Пленница Северных земель. Замуж за волка

Ужас, холодный и липкий, пополз по её спине.

– Вырежьте это. Ножом, чем угодно.

Он покачал головой.

– Не поможет. Это не на коже. Это глубже. В твоей… сути. – Он произнёс последнее слово с оттенком неловкости, будто говоря о чём-то, во что сам до конца не верил. Потом резко встал. – Хейдра будет ухаживать за тобой. Её отвары замедлят распространение. Но вылечить это… мы не знаем как.

Он повернулся к уходить, но снова остановился, его спина была напряжённой.

– Дети… моей сестры. – Он сказал это так тихо, что Лира едва расслышала. – Сигрид – её вдова. Эрвиг… он сказал, что ты встала между ними и Тьмой с палкой. Что крикнула, чтобы отвлечь её.

Он обернулся. И в его глазах больше не было ни презрения, ни холодной оценки. Там бушевала внутренняя борьба, ярость против долга, привычная ненависть против нового, неудобного знания.

– Мои воины, лучшие бойцы клана, падали, как подкошенные. Их сталь была бесполезна. А ты, голодная, закованная в цепи южанка… ты сделала то, чего не смогли они. Ты не убежала. Ты пошла навстречу.

Он сделал шаг к ней, и теперь его голос звучал не как судьи, а как человека, столкнувшегося с неразрешимой загадкой.

– Почему? По-настоящему. Не говори про «долг». У тебя его перед нами нет.

Лира смотрела на него. На его измождённое, изрезанное шрамами лицо. На глаза, в которых она впервые увидела не врага, а уставшего, отчаявшегося лидера, несущего неподъёмную ношу.

– Потому что это было бы неправильно, – выдохнула она, и это была самая простая и самая сложная правда, на которую она была способна. – Просто… неправильно.

Рорк долго смотрел на неё. Казалось, он пытался разгадать её, как сложную руну. Потом его плечи, всегда такие прямые, слегка опустились.

– Мы похоронили семерых вчера. Ещё трое, как ты. Помеченные. Мы не знаем, выживут ли они, – он говорил теперь не ей, а в пространство, будто признаваясь самому себе. – Эта атака… она была не такой, как раньше. Целенаправленной. Они шли к Камню Предков. Или… к тебе.

Он снова посмотрел на неё, и в его взгляде появилось что-то новое. Не доверие. Нет. Но необходимость.

– Старейшины говорят, что твоё появление и пробуждение Стаи Ночи – не совпадение. Что в легендах говорится о «чужеземце, отмеченном холодом, чья кровь и воля станут щитом или ключом». Я не верю в старые сказки. Но я верю в то, что вижу. Ты что-то изменила. И теперь я не могу просто держать тебя в клетке как заложницу.

Он выпрямился, и снова в нём появилась та неумолимая твердость вождя.

– Ты останешься здесь, в гридхолле Хейдры. Без цепей. Но под наблюдением. Ты будешь есть с нами. Ты будешь восстанавливать силы. А когда сможешь ходить… ты поможешь нам понять, что это за отметина на тебе и как с ней бороться. Не как пленник. Не как гость. Как… актив. Поняла?

Лира медленно кивнула. Её мир перевернулся с ног на голову. Она была больше не пленницей. Она была… проблемой. И, возможно, оружием.

Рорк направился к двери.

– И, Лира? – он назвал её по имени. Впервые. – Если ты снова попытаешься сбежать, я лично сломаю тебе ноги. Но уже не из-за злости. Потому что твоя глупость может стоить жизней всем нам. Теперь ты часть этого. Как бы тебе это ни ненавистно.

Он вышел, оставив её одну в тёплом полумраке, с ледяной меткой на груди и с гудящей от новых, невероятных мыслей головой.

Она спасла детей врага. И теперь враг, её тюремщик, смотрел на неё не как на вещь, а как на загадку. Как на что-то, что может быть либо спасением, либо гибелью.

Она осторожно прикоснулась к ледяному пятну. Больно. Странно. И в этой боли был новый, тревожный отзвук – когда он смотрел на эту метку, ей показалось, что он почувствовал ту же холодную боль. Это было мгновение, мираж, наверное, порождение слабости и горячки.

Но что, если нет?

Снаружи, за стеной, ветер завывал по-прежнему. Но теперь этот вой звучал иначе. Это был уже не просто голос чужой, враждебной земли. Это был зов. И она, против своей воли, против всех своих клятв и убеждений, начала на него откликаться.

Глава 7

Тепло гридхолла было обманчивым. Оно согревало кожу, но не могло проникнуть глубже, к тому ледяному осколку, что засел у неё в груди. Лира лежала, прислушиваясь к странным симфониям чужого дома: скрипу половиц под чьими-то мягкими шагами, бормотанию женщин у очага, плачу младенца из-за перегородки. Она была внутри жизни, которую всего несколько дней назад считала достойной лишь уничтожения. И эта жизнь теперь её терпела.

Дверь в её угол, отгороженный тяжёлым шерстяным пологом, откинулась. Вошла Хейдра с деревянным подносом.

– Сиди, – бросила она, увидев, что Лира пытается приподняться. – Ешь. Надо возвращать силы.

На подносе была та же похлёбка, но гуще, с куском тёмного хлеба и даже ломтиком копчёного мяса. И кружка с отваром, запах которого был теперь знакомым и почти… успокаивающим.

Лира приняла поднос. Руки дрожали от слабости.

– Спасибо, – произнесла она тихо, и это слово, обращённое к одной из них, показалось ей странным на языке.

Хейдра фыркнула, усаживаясь на табурет рядом.

– Не благодари. Это не доброта. Это необходимость. Ты теперь как стрела, застрявшая в ране. Вырвать – кровища хлынет. Оставить – нагноится. Так что лечим.

Прямота старухи была почти оскорбительной, но в ней была какая-то честность, которой не хватало сладкой лжи южного двора. Лира ела молча, чувствуя, как пища возвращает ей связь с реальностью.

– Отметину посмотреть надо, – заявила Хейдра, когда тарелка опустела.

Лира безропотно расстегнула рубашку. Пятно не изменилось. Бледное, ледяное на ощупь, с синевой по краям. Хейдра внимательно осмотрела его, прикоснулась сухими, жёсткими пальцами. Её лицо не выражало ничего, но глаза сузились.

– Хуже не стало. Отвар держит. Но это не лечение. Это отсрочка.

– Что это такое? – спросила Лира. – По-настоящему.

Хейдра откинулась на спинку табурета, её взгляд стал отстранённым.

– Стаи Ночи… это не звери. Не духи в нашем понимании. Это голод. Первобытный, древний голод, который был ещё до людей, до волков, до солнца. Он питается теплом. Жизнью. Памятью. Прикосновение оставляет… пустоту. Отметину холодного ничто. Со временем оно может расти. Пожирать тебя изнутри. Или… привлекать других.

– Рорк сказал, она может вернуться за мной.

– Он прав. Ты теперь маяк в ночи для них. Слабое, тёплое пятно на фоне вечного холода.

Лира сглотнула, охваченная новым страхом.

– Значит, пока я здесь, я подвергаю опасности ваш лагерь.

– Лагерь? – Хейдра горько усмехнулась. – Дитя, они уже здесь. Они были здесь всегда, спали под снегом. Что-то их разбудило. И твоё появление… совпадение слишком удобное, чтобы быть случайным.

Она встала, пошла к небольшому сундуку у стены и вынула оттуда свёрток из выбеленной кожи. Развернула его на коленях. Внутри лежали не инструменты, а странные предметы: пожелтевшие кости с выцарапанными рунами, засушенный чёрный цветок, похожий на паука, и гладкий, тёмный камень, в котором, казалось, плавали туманные завитки.

– Старейшины шепчутся о пророчествах, – сказала Хейдра, не глядя на Лиру, проводя пальцем по камню. – О «раздвоенном сердце, что станет целым перед лицом древней Ночи». О «крови юга и плоти севера». Бредни стариков, которые слишком много курят священных трав. – Но в её голосе не было убеждённости. Была усталая покорность перед возможной истиной.

– Вы думаете, это про… нас? Про меня и… – Лира не могла закончить.

– Не знаю, что я думаю, – резко оборвала её Хейдра. – Я знаю, что Рорк, который ненавидит вашу породу лютой ненавистью, спас тебя. Вытащил из когтей Тьмы, когда любой другой на его месте дал бы тебе умереть как глупой южанке. Я знаю, что твоя кровь, пролитая на наш снег, не впиталась, а застыла странными узорами. И я знаю, – она пристально посмотрела на Лиру, – что, когда мы вчера обрабатывали ему рану, он вздрогнул и схватился за грудь в том же месте, что и ты. И его шрам… он был холодным.

Лира почувствовала, как холодеет её собственное пятно, будто в ответ на эти слова.

– Это… невозможно.

– Многое было невозможно, пока не случилось, – философски заметила Хейдра, заворачивая свои реликвии. – Теперь слушай. Рорк приказал готовить тебя. Не к пиру, а к суровой правде. Когда встанешь на ноги, вы начнёте тренировки. Вместе.

– Тренировки? Для чего?

– Чтобы выжить. А если верить бредням стариков – чтобы стать оружием. Он будет учить тебя чувствовать землю, ветер, лёд не как враг, а как… часть ландшафта. А ты, – в голосе Хейдры прозвучала тень насмешки, – должна будешь научить его тому, что знаешь сама. Тактике, дисциплине, всему тому, что сделало из тебя капитана. Он этого не скажет. Он будет булькать и рычать как раненая росомаха. Но он примет. Потому что должен. Потому что Стая Ночи не даёт выбора.

Лира откинулась на подушки, её ум пытался переварить всё это. Из пленницы – в ученицу? Из врага – в… напарника?

– Почему он согласился? Он ненавидит меня.

– Он ненавидит угрозу своему народу больше, – просто сказала Хейдра. – А ты, похоже, часть этой угрозы и, возможно, часть ответа. Для Рорка этого достаточно. Не ищи в его поступках сердца, девочка. Ищи холодный расчёт. Так ты меньше разочаруешься.

Старуха собрала поднос и направилась к выходу. У полога обернулась:

– И ещё кое-что. Связь, если она есть… она не спрашивает разрешения. Она может проявиться в чём угодно. В боли. В снах. В внезапном знании мыслей другого. Не пугайся. И не цепляйся за это. Это инструмент. Не более. Поняла?

Лира кивнула, не в силах вымолвить слово. Хейдра исчезла за пологом, оставив её наедине с тревожными мыслями и ледяным пятном на груди.

Прошло ещё два дня. Лира начала потихоньку ходить по гридхоллу, вызывая смешанные взгляды обитателей: любопытство детей, настороженность женщин, холодную оценку стариков. Сигрид однажды молча протянула ей пару тёплых носков из шерсти, грубо связанных, но невероятно ценных в этом холоде. Жест был красноречивее любых слов.

На третий день её вызвали во двор.

Морозный воздух обжёг лёгкие, но после духоты дома это было почти приятно. Солнце слепило, отражаясь от белоснежного наста. В центре очищенной от снега площадки стоял Рорк.

Он был без верхней одежды, лишь в плотной шерстяной тунике, рукава которой были закатаны, обнажая мощные, иссечённые шрамами предплечья. В руках он держал два деревянных тренировочных меча – коротких, грубо обтёсанных, но сбалансированных.

Он кивнул на второй меч, лежащий в снегу у его ног.

– Возьми.

Лира подняла его. Дерево было холодным и шершавым. Вес непривычным – легче, чем её стальной «язык», но с другим центром тяжести.

– Ты будешь атаковать, – сказал Рорк, принимая базовую стойку. Его собственная стойка была шире, устойчивее, рассчитанной на мощные рубящие удары. – Покажи мне, как сражаются граньские стражи. Всё, что знаешь.

Лира колебалась. Это была ловушка? Унизительная демонстрация её слабости?

– Я не в форме, – пробормотала она.

– Никто не в форме, когда приходит смерть, – парировал он. – Атакуй. Или я приму это за отказ от сотрудничества, и мы вернёмся к варианту с цепью.

В его голосе не было злобы. Была деловая отстранённость. Это задело её сильнее насмешки. Лира сжала рукоять меча, приняла свою стойку – более высокую, подвижную, с акцентом на выпад и быстрые уколы. И бросилась в атаку.

Первый удар был быстрым, как змеиный язык, и направленным в горло. Рорк даже не сдвинулся с места. Он просто поднял своё тренировочное оружие и принял удар на крестовину. Древесина глухо стукнулась. Отдача болезненно отозвалась в её ослабленных руках.

– Слишком прямо, – прокомментировал он. – Предсказуемо.

Лира отступила, сменила угол, нанесла удар по ногам. Он блокировал его, опустив меч вниз, снова почти не двигаясь.

– Лучше. Но ты ждёшь, пока я отреагирую на первый удар. Не жди. Комбинируй.

Она заставила себя забыть о боли, о слабости. Она атаковала снова и снова, пытаясь использовать свою скорость, свою технику. Но он был как скала. Его блоки были минималистичными, точными, не тратившими лишней энергии. Он не контратаковал. Он просто парировал, изредка оттесняя её в угол площадки.

Пот, несмотря на холод, выступил у неё на лбу. Дыхание сбилось. А он стоял, почти невозмутимый, лишь его глаза внимательно следили за каждым её движением, словно читали её, как открытую книгу.

– Ты думаешь, как человек, – сказал он наконец, опуская меч. – Ты видишь противника, точку атаки, план. Это хорошо. Против людей. Против Стаи Ночи это бесполезно. У них нет слабых точек. Нет плана. Есть только голод.

– Чему ты тогда меня учишь? – выдохнула Лира, опираясь на меч.

– Чувствовать, – ответил он, подходя ближе. – Не думать, а чувствовать. Поток боя. Намерение. Даже если намерение – просто поглотить. Ты спасла детей, потому что почувствовала угрозу им, да? Не потому, что рассчитала.

– Это был инстинкт.

– Инстинкт – это и есть чувство, – парировал он. – Первое, чему тебе нужно научиться – чувствовать не только себя, но и… – он запнулся, как будто подбирал слова, – …пространство вокруг. Друг друга. Если эта связь, о которой болтают старейшины, реальна, она должна работать на поле боя. Или она бесполезна.

Он внезапно занёс меч для короткого, резкого удара по её голове. Лира инстинктивно отпрыгнула назад, подняв своё оружие для блока. Но удар не последовал. Рорк замер, его лицо исказила гримаса боли. Он схватился левой рукой за правое предплечье, как будто его ударили именно там.

Лира почувствовала странный, резкий укол в своём собственном предплечье, в том же месте. Мимолётный, как удар иглой. Она вскрикнула от неожиданности.

Они стояли, смотря друг на друга через площадку, оба держась за руки. В глазах Рорка бушевало отвращение, смешанное с изумлением. В глазах Лиры – чистый, немой ужас.

– Что это было? – прошептала она.

Он опустил руку, лицо снова стало непроницаемым, но в его взгляде что-то надломилось.

–Теория, которая только что получила подтверждение, – сквозь зубы произнёс он. – Хейдра говорила. Боль. Общая.

Он резко повернулся и швырнул свой тренировочный меч в сугроб.

– На сегодня достаточно. Завтра начнём с основ. С того, как слушать ветер. Как не думать.

И он ушёл, оставив её одну на площадке, с дрожащими от усталости и от чего-то большего руками.

Лира смотрела на своё предплечье. Никакой раны. Ни синяка. Но призрачная боль ещё пульсировала под кожей. Та же самая, что была у него. Она коснулась ледяного пятна на груди. Оно, казалось, отозвалось слабым, глухим холодным стуком, будто второе, крошечное сердце изо льда.

Она подняла взгляд на опустевшую площадь, на заиндевевший частокол, на суровые лица вирдиров, наблюдавших за ними из-за углов домов. Ни цепей, ни клетки. Но новые оковы, невидимые и куда более страшные, уже смыкались вокруг неё. Оковы из боли, необходимости и странной, пугающей связи с тем, кого она должна была ненавидеть.

Договор был заключён. Не на пергаменте, а на костях и на льду. И первой его печатью стала общая боль.

Глава 8

Боль в предплечье прошла к утру, оставив лишь странное, фантомное воспоминание, как эхо удара. Но ледяное пятно на груди Лиры будто ожило после вчерашнего. Оно не болело сильнее, а… пульсировало. Тихо, в такт её сердцу, но с отставанием на долю секунды, будто второе, замедленное сердцебиение где-то очень далеко. Или очень близко.

Её жизнь в гридхолле Хейдры обрела новые границы. Она была не пленницей, но и не гостьей. Ей позволяли больше: помогать по хозяйству (месить тесто для пресных лепёшек, чистить коренья), ходить к колодцу за водой под присмотром Сигрид. Дети, особенно Эрвиг и его сестра Астрид, теперь смотрели на неё не с любопытством, а с откровенным обожанием, которое смущало и трогало её одновременно. Они приносили ей тёплые камни из-под очага, чтобы она грела руки, и пытались учить её простым словам на своём языке.

Но были и другие взгляды. Взгляды воинов, потерявших товарищей в ту ночь. Взгляды, в которых благодарность за спасение детей тонула в море подозрения. Она была чужой. Помеченной. И, как прошептал один старый вирдир, проходя мимо, «вестницей беды».

На третий день после тренировки за ней пришёл не Рорк, а один из его доверенных воинов – суровый, молчаливый мужчина по имени Ульф.

– Вождь зовёт. В Дом Совета.

Дом Совета был самым большим гридхоллом, его крышу венчали перекрещенные кости гигантского снежного медведя. Внутри было просторно, темно и торжественно. В центре горел не просто костёр, а огромный, сложенный из целых смолистых брёвен очаг, дым от которого уходил в отверстие в крыше. Стены были увешаны трофеями, шкурами и оружием предков.

Вокруг огня на грубых деревянных скамьях сидели старейшины клана – мужчины и женщины с лицами, словно высеченными из морёного дуба. Рорк сидел на единственном подобии трона – большом камне, покрытом медвежьей шкурой. Он был в своей обычной практичной одежде, но на шее у него висела массивная костяная подвеска в виде волчьего клыка. Он смотрел на огонь, его лицо было замкнутым.

Увидев Лиру, все разговоры стихли. Десятки пар глаз – янтарных, синих, серых – уставились на неё. В них читалась не враждебность, а тяжёлое, настороженное ожидание.

– Подойди, – сказал Рорк, не поворачивая головы.

Лира прошла к очагу, чувствуя, как жар пламени бьёт в лицо, а холод от пятна на груди отвечает ему изнутри. Она остановилась в паре шагов от него.

– Старейшина Гримволд, – кивнул Рорк самому древнему из сидящих. Тот был так стар, что его кожа напоминала пергамент, натянутый на кости, но глаза под нависающими бровями горели острым, нестареющим умом.

Старик поднялся с помощью резного посоха. Его голос был сухим, как шелест осенних листьев, но удивительно громким.

– Дитя Юга. Ты стоишь в Сердце Логова. Перед нами, хранителями памяти клана Серые Хребты. Говорят, ты спасла кровь нашей крови от Тьмы, что старше этих гор. Говорят, на тебе её отметина. Говорят… между тобой и нашим вождем пробежала искра общей боли.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в тишину.

– Мы изучали знамения. Читали кости и следы на льду. Слушали шёпот ветра в Трещине Предков. И ветер принёс имя. Древнее имя из песен, которые пели наши прабабки у огня, когда мир был моложе, а тени – длиннее.

Он вытянул костлявую руку, указывая на неё.

– «Хальдра-вар». Так зовут тебя в пророчестве.

Лира нахмурилась. Рорк, наконец, поднял на неё взгляд. В его глазах читалось то же напряжённое ожидание.

– Что это значит? – спросила она.

– «Полукровка», – перевёл Рорк, и в его голосе прозвучала горькая ирония. – Но не по крови. По духу. По судьбе.

Гримволд кивнул.

–В легенде говорится о времени, когда «Старая Ночь проснётся ото сна, ведомая голодом забытых лун». И что против неё встанет не воин и не шаман, а «Хальдра-вар» – существо двух миров, чья воля сплетена с волей Хранителя Плоти, чья кровь будет ключом и щитом.

Он обвёл взглядом собравшихся.

– Мы думали, это сказки. Поэтические выдумки. Но кости пали в узор «Связанных Судьбой». Лёд на священном озере треснул, образовав знак, похожий на сплетённые руки. И теперь… мы видим перед собой южанку с отметиной Тьмы, которая чувствует боль нашего вождя.

В зале повисло тяжёлое молчание. Лира чувствовала, как её сердце колотится. Это было безумие. Её воспитывали на науке, тактике, логике. Не на сказках о пророчествах.

– Я не «существо двух миров», – возразила она, и её голос прозвучал твёрже, чем она ожидала. – Я капитан граньских стражей. Солдат, который оказался не в том месте не в то время. Всё остальное – совпадения. Страх перед тем, чего вы не понимаете.

Гримволд усмехнулся беззубым ртом.

– Страх – хороший советчик. Он заставляет искать объяснения. Мы искали. И нашли их в том, что ты называешь сказками. В них говорится и о цене. «Связь, рождённая перед лицом Ночи, будет испытываться болью и кровью. И если духи отвергнут союз, плоть обратится в лёд, а воля – в прах».

Рорк резко поднялся с камня.

– Достаточно, Гримволд. Мы собрались не для страшных сказок на ночь. Мы собрались, чтобы решить, что делать. Стая Ночи не ушла. Она отступила. И она вернётся. Следующая атака может быть сильнее. И у нас нет оружия против неё. Кроме… – он бросил взгляд на Лиру, полный раздражённой нерешительности, – …гипотез.

– Гипотеза требует проверки, вождь, – сказала другая старейшина, женщина с седыми, заплетёнными в бесчисленные косы волосами. – Ритуал Трещины. Если они действительно связаны духом, земля признает это. Если нет… – она пожала плечами, – …ну что ж, у нас будет одна южанка меньше, и мы поищем ответ в другом месте.

– Ритуал Трещины? – спросила Лира.

Рорк повернулся к ней, его лицо было мрачным.

– Ущелье к северу отсюда. Место силы. Там духи земли и льда говорят яснее. Есть… испытание. Оно покажет, есть ли между нами что-то большее, чем случайность и общий враг. Или мы просто тратим время.

– Какое испытание?

– Прохождение через Ледяные Сердца, – сказала седая старейшина. – Два столба вечного льда в глубине ущелья. Они реагируют на жизненную силу. Если два сердца бьются в унисон, если две воли дополняют друг друга, лёд позволит пройти. Если нет… он поглотит. Заморозит кровь в жилах за мгновение.

Лира почувствовала леденящий холод не только от пятна, но и изнутри. Это было самоубийство.

– И вы предлагаете это на основании… костей и треснутого льда?

– На основании того, что иного выхода у нас нет! – громко сказал Рорк, и в его голосе впервые прозвучала отчаянная ярость. – Мои воины гибнут. Мои дети замерзают во сне от прикосновения кошмаров. Я не могу защитить свой народ! А ты… ты приходишь сюда со своей южной логикой и говоришь мне о совпадениях? Нет! Ты либо часть ответа, либо часть проблемы. И я намерен это выяснить. Раз и навсегда.

Он подошёл к ней так близко, что она почувствовала исходящее от него тепло и напряжение.

– Завтра на рассвете мы идём к Трещине. Ты и я. Мы пройдём испытание. Или умрём. Потому что если мы не связаны, если эта связь – плод воображения стариков, то нам нечего терять. А если связаны… – он замолчал, его челюсти сжались, – …тогда, возможно, у нас появится шанс. Оружие. Ты поняла?

Лира смотрела в его жёлтые глаза, полные ярости, страха и решимости. Она видела ту же тяжесть, что давила и на неё. Ответственность за жизни. И перед ней был выбор: отказаться, вернуться к статусу пленницы (или трупа), или шагнуть в безумие, основанное на легендах.

Она думала о детях. О Сигрид. О Хейдре, которая лечила её, не из доброты, а из необходимости. О своих солдатах, погибших на границе. О призрачном прикосновении тени, которое всё ещё жгло холодом её грудь.

Безумие против бездействия. Древняя магия против беспомощной логики.

– Я поняла, – тихо сказала она. – Я пойду.

В зале пронёсся вздох – облегчения? Недоверия?

– Хорошо, – сказал Рорк, отступая. – Готовься. Одевайся тепло. Бери только нож. И настройся слушать не головой, – он ткнул пальцем себе в грудь, прямо над сердцем, – а этим. Если, конечно, там у тебя ещё что-то бьётся, кроме страха.

Он отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена. Старейшины зашептались между собой.

Лира вышла из Дома Совета на холодный, чистый воздух. Солнце уже клонилось к горам, отбрасывая длинные синие тени. Она подняла руку, прикрыла глаза от света. Голос Легенды прозвучал. Он назвал её имя. И теперь она должна была либо доказать, что он прав, либо замёрзнуть насмерть, пытаясь это сделать.

Внезапно она снова почувствовала тот странный, отдалённый холодный стук в груди. И в этот раз ей показалось, что это не просто пульсация пятна. Это был ритм. Чей-то ритм. Тяжёлый, упрямый, яростный. Ритм сердца, которое, вопреки всему, не сдавалось.

Она опустила руку и твёрдо направилась к дому Хейдры. Готовиться.

Глава 9

Рассвет окрасил небо в цвета холодного металла и пролитой крови. Лира стояла у ворот Логова, потягиваясь в новых, специально подобранных для неё мехах – более лёгких, не стесняющих движений, но не менее тёплых. У пояса висел короткий, тяжёлый нож вирдиров с рукоятью из оленьего рога – единственное оружие, которое ей доверили. В мешке за плечами – минимальный запас: полоски вяленого мяса, шарик жира, кремень и огниво, пакет с солью и целебными травами от Хейдры.

Её провожали молча. Не толпа, но несколько человек. Хейдра с каменным лицом, сунувшая ей в последний момент амулет из резного волчьего клыка. «От сглаза. От нашей тьмы он не спасёт, но от глупости – может». Сигрид с детьми – Эрвиг смотрел на неё с обожанием, а младшие прятались за мать. И ещё десяток пар глаз из-за приоткрытых дверей, из-за углов. Взгляды были разными: надежда, подозрение, откровенная враждебность. Она была их козырем отпущения и талисманом удачи в одном лице.