Несовершенство

Татьяна Миненкова

Несовершенство

Глава 1. Последняя капля терпения

Decode – Paramore

Смотрю, как отец неторопливо расхаживает из одного угла кабинета в другой. Кто-нибудь посторонний счёл бы директора Азиатско-Тихоокеанского Альянса спокойным и немного задумчивым, но я слишком хорошо его знаю. В настоящий момент Игорь Сергеевич Дубинин разгневан и зол. И разочарован. Мной.

– О чём ты думаешь, Вали? – взрывается он, наконец, остановившись, пока я пытаюсь поймать ускользающую нить нашего разговора. – Я распинаюсь перед тобой полчаса! Рассказываю о том, сколько денег Альянс потерял по твоей вине! А вместо того, чтобы раскаяться или предложить варианты решения проблемы, ты… что ты делаешь? Ворон считаешь? Любуешься пейзажем?

Пейзаж и правда неплох. Солнце уже зависло над морем, готовясь, часа через три-четыре нырнуть за полосу горизонта. А пока расстелило на тёмно-синей глади дорожку золотистых бликов. Но вместо созерцания этой безусловной красоты мой взгляд прикован к входу в здание, где сейчас паркуется чёрная Тойота Краун.

Бросаю взгляд на смарт-часы. На дисплее короткое сообщение от Алекса: «Уже подъехал».

– Это ведь изначально был твой проект! – продолжает папа и я ощущаю себя нашкодившей школьницей. – В июле мы нарушили сроки первой поставки. А в августе из-за этого почти сорвалась сделка с Евроимпортом…

Робко вставляю:

– Но ведь не сорвалась же, пап.

– Исключительно благодаря Нестерову и его связям, а не тебе, Вали!

Воспользовавшись тем, что отец предсказуемо начинает петь дифирамбы управленческим и деловым навыкам Марка Нестерова, незаметно достаю из кармана брюк телефон и почти не глядя печатаю, надеюсь, без ошибок:

«Я ещё не освободилась. Поднимись, пожалуйста. Скажи на проходной, что ко мне, и тебя проводят».

– Да если бы не Марк, мы потеряли бы ещё несколько миллионов! – грохочет папа, пока я жму на зелёный самолётик в мессенджере, чтобы отправить сообщение. – Нестеров целеустремлённый, гибкий и умеет стратегически мыслить!

В отличие от меня. Да, я знаю. Регулярность подобных сравнений могла бы заставить возненавидеть Марка, но он жених моей лучшей подруги, и я просто благодарна ему за помощь. В очередной раз.

Осторожно выглядываю в окно. Алекс выходит из машины, и мои мысли устремляются невообразимо далеко от интересов Азиатско-Тихоокеанского Альянса. Так далеко, что это расстояние можно измерять в световых годах, как между планетами в космосе. Потому что у меня сегодня свидание. Ах, а что это там у Алекса в руке? Букет?

Тем временем папа злится ещё больше.

– Чего ты киваешь? Дело ведь даже не в деньгах! Это ты должна быть такой как Нестеров, Вали! Должна быть тигром, которому, протяни палец – отхватит руку по локоть! В бизнесе без этого никак! Ты мой заместитель, и когда-нибудь именно тебе суждено занять кресло директора!

Я не тигр, а трусливый мышонок, боящийся собственной тени. Но не вижу смысла спорить и говорить, что Марк – мужчина, которому деловые качества достались от природы. Игорь Сергеевич Дубинин мечтал о сыне, который непременно обладал бы всеми перечисленными характеристиками. Но сына у него нет. Есть только я.

Бормочу неуверенно:

– Придумаю что-нибудь.

– Здесь не думать надо, а действовать! Этот проект был своеобразной проверкой, которую ты позорно провалила!

Опускаю глаза, надеясь на то, что повинную голову меч не сечёт. Не хочу сейчас слушать его обвинения. Думать о делах, какими бы важными они ни были, тоже не хочу. Рабочий день кончился двадцать минут назад, и теперь каждая секунда тратит время, которое я теоретически могу проводить более приятным способом.

Алекс надолго улетал в командировку на другой конец страны, поставив наши едва начавшиеся отношения на паузу в самом интересном месте. Я соскучилась по нему. Успела за этот месяц нарисовать в воображении столько вариантов нашего совместного счастливого будущего, что не вместилось бы в целый книжный том, и теперь от ожидания этой волнительной встречи внутри всё трепещет и поёт.

Изображаю на лице решимость, словно я театральная актриса и мне нужно убедить огромный зрительный зал, а не всего одного человека:

– Я всё исправлю пап.

– Ещё бы, – хмыкает он и садится за стол. Устремляет на меня суровый взгляд. – И у тебя всего два варианта, Вали. Ты либо полетишь в Турин сама и будешь там до тех пор, пока не наладишь работу, либо найдёшь кого-то, кто сделает это так хорошо, как могла бы ты, если бы достаточно постаралась.

Такое развитие событий предсказуемо. Я ещё месяц назад отдала в отдел управления персоналом распоряжение о поиске нужного сотрудника. Даже успела лично поприсутствовать на паре собеседований, но все кандидатуры оказались неподходящими.

Смиренно киваю, надеясь, что на этом сегодняшняя экзекуция закончена:

– Хорошо.

– Нехорошо. – Игорь Дубинин не терпит, когда последнее слово остаётся не за ним. – На то, чтобы определиться у тебя ровно две недели. До пятницы.

Сердце замирает на секунду, потом начинает биться быстрее. Да за такой срок мне никого не найти! А лететь в Италию самóй в мои планы не входит. Регулирование крупных поставок мебели для Альянса предполагает постоянное проживание за границей, а я, хоть и люблю путешествовать, ещё больше люблю Владивосток, в котором у меня только-только начала налаживаться разбитая вдребезги личная жизнь.

Сдавленно произношу:

– Поняла, пап.

– Не забудь про ужин сегодня вечером.

Слова вонзаются в планы намечающегося свидания ржавыми гвоздями. Конечно же, про традиционный ужин с родителями я столь же традиционно забыла. Да я обо всём забыла с той самой минуты, как Алекс утром написал, что едет из аэропорта.

– Угу, – угрюмо подтверждаю я, мысленно строя планы отмазаться от злополучного ужина.

Сказаться больной или уставшей? Отключить телефон? Выдумать другие дела? Не поможет. Да даже попади я под машину по пути, смерть не будет считаться уважительной причиной, и я обязана буду присутствовать за столом в назначенное время как герой фильма «Призрак» с Патриком Суэйзи.

Махнув рукой, отец любезно разрешает:

– Можешь идти.

Его внимание тут же погружается в стопку документов на столе. Не оправдавшая надежд дочь ему более неинтересна.

– Всегда есть «зато», – шепчу я сама себе, едва за мной с щелчком закрывается дверь кабинета.

Зато меня ждёт Алекс и букет. Зато на улице прекрасная погода. Зато завтра выходной. Зато я сегодня очень кстати в этих тёмно-коричневых брюках и бежевой блузе, которые, по словам Ланы, безумно мне идут…

Бóльшая часть сотрудников успела разбежаться по домам. Кто-то из задержавшихся, гремя ключами, закрывает кабинеты, кто-то настойчиво жмёт на кнопку лифта, чтобы поскорее умчаться с работы по своим делам.

– До свидания, Валерия Игоревна, хороших выходных, – слышится с разных сторон, и я рассеянно киваю и прощаюсь в ответ.

Это для отца я разочарование во плоти. Но подобные сегодняшнему аутодафе обычно происходят за закрытыми дверьми директорского кабинета. Для сотрудников Азиатско-Тихоокеанского Альянса я – Валерия Дубинина, дочь руководителя и заместитель директора. И большинство относится ко мне вполне дружелюбно и с уважением.

Мысленно всё ещё пытаюсь настроить себя на привычно-оптимистичный лад.

Зато я за последний месяц похудела на четыре килограмма. Зато сейчас можно будет вознаградить себя чем-нибудь сладким. Зато у Ланы завтра девичник и через две недели свадьба.

Не получается. Внутренности вибрируют от неясного беспокойства. Оно давит на затылок и плечи, скребёт до кровавых царапин в груди. Нужно только войти в кабинет, улыбнуться Алексу и успокоиться.

– Валерия Игоревна, вас ожидают, – докладывает секретарь в приёмной.

Она не уйдёт с рабочего места, пока я не отпущу. Но сегодня её помощь уже не понадобится. Произношу:

– Спасибо, Ириш, ты можешь идти, хороших выходных.

До начала свидания осталось четыре, три, два…

– Сахаров? – Удивлённо застываю на входе. – Какого рожна ты здесь забыл?

Пытаюсь свести в уме дебет с кредитом, но не выходит. Меня опредёленно должен был ждать в кабинете не двинутый на стихах Есенина изменник—бывший, а прекрасный во всех отношениях, только что вернувшийся из командировки, будущий.

Тем не менее именно Никита стоит у стола, вальяжно облокотившись на него, словно он здесь хозяин. Это могло бы быть так, если бы мы всё-таки поженились. Но выяснилось, что Ник не хозяин своим словам, поступкам и тому, что болтается у него между ног. После расторжения помолвки, вообще не могу понять, что Сахаров до сих пор делает в Альянсе. Официально – он мой помощник, но лучшей помощью с его стороны было бы написать заявление о собственном увольнении.

– Заносил документы на подпись, – хмыкает он, но не уходит, а смотрит пристально и оценивающе.

От этого взгляда становится неуютно. Он добавляет к общей паршивости моего состояния пару лишних пунктов. Ворчу, не скрывая недовольства его визитом:

– Себя тогда почему забыл унести? В понедельник подпишу.

Никита отлипает от стола и, продолжая на меня смотреть, направляется на выход. Я же в который раз пытаюсь понять, что в этом человеке когда-то могло мне нравиться? Раньше он казался светлым, отзывчивым, заботливым и даже красивым. Теперь я отчётливо вижу его иным. Внешне вполне посредственным, расчётливым, изворотливым и алчным.

И лишь когда Сахаров выходит в коридор, я быстрым шагом подхожу к окну. Чёрный Краун в этот момент как раз отъезжает с парковки, вклиниваясь в ряд машин спешащих с работы сотрудников. Мысли судорожно мечутся в голове. Почему Алекс уехал?

Оглядываюсь вокруг. Смотрю на собственный кабинет, словно на картинку в игре с поиском отличий, выискивая, что изменилось за сорок минут моего отсутствия. На журнальном столике у дивана – чашка недопитого эспрессо. Ещё тёплого. На столе стопка подшитых договоров. Белая упаковка с лентой в полупустой корзине для бумаг. Ахнув, выдёргиваю тот самый букет, явно предназначавшийся для меня.

Пионы. Красивые, пастельно-розовые. Каждый лепесток такой бархатистый и нежный, будто светится изнутри. Аромат от букета сладкий, лёгкий и ненавязчивый. С трепетом разглаживаю примятую бумагу, защитившую хрупкие цветы. Благодаря ей ни один не сломался.

Я обожаю пионы. Это известно родителям, которые дарят мне их один раз в году на день рождения, потому что в июне у пионов сезон. Это известно Сахарову, который почему-то вопреки моему желанию, всегда приносил исключительно тёмно-красные розы. Это известно Алексу, потому что я случайно обмолвилась в разговоре. И он нашёл для меня пионы в начале сентября.

Кровь приливает к лицу, когда пытаюсь мысленно воссоздать произошедшие события. Алекс был в кабинете, судя по букету и недопитому кофе. Но до моего возвращения он ушёл, ничего не сообщив, зато вместо него в кабинете наличествовал довольный собой Никита. Вывод напрашивается сам собой.

Спустя мгновение, оставив букет на столе, я уже несусь по коридору. Надеюсь, Сахаров ещё не ушёл домой. Точнее, не сбежал. Потому что я хочу безотлагательно придушить его собственными руками.

Надо бы расплакаться, но некогда. Картинку перед глазами застилает алая пелена. Пульс стучит в висках синхронно стуку каблуков туфель по отполированному полу. Такая ярость мне совсем несвойственна и даже немного пугает, но я не в состоянии об этом думать.

– Сахаров! – громко окликаю его у лифтов, а когда он оборачивается, я уже стою за его спиной. – Что ты сказал Алексу?

Я не спрашиваю, говорил ли он что-то, потому что и без того знаю – говорил. Но что именно? Судя по гадкой усмешке, ничего хорошего.

– А-а-алексу, – передразнивает Ник, растягивая первую гласную. – Что посчитал нужным, то и сказал.

В голове шумит так, словно там взрываются фейерверки. Как в новогоднюю ночь – сразу со всех сторон. Ослепляют и оглушают яркими вспышками. Кажется, кто-то из сотрудников компании проходит мимо и входит в раскрывшиеся двери лифта. Но я вижу только Сахарова. Дёргаю его за лацкан пиджака, не давая войти в лифт следом за остальными. Говорить спокойно не выходит. Получается только шипеть:

– Что именно, Сахаров?

– Много чего, Леруся. И всё – чистая правда. Что ты не так давно собиралась замуж и просто ищешь кого-то, чтобы забыться. Что всё ещё любишь меня. Что привыкла к роскоши и комфорту и с тобой сложно.

Толкаю Никиту в грудь, заставляя осечься.

– Да я терпеть тебя не могу! И видеть рядом собой не желаю! И променяю любой комфорт на возможность больше никогда тебя не видеть!

Он демонстративно закатывает глаза и выдаёт патетично:

– Вы говорили: нам пора расстаться, что вас измучила моя шальная жизнь, что вам пора за дело приниматься, а мой удел – катиться дальше, вниз1…

А я никак не могу понять, издевается он, или действительно считает, будто то, что между нами было можно вернуть, тем более столь сомнительным способом.

– Так и катись, Сахаров, катись! И держись от меня подальше!

– Не могу, Леруся, – заявляет он с новой едкой усмешкой. – Особенно когда вижу, как тебе новые хахали цветочки в кабинет таскают, которым в мусорном ведре самое место.

Вот кто безжалостно швырнул пионы в корзину для бумаг. Эмоции мечутся с огромной скоростью от станции «расплакаться от отчаяния» до станции «биться насмерть». Из-за Сахарова я успела пережить галлоны боли, разобраться с тоннами неприятностей и пролить литры слёз. Но всему приходит конец. Моё терпение кончилось сегодня. Его последняя капля падает и разбивается с оглушительным звоном в тишине опустевшего коридора.

И я понимаю, что контролирую себя слишком плохо. Почти не влияю на происходящее. Лишь в одном твёрдо уверена: всё, что я говорю Никите, он заслужил. До самого последнего слова.

Глава 2. Попурри неприятных тем

Mulholand Drive – Rhea Robertson

Сознание становится ясным лишь тогда, когда я, вернувшись в кабинет, падаю на диван. Утыкаюсь лицом в ладони. Тяжело дышу, вдыхая нежный цветочный аромат. Считаю удары пульса, чтобы успокоиться. Сбиваюсь на тридцатом и начинаю снова. Один, два, три, четыре…

Оживает дисплей телефона на журнальном столике. Надежда на то, что звонит Алекс, умирает уже через секунду. Номер мамин.

– Вали, тебя через сколько ждать? – деловито любопытствует она и, не дожидаясь ответа, продолжает: – заедь, пожалуйста, в супермаркет по пути. Возьми микс-салат, апельсины, упаковку киноа…

Бездумно смотрю на чашку с недопитым кофе, а она расплывается перед глазами. Мамин голос звучит нераспознаваемым белым шумом. По телу результатом пережитого стресса расползается слабость. Сковывает мышцы. Волна адреналина, что бушевал в крови только что, отступила, а на его место не пришло ничего. Пустота и безразличие. Отзываюсь безжизненно:

– Хорошо, мам. – Надеюсь, что, когда я приеду в супермаркет, она повторит мне список покупок ещё раз. Или два. Собраться с мыслями слишком сложно. – Скоро буду.

Положив трубку, какое-то время смотрю на погасший дисплей. Решаюсь. И всё же набираю номер Алекса. Я всё ему объясню. Скажу, что Сахаров просто идиот и наша помолвка давно в прошлом. И ведь не совру. Потому что Ник, вместо того чтобы готовиться к свадьбе, клеился к моей подруге. Теперь та ситуация кажется смешной и нелепой. Но смеяться не хочется. Ведь мой звонок остаётся без ответа.

Зато не нужно больше придумывать отмазки от ужина.

Блин, это какое-то неправильное зато. Зажмуриваюсь, чтобы не дать слезам выкатиться из глаз. Снова глубоко дышу, представляя, как мои лёгкие надуваются, словно воздушный шар. Да, отец в очередной раз меня отчитал. Да, долгожданное свидание сорвалось, а Алекс теперь не берёт трубку. Да, придурок—бывший в очередной раз испортил мне жизнь.

Зато у меня в столе припрятан сникерс и баночка миндаля в глазури.

Так-то лучше.

Стараюсь не замечать, что руки трясутся, когда достаю из верхнего ящика стола орехи и шоколадку. Это просто стресс, и сейчас всё закончится. Отступит слабость, пройдёт дрожь, и голова перестанет кружиться, словно в центрифуге стиральной машины. Нет, это не гипогликемия. Стресс и усталость, ничего больше.

Сахарная глазурь ломается и трескается, когда я жую орехи, засунув в рот разом целую горсть. Челюсти болят, но я старательно перемалываю зубами ни в чём не повинный миндаль, и силы постепенно возвращаются. Прибывают по капле, намекая на то, что моё состояние всё-таки вызвано резким скачком сахара в крови.

Подобное состояние для меня не впервой. Имея генетическую предрасположенность к диабету, было бы правильно сходить к эндокринологу, но я всё время откладываю визит. Проблему гораздо проще не замечать, когда делаешь вид, что её и вовсе не существует. Я в этом профи. Главное – вовремя собирать розовые очки из осколков и водружать на привычное место.

Запиваю орехи оставленным Алексом горьким кофе и окончательно прихожу в себя. Пусть он уехал, не берёт трубку, и свидание не состоялось.

Зато у меня есть косвенный поцелуй, оставленный им на кружке.

Перед поездкой к родителям заезжаю домой, чтобы поставить в вазу пионы и переодеться в футболку-оверсайз и широкие джинсы. Знаю, что ни моя красивая блуза с кружевом, ни брюки-палаццо всё равно не способны впечатлить маму.

А через полтора часа, чудом миновав бóльшую часть пробок, уже шагаю по парковке жилого комплекса, окружённого с двух сторон ботаническим садом. Родители переехали сюда пару лет назад польстившись закрытой территорией, пением птиц, свежим воздухом и красивыми видами на Амурский залив. Паркуюсь около нужного дома, забираю из салона пакеты с покупками. Гелендваген сочувственно пиликает сигнализацией на прощание, когда я поворачиваю во внутренний двор. Словно желает удачи. Знает, что она мне не помешает.

Здесь действительно хорошо, а тёплым сентябрьским вечером – просто восхитительно. Дети играют на площадке. Молодёжь катается на электросамокатах. Держась за руки, прогуливаются по аккуратным тропинкам парочки, выгуливающие на тоненьких поводках померанских шпицев и мальтийских болонок. Идиллия. Понимаю, почему здесь так нравится маме и почему я сама всё же предпочитаю жизнь в черте города. Здесь тише, чище и проще. А в городе – постоянное, непрекращающееся движение, от которого я, кажется, давно впала в зависимость.

– Думала, ты приедешь с отцом, он что-то задерживается. – Мама встречает меня на пороге дизайнерской гостиной.

Она, как всегда – воплощение эталона. От идеально уложенной волосок к волоску причёски и макияжа, минусующего возрасту лет пятнадцать, до свежего маникюра. Стройная, блистательная, с апломбом высотой с сопку Холодильник2. Одним словом, полная противоположность мне.

– Мы с ним виделись на работе, мам, – сообщаю я, не решаясь упоминать об обстоятельствах нашей встречи. – Наверное, задерживается.

Она кивает, забирает пакеты и провожает на террасу. До возвращения отца за стол садиться не принято, поэтому я устраиваюсь в ротанговом кресле и лениво разглядываю низководный мост между Де-Фризом и Седанкой. По нему в обе стороны мчатся колонны разноцветных машин. Солнце бликует золотом на их глянцевых крышах. Огромное и желто-оранжевое, как яичный желток, оно резко контрастирует с голубизной осеннего неба.

Спустя несколько минут из кухни появляется мама:

– Я сделала тебе фреш из шпината, Вали. Он очень полезен для кожи и пищеварения.

Благодарю за угощение и с демонстративным энтузиазмом принимаю стакан с густой зелёной субстанцией. Честно говоря, я бы сейчас лучше что-нибудь алкогольного выпила, но о подобном даже заикнуться не решусь, потому что это чревато трёхчасовой лекцией о вреде спиртных напитков для женской красоты.

– Как дела на работе? – интересуется мама, усаживаясь напротив с идентичным моему коктейлем.

Она кончиками пальцев снимает с бокала огуречную дольку и с довольным хрустом отправляет её в накрашенный алой помадой рот. Я в этот момент обдумываю, что лучше: перевести неприятную тему или соврать что-нибудь относительно правдоподобное.

– Неплохо, мам. Завершаю работу над одним интересным проектом.

От лжи послевкусие не лучше, чем от шпинатного фреша. Хуже него только сельдереевый. Он был в прошлую пятницу. Телефон мигает уведомлением о новом сообщении. Надежда на то, что это Алекс, в очередной раз оказывается тщетной – всего лишь реклама одного мультибрендового бутика. Но, зная о том, что маме это интересно, тут же упоминаю вслух об их новой осенней коллекции и следующие минут пять могу не вслушиваться в её щебет о модных трендах.

В голове уйма вопросов, и все кружат вокруг Алекса. Почему он так внезапно уехал? Что такого сказал ему Сахаров? Почему не ответил на звонок и до сих пор не перезвонил? Даже находясь в разных часовых поясах, мы ежедневно переписывались, пусть даже темы разговоров были по большей части общими и универсальными. Мы всё равно узнавали друг друга. Осторожно, понемногу, не торопясь, делали маленькие шаги к чему-то большему.

Я знала, что он работает старшим следователем в одном из городских отделов следственного комитета. Что занимается спортом, кажется, кроссфитом. Что Алекс, как и я, родился и жил во Владивостоке и тоже любит его особой, свойственной только местным, любовью. Что его отношения с родителями такие же натянутые, как у меня, а в прошлом, кажется, тоже значится какой-то болезненный разрыв. Но что такого он мог узнать обо мне, раз вдруг передумал общаться дальше?

– А с Никитой как? – мамин голос врывается в размышления, словно шаровой рыхлитель на экскаваторе-драглайне3.

Зато не надо думать об Алексе.

Сдержанно отвечаю:

– Никак.

И тут же отпиваю от отвратительного фреша, чтобы проглотить вместе с ним желание добавить к сказанному всё, что я думаю о Сахарове, особенно после сегодняшнего. По вкусу напоминает заботливо пережёванную кем-то газонную траву, но жаловаться не рискую. Мама вполне может предложить взамен нечто ещё более полезное и ещё более мерзкое.

– Он звонил в среду. Жаловался, что никак не может найти к тебе подход, – доверительно сообщает мама, стакан которой уже опустел.

И я устало признаюсь:

– Мам, мы давно с ним все решили. Наши отношения в прошлом. Ник был со мной только из личной выгоды, в надежде на руководящую должность в Альянсе, и целовался с моей лучшей подругой. О каком подходе после такого может идти речь?

– Но Милану-то ты простила, – замечает родительница и проходится по мне намётанным взглядом.

Я прямо чувствую, как она подмечает каждый мой недостаток, каждый изъян, и мысленно записывает в невидимый блокнот, чтобы огласить весь список, когда будет готова. Съёживаюсь под этим взглядом, втягиваю шею в плечи. Кем бы я ни была, какую бы должность ни занимала, когда мама смотрит на меня вот так – чувствую себя средоточием уродства, квинтэссенцией недостатков и сгустком родительских разочарований. Всё так же, прищурившись, она продолжает:

– Тебе следует понять, Вали. Никита совсем неплох, во многих отношениях. Семья хорошая. Привлекателен внешне. Хорошо воспитан. Галантен. С ним не стыдно появиться в обществе. Твой отец ему благоволит. Ты же понимаешь, что такой, как он, вряд ли просто так обратил бы внимание на такую, как ты.

– Какую «такую»? – спрашиваю с нажимом, хотя ответ с детства известен мне почти наизусть.

– Инфантильную, бесхарактерную, невзрачную и не умеющую себя подать.

Эпитеты разные, а смысл всегда один. Я – несовершенство во плоти.

– Мам… – начинаю я примирительно, но она категорично обрывает:

– Я ведь просила тебя записаться к косметологу. Новый селективный лазер удаляет веснушки всего за несколько сеансов.

Допиваю залпом остатки фреша, почти не чувствуя отвратительный вкус. Мама принимает молчание за согласие:

– Запишись, я скину тебе телефон. Женщина не может позволить себе быть некрасивой, Вали, поэтому наш удел – страдание, – изрекает она глубокомысленно, а потом, подняв указательный палец, добавляет со знанием дела: – Но мужское восхищение, которое мы получаем взамен, заставляет забыть об этих жертвах.

Я считаю мужское восхищение сомнительной платой за самоистязание, но, зная, что маму не переубедить, молчу, оставляя собственное мнение при себе.

Отец возвращается домой через час. Усталый и нервный, при взгляде на нас он всё же выдавливает улыбку.

– Ну и жара на улице, хоть и вечер, – разувшись, он бросает портфель в гардеробной и входит на кухню, где уже суетится мама.

Она подскакивает с места, едва заслышав в подъезде папины шаги, и теперь одновременно накрывает стол скатертью, сервирует, выкладывает на тарелки готовые блюда. Она напоминает зайчика из рекламы батареек Энерджайзер и ухитряется быть в трёх местах одновременно. Когда-то я спрашивала, нужна ли помощь, но после множества отказов перестала. Каждое мамино движение доведено до автоматизма, и моё появление на кухне будет ей только мешать. Поэтому я просто наблюдаю за мамой сквозь раскрытую дверь террасы.