скачать книгу бесплатно
Т: – «Жечес» – это жечь огнём?
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Да. У Нам и огонь – жечес. Агни ему синоним.
Т: – Огонь и Агни – по сути одно и то же? Елена Рерих словом Агни – называла жечес? Её книга так и называется «Агни Йога».
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Для неё энергия любви была Агни. Жечес – тоже энергия любви, как Агни. Но Мы намеренно делай теперь отличие в словах. Новым словом Нам посылают энергия любви новые Нам ученики. Это их отличает Нам от других. Как пароль.
Т: – Мой конспект – продолжение Агни Йоги?
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Нам не было такой ясности у Елены. Она ещё не знала ту науку, которая сейчас, и у неё не было такой удобной системы разговора через маятник.
Т: – Она пользовалась маятником?
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Да, маятником и русским алфавитом на бумаге. Он был в строчки, не диаграмма. И получалось долго. В «Агни Йога» она только записывала Наши мысли. Свои мысли у неё в письмах.
Т: – Я читала, что у неё были проблемы со здоровьем. Она умела лечить себя с жечесом?
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Нет, не научилась. Она не желала Нашей защиты. Исследовала себя таким образом, чтобы знать возможности человека. Но открытие центров и чакр не получается, если их гасят Тёмные. Нападения видеть умела, иногда успевала уклониться. И всё.
Т: – Она героиня! Я восхищаюсь её смелостью.
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – Детка, ты Нам ещё смелей.
Т: – Благодарю, Бог Отец! Если жечес – огонь, то можно я сейчас попробую представить его пламенем? …Жечес, Тебе!
БОГ-УЧИТЕЛЬ: – У-у!.. Ну, замечательно получилось!.. Потренируйся ещё на огне свечи. До завтра!
Вспомнить всех (субъективные заметки)
31 января 2012 г.
Изменение тона серебряных колокольчиков и тонкие иголочки по телу внеурочно вызвали меня к маятнику:
– Рем. А у Нас к ты есть вопрос. Почему твоё стихотворение «Отец» посвящено Астафьеву – он же не отец для ты? – спросил Учитель Рем.
Интересно, чем Ему стихотворение не угодило? Может я провинилась в чём-то? Поди, знай! Никогда неизвестно, когда и на какую тему Бог устроит мне испытание!
– Я написала его, когда прочла повесть «Так хочется жить» в книге «Весёлый солдат», подаренную мне Астафьевым.
Она тронула меня тем, что у героя повести – Коляши Хахалина, было много совпадений с фронтовой биографией моего отца. Словно прототипом героя у Виктора Астафьева был мой папа.
Во всяком случае, Астафьев так хорошо знал, и описал в деталях боевой путь моего отца, будто они служили вместе.
– Ты была знакома с Астафьевым, или такое у тебя воображение? – строго, словно желая уличить, продолжил вопрошать маятник.
– Немного знакома. Осенью 2000 года мы с моим мужем Виктором, были у него в гостях в селе Овсянка под Красноярском. Там он родился, и находил уединение для литературной работы в последние годы жизни, – сдержанно пояснила я.
– У ты хватило наглости напрашиваться в гости к такому увлечённому работой писателю?
Таких грубостей прежде у Бога не наблюдалось… Никак сердится?! За что?… И сильно сердит?
– Он сам пригласил нас к себе. Сначала Виктора, а после и меня, как поэта. Он не знал, что я супруга Виктору. Фамилии у нас разные, – объяснила я вежливо.
И подумала, что и нам тогда это было неожиданно и необычно. Говорили, что он даже жену там видеть не желал. Чтобы дом в Овсянке – святая святых и творческая мастерская писателя, живого классика, однажды распахнул двери для нас?
– Да? Нам ты совсем неизвестный поэт. Он что? Читал твои стихи? – странное покачивание маятника выражало удивление.
На всё воля Божья… Ему я неизвестный поэт. Если при жизни следа не оставила, после – не вспомнят. Неизвестный поэт – мёртвый поэт. Ну и, что? Вешаться по этому поводу я не собираюсь…
Впрочем, какой я теперь поэт? Тираж раздарила, все четыреста экземпляров канули, как в болото… Пару человек отозвались доброжелательно, остальные промолчали. Может даже книгу не открыли… Да, надо же ответить на вопрос…
– Вероятно читал. Их опубликовали в красноярском альманахе «Енисей» летом того же года. Номер был посвящён 120-тилетней годовщине со дня рождения Сталина, и возмутил Астафьева. Он Сталина сильно не любил.
Отголоски этого скандала просочились в газеты. Был публичный отказ Астафьева состоять в членах Союза Писателей России, под чьим покровительством издавался этот альманах. Помню даже интересный заголовок у статьи в краевой газете: «Я буду ходить к вам в гости».
Но, видимо, и обида не помешала ему заметить в этом журнале мои стихи и повесть Виктора. Возможно, у Астафьева были дружеские контакты с редакцией альманаха. Иначе откуда бы он узнал наш адрес и телефон? Мы указывали его в рукописи для ответа из редакции. Если докопался до рукописей, значит заинтересовался. У Виктора действительно интересная проза.
Тогда я не знала, что редакция альманаха и Союз писателей в Красноярске живут в одном Доме литераторов.
Из библиотеки села Овсянка посылкой нам прислали в подарок только что вышедшую книгу «Весёлый солдат» с автографом Астафьева. А предварительно позвонили на домашний телефон, известили о посылке, и передали приглашение: Виктор Петрович Астафьев желал бы с нами побеседовать. Спросили, не смогли бы мы приехать на краевой симпозиум литераторов? Мы конечно согласились. И стали готовиться к поездке.
– Нам интересно: какие там были стихи? – продолжил выпытывать Учитель.
– Сейчас я уже не помню, но думаю, не самые лучшие. Это было в начале пути, когда я только училась стихотворным приёмам и лаконичности.
– У ты сохранилась эта публикация?
Никак не могу догадаться, каким боком этот разговор касается учёбы в Школе Бога.
– Ну, наверное, где-то в шкафу лежит журнал. Найти? Ты желаешь доказательств?
– Да ты сама – Нам лучшее доказательство! Хоть одно Нам назови тут, – уже миролюбиво сказал Учитель.
– Прочти «Росток на автостраде»[9 - Текст его приведён выше. Там, где я только завела свой блог.]. Оно опубликовано на первой странице в блоге «Моего Мира», там же где и «Отец». Оно мне до сих пор нравится. И по некоторым косвенным признакам похоже что его, заметил Астафьев. Правда, мне он об этом не сказал.
— Мы нашёл в твоём блоге и читал. Нам надо быть ещё ты прочти сама. Желаем знать, как ты его чувствовать, – предложил маятник.
Пришлось искать в компьютере архивный файл рукописи книги. Нашла. Открыла. Прочла мысленно…
– От Нам это быть очень сильные стихи. Ты уже тогда была Нам умней, чем желаешь казаться сейчас, – не то похвалил, не то сделал выговор Учитель. – Мы неясно. Ты с себя его писать, или о траве?
– Любой поэт пишет с себя. О траве или о птичках, какая разница? Стихи – это голые чувства, облачённые в рифмованные образы.
Терпеть не могу, когда препарируют стихи. Как, да почему, да что ты имела в виду?..
— Эй, и ты Нам так чувствовала себя тогда?
Похоже, Учитель изо всех сил делает вид, что мои мысли Ему не слышны. Что же Ему все-таки надо?
– Я и сейчас так чувствую. Трава в трещине асфальта – только иносказание.
— Да? У-у! Ну, ладно… Ты можешь Нам сейчас вспомнить та встреча с Астафьевым? Мы желаем проверить твоя честность. Нам есть у ты вина за невыполнение обещанное ему.
Ну, наконец-то! А то всё вокруг да около.… Но в чём, я виновата? В том, что он умер уже, когда у меня книжка издалась?
– Я не считаю себя виновной.
– Ну-ка, вспомни Нам, что ты была должна, и почему не сделала?
Вот настырный, докопался…
– Это долго объяснять, – отговорилась я, не считая нужным пускаться в объяснения.
– Ничего, детка. Мы имей терпение, и время у Нам много. Расскажи, а лучше напиши здесь, как у ты была встреча. В деталях! И в картинах! Нам это будет тогда документ для Кармический Совет.
И впредь Нам есть пожелание: пиши Нам свои мысли и вопросы в конспект вместе с Нашими ответами. Это научит ты дисциплине мысли и слова. Слишком много хаоса Нам у ты в голове!
– Извини, Учитель. Полный контроль мыслей мне пока не под силу. Я на уроках стараюсь… А что, в свободное от бесед время, они тоже Тебе слышны? – Пусть признается честно, что теперь всегда за мной следит, подумала я попутно.
– Ты что, думаешь, вышла из поля, и Нам нет нужда делать для ты защиту? Нам твои мусорные мысли мешают быть у чела охрана неуязвима. Ну, всё. Хватит перечить Нам. Пиши! – Ого, тон приказа! Придётся подчиниться.
– Тогда прими мою исповедь, – чуток схитрила я.
Надо же! Не заметил?! Или потом за всё сразу отыграется?
Ладно.… Сам напросился…
Теперь терпи нудный пересказ давнего эпизода из жизни никому неизвестного поэта.
Встреча в Овсянке
…Стихотворение «Отец» родилось спонтанно и сразу набело. На каком-то случайном клочке бумаги в «клеточку» из школьной тетрадки…
Сразу, как только прочла присланную из Овсянки книгу Астафьева «Весёлый солдат», они и появились – эти четыре катрена без названия под тремя звёздочками в заголовке. С посвящением автору, оживившему Коляшу Хахалина…
Я понесла его Виктору в соседнюю комнату. Молча положила на стол перед компьютером, у которого он сидел.
Молча, потому, что горло перехватили слёзы.
Оно его тоже пробило, хоть и было криво и наспех накарябано в черновике.
Правда, муж быстро взял себя в руки, несмотря на волнение:
– Это что?.. Ты это – сейчас?.. По-моему, хорошо получилось.… Будет с чем ехать… Только оформи текст в компьютере…
Это было за пару дней до поездки в Овсянку – вотчину и родину Астафьева. По приглашению из сельской библиотеки, названной в его честь, и от его имени.
Книга была только поводом, преддверием… Но стих-то – родился сам, неожиданно для меня самой! И не из желания польстить Астафьеву или застолбить для себя звание поэта, пишущего по любому случаю и на любую тему!
Просто боль автора повести «Так хочется жить», и его правда о войне в только что изданной книге, так легли на душу, что задушить свой стихотворный крик было бы преступлением.
В нём уместилось всё: моё прозрение, мой момент истины, моя исповедь, покаяние и дочернее чувство благодарности к писателю, разбудившему все эти чувства. Такое – не бывает на заказ. Да и, написано оно конкретно о судьбе моего отца…
…Мы тронулись в путь на старенькой «копейке», возрастом старше нашей дочери-студентки, оставив на попечение соседки домашних питомцев – собаку и кота.
Стоял сентябрь, по обочинам мелькали побуревшие степные травостои и пёстрые наряды берёз на фоне пронзительно голубого неба. Ехали с юга на север, и слегка волновались – не закончится ли дивное бабье лето за ближайшим поворотом. Водительский опыт у обоих уже был солидным, но в такую даль от дома мы ещё не забирались. От нас до Красноярска полтыщи вёрст через горный перевал, село Овсянка по карте на три десятка километров ближе. Хорошо бы успеть туда до конца рабочего дня.
Не успели. В Овсянке мы появились под вечер, когда на дверях библиотеки уже красовался амбарный замок. Контактный телефон библиотеки у нас был записан, но толку от него до утра уже не было никакого. Огорчаться не стали. У гидростроителей мир тесен, и мы завернули к друзьям в Дивногорск. Что нам теперь было каких-то двадцать километров лишку?
Друзья организовали экскурсию на смотровую площадку Красноярской ГЭС, откуда всё сооружение в ночных огнях было, как на ладони. Не упускать же такой шанс, коль мы оказались рядом! Ну, и конечно никуда на ночь глядя, не отпустили.
…Утром, к назначенному в письме времени, вернулись в библиотеку. А там, оказывается, уже бурлит большое сборище разного литературного и окололитературного народа! На сельской площади идёт открытие краевого симпозиума, собравшего литераторов со всей России и даже из-за «бугра». А высокое крыльцо библиотеки служит ораторам трибуной. Видимо таким образом организаторы хотели оказать честь знаменитому на всю Россию и весь мир писателю Астафьеву, хотя сам симпозиум, оказывается, планировался в Красноярске.
Мы поприсутствовали на торжественной части, послушали информацию о расписании мероприятий, о заселении участников в городские гостиницы и поняли, что нас здесь не очень-то ждали. Информация касалась только «членов литературного профсоюза», совсем как пиво в доме литераторов у Булгакова. Нас в списках гостей симпозиума не оказалось, к посиделкам на разных семинарах мы не готовились, и никто нами не интересовался. К Астафьеву было не подойти – всё это время он находился в плотном кольце людей, оживлённо с ними беседовал, а потом уехал в Красноярск с гостями симпозиума в большом караване автобусов. Я его и не разглядела толком.
Мы, конечно, огорчились, и уже уговорились возвращаться домой с этого чужого нам праздника жизни. И на какое-то время потеряли друг друга из виду. Пока Виктор отсутствовал, я сидела в машине, убеждая себя в том, что всё, что ни делается – к лучшему.
Он подошёл минут через двадцать, оживлённо беседуя с какой-то молодой девицей. Мне она представилась Анютой и назвала фамилию, без отчества. И была она той самой работницей библиотеки, которая звонила нам домой и пригласила сюда. Фамилию я сейчас не вспомню, а имя звучало оригинально.
Видать, не привыкла ещё отчеством козырять, молода и стесняется, – подумала я тогда. – А может, порядок такой у них в селе. Тут все всех знают, и отчество у односельчан ещё надо заслужить.
Девушка села на заднее сиденье, и мы под её руководством поехали по улицам Овсянки. Вскоре остановились у ворот простенького дома – деревянного, и ничем не выделявшегося из соседних строений по этому ряду улицы. Напротив – наоборот, стояли роскошные кирпичные особняки – кто во что горазд. С полным отсутствием общего архитектурного стиля.
– Заходите в дом, – сказала Анюта, – я познакомлю вас с моей бабушкой. Дом большой, бабушка будет вам рада. Здесь подождёте и заночуете. Виктор Петрович обещал к вечеру вернуться, просил, чтобы я о вас позаботилась… Машину можно загнать во двор, сейчас я открою ворота…
Анюта вскоре ушла, пообещав предупредить, когда появится в Овсянке её знаменитый односельчанин и родня в каком-то колене по материнской линии. Из долгих объяснений переплетения родовых колен, я поняла, что она приходилась Астафьеву внучатой племянницей.
Бабушку Анюты звали тётей Настей. Тётей она назвала себя сама – видно приняла нас за ровесников внучки. Она была нестарой женщиной – лет на десять постарше нас, а радушна, бодра и разговорчива, словно мы давно знакомы.
Сделала нам экскурсию по подворью. Познакомила с годовалым щенком, сидящим на цепи и облаявшим чужаков для порядка – дружелюбно виляя хвостом. На мой вопрос о кирпичных строениях на другой стороне улицы, слегка пренебрежительно сказала:
– Это не наши. Городские дачники. Приедут, покуролесят, водки попьют, и укатят. Зимой их тут не бывает. А дом же топить надо… Вот у них стены и рушатся. Зимой промёрзнут, летом трескаются. На подворьях бурьяны ростят… Денег некуда девать…
Показала горницу, где мы могли расположиться на ночлег.
Правда, до ночлега надо было ещё дожить. Предстоял, как минимум, долгий день в ожидании вечера. Зато вспыхнувшая с новой силой надежда на встречу с Астафьевым, уже была не призрачной.
День между тем тянулся и тянулся. Мы уже всю Овсянку трижды по кругу обошли. Побывали на берегу Енисея и во всех придорожных магазинчиках, помогли тёте Насте по хозяйству. Рассказали ей почти всю свою жизнь, узнали от неё богатую событиями историю Астафьевского рода. Да и о знаменитом родственнике – тоже. Пообедали, и уже откровенно заскучали, когда в сумерках примчалась Анюта:
– Астафьев приехал, и через полчаса нас ждёт! Я зайду за вами, готовьтесь…
Виктор вышел за нею следом, быстро вернулся, надел куртку, а мне сказал:
– Надо Анюте помочь подвезти что-то. На обратном пути заедем, будь готова, пока! – и убежал. Вскоре во дворе загудел мотор и затих. Уехали.
Они отсутствовали недолго. Минут через десять подобрали меня на обочине.
Дом писателя оказался почти рядом – в конце соседнего переулка. Пешком три минуты ходу. Мимо него мы уже трижды проезжали и проходили. Анюта, выходя из машины, попросила нас подождать, а сама вошла в калитку.
