Танцуя на краю пути

– Оборудование? – я подняла бровь. – Для «Сердца Экспресса»? Я думала, всё на поезде.

– Поезд – это демонстрационная модель. Исходные исследования и прототипы – здесь. – Он сделал паузу, давая мне понять значимость этой информации. – Вот почему ваше место здесь. В эпицентре.

Он не просто отмахивался от меня. Он… бравировал. Демонстрировал мощь. Его слабость? Гордыня. Уверенность в своей недосягаемости.

– Значит, Вольф хочет заполучить не только меня, но и ваши архивы, – сделала я вывод, глядя ему прямо в глаза.

На его губах на мгновение появилось нечто, отдалённо напоминающее улыбку.

– Вы быстро учитесь. Да. Именно поэтому никто посторонний не должен ступать в подвал. Ни Вольф. Ни вы.

Он снова повернулся к орхидеям, закончив разговор. Но семя было посажено. Теперь я знала – в подвале хранилось нечто, возможно, даже более ценное, чем я сама. И Виктор охранял это с ревностью дракона.

Весь день я провела, составляя карту передвижений слуг. Я заметила, что старый садовник, тот самый, что ухаживал за розами под моим окном, каждый вечер в одно и то же время относил куда-то вглубь дома большой ключ. Не тот ли это ключ?

Вечером, притворившись, что гуляю перед сном, я проследила за ним. Он не пошёл в подвал. Он направился в маленькую, неприметную комнатку рядом с кухней – в кладовку для садового инвентаря. И повесил ключ на крюк внутри.

Сердце забилось чаще. Это был не ключ от подвала. Но это был ключ. Возможно, от какой-то другой двери. Возможно, от той самой кладовой, где хранились запасные ключи. Или чертежи дома.

Я вернулась в свою комнату с новым знанием. Подвал был сильно защищён. Но у Виктора, такого идеального в своём контроле, была ахиллесова пята – его собственная система. И люди, которые её обслуживали. Люди, которые, возможно, боялись его меньше, чем я, но и любили не больше.

Лёжа в постели, я думала не о страхе, а о следующем шаге.

Как отвлечь садовника? Как проникнуть в ту кладовку? Это была уже не паника загнанного зверя. Это была сосредоточенность охотника. Маленького, слабого, но начавшего изучать повадки своего могущественного врага. И находить в них трещины.

План созревал в моей голове, хрупкий и опасный, как узор на зимнем стекле. Мне нужен был доступ в кладовку, а для этого – отвлечь садовника. Старик, которого я в мыслях уже окрестила Дедалом, казался существом привычки. Его жизнь была подчинена ритуалу: утренний обход сада, завтрак в семь, обед в полдень, ужин в шесть, и ровно в восемь вечера – возвращение ключа на его крюк в кладовой.

Следующие два дня я потратила на разведку. Я «случайно» оказывалась рядом с кухней в разные часы, изучала распорядок дня прислуги, прикидывала, сколько времени у меня может быть, если я проникну в кладовку во время ужина. Я заметила, что дверь в кладовку не всегда запиралась – видимо, пока Дедал работал в саду, доступ туда был свободен. Но мне нужен был именно вечерний ключ.

На третий день я решилась.

Ровно в без четверти восемь я вышла в сад. Дедал, как и ожидалось, заканчивал полив роз под моим окном. Я подошла к нему, стараясь, чтобы моя улыбка выглядела непринуждённой.

– Какая красота, – сказала я, указывая на плетистую розу с почти чёрными бутонами. – Я никогда не видела таких тёмных оттенков.

Старик взглянул на меня усталыми, но внимательными глазами.

– «Чёрный принц», мисс, – пробурчал он. – Капризный сорт. Не каждому даётся.

– Вы настоящий художник, – продолжила я, чувствуя, как учащается пульс. Времени было мало. – Мне бы хотелось поставить такой букет в своей комнате. Не могли бы вы… посоветовать, какие цветы лучше срезать? Прямо сейчас?

Я смотрела на него с наигранным восхищением. Внутренне я молилась, чтобы он согласился. Мой план был до смешного прост: увести его подальше от дома, пока кто-нибудь из кухонной прислуги не закрыл кладовку.

Дедал что-то пробормотал себе под нос, но, кивнув, отложил лейку.

– Пойдёмте, мисс, покажу.

Он повёл меня вглубь сада, к оранжерее. Я шла за ним, каждый нерв напряжён до предела. Каждая секунда была на счету. Я украдкой взглянула на часы, висевшие на стене дома. Без трёх минут восемь.

– Вот эти, к примеру, «Императрица Фарах», – он указал на розы с белыми лепестками и малиновой окантовкой. – Стойкие, ароматные.

Я делала вид, что слушаю, кивала, задавала пустые вопросы, но всё моё существо было приковано к дому. Восемь часов. Дедал обычно возвращал ключ в восемь.

– …а вот эти…

– Простите, – перебила я его, делая вид, что вспомнила о чём-то важном. – Кажется, я оставила книгу в беседке. Мне нужно срочно её забрать, пока не пошёл дождь. Большое спасибо за помощь!

Не дав ему опомниться, я развернулась и почти побежала обратно к дому. Сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я мчалась по дорожке, не оглядываясь, надеясь, что старик не пошёл следом.

Влетев в дом, я замедлила шаг, стараясь дышать ровнее. Кухня была пуста – прислуга ужинала в своей столовой. Я проскользнула в коридор, ведущий к кладовой. Дверь была приоткрыта. Заглянув внутрь, я увидела то, на что и надеялась: на привычном крюке висел массивный старый ключ.

Рука дрожала, когда я снимала его. Он был холодным и тяжёлым. Я сжала его в ладони, ощущая грубые грани. Что он открывал? Дверь в подвал? Или что-то ещё? У меня не было времени на раздумья. Я сунула ключ в складки платья и, стараясь не выдавать своего волнения, пошла к себе.

Только запершись в комнате, я позволила себе выдохнуть. Я сидела на кровати, сжимая в руке украденный ключ. Это была моя первая, крошечная победа. Первая трещина в безупречной системе Виктора.

Но что теперь? Я получила ключ, но не знала, к какой двери он подходил. Исказить ли его? Сделать слепок? Или рискнуть и попытаться найти замок, который он отпирал?

Я посмотрела на ключ, лежащий у меня на ладони. Он был не просто куском металла. Он был символом. Символом моего неповиновения. И первым шагом в моём побеге из этой золотой клетки.

Но я не могла идти на риск вслепую. Мне нужен был союзник. Хотя бы один человек в этом доме, на которого я могла бы положиться. Или, по крайней мере, использовать.

Взгляд мой упал на дверь. За ней был мир, полный врагов и тайн. Но теперь у меня был ключ. И это меняло всё.

Глава 13. Отражение в треснувшем зеркале

Украденный ключ жёг карман моего платья. Каждый звук шагов за дверью заставлял меня вздрагивать – не хватился ли Дедал? Не идёт ли Виктор с обыском? Но день прошёл на удивление спокойно. Никакой суеты, никаких подозрительных взглядов. Возможно, старик решил, что потерял ключ в саду, и боялся в этом признаться. Или же в этом доме царила настолько строгая иерархия, что подобные мелочи не доходили до ушей Виктора.

Мне нужно было понять, что открывает этот ключ. Но одной я была как слепой котёнок. Рисковать, пытаясь подобрать его к каждой подозрительной двери, было самоубийственно. Нужен был кто-то, кто знал дом. Кто-то, кто боялся Виктора меньше, чем другие. Или ненавидел его больше.

Мысль была безумной, но иного выхода я не видела. Поздно вечером, когда особняк погрузился в сон, я накинула тёмный платок и выскользнула из комнаты. Я не пошла к подвалу. Вместо этого я направилась в восточное крыло – туда, где, по моим наблюдениям, находились покои Александра.

Дверь была заперта, но из-под неё пробивалась узкая полоска света. Он был здесь. Схватка в поезде, очевидно, не стала для него смертельной. Я постучала, едва слышно.

Секунду царила тишина, затем послышались быстрые шаги. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели я увидела его лицо – бледное, осунувшееся, с тёмными кругами под глазами. Увидев меня, он аж отшатнулся.

– Ты?! – его шёпот был полон не столько удивления, сколько страха. – Как ты… Что тебе нужно?

– Поговорить, – так же тихо ответила я. – Пусти. Или хочешь, чтобы нас услышал твой брат?

Он колебался, его взгляд метался по пустому коридору. Наконец, с глухим проклятием, он захлопнул дверь, я услышала, как щёлкает засов, и он снова открыл её, на этот раз полностью.

Я вошла. Комната была аскетичной, почти кельей, особенно по сравнению с моими роскошными покоями. Ничего лишнего. Запах лекарств и пороха.

– Ты сошла с ума, – прошипел он, запирая дверь. – Если Виктор узнает…

– А что он сделает? – холодно спросила я, оглядывая комнату. – Посадит под ещё более строгий замок? Угрозы уже не работают, Александр. Я видела Вольфа. Я знаю, что будет со мной, если Виктор проиграет.

Он смотрел на меня, и в его гладах читалась борьба. Старая привычка видеть во мне наивную девушку и новое понимание, что перед ним стоит кто-то другой.

– Зачем ты пришла? – спросил он, наливая себе в стакан что-то крепкое из графина. Рука его дрожала.

Я вынула ключ и положила его на стол.

– Что это открывает?

Он посмотрел на ключ, и его лицо исказилось. Не страхом, а чем-то иным – горьким узнаванием.

– Чёрт возьми… Ты украла его у Дедала? – Он коротко засмеялся, но в смехе не было веселья. – Безрассудно. Глупо. Почти по-моему.

– Александр, – я назвала его по имени, заставив посмотреть на себя. – Ты хотел меня «спасти». Что ж, вот твой шанс. Помоги мне. Скажи, куда ведёт этот ключ.

Он отвёл взгляд, сжав кулаки.

– Это ключ от чердака, – пробормотал он. – От старой обсерватории. Там… там хранятся отцовские бумаги. И кое-что из ранних набросков Виктора. Ничего полезного для тебя.

– Ты там бывал? – пристально спросила я.

Он замялся. Слишком долго.

– Нет. Нет… Это его территория.

– Ты лжёшь, – тихо сказала я. – Ты боишься туда идти. Почему?

Александр с силой поставил стакан, жидкость расплескалась.

– Потому что там зеркала! – выкрикнул он, и в его голосе прозвучала настоящая, неконтролируемая паника. – Старые, треснувшие… Он их коллекционирует. Говорит, они показывают не отражение, а… сущность. Правду. А я… – его голос сорвался, – …я не хочу видеть, что я там увижу.

Он выглядел сломленным. Не хитрым заговорщиком, а испуганным мальчиком, загнанным в угол призраками прошлого.

Я смотрела на него и понимала, что он бесполезен. Он был не союзником, а ещё одной жертвой в этой игре, пусть и носящей маску охотника. Его страх был настоящим. И он указал мне направление.

Чердак. Зеркала.

– Спасибо, – сказала я и повернулась к двери.

– Подожди! – он схватил меня за руку. Его пальцы были холодными и липкими. – Не ходи туда. То, что ты увидишь… оно может сломать тебя. Как сломало его. Как ломает меня.

Я высвободила свою руку.

– Меня уже сломали, Александр. Теперь я собираю осколки по-своему.

Я вышла, оставив его одного с его страхами и бутылкой. У меня был ключ. И была цель. Чердак. Место, которого боялся даже Александр. Место, где Виктор хранил «правду».

Возвращаясь в свою комнату, я думала не о страхе, а о странном спокойствии. Я шла навстречу чему-то ужасному, но впервые за долгое время я чувствовала, что контролирую свой путь. Пусть это была иллюзия. Но иногда именно иллюзии дают силы сделать следующий шаг в темноте.

Тишина в моей комнате казалась теперь иной – не давящей, а заряженной ожиданием. Ключ лежал на прикроватном столике, холодный и безмолвный свидетель моего бунта. Слова Александра эхом отдавались в памяти: «…оно может сломать тебя». Но что могло быть страшнее той ломки, что я уже пережила? Из объекта чужой воли я превращалась в субъект собственных действий. Пусть ошибочных, пусть отчаянных – но своих.

Я взяла ключ в руки, ощущая его вес. Чердак. Старая обсерватория. Зеркала. Почему Виктор, человек, казалось бы, одержимым лишь наукой и порядком, коллекционировал такие странные артефакты? Что он надеялся в них увидеть?

План созревал мгновенно, подогретый адреналином от встречи с Александром. Ждать было нельзя. Каждая минута промедления увеличивала риск разоблачения. Ночь была моим союзником.

Я прислушалась к звукам дома. Глубокое, мерное тиканье часов где-то вдали. Ничего более. Скинув шумные шелковые туфли, я надела мягкие домашние тапочки и, прихватив ключ, снова выскользнула в коридор.

Дорога на чердак оказалась сложнее, чем я предполагала. Лестница в восточном крыле, ведущая наверх, была узкой, темной и пыльной, словно ею давно не пользовались. Воздух здесь был спертым и холодным. Каждая ступенька скрипела под моим весом, и мне приходилось замирать после каждого шага, прислушиваясь, не раздадутся ли голоса снизу.

Наконец я оказалась перед массивной дубовой дверью с причудливой, покрытой паутиной резьбой. Замок был старинным, замысловатым. Сердце заколотилось, когда я вставила ключ. На мгновение я испугалась, что он не подойдет, но с натужным, громким щелчком замок поддался.

Дверь со скрипом отворилась, и меня охватил запах старого дерева, пыли и чего-то ещё – острого, металлического, напоминающего озон после грозы. Внутри царил почти полный мрак, слабо разгоняемый бледным светом луны, пробивавшимся через запыленный стеклянный купол обсерватории.

Я сделала шаг внутрь, и моё дыхание застряло в горле.

Они были повсюду.

Зеркала. Всех форм и размеров. Настоящие, в золоченых рамах, висящие на стенах. Маленькие, треснувшие, стоящие на грубо сколоченных полках. Овальные, квадратные, круглые. Они заполняли всё пространство огромного чердака, создавая призрачный, многократно отраженный лабиринт. В полумраке их поверхности мерцали, словно жилые.

«Они показывают не отражение, а сущность», – вспомнились мне слова Александра.

Осторожно, стараясь не задеть хрупкие конструкции, я двинулась вглубь этого леса из стекла и теней. Моё собственное отражение дробилось, искажалось, множилось. То я была высокой и худой, то – короткой и расплывшейся. В одном зеркале моё лицо казалось старческим и изможденным, в другом – детским и наивным. Это было жутко, но… не страшно. Это было… познавательно.

И тогда я увидела Его.

В самом центре комнаты, прямо под куполом, стояло самое большое зеркало в тяжелой чёрной раме. И в нём отражался не я. В нём был Он.

Виктор.

Но не тот холодный, собранный владелец особняка, которого я знала. Этот Виктор был моложе. Его лицо было бледным, искажённым невыразимой мукой. В глазах – не сталь, а безумие и отчаяние. Он что-то яростно чертил в воздухе, его губы беззвучно шептали. А позади него, в отражении, стояла тень – тёмный, бесформенный силуэт с парой горящих точек вместо глаз.

Я застыла, не в силах оторвать взгляд. Это было его прошлое? Его страх? Его… сущность?

Вдруг фигура Виктора в зеркале замерла. И медленно-медленно повернула голову. Пылающий взгляд безумных глаз уставился прямо на меня. Через границу миров.

Я отшатнулась, споткнулась о ящик и упала, ударившись головой о край полки. В глазах потемнело. Последнее, что я увидела перед тем, как потерять сознание, – это было моё собственное отражение в маленьком, треснувшем зеркале у самого пола. И в нём… в нём я улыбалась. Жестокой, чужой, победоносной улыбкой.

Глава 14. Пробуждение в паутине

Сознание вернулось ко мне волной тошнотворной боли. Голова раскалывалась, в висках отдавался глухой, навязчивый стук. Я лежала на холодном деревянном полу, и первое, что я увидела, скосив глаза, – это запылённые половицы и ножки стула. Воздух был густым и спёртым, пахло пылью и озоном.

Чердак. Я всё ещё на чердаке.

Память вернулась обрывками: зеркала, бесчисленные отражения, он… Виктор в зеркале. Его безумный взгляд. Падение.

Я попыталась приподняться, и по спине пробежала острая боль. Вокруг царила та же жуткая тишина, но теперь она казалась настороженной, полной скрытого наблюдения. Лунный свет, пробивавшийся сквозь купол, сместился – я пролежала без сознания несколько часов.

Именно тогда я осознала второе. Я была не одна.

В метре от меня, сидя в старом кресле с высокой спинкой, которое я раньше не заметила в темноте, сидел Виктор. Настоящий. Он не смотрел на меня. Его взгляд был прикован к тому самому большому зеркалу в чёрной раме. Теперь его поверхность была тёмной, непрозрачной, как полированный обсидиан.

– Вы обладаете поразительным талантом находить неприятности, – произнёс он. Его голос в гробовой тишине чердака прозвучал громко и отчётливо, без намёка на удивление или гнев. – Или, быть может, неприятности находят вас.

Я медленно села, опираясь спиной о полку. Голова закружилась.

– Как… как вы узнали? – прошептала я.

Он наконец перевёл на меня взгляд. В тусклом свете его лицо казалось высеченным из мрамора – холодным и нечитаемым.

– В этом доме нет ничего, что происходило бы без моего ведома, – ответил он просто. – Особенно на чердаке. Особенно ночью. – Он сделал паузу, давая мне прочувствовать глубину своего контроля. – Вы украли ключ. Посетили моего брата. И проникли сюда. Довольно насыщенный вечер для «беспомощной пленницы».

В его тоне не было упрёка. Была констатация. И… любопытство? Нет, скорее оценка.

– Что это за место? – спросила я, с трудом поднимаясь на ноги. Ноги подкашивались. – Что это за зеркала?

Виктор встал и подошёл к большому зеркалу. Он провёл пальцами по раме, словно поглаживая старого врага.

– Артефакты, – сказал он. – Осколки иной реальности. Проводники. Некоторые показывают прошлое. Некоторые – возможные варианты будущего. Некоторые… – он повернулся ко мне, – …показывают суть. Ту правду, которую мы прячем даже от самих себя.

– А что вы видите? – рискнула я спросить, глядя на тёмную поверхность.

Его губы дрогнули в подобии улыбки, лишённой всякой теплоты.

– Себя. Того, кем я мог бы стать. Или того, кем я никогда не перестану быть. – Он снова посмотрел на меня. – А вы? Что увидели вы?

Я вспомнила его искажённое лицо, тень за его спиной, и своё собственное ужасное отражение с чужой улыбкой. У меня перехватило дыхание.

– Я… я не уверена.

– Ложь, – мягко сказал он. – Но я не требую откровенности. Пока. – Он отошёл от зеркала. – Вы искали ответы. Что ж, вы их нашли. Довольны?

В его голосе прозвучала лёгкая, язвительная насмешка. Он знал, что увиденное не принесло мне покоя, а лишь породило новые страхи.

– Вы не собираетесь меня наказывать? – спросила я, не в силах скрыть своё недоумение.

– Наказание – примитивно, – отрезал он. – Оно ломает, но не учит. А я предпочитаю, чтобы мои инструменты были в исправности и понимали свою роль. Вы доказали, что обладаете инициативой. Теперь вам предстоит доказать, что можете направить её в нужное русло.

Он подошёл ко мне так близко, что я почувствовала исходящий от него холод.

– Вы хотели знать правду? Вы её увидели. Правда в том, что мы все – пленники собственной природы. Я – своего безумия. Александр – своего страха. А вы… – его взгляд скользнул по моему лицу, – …вы – пленник той силы, которую носите в себе. И единственный способ обрести свободу – это принять свои цепи и научиться использовать их.

С этими словами он развернулся и направился к выходу.

– Идите в свою комнату, – бросил он через плечо. – Утро принесёт новые задачи. И помните – вы перешли некую грань. Обратной дороги нет.

Он вышел, оставив дверь открытой. Я стояла посреди леса зеркал, и моё раздробленное отражение смотрело на меня с десятков поверхностей. Я пришла сюда за ответами и получила их. Но теперь я понимала – некоторые двери лучше не открывать. Некоторые истины слишком тяжелы, чтобы нести их в одиночку.

Виктор не наказал меня. Он показал мне пропасть. И дал понять, что единственный способ не упасть – это идти вперёд, по тому краю, который он для меня определил.

Я оставалась на чердаке ещё долго после того, как шаги Виктора затихли внизу. Его слова висели в воздухе, густые и тяжёлые, как запах озона. «Обратной дороги нет». Это не была угроза. Это был диагноз.

Мои пальцы сами потянулись к виску, нащупывая болезненную шишку от падения. Физическая боль была почти благодатью – она была простой и понятной. Гораздо страшнее была та внутренняя язва, что разъедала меня изнутри после увиденного. То ужасное, торжествующее отражение в треснувшем зеркале… Было ли это моей «сущностью»? Тем, что пряталось под слоями страха и приличий?

Я заставила себя подойти к тому маленькому зеркалу у пола. Дрожащей рукой я подняла его. Поверхность была холодной. Трещина рассекала её по диагонали, и моё лицо в ней было искажено, раздвоено. Но улыбки уже не было. Только бледность, синяки под глазами и глубокая, недетская усталость. И… решимость. Та самая, что заставила меня украсть ключ и прийти сюда.

Я опустила зеркало. Виктор был прав. Я перешла грань. Я уже не могла притворяться беспомощной жертвой, даже перед самой собой. Я стала охотником. Слабым, неумелым, но охотником. И теперь мне предстояло жить с этим знанием.

Спуск с чердака дался мне тяжело. Каждый шаг отдавался болью в виске и спине. Дом встретил меня гробовой тишиной. Даже привычное тиканье часов казалось приглушённым, словно и они затаились, ожидая развязки.

В коридоре, ведущем в моё крыло, я столкнулась с Этель. Она стояла с охапкой свежего белья, и её острый взгляд сразу же отметил мою растрёпанность, бледность и, возможно, тот отпечаток ужаса, что ещё не успел стереться с моего лица. На миг её безразличная маска дрогнула, и я увидела в её гладах нечто – не сочувствие, нет. Скорее… понимание? Быстрое, как вспышка, и тут же погасшее.

– Мисс, – кивнула она и прошла мимо, не задавая вопросов.

Но в её спине, уходящей в темноту коридора, я прочла новое знание. Она понимала. Возможно, не все детали, но она знала, что я была не там, где должна была быть. И что хозяин об этом знает. В иерархии этого дома это меняло мою позицию. Из безропотной пленницы я превращалась в непредсказуемый элемент, фактор риска. А к таким либо относились с опаской, либо… с определённым уважением.

Наконец я добралась до своей комнаты. Заперев дверь, я прислонилась к ней, закрыв глаза. За вечер я успела побывать в аду и вернуться. Ад носил имя Правды.

Я подошла к умывальнику и плеснула себе в лицо ледяной воды. Вода стекала по шее, смешиваясь с пылью и потом. Я подняла голову и посмотрела в обычное, чистое зеркало над раковиной. В нём отражалась я – испуганная, измотанная девушка в дорогом платье. Та самая, что приехала сюда на «Синем Экспрессе». Но это был обман. Под этой оболочкой скрывалось нечто иное. Нечто, способное на кражу, на обман, на риск. Нечто, увидевшее тень безумия Виктора и улыбнувшееся в ответ.

«Вы доказали, что обладаете инициативой. Теперь вам предстоит доказать, что можете направить её в нужное русло».

Что он имел в виду? Какую «задачу» он приготовил для меня на утро? Стану ли я его ученицей? Его помощницей? Или просто более ценным «компонентом», прошедшим предварительную обкатку?

Ложась в постель, я уже не чувствовала прежнего страха. Его сменила тревожная, почти болезненная ясность. Я была в паутине, сотканной из безумия, амбиций и древней магии. Но теперь я знала расположение некоторых нитей. И знала, что паук, хоть и всесильный, тоже является пленником собственного творения.

Я лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, и в ушах у меня звучал голос Виктора: «Мы все – пленники собственной природы».

Что ж, подумала я, если уж быть пленником, то нужно стать самым опасным существом в этой клетке. Даже если этим существом окажешься ты сама.

Боль в виске превратилась в глухую, пульсирующую точку, а тяжесть в веках становилась всё невыносимее. Границы между реальностью и кошмаром начали размываться – мне уже мерещились треснувшие зеркала и горящие глаза в темноте.

И вдруг – стук. Тихий, но настойчивый. Не в дверь. Сначала мне показалось, что это отголосок сна, но звук повторился – чёткий, металлический, прямо за стеной у изголовья. Сердце ёкнуло, выдергивая меня из объятий забытья. Я прислушалась. Тишина. И снова – стук, теперь уже более осмысленный, будто кто-то водил костяшками пальцев по медной трубе старой системы отопления.

Я медленно поднялась, крадучись подошла к стене и приложила ладонь к прохладным обоям. Стук прекратился. И тогда раздался новый звук – на этот раз с другой стороны, из глубины стены, словно кто-то маленький и проворный пробирался по узкому лазу внутри. Это не было похоже на скрежет или скрип. Это было… целенаправленно.