Несовершенство

– Обычно так и происходит, но при подобных обстоятельствах принято возбуждать дела по сто пятой7, – Лазарев барабанит пальцами по рулю и поворачивает голову, но обе соседние полосы стоят так же прочно, как и наша. – В случае с Сахаровым до последнего существовала вероятность, что он просто перепил лишнего и найдётся, когда проспится. Но родители Никиты подняли на уши всех знакомых, в том числе кого-то из правоохранителей. И по приложению геолокации нашли его телефон на опушке лесополосы шаморовской трассы. Со следами крови. Эксперты устанавливают, чьей именно.

– Блин, – констатирую я, вжимаясь спиной в кресло. Внутренности сковывает холодом. Глубоко дышу, чтобы успокоиться. Не расплакаться. Не сейчас. – Я не убивала его, – повторяю, как мантру.

– Всё будет в порядке, – отзывается Лазарев, и в этот момент пробка становится не такой плотной, словно по волшебству. – Алекс уже запросил видеозапись из клуба, но сейчас ему нужен пароль вашего телефона. Так Волков вызовет на допрос Милану, чтобы она тоже подтвердила ваше алиби. Это увеличит шансы на меру пресечения, не связанную с ограничением свободы.

Звучит обнадёживающе, но страх всё ещё парализует мышцы невидимой сетью. И сообщать Алексу пароль совсем не хочется. В современных реалиях смартфон – хуже личного дневника. И лучше бы там были планы убийства Сахарова, честное слово. Но там глупые заметки с моими мыслями, личные фото, скрины рецептов, которые я никогда не приготовлю, компрометирующие сообщения подругам в чатах мессенджеров и видеозапись того, как я пью на спор десятый подряд Б-52. Ох, а ещё, вишенка на торте – календарь критических дней.

– Восемнадцать ноль шесть. – Нехотя произношу я пароль, и собеседник одной рукой печатает сообщение на айфоне, а другой выруливает на правую крайнюю полосу в образовавшийся просвет.

Лучи осеннего солнца проникли в машину сквозь тонировку стёкол и приятно греют. В салоне пахнет кожей и чем-то пряно-древесным. Музыка из колонок звучит негромко, почти неразборчиво. Это временная передышка в преддверии обещанного Прокопьевым допроса. Она нужна мне, чтобы выдохнуть и собраться с силами. Если у меня вообще ещё остались силы.

– Может, нужно кому-нибудь позвонить? – предлагает адвокат, когда мы сворачиваем на Суханова, но я в ответ отрицательно качаю головой.

– Нужно, но я не помню ничьих номеров. Хотя если Алекс сам позвонит Милане, то, может, и не нужно. Я оказалась не готова к такой ситуации. Совсем. Не знаю вообще, как справилась бы, если бы не вы, Денис Станиславович. Спасибо.

– К такому сложно подготовиться. – Лэнд сворачивает направо, и когда Лазарев в очередной раз перехватывает руль, на его безымянном пальце сверкает тонкий ободок обручального кольца, подтверждая слова Волкова. – Поблагодарите Алекса при случае. Моё участие в вашей защите – исключительно его заслуга.

– Как вы успели приехать так быстро? Прокопьев сказал, что у вас кабинет в Находке. – Вспоминаю я услышанное сегодня.

– Вам и правда повезло, что я был неподалёку. И вообще, что приехал в город с семьёй на выходные, чтобы сегодня вечером вылететь в отпуск из Владивостокского аэропорта.

Хмурюсь, понимая, что это означает. Виновато опускаю глаза на собственные руки:

– Простите, что разрушила ваши планы на хороший выходной.

– Не извиняйтесь. Я сам не смог устоять перед возможностью лишний раз утереть нос Прокопьеву.

– А ваша жена не была против?

– К сожалению, она тоже с ним знакома не понаслышке, поэтому одобрила изменение планов обеими руками. Сказала, пока погуляет с дочерью в центре. У нас отпуск впереди – успеем ещё наговориться.

Как у них всё просто и правильно. Такими и должны быть нормальные отношения. Когда оба уважают друг друга и готовы идти на компромиссы. Когда не нужно ничего никому доказывать. С Сахаровым у нас было иначе. Мы всё время соревновались в том, кто из нас лучше, словно за это могли дать медаль. Хотя он бы действительно выиграл неплохую должность при своих посредственных талантах. А что выиграла бы я? Родители считали, что для меня такой муж, как Ник – сам по себе награда. Хорошо, что наши отношения с ним успели развалиться ещё до свадьбы.

Парковка у здания следственного комитета заставлена машинами, несмотря на выходной. Чёрный Краун Алекса тоже здесь. Значит, и Прокопьев где-то неподалёку. И я мысленно готовлюсь к продолжению нервотрёпки. Уточняю на всякий случай:

– Значит защищать меня с завтрашнего дня будет некому?

– О, Алекс что-нибудь придумает, я уверен, – отвечает адвокат и улыбается так многозначительно, словно план дальнейших действий Волкова ему уже заранее известен. – Сейчас главное – избежать задержания.

Но спокойней от этого почему-то не становится. Не только потому, что с этим задержанием ничего не ясно. Ещё и потому, что ничего не ясно с самим Алексом. Я понятия не имею, могу ли вообще ему доверять – его поведение остаётся непонятным с самого позавчерашнего вечера и сегодняшнее не только не прояснило ничего, но и добавило массу новых вопросов.

Вместе с Лазаревым мы выходим из машины и идём в здание следственного комитета – невзрачное, тёмное, с залысинами серого сайдинга. На грязных окнах разномастные решётки с потёками ржавчины. Раскрошившаяся лестница. С обшарпанной краской железной двери контрастируют новизной серебристые таблички с названиями отделов.

Тёмные коридоры тоже производят гнетущее впечатление. И оказавшись в кабинете Прокопьева, я стараюсь скрыть неуверенность и подавленность. Почти не вслушиваюсь, когда следователь разъясняет мне права подозреваемой, а в протоколах расписываюсь там, где указывает Лазарев.

Зато хотя бы он и Алекс – на моей стороне.

Но я всё равно чувствую себя ужасно. Словно всю энергию выжали, как сок в соковыжималке. На вопросы отвечаю на автомате. О том, что Сахаров Никита мне знаком. О том, что встречались, жили вместе и собирались пожениться. О том, что в июне расстались и он съехал, но до сих пор работает моим помощником в Азиатско-Тихоокеанском Альянсе.

– Работал, получается, – поправляет Прокопьев с неприятной ухмылкой, напоминая о том, что Сахарова теперь принято считать погибшим или, как он выразился, «пропавшим при обстоятельствах, дающих основания предполагать его гибель».

– Получается, – повторяю я бесцветным эхом, осознав, что возможная смерть Никиты перестала производить на меня прежнее впечатление.

Просто у каждого человека есть эмоциональный предел, словно высокий, выложенный камнем берег Седанкинского водохранилища. И когда чувства обрушиваются огромной лавиной, смывают волнорезы и выливаются наружу, большего уже испытывать не получается. Большей растерянности. Большей скорби. Большей досады. Всё, что перелилось через край – это безразличие.

Поэтому о своём вчерашнем дне я сообщаю Прокопьеву отрёшенно и без выражения. Словно сериал или прочитанную книгу пересказываю. Лазарев параллельно переписывается с кем-то по телефону и хмурится. Вскоре следователю тоже поступает какое-то сообщение, и он, прищурившись, любопытствует:

– А где сейчас ваша машина, Валерия Игоревна?

– Подозреваю там, где я её оставила – на парковке у спа-центра в районе Эгершельда.

Но Прокопьев смотрит на меня с такой ухмылкой, словно ответ, который я дала – неправильный. Перевожу взгляд на Лазарева, в ожидании какой-нибудь подсказки, но следователь, не выдержав, выдаёт:

– Тогда как вы объясните то, что её полчаса назад нашли в паре десятков метров от места обнаружения окровавленного телефона Сахарова? И откуда в салоне кровь тоже расскажете?

Ошалело моргаю, глядя на широкий заваленный документами стол. Бумаги начинают расплываться перед глазами. Произношу еле слышно:

– Не знаю. Я оставила её, а ключи были у меня в сумке. Пока вы их утром не забрали. И телефон… в нём ведь есть сообщения от приложения сигнализации…

Думать не получается. Словно я снова только что на спор допила десятый Б-52. Мысли путаются, а по мышцам разлилась свинцовая слабость. Как в замедленной съёмке Прокопьев говорит что-то, угрожающе повышая голос. Лазарев поднимается с места и отвечает ему, но я не слышу. Потому что сползаю по стулу, в одно мгновение превратившись в желе. Перед глазами скачут яркие пятна и ничего не разобрать. Жмурюсь, надеясь, что так станет лучше. Не становится.

Оказывается, мой эмоциональный предел – вот он. Я же со вчерашнего обеда нормально не ела. Зато достаточно много пила. Спала всего пару часов. А с утра – новости, одна кошмарней другой, сыпались на меня сплошным непрекращающимся потоком.

Зато больше не нужно отвечать на вопросы.

Сомнительное зато. Но других всё равно нет.

Теперь я словно глупый космонавт, что оказался в невесомости открытого космоса без скафандра. Вокруг чёрное безвоздушное пространство, дышать нечем, и гравитация не действует. И я вроде бы существую, а вроде бы нахожусь в каком-то анабиозе. Так проходит целая вечность, а может, всего несколько минут.

– Скорую вызовите! – раздаётся совсем рядом, и этот встревоженный окрик отчего-то немного приводит меня в чувство.

Даже не сам окрик, а голос. Это Милана. От понимания того, что подруга тоже здесь, я пытаюсь улыбнуться, но не уверена, что у меня получается. Выговариваю заплетающимся языком:

– Не надо… скорую, Лан. Лучше… сладкого чая и шоколадку.

Я лежу на чём-то мягком. Подруга тормошит за щёки, обеспокоенно заглядывает в глаза. Приказывает громко, а в голосе звучит металл:

– Сделайте сладкий чай!

Когда Лана так ведёт себя, никто не осмеливается перечить, сама я так не умею. Кружка появляется в её руках меньше чем через минуту. Подруга, звонко стуча о стенки ложкой, размешивает сахар. Подносит к моим губам.

– Осторожно, горячий.

Пахнет бергамотом. Я осторожно делаю глоток, и чай согревает грудную клетку приятным теплом. Сахара в нём явно больше двух ложек, много такого не выпьешь.

Зато так быстрее приду в себя.

Перед глазами проясняется, а липкий ступор отпускает мышцы. Повертев головой, обнаруживаю себя лежащей на потрёпанном кожаном диване, а Милану – на стуле рядом. Она смотрит так, словно я только что восстала из мёртвых.

– Я в соседнем кабинете была, – объясняет подруга, пока я, взяв кружку в руки, восстанавливаю силы, делая глоток за глотком. – Потом услышала, что тебе плохо стало, такой переполох поднялся. Алекс тебя сюда принёс и разрешил здесь с тобой побыть.

Столько всего хочется ей сказать. Про Сахарова, про обыск, про машину и телефон, но я молча пью чай. Нужно сперва прийти в себя.

– Как ты? – в дверях появляется Волков.

Смотрит на меня потрясённо. Очевидно, перед Ланой Алекс не делает вид, что мы не знакомы. Отвечаю хрипло:

– Лучше.

– Милана, тебе лучше вернуться к следователю и продолжить допрос. Твои показания – ключевые в алиби.

Она переводит взгляд с него на меня, легко касается моего плеча:

– Лер, тебе, правда лучше?

– Правда, – киваю и медленно сажусь. – Всё будет хорошо, иди. Спасибо тебе. За чай. И за то, что приехала.

Лана улыбается, встаёт, оборачивается у входа:

– Рада, что у меня есть возможность тебе помочь.

Она всё ещё винит себя за то, что произошло летом, хотя я давно простила. Но, кажется, ей самóй тоже нужно себя простить.

Когда Милана уходит, Алекс занимает её место на стуле напротив. Протягивает открытую коробку «Птичьего молока» Приморского кондитера, почти полную. Когда я наугад беру оттуда конфету, интересуется:

– Ты это специально?

Манипулировать собственным здоровьем мне бы и в голову не пришло. Хорошего же Волков обо мне мнения. Прожевав конфету, беззлобно поддеваю:

– Нет. Просто у меня с сахаром проблемы. А тут ещё алкоголь, недосып и стресс. А ты?

– Что я? – недоумевает Алекс и, повертев в пальцах одну из конфет, кладет её обратно в коробку. Достаёт другую и проделывает с ней те же манипуляции. Конфеты в таких коробках ванильные, лимонные и шоколадные. Он ищет определённую. Интересно, какую именно?

Я же снова беру первую попавшуюся, оказавшуюся ванильной на вкус. Мне сейчас всё равно, сладкая и ладно. Уточняю вопрос:

– Специально заявился на обыск ко мне домой после того, как продинамил свидание?

Он смеётся. Искренне, звонко, по-мальчишески:

– Нет. Этот обыск стал для меня таким же сюрпризом, как и для тебя.

– То есть, если бы не он, мы бы с тобой больше не увиделись, – щурюсь я, и смех обрывается.

Хочется понять причины, по которым он уехал позавчера, но, судя по смешинкам, оставшимся во взгляде Волкова, он не собирается ничего объяснять, пряча эмоции за показной несерьёзностью.

– Увиделись бы. – Алекс кладёт в рот очередную конфету и добавляет: – Наверное.

Слабость и заторможенность отступают, прячась где-то в укромном уголке тела, чтобы потом вернуться в очередной неподходящий момент. Так и не поняв, с каким вкусом выискивает конфеты собеседник, тянусь к коробке.

– В каком ряду лимонные?

Но Алекс отодвигает «Птичку».

– Ты всё-таки запланировала уехать отсюда на скорой? – Он резко поднимается со стула и захлопывает коробку. – Давай как-нибудь без моей помощи. И раз тебе лучше, то пора возвращаться.

Хочется топнуть ногой от злости. А если бы я сказала ему, что специально чуть не потеряла сознание, он вёл бы себя иначе? Права была Лана, когда говорила про тараканов в голове Алекса.

Выхожу в коридор следом за ним и сталкиваюсь с Лазаревым, подпирающим стену около кабинета.

– Где Суслик? – интересуется Волков у адвоката, и уточнять, кого именно он имеет в виду, не требуется.

– Его в управление вызвали, кажется, даже по нашему делу. Он распорядился подписать то, что есть и продолжить завтра утром.

Алекс засовывает коробку с «Птичкой» подмышку и звенит ключами на большой связке, чтобы найти среди них нужный. Поднимает на адвоката вопросительный взгляд:

– Ты ему не сказал?

– Что завтра меня заменит другой адвокат? – переспрашивает Лазарев и усмехается. – Не стал. Пусть ещё попереживает.

Волков, наконец, подбирает ключ и открывает дверь. По общим шуткам, добродушным насмешкам и переглядкам заметно, что Алекс и Денис давно знакомы. И пока следователь в отсутствии Прокопьева распечатывает протокол допроса, оба обсуждают какой-то весёлый случай на свадьбе Лазарева. Я в разговор не вмешиваюсь. Просматриваю текст выведенного на бумагу документа и подписываю там, где говорят. Оживляюсь лишь осознав, что речь зашла о деньгах, когда Алекс задаёт вопрос:

– Сколько я тебе должен?

– Нисколько, – отмахивается адвокат. – Я ведь тебе проспорил. Да и поквитаться с Сусликом было по-своему приятно. Сейчас он точно не помышляет о задержании, но главное – чтобы завтра не решил иначе. Ты знаешь, к кому нужно обратиться, чтобы этого не произошло.

Алекс хмурится и, скрепляя листы протокола, нажимает на степлер с такой силой, словно представляет на его месте чью-то шею:

– Знаю, Дэн. Но не хочу от этого ничуть не меньше.

– В остальных я не уверен. Не хочется, знаешь ли, чтобы мой преемник похерил все мои сегодняшние старания. – Лазарев поднимается из-за стола. – Мне уже пора. Напиши потом, что решил.

Волков кивает, а я тоже поднимаюсь и искренне благодарю:

– Спасибо вам, Денис Станиславович. И извините за то, что вам сегодня из-за меня пришлось менять планы.

Алекс поджимает губы, но молчит. Адвокат пожимает плечами:

– Не нужно извинений. Значит, так было нужно. Судьбе виднее.

После этого, приняв пожелания хорошего отдыха и коротко попрощавшись, Лазарев покидает кабинет, оставив нас с Волковым вдвоём. Повисшую в воздухе неловкость после его ухода можно пощупать, настолько она осязаема. В ней клубятся мои вопросы о его пятничном побеге с нашего свидания, сквозит недоумение от неожиданной помощи, поблёскивает надежда на то, что эта помощь поможет мне выпутаться из неприятностей, в которые я оказалась втянута.

Чтобы чем-то заполнить тишину, открываю коробку «Птички», оставшуюся на столе, и выхватываю оттуда первую попавшуюся конфету. Шоколадная. Что же, я и без того знала, что день сегодня явно не удался.

Глава 7. Обещания на крыше

Never Surrender – Liv Ash

Не привыкла к низким машинам и испытываю дискомфорт даже на пассажирском. Чувство такое, будто сижу на расстоянии нескольких сантиметров от асфальта и на следующем повороте скребану его пятой точкой. Неприятное ощущение усугубляется ощущением собственной беспомощности. У меня изъяли телефон и возможности с кем-то связаться. Изъяли банковские карты, оставив без денег. Машину, судя по всему, тоже изымут, или уже изъяли. А без всего этого я как без рук.

Зато Алекс снова со мной.

Не очень-то равноценный обмен, если честно, но меня никто не спрашивал. К тому же Волков хмурится, одной рукой держит руль, другой беспрестанно печатает кому-то сообщения. Даже на дорогу перед собой почти не смотрит. Понимая, что сам он ничего не расскажет, интересуюсь:

– Мы едем к новому адвокату?

Он мрачно кивает.

– Это тоже кто-то из твоих знакомых? – задаю я новый вопрос.

– Можно и так сказать.

При этом Лазарев отчего-то рекомендовал именно его, и по этой причине личность нового адвоката неимоверно интригует. Я совсем ничего не понимаю в юридических тонкостях, приходится доверять окружающим. Возможно, это приведёт к новым проблемам, но я предпочитаю решать их по мере возникновения. Любые попытки разобраться во всём сейчас приведут к сумасшествию.

Отодвигаю спинку кресла, устраиваясь поудобнее. Устремляю бездумный взгляд в окно, за которым мелькают цветные вывески магазинов и кафе исторического центра. На улице тепло и сухо. Деревья ещё не начали желтеть и, не глядя на календарь, погоду легко можно принять за летнюю. Даже небо всё ещё по-августовски голубое.

– Почему Прокопьев боится Лазарева? – спрашиваю я, понимая, что вопросы о Денисе отчего-то раздражают Алекса.

Но, вопреки ожиданиям, собеседник отвечает охотно. Словно надеется, что рассказ отвлечёт его самого от мрачных мыслей:

– Они давно враждуют, ещё со времён совместной работы в следствии. Говорят, не сошлись во мнении по какому-то делу, но причины теперь не столь важны. Потом Денис уволился, а Суслик ушёл в краевое управление на повышение.

Мне нравится то, как он уверенно ведёт машину одной рукой. То, как бугрятся мышцы и выпуклые вены на предплечье. Как солнце красиво высвечивает его контур и золотит прядь волос, небрежно падающих на высокий лоб. Незаметно разглядывая Алекса, продолжаю внимательно слушать, а он, крутанув руль на очередном повороте, продолжает:

– Получив возможность свести счёты с Лазаревым по какому-то мутному делу, Прокопьев больше года назад специально примчался в Находку, – Волков усмехается, но на меня не смотрит. – Устроил у Дениса обыск, задержал и даже отправил в изолятор. Раззвонил об этом на всё управление, но собрать достаточно доказательств не сумел. Пришлось Суслику вернуться в управление не солоно хлебавши. Я тоже улыбаюсь. Прокопьев мне не нравится, и его совершенно не жаль.

– Представляю себе, как он был зол. Хотел отомстить старому врагу, а вместо этого сделал ему рекламу.

– Это ещё не конец истории, – произносит Алекс. – После этого Суслик пытался привлечь к уголовной ответственности невесту Лазарева, но и в этот раз не сумел. И когда Дэн взыскал с управления моральный ущерб за её незаконное содержание под стражей, Прокопьева сослали в наш райотдел, замещать временно освободившуюся должность руководителя.

Легко догадываюсь о причинах его рвения привлечь к ответственности меня:

– Значит, за моё дело он ухватился как за возможность реабилитироваться?

– Конечно, – Алекс кивает. – Твоё дело достаточно резонансное. О нём даже Золотой мост8 материал готовит. Вот он и посчитал тебя ступенькой к своему возвращению в управление.

– Только в очередной раз споткнулся на Лазареве, – добавляю я.

Мне чужда мстительность и злорадство, но рассказ Волкова вселяет надежду на то, что и для меня тоже не всё потеряно.

Краун Алекса проезжает мимо кинотеатра Океан, двигаясь в сторону Эгершельда. Офисных зданий там немного, и я пытаюсь угадать пункт нашего назначения. Не угадываю. Он въезжает на крытый паркинг элитного жилого комплекса Аквамарин, две башни которого сверкают в солнечных лучах панорамными стёклами.

Когда-то я раздумывала над тем, чтобы тоже поселиться здесь – недалеко от работы и центра, с удобной инфраструктурой и красивым видом. Но так и не сумела определиться, предпочтя остаться в собственном таунхаусе. От мысли, что мой уютный и светлый дом сейчас разворошён и ввергнут в хаос, внутри становится тоскливо.

– Постарайся говорить поменьше, – советует Волков, когда мы выходим из машины.

Как будто я до этого болтала без умолку. Но от комментариев вслух воздерживаюсь. Только что Алекс улыбался, а сейчас снова мрачнее тучи. Поспевать за широкими шагами удаётся с трудом, так же как и за переменами его настроений. Сейчас, когда мы пересекаем широкий холл подъезда, я ощущаю исходящие от спутника негатив и напряжение. Они витают в воздухе и удваиваются, отражаясь от блестящего глянцем пола.

– И вопросов лучше не задавай, – рекомендует мой спутник у лифтов.

– Почему?

Алекс в его костюме вполне вписывается в монохромный интерьер, но всем видом умудряется выражать недовольство. Вместе мы входим в блестящую кабину, поднимающуюся на самый верх.

– Потому что будет лучше, если говорить буду я.

Хочется пошутить, что с подобным настроем рыцари отправляются в пещеры к драконам, но я не решаюсь. Не понимаю пока, в каких мы с Алексом отношениях и способен ли он оценить юмор в этот момент.

И всё же, рядом с ним мне отчего-то спокойно. Чувствуется, что он контролирует ситуацию, или умело делает вид, что контролирует.

Дверцы лифта открываются на видовой площадке, настолько высокой, что воздух вокруг кажется разреженным, как в горах. Замираю на мгновение, осматриваюсь. Здесь действительно уникальный вид на город и Амурский залив с высоты птичьего полёта. Хотя, наверное, даже птицы летают ниже.

– Ты что высоты боишься? – замечает моё замешательство Алекс.

– Не боюсь. Просто… не люблю.

Высота завораживает. Владивосток раскинулся внизу, словно большой холст, на котором серая геометрия улиц смешалась с зеленью холмов и синевой морских волн, где качаются яркими пятнами разноцветные яхты. Тянутся белыми нитями ванты моста, соединяющих берега Золотого рога. Ветер доносит крики чаек и запах соли.

Поняв, что падать в обмороки я больше не планирую, Волков уверенно шагает по серым плитам видовой площадки. Он явно уже бывал здесь раньше. Людей на крыше достаточно много, и мне не сразу удаётся понять, кто из них – наша цель. Точно не семья с детьми, что, щурясь от солнца, едят мороженое на скамейке. Не компания мужчин, бурно обсуждающих что-то. Не девушки, секретничающие за кофе в крафтовых стаканчиках.

Алекс уверенно обходит их всех и ведёт меня мимо выложенной белым камнем буквы «А» к высокому ограждению, у которого стоит к нам спиной женщина. Стройный силуэт в облегающем платье до щиколоток, высокая причёска с трепещущими на лёгком ветру каштановыми локонами и тонкие шпильки каблуков оказываются не тем, что я планировала увидеть. Но тем, что ожидал увидеть Алекс.

– Не ожидала, что ты попросишь меня о встрече, Лекс, – оборачивается она, увидев отражение Волкова в стекле ограждения. Заметив меня, она с кокетливой улыбкой добавляет: – Ммм, ещё и не один.

Помня о его совете, я ничего не говорю. Да и не хочется, если честно. Незнакомка сканирует меня внимательным взглядом, словно просвечивает рентгеном. Проходится по лицу и скользит вниз, до самых щиколоток. Потом возвращается и снова смотрит в глаза. Я тоже разглядываю женщину, пытаясь понять, что связывает её с Алексом, но не понимаю. Даже её возраст определить сложно. Я вообще в этом не сильна. Вот Лана или моя мать с ходу определили бы, ещё и, возможно, назвали ее косметолога.

– Мне нужна твоя помощь, – произносит Волков, не утруждая себя приветствиями.

Он скрещивает на груди руки, поджимает губы и вообще ведёт себя так, словно готовится к неминуемой драке. Но от незнакомки негатива не чувствуется. Она внезапно разражается заливистым смехом, таким звонким, что стоящие неподалёку мужчины прерывают разговор и смотрят на нас. Я же бросаю взгляд на Алекса, но он остаётся непривычно серьёзен.

– Сколько я этого ждала, – отсмеявшись, женщина картинно утирает слезинку на щеке. – Лет пять?

– Больше, – одними губами усмехается Волков. – Ну так что, поможешь, раз дождалась?

Она упирает одну руку в точёную талию, а другую протягивает мне. Произносит виноватым тоном:

– Лексу чужды приличия, ему и в голову не придёт нас представить. Я Ангелина.

– Лера, – легко пожимаю прохладную ладонь с идеальным маникюром.