Пленница Северных земель. Замуж за волка

Татьяна Булгава

Пленница Северных земель. Замуж за волка

Глава 1

Ледяной ветер, пахнущий хвоей и кровью, рвал дыхание из легких. Лира прижалась спиной к шершавой сосне, чувствуя, как лед коры просачивается сквозь пластины ее кольчуги. Пятьдесят шагов впереди, в лунном мареве, метались тени. Большие, слишком быстрые для людей.

– Второй отряд, охват слева! – ее голос, хриплый от мороза, резал тишину. – Копейщики, держать строй! Ни шагу назад!

Ей ответили не словами, а звуком – глухим, влажным чавканьем, обрывающимся на полвздоха. Потом крик. Нечеловеческий, переходящий в волчий вой.

Слишком быстро. Боже правый, как они быстро…

– Света! Дайте света! – заорала Лира, уже отталкиваясь от дерева.

Факелы вспыхнули дрожащими оранжевыми пятнами, выхватывая из тьмы кошмар.

Это был не волк. Это было нечто с мордой волка, но стоящее на двух ногах, в стеганой, обледеневшей броне из кожи и кости. Ростом с самого высокого гвардейца. В его лапах – нет, в руках – сжимался топор, грубо вытесанный из черного камня. Из разорванного горла копейщика била в снег алая струя.

– Щиты! – скомандовала Лира, и ее голос был единственной твердой точкой в этом безумии.

Они сошлись. Сталь против камня. Человеческий строй против звериной ярости.

Лира рванулась вперед, ее собственный клинок – легкий, отточенный до бритвенной остроты граньский стальной «язык» – свистнул в воздухе. Она не пыталась бить наотмашь, сила здесь была на их стороне. Только точность. Только слабые точки.

Монстр развернулся к ней. Глаза, горящие холодным желтым огнем, встретились с ее взглядом. В них не было безумия зверя. Там был расчетливый, древний ум.

Его топор взметнулся. Лира не отпрыгнула, а нырнула под размах, чувствуя, как ледяной ветерок от оружия проносится над ее капюшоном. Ее клинок вонзился в подмышечный сгиб твари, там, где кожаная броня расходилась. Теплая кровь брызнула на перчатку.

Вой. Но не от боли. От ярости.

Он отшвырнул ее ударом свободной лапы. Лира кубарем откатилась по снегу, боль пронзила бок, но пластины выдержали. Она поднялась на одно колено, отплевываясь.

Вокруг царил ад. Вирдиры – она знала их имя, знала, что это не просто оборотни, а народ – дрались как демоны. Но и ее люди, граньские стражи, лучшие из лучших, не сдавались. Здесь, на этой проклятой заснеженной границе, решалась не битва, а проверка на прочность. Капля за каплей.

– Лира! За тобой! – крикнул кто-то.

Она инстинктивно пригнулась. Над ее головой пронеслось что-то тяжелое, сбившее с ног нападавшего на нее вирдира. Это был каменный молот. Его бросили.

Метались…

Лира оглянулась. На опушке, в полусотне шагов, стоял Он.

Выше других. Шире в плечах. Без шлема, и черные, с проседью волосы, заплетенные в жесткие боевые косы, развевались на ветру. Его лицо было изрезано шрамами, но не искажено звериной гримасой. Оно было… сосредоточено. Холодно. Он не сражался. Он наблюдал. Командовал.

Их взгляды встретились через поле боя, усеянное павшими, залитое кровью и лунным светом. В его желтых глазах она прочла не ненависть. Презрение. Точную, ледяную оценку угрозы. И в этот миг Лира, никогда не знавшая страха перед врагом, почувствовала ледяную червоточину в животе. Это был не зверь. Это был полководец.

Он медленно поднял руку. Короткий, резкий рык, больше похожий на слово, вырвался из его груди.

И битва изменилась.

Вирдиры, казалось, растворились в тенях между деревьями. Не отступая – перегруппировываясь. Лира поняла раньше, чем успела крикнуть.

– Круг! Сомкнуть круг! Они идут с флангов!

Но было поздно. Из темноты по обе стороны рванулись новые фигуры. Меньше, быстрее, на четырех лапах. Настоящие волки, размером с телку. Они врезались в ряды людей, не стараясь убить – стараясь свалить, разорвать строй, посеять панику.

Хаос стал абсолютным.

Лира отбивалась, ее клинок пел, находя шеи, глаза, сухожилия. Она дышала так часто, что легкие горели. Каждый удар, каждый блок отдавался в костях. Рядом пал Бренн, его горло было вырвано одним щелчком челюстей. Потом Келла, пронзенная копьем, которое держала рука, еще похожая на человеческую.

Мы проигрываем. Святой дух, мы проигрываем.

– Отход! – закричала она, голос сорвался в шепот. – К скалам! Отход!

Она стала пятясь, прикрывая отступающих. Ее взгляд снова нашел Того, на опушке. Он шел. Не бежал. Шел уверенно, как хозяин, пришедший закончить дело. В его руке теперь был не молот, а длинное, тяжелое копье с наконечником из черного камня.

Лира повернулась, чтобы бежать последней, как и положено командиру.

И в этот миг земля ушла из-под ног.

Не яма. Лапа. Огромная, мохнатая лапа вцепилась в ее щиколотку и рванула на себя. Лира ударилась головой о землю, мир померк, наполнился звоном. Ее вытащили из кустарника, как кролика из норы. Над ней навис тот, кто был волком мгновение назад. Теперь он был в промежуточном облике – зверочеловек, с мордой, искаженной оскалом. Слюна капала ей на кольчугу.

Она попыталась ударить, но клинок выпал из онемевших пальцев.

Из последних сил Лира выхватила из-за пояса короткий кинжал и всадила его по рукоять в бедро твари. Тот взревел и отшвырнул ее. Она ударилась о ствол сосны, и все потемнело.

Когда сознание вернулось, она лежала на спине. Над ней – бесконечное, черное, усыпанное звездами небо Севера. И три силуэта. Двое держали ее за руки. Третий стоял над ней, заслоняя звезды.

Это был Он.

Вблизи он казался еще массивнее. Шрамы на лице были похожи на руны. Холодные желтые глаза изучали ее без тени эмоций. Он что-то сказал на своем гортанном языке. Один из воинов грубо вывернул ее руку, показывая внутреннюю сторону запястья – там была татуировка, знак граньского стража: скрещенные мечи и корона.

Вождь взглянул на татуировку, потом снова на ее лицо. Кивнул. Коротко и деловито.

Потом он взял из рук одного из воинов тяжелую цепь. Не железную. Из какого-то темного, матового сплава. Звенья были толще ее большого пальца.

Лира попыталась вырваться, но ее держали как в тисках. Цепь обвила ее талию, холодная, невероятно тяжелая. Замок щелкнул с тихим, зловещим звуком. Прикосновение металла к коже обожгло странным, проникающим холодом, от которого свело мышцы.

Он взял конец цепи в свою огромную руку, обмотанную кожей. Не дернул. Просто потянул. Уверенно. Непререкаемо.

– Вставай, – произнес он на ломаном, но понятном языке Юга. Голос был низким, как скрежет камня о камень. В нем не было ни злорадства, ни ненависти. Была только окончательность.

Лира, цепляясь за сознание, поднялась на колени. Бок горел, в голове стучало, вес цепи пригибал к земле. Она подняла голову. Вокруг, в свете факелов, которые теперь держали вирдиры, лежали тела ее людей. Некоторые шевелились. Их тоже сковывали цепями.

Она была пленена.

Вождь потянул цепь снова. Лира, спотыкаясь, сделала шаг. Потом другой. Она шла за ним, как побежденный зверь на привязи, вглубь темного, враждебного леса, оставляя за спиной поле боя, запах смерти и последние остатки своей прежней жизни.

Единственное, что теплилось в ледяной пустоте внутри – не страх, а ярость. Голая, острая, как ее потерянный клинок.

Я выживу, – поклялась она себе, глядя в его широкую спину. Я выживу, и я убью тебя, вождь оборотней. Я убью тебя или умру.

Но Север, казалось, лишь усмехнулся в ответ, заглушая ее мысли воем ветра в вершинах сосен.

Глава 2

Цепь гремела. Каждый шаг, каждое спотыкание о замёрзший корень отзывался оглушительным лязгом, разрывающим тишину ночного леса. Это не был просто звук. Это был звук её поражения, надетый на неё, как ошейник.

Вождь – Рорк, как его называли другие вирдиры, – шёл впереди, не оглядываясь. Конец цепи был небрежно перекинут через его плечо, будто он вёз сани, а не вёл пленницу. Он шёл легко и быстро, и Лире приходилось почти бежать, чтобы не упасть. Её лёгкие горели, бок саднил от удара, а голова была тяжёлой и мутной.

Лес вокруг был не просто тёмным. Он был живым. Вопреки всему, чему её учили. Это не были бездушные, враждебные чащобы. Сосны стояли, как древние стражи, их ветви шептались на ветру на языке, который она почти понимала. Воздух пах не только хвоей и снегом, но и дымом, мокрой шерстью и чем-то диким, пряным – самим духом свободы, который для неё теперь был ядом.

Её отряд – то, что от него осталось, – тащился позади. Сквозь звон в ушах Лира слышала стоны, тяжёлое дыхание, тот же предательский лязг цепей. Их было десять, может, двенадцать. Из тридцати. Укол стыда был острее боли в боку.

Они вышли из леса на обширную, заснеженную поляну. И здесь, в лунном свете, Лира впервые увидела их не как силуэты в бою, а как народ.

Лагерь не был сборищем грязных шалашей. Это была крепость из дерева и кости. Высокий частокол из заострённых брёвен, увенчанных черепами огромных оленей и медведей. За ним виднелись крыши длинных, низких домов, похожих на перевёрнутые ладьи, укрытые снегом и шкурами. Дымок из каменных труб стелился по ветру, смешиваясь с морозным паром.

Но главное – это были они.

У костров, у ворот, просто стоящие – вирдиры. Не в звериной форме, не в той уродливой полу-форме. Люди. Высокие, широкоплечие, с бледной, словно высеченной из льда, кожей. Они носили одежды из плотно выделанных шкур и толстой шерсти, расшитые сложными узорами, похожими на следы когтей и лунные серпы. Их волосы, светлые и тёмные, были заплетены в косы, в которые вплетались костяные бусины и клыки.

Их глаза, светящиеся в сумерках янтарным, жёлтым или холодным синим, были устремлены на пленников. В них не было праздного любопытства. Был холодный, оценивающий взгляд охотника, разглядывающего дичь. Было презрение. И для Лиры – женщины, командира – в этом взгляде была особая, едкая приправа из брезгливости.

Рорк резко дернул цепь, и Лира едва устояла на ногах. Он остановился перед воротами, где его ждала женщина-вирдир. Она была почти одного с ним роста, с лицом, изрезанным не шрамами, а морщинами мудрости и сурового климата. Её седые волосы были собраны в тугой узел на затылке.

– Сколько? – спросила она, и её голос звучал как скрип старого дерева.

– Дюжина. Живых, – отчеканил Рорк, бросив конец цепи на снег. – Эту – отдельно. Она вожак.

Взгляд старухи скользнул по Лире, будто ощупывая каждый синяк, каждую каплю запёкшейся крови. Она кивнула.

– «Сердце льда» её примет. Отведи. Остальных – в общую яму.

– Нет! – хриплый крик вырвался из горла Лиры прежде, чем она успела подумать. Все взгляды впились в неё. – Ваши раны… им нужен уход. Хотя бы снег для остановки крови.

Старуха подняла седую бровь. Рорк же просто повернулся к ней, и в его жёлтых глазах впервые вспыхнуло что-то, кроме равнодушия. Удивление? Нет. Раздражение.

– Ты здесь не отдаешь приказы, южанка, – произнес он тихо, но так, что каждое слово било, как пощёчина. – Ты – груз. И твоя цена – молчание.

Он снова взял цепь и повёл её не к воротам, а вдоль частокола. Лира, сжав зубы, шла за ним, чувствуя, как на неё смотрят десятки глаз. Слышала сдавленный смешок, резкое слово на их языке, которое прозвучало как проклятие.

Её привели к скальному выступу у самого края обрыва, под которым ревела невидимая в темноте река. В скале была выдолблена ниша, затянутая кованой решёткой с массивным висячим замком. Внутри – темнота и куча промёрзлой соломы на земле. Это не была тюрьма. Это была нора.

Рорк отпер замок тяжёлым ключом, висевшим у него на поясе. Скрип железа о железо заставил Лиру содрогнуться. Он откинул решётку.

– Войди.

Лира не двинулась с места. Последняя крупица достоинства требовала сопротивления. Она встретилась с ним взглядом.

– Моё имя – Лира фон Трайгер, капитан граньских стражей. Я требую…

Он не дал ей закончить. Одним быстрым, неотразимым движением он толкнул её в грудь. Лира, скованная цепью, не удержала равновесия и рухнула внутрь, на колени в ледяную солому. Решётка захлопнулась с оглушительным лязгом, от которого зазвенело в ушах.

Рорк наклонился, просунув пальцы сквозь прутья. Его лицо было так близко, что она чувствовала тепло его дыхания на своей щеке.

– Здесь ты – никто, – сказал он, и в его голосе не было злорадства. Была простая, неопровержимая истина, холодная, как сталь его клинка. – Твои титулы, твои требования, твоё королевство… здесь это – прах под когтями. Запомни это. Это продлит твою жизнь.

Он выпрямился, снял с себя цепь. Замок на её поясе щёлкнул, и невыносимая тяжесть на миг отпустила, сменившись странной, пугающей лёгкостью. Но он не унёс цепь. Он снял её с себя, но оставил на ней. Символ больше не нуждался в держателе. Он стал частью её.

Рорк повернулся и ушёл, его шаги быстро затихли в ночи.

Лира осталась одна. Тьма в каменной норе была почти осязаемой, густой и тяжёлой. Холод пробирался сквозь кольчугу, плащ, кожу, прямо в кости. Она дрожала, и сдержать эту дрожь было невозможно. Снаружи доносились звуки лагеря: голоса, лай собак, похожий на волчий, далёкий смех. Жизнь. Чужая, полная и яростная жизнь, которая кипела в двадцати шагах от неё, за решёткой.

Она медленно подняла руки к замку на поясе. Металл был странным на ощупь – не просто холодным, а будто высасывающим тепло. На его поверхности были выгравированы те же узоры, что и на одеждах вирдиров. Магия. Враждебная, чужая магия, сковывающая не только тело.

Ярость, которая горела в ней, как тлеющий уголь, начала гаснуть, подавленная холодом, болью и унизительной реальностью её положения. Она была не солдатом на поле боя. Она была вещью в клетке.

Лира закрыла глаза, прижавшись спиной к ледяному камню. Где-то там были её люди. В «общей яме». Что это такое? Она представляла себе грязную яму в земле, открытую всем ветрам.

– Я выживу, – снова попыталась убедить себя она, но слова звучали пусто в ледяной тьме.

Вместо них в голове зазвучал низкий, безэмоциональный голос:

– Ты здесь – никто.

И самое страшное было в том, что в этой тишине, под презрительным взглядом чуждых звёзд, она начинала ему верить.

Глава 3

Сон не приходил. Его место занял озноб – пронизывающий, беспощадный, проникающий в самое нутро. Лира сидела, прижавшись спиной к каменной стене, завернувшись в свой тонкий, промокший плащ. Длинная цепь лежала рядом, как спящая змея. Каждые несколько минут она просыпалась от стука собственных зубов или от того, что тело само собой пыталось сжаться в комок, чтобы сохранить жалкие остатки тепла.

Так прошла ночь – в дремоте, перемежающейся ледяными провалами в бодрствование.

Первые лучи рассвета не принесли тепла. Они вползли в нишу косыми, бледными лезвиями, высветив детали её каменной тюрьмы: заиндевевшие стены, грязную солому, её собственные бледные, почти синие пальцы, цепляющиеся за плащ. И решётку. Всегда – решётку.

Снаружи лагерь просыпался. Звуки были другими – не ночными шорохами и голосами, а чёткими, деловитыми. Глухой стук топоров по дереву. Резкий, отрывистый смех. Рык какой-то команды. И запахи. Дым теперь пах не просто деревом, а чем-то сытным – варёным мясом и кореньями. Этот запах, такой обыденный и такой недостижимый, заставил её желудок сжаться от спазма голода.

Лира медленно поднялась на ноги. Кости ныли, рана в боку пульсировала тупой болью. Она подошла к решётке, ухватилась за холодные прутья.

При свете дня Логово Волка предстало перед ней во всей своей, отрицаемой ею ранее, сложности.

Это не было скопищем шалашей. Это был посёлок, выросший из леса и скал. Длинные дома – «гридхоллы», как она позже узнала их название, – были встроены в сам ландшафт. Их покатые крыши из плах и дёрна сливались со склонами холма, делая поселение почти невидимым с воздуха. Между домами бежали аккуратно утоптанные тропы, посыпанные пеплом, чтобы не скользить.

Люди – нет, вирдиры – занимались повседневными делами. Женщины в толстых шерстяных платьях развешивали на верёвках шкуры, выбивая из них лёд. Дети, завёрнутые в меха с головы до пят, гоняли по улице деревянный шар, и их крики были такими же звонкими, как и у южных детей. Мужчины чинили оружие, сидя на бревнах у костров. Всё это было поразительно нормально. Ужасающе нормально. Где же дикари, пожирающие сырое мясо? Где хаос и грязь?

Её взгляд привлекло движение у длинного дома в центре поселения. Из двери вышел Рорк. Без доспехов, в простой тунике из грубой ткани и меховых штанах. Он что-то говорил другому вирдиру, жестикулируя в сторону леса. Он выглядел… обычным. Хозяином, обсуждающим дела. Исчезла та аура неумолимой силы, что окружала его в бою. Теперь он казался просто большим, сильным мужчиной с жёстким лицом. И от этого было ещё страшнее.

Внезапно тень упала на решётку. Лира отпрянула.

Перед её клеткой стояла женщина. Та самая, седая старуха с лицом, как потрескавшаяся кора. В руках она держала деревянную миску и глиняную кружку. Её глаза, цвета старого льда, безразлично скользнули по Лире.

– Есть, – бросила она на ломаном языке Юга и просунула миску между прутьев, поставив её на небольшой выступ внутри клетки.

В миске дымилась похлёбка – густая, с кусками тёмного мяса, ячменем и кореньями. В кружке парилась вода, пахнущая хвоей и чем-то горьковатым, возможно, ивой.

Лира не двинулась. Гордость, подкреплённая подозрением, сжала её горло. «Не тронь их пищу. Это может быть отравлено или осквернено».

Старуха фыркнула, поняв её колебание.

– Голод – плохой советчик, девочка. А смерть от глупости – позорная. Ешь. Хейдра не тратит яд на тех, кого и так сломит зима.

Она назвала своё имя. Хейдра. И, повернувшись, ушла, не оглядываясь.

Лира посмотрела на похлёбку. Парок поднимался, неся тот самый сытный, манящий запах. Слюна предательски наполнила рот. Её тело, измученное холодом, болью и боем, требовало пищи. Разум кричал об опасности. Но Хейдра была права. Слабость уже подтачивала её. Ещё день в таком холоду без еды – и она станет совершенно беспомощной.

Скрежеща зубами от унижения, она взяла миску. Дерево было тёплым. Она поднесла её ко рту, отхлебнула осторожно.

Вкус был… простым, землистым, солёным. Невероятно вкусным. Она ела жадно, почти не жуя, чувствуя, как тепло разливается по желудку, даря призрачное, но такое желанное ощущение жизни. Вода с горьковатым привкусом оказалась не отравой, а чем-то вроде укрепляющего отвара. Он немного притупил боль.

Пока она ела, мимо клетки прошли двое вирдирских детей, мальчик и девочка лет семи. Они остановились и уставились на неё широкими глазами. Не со страхом. С любопытством, с каким рассматривают диковинного зверя в клетке.

– Смотри, Эрвиг, у неё волосы как спелая пшеница, – сказала девочка на их языке. Лира с удивлением поняла несколько слов. Её обучение языкам врага было поверхностным, но базовые понятия она уловила.

– А глаза как небо перед бурей, – ответил мальчик. – Интересно, она кусается?

Он сделал шаг ближе, и Лира невольно отодвинулась к стене, опустошённая миска в руках. Её движение, полное животного страха, заставило детей вздрогнуть. Но не от страха. На их лицах появилось… недоумение. И что-то похожее на жалость.

– Не бойся, – тихо сказала девочка уже на понятном языке, явно стараясь. – Мы… не тронем.

В этот момент появилась их мать, крупная женщина с охапкой дров. Она бросила быстрый, строгий взгляд на детей, потом на Лиру. В её глазах не было ненависти. Была усталая осторожность и отстранённость.

– Прочь отсюда, – сказала она детям. – Нечего глазеть на чужую боль. Она не для ваших игр.

Она увела детей, бросив на Лиру последний взгляд – не врага врагу, а хозяин – потенциально опасному, но сейчас безвредному существу.

Лира опустила голову. Жалость детей и безразличие взрослой женщины жгли её сильнее, чем открытая враждебность. Она была для них не противником. Не угрозой. Она была предметом. Диковинкой. Проблемой. Её ярость, её гордость, её титулы – всё это ничего не значило в этом мире из дерева, снега и суровых законов выживания.

Она поставила пустую миску на выступ. Тепло от еды внутри быстро рассеивалось, сменяясь привычным леденящим оцепенением.

И тут она увидела его снова. Рорк. Он закончил беседу и теперь шёл прямо к её клетке. Его шаги были мерными, взгляд направлен на неё. В руках он нёс не миску с едой, а свёрток из грубой ткани и кожаный бурдюк.

Он подошёл к решётке, не говоря ни слова, откинул засов и вошёл внутрь. Его массивная фигура заполнила собой всё пространство ниши, сделала воздух гуще. Лира инстинктивно вжалась в стену.

Рорк бросил свёрток к её ногам.

– Переоденься. Твоя южная броня сгодится только для того, чтобы превратить тебя в ледышку.

Потом он протянул бурдюк:

– Жир тюленя. Втирай в кожу, особенно в руки и лицо. Если обморозишься, пальцы отвалятся. Мне не нужен бесполезный калека.

Его слова были грубы, но в них не было желания причинить боль. Это была инструкция по содержанию имущества. Как ухаживать за лошадью, чтобы она не пала.

Лира посмотрела на свёрток, потом на него. Гордость снова подняла голову.

– Я не намерена носить ваши шкуры.

Рорк наклонил голову. В его жёлтых глазах мелькнуло что-то похожее на усталое раздражение.

– Намерения здесь ничего не решают. Либо ты это сделаешь, либо через сутки твоё тело будет таким же твёрдым, как эта скала. Выбор за тобой, южанка. Но знай – мёртвая пленница не имеет ценности. Её просто выбросят в ущелье на съедение воронам.

Он повернулся, чтобы уйти, но на пороге остановился, не оглядываясь.

– И не думай, что этот жест – доброта. Ты часть расчёта. Пока ты жива, у твоего короля есть шанс заплатить выкуп или предложить обмен. Мёртвая ты – просто испорченное мясо и напрасная трата сил моих воинов.

Он вышел, снова защёлкнув решётку.

Лира осталась одна с подарками своего тюремщика. Она долго смотрела на свёрток. Потом, дрожа от холода и чего-то большего, чем холод, развязала верёвки.

Внутри лежали штаны и куртка из плотного, мягкого лосиного меха, вывернутого внутрь, и тёплые сапоги из оленьей кожи, набитые сухой травой. Простая, но искусно сшитая одежда. Одежда врага.

Она посмотрела на свою мокрую, заиндевевшую кольчугу, на тонкий, порванный плащ. На свои синеватые пальцы.

Рорк был прав. Выбора у неё не было.

Скрежеща зубами, её дыхание превращалось в белые клубы ярости, Лира начала снимать с себя доспехи граньского стража – символ её чести, её принадлежности, её прошлой жизни. Одно за другим, тяжёлые, холодные части падали на солому. Она осталась в тонкой рубахе, от которой мурашки побежали по всему телу.

Затем она взяла меховую одежду. Она пахла дымом, кожей и чужим, диким запахом. Надевая её, она чувствовала, как грубый мех прикасается к коже, как тепло начинает медленно, нехотя, возвращаться в её конечности. Это было невыносимое, сладкое предательство собственного тела, которое с благодарностью принимало тепло.

Она натянула сапоги. Они были немного велики, но невероятно тёплые.

Потом она взяла бурдюк с жиром. Отвратительный, животный запах ударил в нос. Она зажмурилась и начала втирать густую, холодную массу в лицо, в руки. Это было последнее унижение.

Закончив, она села на солому, завернувшись в меховую куртку. Она была тёплой. Чёрт возьми, она была тёплой.

Снаружи продолжалась жизнь Логова Волка. Слышался лай собак, крики детей, стук инструментов. Лира сидела в своей новой, тёплой, чужой шкуре и смотрела сквозь решётку на этот чужой, живущий своей жизнью мир. Ярость никуда не делась. Она просто осела где-то глубоко внутри, став холоднее и твёрже, превратившись из пламени в ледяной клинок.

– Хорошо, – подумала она, глядя на свои руки, пахнущие тюленьим жиром. – Вы надели на меня свою шкуру. Вы думаете, что приручили. Но я не ваша. Я просто изучаю вас. И когда-нибудь, оборотни… когда-нибудь я использую это ваше тепло, чтобы сжечь ваше логово дотла.

Но в глубине души, под слоями ненависти и страха, шевельнулся крошечный, опасный вопрос: а что, если они вовсе не те монстры, какими их рисовали её учебники? Что, если всё, что она знала о них, – ложь?

Она тут же прогнала эту мысль, как предательскую слабость. И уткнулась лицом в мех, который пах теперь и тюленем, и ею самой. Пленницей в волчьей шкуре.

Глава 4

Тепло меховой куртки оказалось предательским даром. Оно не принесло успокоения, а лишь разожгло внутренний огонь. Лира сидела, закутавшись, и наблюдала. Это было всё, что ей оставалось – превратиться в глаза и уши. Впитывать каждый звук, каждый жест, каждую тень в этом чужом мире.

К вечеру второго дня она уже знала распорядок. В какое время менялась стража у её клетки (молодые воины, бросавшие на неё не то, что злобные, а скорее скучающие взгляды). Когда женщины выходили к колодцу за водой. Когда детей звали ужинать. Она выучила несколько слов их гортанного языка, просто слушая: «огонь», «вода», «есть», «иди сюда», «тише».