаряду.

Он методично стал наносить удары по корпусу «соперника». Один, второй, третий… внутри росло чувство ярости и сопротивления. Он чувствовал, как сильно ненавидит этого условно родного ему человека и испытывал брезгливость от того, что в нем его гены.

– Сволочь, – в голове мысли сплелись в клубок каких-то обрывочных слов, – как ты можешь… со мной… ты убиваешь меня …

Манекен шатался, но не падал.

Мужчина усилил удары, он почувствовал жар, скинул с себя футболку и принялся колотить по «отцу» с еще большей силой. Кровь пульсировала под тонкой кожей на ране и казалось, что еще секунда и она лопнет.

Но он не обращал внимание на пульсацию, а лишь аккумулировал внутри ярость.

Казалось, что, если бы перед ним сейчас и правда оказался отец, он убил бы его одним ударом.

Мануэль занес руку и вдруг услышал приглушенные удары.

Они раздавались из подвала. Раз, два, три… сдавленный стон …. Четыре, пять…

Он подошел к решетке и сквозь нее увидел Юлю.

Она была в шортах, босиком и только в топе.

На ее теле виднелись синяки и ссадины, а на лице багрово выделялось место, куда попал Лиам сегодня утром. Она методично била по мешку, с каждым ударом только зверея еще больше. Мануэль присел на корточки и не мигая завороженно смотрел на нее. Удары сыпались сериями, костяшки на ее руках побелели, потом на одном из них лопнула кожа, что только разозлило девушку. Она неожиданно остановилась, внутри поднялась волна агрессии, и она тихо сказала своему снаряду

– «Ну же! Сдавайся!» – и в голове у нее пронеслось не лицо, а ощущение: ледяной тон Лиама, насмешка в глазах Мануэля, скрип двери в клетку.

И она снова с утроенной силой стала наносить удары. Кровь выступила на костяшках ее рук, она искала слабое место, но никак не могла его найти, пот проступил сначала на лбу, потом на лице и вот он уже ручьями стекает вниз и падает на бетонный пол крупными каплями.

– Ну! – закричала Юля, – давай!

Неожиданно мешок порвался и на пол сначала тонкой струйкой, как из песочных часов начал высыпаться песок. Юля нанесла еще один сокрушительный удар и упала на колени. Прямо у ее ног горка песка увеличивалась на глазах.

– Браво, – Мануэль медленно захлопал в ладони и каждый хлопок словно дробил густой вечерний воздух. Девушка подняла глаза наверх и увидев, Сайлента поспешно встала. На секунду ему показалось, что ее глаза были влажными.

Когда Мануэль обогнул дом, Лиам, по своей старой привычке, пил крепкий чай. Он слышал, как Мануэль колотит манекен на заднем дворе, а затем Юлю, которая вышла из подвала, и лишь усмехнулся над тем, как они не видят очевидного.

Мануэль, зайдя в дом, почувствовал в воздухе след – едва уловимую взвесь пота, крови и железа, тяжёлую, как выдох подвала. Он замер, и этот запах, словно невидимый поводок, привёл его к двери гостевой ванной. Из-за двери доносилось прерывистое, влажное дыхание. Он толкнул дверь.

Юля стояла, склонившись над раковиной, вся напряжённая, как струна. Вода стекала с её подбородка и локтей крупными каплями на мрамор, и в этой воде, он это уловил сразу, была розоватая примесь. Она дышала ртом, пытаясь заглушить ломоту в разбитых костяшках. В зеркале их взгляды встретились. В её тёмных зрачках, расширенных от изнеможения и напряжения, он увидел своё отражение – не хозяина, не надзирателя, а искажённое тревогой лицо другого зверя в этой же клетке.

Он сделал шаг вперёд. Воздух сгустился, наполнившись запахом её кожи – соли, душистого мыла и чего-то неуловимого, дикого, её единственного. Его пальцы, сами по себе, потянулись к её виску, чтобы стереть размазавшуюся кровь и пот. Прикосновение было шершавым, теплым, но не грубым. Не таким, каким она его ждала.

– Довольно, – его голос был низким и хриплым, звуком, рождённым не в голове, а где-то в груди. – Ты не должна стирать себя в порошок. Ты не машина.

– А кто я? – её шёпот был обрывистым, выдохом загнанного животного. – Вещь?

Он не ответил. Его взгляд скользнул по её мокрому лицу, по тонкой шее, где пульсировала жилка. Он видел не собственность. Он видел предельную концентрацию воли, ту самую, которой ему так не хватало. И в этот миг она была для него единственным живым существом в этом мёртвом доме, дышавшим той же горечью, что и он.

– Я не знаю, кто ты, – тихо сказал он, и слова эти были похожи на разрыв плотины. – Но, когда ты уничтожаешь себя, чтобы выжить, я чувствую это – Его рука просто сжалась в кулак. – Как будто ты забираешь часть моего ада и превращаешь его в силу. И это… пугает…

Эти слова, тяжёлые и сырые, как кованый металл, упали между ними. Юля чувствовала что-то иное – жгучую, почти химическую реакцию. Это не было прощением или симпатией. Это было признание их общей природы, их общей тюрьмы.

Смятение, которое она почувствовала, было страхом перед этой алхимией перед тем, как её отчаяние и его холодность, смешиваясь, рождали нечто третье, чудовищно прочное. Она отшатнулась, спина её ударилась о стену, но теперь это было бегство не от него, а от этого нового, рождающегося между ними чудовища – связи.

– Не трогай меня, – выдохнула она, но в её глазах уже читалось не отвращение, а растерянность перед этим открытием.

Мануэль опустил руку. Он вышел, оставив дверь открытой, и замер в коридоре, вдруг осознав, что запах её измотанности и его гнева теперь смешались в его лёгких. Что-то сдвинулось. Не в сторону мягкости, а в сторону слияния. Образовался новый сплав, прочнее стали.

Юля осторожно прислонилась к стене, остаться одной оказалось страшнее, чем выдержать его взгляд. Его слова висели в воздухе, как ядовитый туман. Раньше он хотел сломать ее тело. Теперь он требовал доступа к той силе, что пряталась внутри. А это было единственное, что принадлежало только ей.

Лиам заглянул перед сном в подвал и, увидев пустой кожух мешка, под которым была куча песка с тёмными пятнами уже свернувшейся крови, вздохнул. Он, открыв железную дверь в подсобку, достал новый и повесил.

Воздух в спальне застоялся, стал густым и тяжёлым, как свинцовый полог. Мысли о завтрашнем ужине с отцом, о неизбежной клетке, сжимали горло прочнее любых рук. Мануэль ворочался, чувствуя, как стены медленно сдвигаются. В три ночи он сбросил с себя липкий шелк простыней и, не включая света, нашел на стуле мягкие спортивные брюки.

Тишина в доме была звенящей, почти враждебной. На кухне он нашел графин с водой – лимон и мята плавали внутри, как насмешливый символ свежести, которой не было в его душе. Он отпил прямо из горлышка, но прохлада не принесла облегчения, лишь подчеркнула внутренний жар.

И тогда его, будто на невидимом поводке, потянуло наверх. Не к женщине. К единственному существу в этом доме, которое, казалось, умело дышать даже в неволе.

Он замер у её двери, в полосе лунного света, падающей из приоткрытой щели. И услышал. Чистый, ровный, бездонный звук её дыхания. Оно входило и выходило с невозмутимым спокойствием океана. В этом ритме не было ни трепета, ни страха. Была лишь тихая, неистовая воля к существованию.

Его собственные легкие сжались от зависти. Им овладело острое, почти физическое желание – вдохнуть вместе с ней. Припасть к этому источнику силы, ощутить кожей этот ровный поток, в котором не было ни капли сомнения. Ему захотелось провести ладонью по её горлу, не чтобы перекрыть воздух, а чтобы почувствовать вибрацию жизни, текущую сквозь неё с такой же неукротимой силой, с какой он когда-то сам вырывался из-под контроля отца.

Он стоял, впитывая этот звук, как яд и как противоядие одновременно. Войти? Присвоить себе кусочек этой свободы? Но он понимал – её дыханье не отнять, ему можно только… научиться. Украсть этот ритм и сделать его своим.

Мануэль так и не переступил порог. Словно боялся, что одно его прикосновение разрушит этот хрупкий феномен – способность дышать полной грудью, когда мир сжимается вокруг, как кулак.

Он вернулся в свою комнату. Но теперь в тишине он слышал эхо её дыхания. Оно звенело в ушах, навязчивое и целительное. И когда он наконец провалился в сон, ему снилось, что он стоит с ней в одной клетке, а она, не глядя на него, ровно и глубоко дышит – и этого воздуха хватает на двоих.

В полдень следующего дня Рауль привез его к ресторану в самом центре города.

– Жди меня, – приказал Мануэль, он не намеревался задерживаться здесь долго. Знакомство с будущей женой отца его точно его не прельщало, поэтому он не стал одеваться, чтобы понравится. Под пиджаком на рубашке он намеренно не застегнул верхние пуговицы, делая вид как можно небрежнее. Он знал, что отец до скрипа на зубах педантичен и внутри улыбнулся. Вчерашняя «драка» с ним еще больше успокоила, и он решительно направился к VIP-залу.

За круглым столом, уже накрытым сидел его отец в компании женщин. Когда дверь в зал бесшумно открылась и он увидел Мануэля, пожилой мужчина стал и раскинул руки в приветливом жесте.

– Сын, мы знали, что ты задержишься, но, конечно, не думали, что нам придется ждать тебя так долго… знакомься, это София.

Женщины приветливо улыбнулись, и не сводили с Мануэля глаз

Рядом с Софией сидела Иза и ее мать, Магда. Он сам налил себе бокал вина. Сразу выпил его и поставил на стол.

– Пап, здесь же все свои, как бы мы почти семья, так?

– Да, – согласился отец, – скоро мы станем настоящей семьей

– Иза, – Мануэль повернулся к ней, и девушка приветливо улыбнулась, – ты сама то, как относишься к этой идее. Согласна стать моей женой?

– Да, Мануэль, – ее улыбка показалась ему хищной, – наш союз поможет как моей семье укрепить деловые связи, так и твой отец получит выход к морю.

– Вы же говорили сыну, что мы планировали объединить часть проектов? – повернулась она к главе семьи.

– Нет, я подумал, что вы сами можете обсудить не только планы на будущее, но и деловые связи.

– Ну, если так, хорошо, – девушка снова повернулась к Мануэлю, – мы ведь обсудим?

– Несомненно, – он залпом осушил второй бокал вина и встал, – разрешите украсть невесту? Все-таки мы не старики просиживать этот вечер в таком пафосном месте.

Отец недобро посмотрел на него, но промолчал.

София положила руку, поверх руки Сайлента старшего и одобрительно кивнула

– Дорогой, я тоже согласна с твоим сыном. Детям незачем сидеть с нами все-таки до свадьбы осталось всего полгода и им есть, что обсудить.

Внутри Мануэль вздрогнул «отлично, они уже назначили дату без меня». Но он не оставлял надежду переубедить Изу.

Посадив ее в свой автомобиль, он приказал Раулю отвезти их в "Сайлентио". Сегодня боев не было, а при клубе работал отличный ресторан.

– Здесь никого нет. А те, кто есть, всегда молчат......Он провел ее в пустой зал, где их ждал управляющий. – Чем это место отличается от того, откуда мы ушли? – полюбопытствовала Иза, окидывая взглядом лаконичный, почти брутальный интерьер.

– Здесь никого нет. А те, кто есть, всегда молчат…

Она провела пальцем по столешнице, проверяя на пыль. Жест был не брезгливым, а оценивающим.

– Давай по-честному, насколько это возможно, конечно, – Мануэль впился в нее глазами. – Ты реально готова стать моей женой? – Да. – Ты не знаешь меня… – Я знаю достаточно. Ты – единственный наследник империи Сайлентов. Ты умен, хотя и стараешься это скрыть за маской цинизма. И ты… непредсказуем. В нашем мире, где все просчитано на десятилетия вперед, это редкое и ценное качество. – Непредсказуемость – это дефект в системе, который рано или поздно устраняют.

– Или используют как ключ к новой системе, – парировала она, и в ее глазах мелькнул холодный огонь амбиций. – Мой отец строит порты. Твой – финансовые схемы. Вместе они создают логистического монстра. А мы… мы можем создать нечто большее. Мы можем им управлять. Я предлагаю нам быть умнее их. Они думают, что женят нас, как пешки на доске. А мы превратим эту доску в трон. Твоя "непредсказуемость" и мой "расчет" – идеальное сочетание для этого.

Он помолчал, изучая ее. Эта девушка говорила не языком брачных контрактов, а языком тихого государственного переворота. – Ты предлагаешь нам стать союзниками? Против наших же отцов?