Антоновка

Филипп поймал руку Насти, провёл пальцем по её ладони, будто играл в «Чи-чи-сороку».

– Селёдку два дня назад похоронили, а ты уже завела нового питомца.

Дед Витя удивился, он и не заметил, что пропала старая кошка. Оказывается, уже состоялись похороны.

– Знаешь, что я придумала? – Настя приподнялась, чтобы видеть лицо Филиппа. – Нужно и на могилках кошек что-нибудь сажать. И можно будет ловить их воспоминания. У них их знаешь сколько! У них вообще самая интересная жизнь.

– Что сажать?

Настя оглядела поляну.

– Васильки.

– А их сажают? Они вроде сами растут, как сорняки.

Настя снова легла на живот Филиппа

– Не знаю. Спрошу у мамы. Поможешь?

– Помогу. – Он погладил Настю по голове. – Ты лучше дыши, не болтай. А то никогда не поймаешь яблоневое воспоминание.

– А ты? Поймал?

– Сегодня нет. А так да, ловил.

Дед Витя нахмурился, отошёл от яблони и повернул обратно к дому. Он вообще не задумывался о том, что кто-то не из их семьи может поймать воспоминания. Оказывается, может. Хотя Филипп не чужак и не гость. Неудивительно, что Живой сад ему открылся. И всё равно ощущалось это раздражением и даже гневом, будто Филипп покусился на их личную святыню. Даже Настя не научилась пока дышать яблоневым ароматом, а он научился. Сам.

Глава 6. Осень, я давно с тобою не был

Что такое осень? Это небо.

Плачущее небо под ногами.

В лужах разлетаются птицы с облаками,

Осень, я давно с тобою не был

Группа «ДДТ»

1995 год

Осень.

Галина любила её такую, желтопузенькую и сытую. Где-то «багрец и золото», а на Кубани, скорее зелень, с вкраплениями янтаря. Но яблоневые сады желтели по-особенному. Бывало, листья опадали и на голых ветках ярко, словно лампочки, горел лимонный «Ренет Симиренко» и канареечный «Голден Делишес».

В октябре воздух становился прозрачным, пах кострами, мокрой землёй и прелой листвой. Чуть подгнившая падалица благоухала как забродивший сироп, охмеляла людей и манила ос.

Осень – время собирать урожай и подводить итоги.

Витька ходил по двору важный, суетливо-деятельный, утром успел раздать задания и прикрикнуть на внуков. Не терпел, когда сидели без дела. И с возрастом эта непримиримость только обострилась. Он не любил и не умел отдыхать, рано повзрослел. Видит Бог, она старалась заменить ему родителей. Не уезжала из дома, пока он не женился, отвергла троих женихов, чтобы его не покидать. И сейчас она снова рядом, но ненадолго. Пока на её дереве зреет яблоко.

Закончив собирать облетевшие листья в кучу, он отставил грабли и пошёл в Живой сад. Проходя мимо Галины, едва не зацепил её плечом. Не увидел, но почувствовал. Вздрогнув, повёл плечами, будто поймал спиной сквозняк. Он остановился напротив яблони, протянул руку к яблоку, но не коснулся, отдёрнул и даже спрятал в карман.

– Всё ждёшь? Спелое уже.

Витя оглянулся, дождался, когда Василиса приблизится, и только потом ответил:

– Не хочу днём, перед сном приду. Такая суета, все отвлекают и болтают. Тишины хочу.

– А ты знаешь, как это будет?

– Галина рассказывала. Она съела яблоко мамы. Это очень остро, будто ты сам всё это проживаешь. Лучше без свидетелей.

– Я всё жду яблоко Шуры, – вздохнула Василиса.

Галина наблюдала за их беседой, стоя позади, и тоже смотрела на яблоко, наливное, с аппетитной красной щёчкой. Что ж, сегодня Витя заглянет в её прошлое. Пусть увидит, как она жила с мужем, не знала любви и тепла, тосковала по родному дому, как хотела вернуться в Славянск и трусила уйти. Боялась осуждения соседей и жалости родных.

Василиса осторожно погладила Витю по плечу.

– Если хочешь, я буду рядом.

Он накрыл её руку своей ладонью.

– Знаю, Васюш, ты всегда рядом.

Галина отступила назад. Хотя они её не видели, наблюдать их беседу было неловко. Оставив их наедине, она вышла во двор, а потом пересекла дорогу и заглянула в Дом молодых. За дни, пока зрело её яблоко, она познакомилась со своими двоюродными внуками и племянником Мишкой. Его она знала ещё пацаненком-первоклассником. Сейчас он напоминал Витю, только черты лица сложились мягче, он больше улыбался и чаще целовал жену.

В детстве было у него необычное увлечение: он постоянно переделывал слова, одеяло – в одеялково, ковёр – в коврей, – с возрастом эта странная привычка не исчезла. Он до сих пор так разговаривал, добавлял окончания или заменял слово похожим по звучанию. Каламбурил не всегда удачно, но Полина ни разу не упрекнула его в плохом чувстве юмора, смотрела на него завороженно и влюбленно, будто они только познакомились, искренне смеялась над всеми его шутками и постоянно к нему ластилась.

Первое время Галина наблюдала за ними со смешанными чувствами стыда и зависти. Ей хотелось вот так же любить, так же встречать мужа поцелуем и вечером держать за руку. Она вышла замуж в тот же год, когда женился Витя, и уехала в станицу Анастасиевскую. С мужем ей не повезло. Пил, бил, гулял и всё время вспоминал свою первую любовь. Попрекал, что она, Галина, не такая, как лучшая на свете Мария Багирокова. После кодирования зажили почти нормальной семьей. Но протянули недолго, очень скоро всё вернулось на круги своя. Не жили, а мучились. Детей не случилось, что стало ещё одной причиной для ссор. Единственной отрадой Галины был птичник с курочками: цесарками, брамами и рыжими карликовыми несушками. С ними она разговаривала и сама, обливаясь слезами, их рубила. Инфаркт настиг её за приготовлением обеда. Она даже не поняла, что произошло, оседая на пол, переживала, что капуста в борще переварится.

Двери в Доме молодых распахнули настежь, окна на первом этаже тоже открыли, сняли шторы и вынесли на террасу многочисленные горшки с цветами. Михаил собирал метёлкой паутину, а Полина натирала газетой стекло.

– Лёшка в зале подметает, девчонок я заставила мыть свою спальню. Потом перейдут на первый этаж.

– А мелкие домик разобрали?

Полина задумалась:

– Я отправила к ним Вероничку. Пора пылесборник сносить.

Галина поднялась на террасу и немного послушала беседу. В воскресенье затеяли генеральную уборку и привлекли к традиционному мероприятию всю семью. В Большом доме подобного обычая не было. Уборкой занимались только женщины. Видимо, это новшество тоже привнесла Полина, а может, и создала.

Михаил собрал паутину в углу террасы и выпусти на волю жирного осеннего паука.

– Нужно хрустальского из сервантеса протереть.

– Это потом. Я вряд ли успею. – Полина смахнула со лба влажные волосы. – Только второе окно мою, а ещё пирог с яблоками печь, девочкам обещала «Птичье молоко» приготовить.

Из раскрытого окна послышался голос Лёшки:

– Мам, мы с Филом хотели вечером в клуб сходить.

Миша опустил метёлку.

– Вот закончишь и пойдёшь. Пусть Фил помогает. Может, успеете.

Полина оглянулась на сына:

– А пирог как же? Я же пирог буду печь. Стол в саду поставим.

– Оставьте мне кусочек, если что.

Михаил недовольно покачал головой, а Полина нахмурилась, но промолчала.

Вооружившись лохматым веником, Лёшка чистил в зале ковёр, чтобы не пылить, сбрызнул водой. Махал активно, но постоянно отвлекался на включенный телевизор. На РТР шёл «Футбол без границ».

Галина не любила футбол и не понимала азарта, с которым мужчины болели за любимые команды, сдабривая просмотр пивом. Может, потому что её муж был поклонником этой игры? В нетрезвом виде всегда распускал руки.

Оставив Лёшку в зале, она поднялась на второй этаж. Тут тоже кипела уборка. Двери девчоночьих спален были распахнуты настежь. Арина сидела прямо на полу и перебирала свои старые рисунки. Перед ней стоял фруктовый деревянный ящик, в него она опускала альбомы и блокноты, которые хотела сохранить, остальные небрежно складывала в кособокую стопку.

Вероника собрала в разноцветный ком пыльные шторы и остановилась рядом с сестрой.

– О, это же мой Димка! Хороший рисунок, ты что, его на макулатуру отложила?

Арина хмыкнула.

– Некрасивый. Слишком похож на оригинал.

Галина затаилась, ожидая ссоры, но Вероника не распознала сарказма.

– Мне отдай.

– Тогда его нужно запаять в целлофановый пакет. Обслюнявишь.

– Вот ты злюка, Ариша. – Рисунок она не взяла, перехватила шторы удобнее и вышла в коридор.

Галина проводила её взглядом. Старшая дочка Михаила могла посоперничать с первыми красавицами страны за звание Мисс Россия. Рост, длинные волосы, осанка – всё в ней было гармонично и красиво. При этом она не производила впечатления принцессы, оторванной от реальности. Статная, видная, но такая… земная, что ли. Вероника легко представлялась на кухне в кружевном переднике и с лялькой на руках. Её красота была домашней, а не хищной.

Как ни странно, Арина казалась старше Вероники, видимо, из-за полноты и манеры одеваться. Она носила настолько короткую стрижку, что на затылке волосы топорщились ёжиком. Даже Лёшка стригся не так кардинально и аккуратно укладывал вихры. Арину же внешность не волновала. Что дома, что в школу она одевалась в широкие джинсы, явно мужского покроя, и Лёхину рубашку. Объёмную грудь прятала под слоями растянутых кофт и футболок. Предпочитала удобство, а не красоту.

Арина постоянно рисовала, разбрасывала по дому карандаши, восковые мелки, краски, обои вдоль лестницы напоминали сказочный сад, а стёкла в серванте переливались витражными красками. Она небрежно собирала в школу портфель, могла не почистить зубы, но никогда не забывала свой блокнот, с ним она вообще не расставалась.

Галина как-то заглянула в блокнот и потеряла дар речи. Арина, безусловно, была одаренной девочкой и умела смотреть глубоко. Очень глубоко. Как минимум под одежду. Чаще всего она рисовала обнажённых людей, но без лиц, даже без голов. А если рисовала портреты, то только по плечи. Поначалу фраппированная бесстыдством внучки Галина невзлюбила её. Но чем больше наблюдала, тем сильнее проникалась искренностью и талантом. Правда, к сквернословию так и не привыкла. Раньше за такое били по губам и мыли рот с мылом. Родители Арину ругали, да только толку от этого не было.

Обойдя внучку, Галина вышла из комнаты, заглянула в соседнюю спальню. Там шла борьба за сохранение гигантского «пылесборника». Вероника ещё не дошла до стиральной машинки, прижимая к груди комок пыльных штор, ругала младших сестёр:

– Что вы тут устроили? Чёрт ногу сломит. Мама сказала всё убрать.

Настя и Оля стояли перед ней решительные и воинственные. Грудью защищали шалаш из одеял и подушек. В узкой спальне между их кроватями совсем не осталось свободного места, края покрывал лежали на столе, придавленные стопками книг. Больше месяца девочки делали уроки на кухне или лёжа на полу в коридоре.

– Ну, пожалуйста, Акчинорев!

– Ещё на недельку, – жалостливо протянула Настя, сложив ладошки. – Мы потом сами всё уберём.

– Правда-правда, – добавила Оля.

Выглядели они умильно и на удивление похоже. Посмотрев сказку «Королевство кривых зеркал» стали одинаково одеваться и называться Оля и Яло. Теперь Настя откликалась только на новую форму имени. Родителей они называли амам и апап, и все родственники получили зеркальные прозвища.

Вероника ушла, а девчонки заговорщически переглянулись и ринулись в шалаш. Убирать его, конечно же, не стали. Галина наблюдала за ними с особой теплотой. Младшие внучки за эту неделю стали у неё любимицами. На первый взгляд похожие внешне, характерами они различались, как рассвет и сумрак. Настя умела наблюдать. Редкое свойство для ребёнка. Наблюдать и радоваться жизни. Она избегала любых конфликтов, не умела за себя постоять, если на неё повышали голос, застывала, как припадочная коза. Но если дело касалось кого-то из семьи или Филиппа, тут же бросалась на защиту, как маленький бойцовский петушок.

Оле досталась творческая искра. Она звонко пела, пластично танцевала и могла обаять кого угодно, даже директора школы. В семье её называли куклой или Олюшкой. Её красота была не домашней, как у Вероники, а сочной и волшебной. Оля мечтала поехать на «Утреннюю звезду», покорить жюри и пожать руку Юрию Николаеву. В школе она участвовала в концертах самодеятельности, читала со сцены стихи Настиного сочинения и не собирала замечания от учителей. Её любили и ставили в пример.

Настя тоже занималась танцами, но безрезультатно, не держала осанку и косолапила, если и участвовала в школьных постановках, то в качестве декоратора и пажа «принеси-подай». Олю она искренне обожала и не обижалась, если ту при ней хвалили.

Через открытое окно долетали голоса Полины и Миши, на первом этаже бормотал телевизор, Вероника в коридоре говорила по телефону, громко обсуждала с кем-то синтезатор, которой можно выиграть на передаче «До шестнадцати и старше», Арина включила радио. Сквозь какофонию звуков пробился голос Оли и смех Насти.

Рассказать вам сказку?

Как дед насрал в коляску.

И поставил в уголок,

Чтоб никто не уволок…

Настя хрюкнула, а Оля продолжила:

Баба думала малина,

Откусила половину…

Галина осуждающе покачала головой. Внучки частенько распевали подобные куплеты и сами же заливались смехом. При взрослых пели песни из мультфильмов, а наедине развлекались дворовым творчеством, которое приносили домой Арина или старший брат.

По лестнице поднялся Лёшка, замер на верхней ступеньке и громко крикнул:

– Настька, там твой «Чёрный плащ» начинается!

Девчонки тут же выбрались из домика и кинулись на первый этаж, на ходу отвечая ему строчкой из мультфильма: «Только свистни, он появится!»

Галина осталась с Вероникой. Пыльный комок из штор она так и не донесла до стиральной машины. Говорила по телефону, накручивая кудрявый провод на палец, и улыбалась:

– А завтра встретимся?

Невидимый собеседник произнёс что-то, вызвавшее у неё смущённую улыбку.

– Сегодня уборка. Вряд ли отпустят. Всё пока.

Из трубки вылетело всего одно слово, Вероника зарделась и расцвела.

– И я тебя люблю.

Галина тоже расплылась в улыбке, будто это ей признались в любви. Открылась последняя в коридоре дверь, и она направилась в спальню Тихона. Вообще-то комната принадлежала двум братьям, но если Лёшка приходил среди ночи, то спал на террасе. Часто вообще заявлялся под утро, переполненный кипучей энергией юности. С тех пор как поступил в техникум, домой он приходил, только чтобы поесть и переодеться.

В спальне царствовал Тихон. Создал свой электронно-технический мир. Полки ломились от всевозможных деталей, батареек, лампочек и инструментов. Не прекращая, жужжал видеомагнитофон, переписывающий один за другим боевики и ужастики. Уже год как в спальне работал подпольный цех по копированию иностранных фильмов и музыки. Придумал это Филипп, а воплотил Тихон. В воздухе пахло канифолью, жженым пластиком и залежавшимися носками.

Тихон оглядел пустой коридор и громко чихнул.

– Мам, я, кажется, градусник разбил!

Повисла тишина, в которой фраза из мультфильма прозвучала на удивление громко: «Я ужас, летящий на крыльях ночи!». Нарастающий топот множества ног напоминал лавину – на второй этаж хлынула вся семья.

Лёшка прибежал первым, оперся о ручку веника и печально заключил:

– Ну всё, дом придётся сносить.

Полина влетела в тёмную душную комнату и огляделась.

– Где он?

– На подоконнике.

– Все выйдите на первый этаж, Миш, неси хозяйственное мыло и соду. – Она приложила ладонь ко лбу Тихона: – Ты как?

– Лучше.

– Иди, ляг в зале на диване. Лёшка там уже подмёл.

– Генеральная уборка отменяется? – обрадовалась Арина.

– Ещё чего! Лёш, вы с Вероникой протрите сервиз в серванте, Оля и Настя…

– Оля и Яло, – тут же поправила Настя.

– Оля и Яло, закончите мыть люстру, висюлины я уже сняла и засыпала содой. На второй этаж не поднимайтесь.

Получив задания, Антоновы снова разбрелись по дому. Галина спустилась на первый этаж следом за Вероникой и Лёшкой. В серванте не только стояла посуда, но и лежали старые альбомы. Если их откроют и полистают, она сможет посмотреть фотографии.

Так и получилось. На втором блюдце Вероника бросила взгляд на велюровую обложку и забыла про посуду. Страницы листала медленно, смотрела на снимки, но говорила вообще о другом.

– Лёш, скажи мне не как мужчина, я красивая?

– Да, – не колеблясь, откликнулся Лёшка. – Чего это ты вдруг спрашиваешь? Лысый твой, что ли, ослеп?

Вероника возмущённо фыркнула:

– Ничего он не ослеп. Просто, иногда такое ощущение, что он увиливает от встреч.

– А вы целовались?

– Конечно!

– Я имею в виду в губы, – усмехнулся Лёшка.

Повисла пауза. Вероника вгляделась в уходящий в кухню коридор и нехотя призналась:

– Нет.

– Не хочешь?

Она пожала плечами.

– Хочу. Каринка говорила, что ты в этом хорошо разбираешься.

Лёшка едва не вскочил.

– Погибиха говорила? Зато она не разбирается. Целоваться с ней, все равно что есть холодную вареную кукурузу. Уж лучше с её сестрой. В общем, не парься. Это не на велике кататься. Проще и приятнее. Просто целуешь и всё. Вместе учитесь. Лысый точно ещё салага. А вообще, он нам с Филом не нравится. Дружит с Давидом Авакян.

Вероника захлопнула альбом:

– Филиппу? Не вам решать, кого мне любить. Вон Настька с детского сада с Ануш Авакян дружит и ничего. Ей можно.

– Да не психуй. Никто же не вмешивается, гуляйте. Но допоздна с ним не ходи. Он за тебя постоять не сможет, ещё и сам по роже выхватит.

Вероника покраснела от гнева, но ответить не успела. О косяк входной двери постучал Филипп. Он стоял в проёме, смотрел на них, но не входил, ждал приглашения. Галина остановила на нём взгляд и невольно подобралась. Не то чтобы Филипп ей не нравился, но взгляд у него был некомфортный, давящий, а улыбка неуловимая. А ещё она видела, как он дерётся. Драчунов Галина не любила и боялась. Буквально вчера ночью на дороге в тени необлетевших каштанов произошла потасовка. Лёшка и Филипп схлестнулись с незнакомыми ребятами, на вид гораздо старше них. Дрались тихо, молча и как-то страшно. Сегодня оба надели рубашки с длинными рукавами и избегали объятий. Про драку знала только Галина, судя по всему, случилось это не впервые.

В юности она сторонилась таких, как Лёшка и Филипп, терялась рядом с ними и чувствовала себя неуютно. Слишком заметные и самоуверенные. Может, поэтому ей так нравилась маленькая курочка Настя. С ней она чувствовала родство, её жалела и понимала. В семье, где Бог так щедро наделил внешностью и талантами других братьев и сестёр, Настёна казалась обычной и неприметной.

За день до ночной драки Галина ходила к реке. Там компания Лёшки устроила посиделки у костра. Юную Галину на такие мероприятия никогда не звали. И теперь ей выпала возможность посмотреть, как это бывает. И Лёшка, и Филипп играли на гитарах. То по очереди, то вместе. Пели дворовые песни о вечной любви, крепкой дружбе и подлых изменах. В ход шли «Петлюра», «Кино» и «Алиса». Не меньшей популярностью пользовались композиции про Афганистан. На них девчонки рыдали, а потом становились покладистыми и ласковыми.

Галина слушала, хотя такие песни не любила, смотрела не на гитаристов, а на очарованных девушек. Лёшка вёл себя смелее и нахальнее, шутил грубовато, флиртовал беззастенчиво, в общем, брал крепость штурмом. Действовал прямолинейно, но эффективно. В тот же вечер под сенью каштанов целовался с одной из девушек.

Филипп действовал тоньше, но его подход выглядел опаснее. Чтобы девушкам было удобнее, постелил на бревно свою куртку, когда они спускались к реке, каждой подал руку, очищал от чёрной корки запечённую картошку, разливал пиво, подкидывал в огонь дрова. Вроде бы не делал ничего особенного, но девчонки откровенно млели от его джентльменства, как позже сказал Лёшка: дамы поплыли.

Будучи взрослой и, самое главное, наблюдательницей, а не участницей, Галина жалела наивных влюблённых дурочек и понимала, чего добиваются восемнадцатилетние ребята. Прогулки под луной точно не были конечной целью. А девочки зачарованно и предсказуемо попадались в расставленные сети. Ночная драка стала следствием этих посиделок, видимо, Лёшка или Филипп покусились на потоптанных другими петухами курочек.

Получив разрешение, Филипп зашёл в дом. Вероника усмехнулась.

– Ты, как вампир, без приглашения не входишь. Ещё и в чёрном постоянно, бледный такой, загадочный тип.

Филипп усмехнулся.

– Люблю кусать за шеи юных дев. Кстати, где самая юная?

– Яло?

– Она всё ещё Яло?

– Ага. – Лёшка достал из серванта второй тяжёлый альбом и, уложив на колени, ласково погладил обложку. – На кухне висюлины от люстры моет.

Галина обошла Веронику и встала за плечом Лёшки. Она знала этот альбом – большой семейный. В него Мишка вклеил фотографии с её свадьбы.

Филипп ушёл, Вероника тоже отложила влажную тряпку, и они принялись листать картонные страницы с фигурной перфорацией. Галина увлеклась разглядыванием снимков, забыла, что у неё остался всего один день. Встрепенулась, когда Лёшка захлопнул альбом и оглядел выпотрошенные полки.

– Блин, ещё треть серванта! Мы тут до Нового года будем убираться.

Взяв почти сухую тряпку, Вероника вскочила.

– Я так точно не успею к Диме. С этими альбомами, как с книжками и старыми вещами. Главное, не открывать и не мерить.

Последнюю реплику Галина не расслышала, пересекла кухню и вышла на улицу. Перейдя дорогу, вернулась в Большой дом. Мотоцикла во дворе не было, видимо, Виктор уехал на рыбалку. Василиса суетилась на кухне, крупными дольками резала яблоки и пританцовывала под мелодию из радио. Ещё одна большая чашка ароматно булькала на плите, на поверхности сиропа надувались и лопались янтарные пузыри, выпуска на волю яблоневый аромат.

Галина снова вернулась во двор. Прошла вдоль палисадника с цветущими остроконечными георгинами и уловила голоса: мужской и детский. За Живым садом у самого забора, землю густо покрывали синие васильки. На лазурной поляне обнаружились Настя и Филипп.

Воткнув ветку в холмик сырой земли, она нанизала на неё тетрадный клетчатый лист.

Филипп склонился над могилкой и, сощурившись, прочитал:

– Жан-Клод? Ты назвала утёнка Жан-Клод?

Настя не смутилась, оглядела неровную землю, сверкающую синими головками васильков. На обломанных ветках ещё не истлели обрывки бумаги с иностранным именами актеров или артистов. В Живом саду Настя завела собственное кладбище домашних животных. Она обожала куриный бульон, но если цыплёнок погибал не от топора и не попадал на стол, хоронила его со всеми почестями. Филипп помогал ей, копал могилки и пересаживал васильки, вытирал с её щёк слезы. Цветы очень быстро распространились на весь сад, уютно чувствовали себя в тени яблонь и буйно цвели между их корней.

Настя опустилась на пятки и сложила руки.

– Спи сладко, Жан-Клод, я тебя никогда не забуду, ты был хорошим утёнком.

Филипп сидел рядом, молча поглаживал её по спине. Выждав несколько минут положенной скорби, поднялся сам и поднял Настю.

– Пойдём.

Она кивнула. Сделала пару шагов и остановилась у молодой яблони с разновеликими и разноцветными листьями. Это дерево бросало вызов всему саду и походило одновременно на карликовый дуб и на айву. Настя всхлипнула, развернулась к Филиппу и, уткнувшись лицом в его живот, обняла за талию. Плакала так горько, будто похоронила одновременно всех своих питомцев.

Филипп гладил её по макушке и не моргая смотрел на яблоню.

– Как же несправедливо, что первое воспоминание тебе досталось такое.

Галина смотрела на них, закусив губу и стиснув руками край кофты. За эту неделю она не один раз слышала трагичную историю. От Вити, Михаила и от самой Насти, научившейся ловить яблоневые воспоминания на дереве Лёхача.

В прошлом он был десантником, когда начался конфликт с Чечнёй, естественно, решил, что без него не обойдутся. Поднял старые связи и сбежал туда, где вершатся судьбы. В Новый год Антоновы резали салаты и дышали мандариновым ароматом, а он участвовал в штурме Грозного в составе группировки «Северо-восток». И хотя отряду Рохлина удалось закрепиться в городе и захватить консервный завод, Лёхач навсегда остался где-то там, на берегу реки Сунжа.

Он обещал, что обязательно вернётся, и действительно вернулся, быстрее, чем обещал. Вместе с саженцем в студёную февральскую землю закопали ветошь, которой он протирал гармонь. А сама гармонь переехала на чердак.

Весной Филипп учил Настю дышать яблоневым ароматом, и впервые у неё это получилось, но после этого она снова начала бегать в постель к родителям и безутешно реветь ночами. В кисло-сладкой дымке увидела горящую машину, стремительно тающий снег и услышала стрекот автомата. Воспоминание длилось секунд десять, но вместило в себя весь ужас и боль умирающего Лёхача, понимающего, что весну он уже не увидит.

Филипп чуть отстранился, взял Настю за плечи и притворно улыбнулся.