Младший сержант Ф. Крюгер

Он почувствовал вкус на губах и облизнулся.

«После обеда была баня, а потом выдавали форму. Обмениваясь друг с другом гимнастерками и брюками, новобранцы более-менее разжились своими размерами, затем с помощью хлорки метили обмундирование табельным номером: с этого момента началась служба, и с этого же момента начались издевательства сержантов»

Вот им-то он и решил воздать, по заслугам. Четыре сержанта подходили, как ни кто другой для возмездия и они заняли верхнюю строчку в списке жертв.

Еще он вспомнил нескольких врагов на гражданке, кому было бы неплохо преподать урок. Отметил так же, лейтенантов: Шуйского и Грача.

Он был полностью удовлетворен проделанной работой. Теперь в случаи осознания во сне, он знал, с кем предстоит встреча.

По коридорам больницы то и дело, проходили симпатичные и не очень, медсестры, соблазняя своими коротенькими халатиками. Как он мог удержаться от интрижки? Предприняв несколько попыток, подкатить к сестричкам, он сдался. Привыкшие к мужскому вниманию, они вежливо его отшили.

* * *

– Ипатов, на процедуры! – нежный, певучий голос медсестры, пробился через завесу воспоминаний.

Он вздрогнул, и бросил в ответ: – Пар сек, – и сладко потянулся.

Наступил последний день лечения «кефирной» дизентерии – последние минуты, пропитанные тем особым запахом, который не спутаешь ни с каким другим, даже с завязанными глазами любой определит, что он в лечебном учреждении.

Получив долю укрепляющих и оздоровительных процедур, в виде пилюль и уколов, он предался мирной жизни лечебного учреждения. Рассказывал и слушал анекдоты в веселой компании таких же больных, молодых и беспечных, как и он. Обтер пыльные углы нулевого этажа со страстной толстушкой, душой компании, Маринкой. После ужина, в окружении той же компании, устроили вечерние, прощальные посиделки на лестничной площадке. Затем все разбрелись по палатам, подгоняемые дежурной медсестрой и правилами внутреннего режима.

Десять дней пролетели как один. Мозг отдыхал от вечных подъемов, отбоев, нарядов и других верных спутников солдатской жизни и за все это время он не видел ни одного сна или не смог их вспомнить, что по меркам сновидящих, одно и то же.

Ночь заглянула в окна. Соседи по палате наполнили помещение: сопением, похрапыванием и поскрипыванием металлических сеток. Денис несколько раз переворачивал подушку, избавляясь от нагретой стороны, считал от ста до одного, пытался расслабить все тело, но сон не шел.

Назойливые мысли блокировали вход в зазеркалья. Завтра он скорее всего, снова окунется в мир, ограниченный уставом и распорядком срочной службы, а может комиссия оказалась дотошная и ждет его на растерзание, и это не давало покоя. Казалось, прошло половина ночи, прежде чем, перед глазами поплыли картинки – предвестники скорого забытья.

Образы были настолько реальны, что захватывало дух. Он много знал о прямом входе в сновидения, прямо из бодрствующего состояния и даже несколько раз делал попытки, но все безрезультатно. А сейчас подвернулась уникальная возможность, ведь ему никогда не удавалось добиться такой ясности и яркости в воображаемых сценах как сейчас. Быстро прокрутив в голове, все, что знал о прямых входах, он полностью отдался во власть иллюзии.

"Спокойствие, главное спокойствие, – думал он. – И холодный рассудок, никаких эмоций, не зацикливаться и просто наблюдать за происходящим как бы со стороны максимально равнодушно, не оценивая и не предвосхищать события. Самое сложное не спугнуть волшебный миг, не разрушить его некрепкую оболочку, сплетенную из хрустальных паутинок, оставаясь на грани сна и яви, когда тело спит, а разум бодрствует"

Через какое-то мгновение, он почувствовал, как затягивает в иллюзию – буквально, втаскивает на другую сторону бытия.

12. СОН ЧЕТВЕРТЫЙ. ЗОВ ДЖУНГЛЕЙ

Пыль легким облаком, поднялась над дорогой, завела хоровод – закружилась в маленькой пародии над смерчем и ударила в лицо. Денис стоял на тротуаре – сколоченному на скорую руку, возле высохшей от жаркого летнего солнца поселковой улицы. Донесся звук проезжающего поезда, в траве надрывался кузнечик, а со стороны двора слышался стук топора, врезающегося в бревно, расщепляя его на части.

Он уловил тонкий запах, так знакомый и схороненный в дальних рубежах памяти – запах, вызывающий массу ассоциаций связанных с детством, когда, мальчишка лет пяти, он несся босиком по пыльной дороге, пытаясь запустить в небо змея сооруженного из альбомного листа и искренне радуясь, редкому взмыванию его над головой.

Двухэтажные дома, по восемь квартир, казавшиеся огромными, сейчас выглядели неказистыми и жалкими – но дышащие той теплотой, которая манила зайти и закутаться в вуаль прошлого.

И вот он снова за чертой бытия – удивляющей своей реальностью. Ошеломляющей своей точностью воспроизведения, заставляющей усомниться в нереальности происходящего. Остается только восхищаться способностью мозга – непревзойденного биокомпьютера, конструировать до мельчайших подробностей окружение, воссоздавать тонкие оттенки запахов, воспроизводить оглушающей своей чистотой звук и давать полную картину тактильных ощущений. Трудно поверить в такую удивительную способность памяти, до тех пор, пока сам не переживёшь такой момент и не осознаешь себя во сне. Легче научить оппонента и открыть в его душе дверь к таким переживаниям, чем объяснить – те ощущения, которые на порядок выше и конкурируют с материальным миром в своей правдивости.

* * *

Стряхнув наваждение, окунающее в пучину ностальгии, он взял себя в руки и решил не тратить драгоценные и такие редкие минуты, выстраданные ежедневными занятиями, на несущественные вещи. Вдруг, все потемнело и сквозь ощущения призрачного присутствия в прошлом, стали пробиваться робкие сигналы от спящего тела. Денис понял, что начинает выплывать из погружения и скоро проснется. Нужны были кардинальные меры, ведь покидать эту параллельную вселенную он не собирался. В голове всплыл один из способов удержания. Он сцепил призрачные руки в крепкий замок.

Очнувшись в кровати, он почувствовал положение тела, ощутил тяжесть рук лежащих по бокам и в то же время, нематериальные руки, на груди. Неподвижно лежа, он сосредоточился, стараясь перенестись физически в астральную оболочку. Решив, что достаточно, он резко выбросил сцепленные кисти, как можно сильнее и, как можно дальше и, встал призраком.

Воздух обрушился всей тяжестью – насыщенный: влажностью и испарениями болот, пестрой какофонией звуков и непривычным букетом запахов, буквально ошеломил. Тучи кровососов, писклявым гулом носились среди богатой флоры, тропического леса. Деревья, бесконечно обновляя свое одеяние, сыпали листьями, снабжая питательными веществами обедненную почву. Буйство и разнообразия вибраций, оживляли и будили первобытные рецепторы восприятия, даря новые ощущения посетителям этих мест. Инстинкт самосохранения обострился до предела, обнажая, прикрытый страх.

«Джунгли, – подумал Денис, не переставая удивляться способностью извилин, воссоздавать иллюзию, наполненную точными элементами. – Джунгли, полумрак – весьма подходящая арена, для воплощения моих замыслов. Здесь есть, где развернуться. Богатая природа этих мест с ее крепкими лианами, завалами, непроходимыми кустарниками и болотами дают богатую пищу для моего воображения. Судя по тому, что меня уже выкидывало из сна – нужно поторопиться, ведь нет гарантии, что это не случиться опять. Эй летехи… Ау. Где вы? Я вас заждался. Поиграем в догонялки?»

Он привычным способом, взмыл вверх и левитируя – закружился. Когда остановился, то увидел двух своих горе – знакомых, двух жертв, на которых намеривался поохотиться. Лейтенанты стояли, втянув головы в воротники и, широко открытыми глазами озирались. Было видно, что все происходящее произвело неизгладимое впечатление, а весь вид указывал на неподдельный ужас, ледяными тесками сковавший тела.

– Что за хрень, – только и смог вымолвить лейтенант Грач, когда увидел висящего в воздухе младшего сержанта.

А младший лейтенант Шуйский, жалобно пискнул и почему-то уставился на сапоги.

Жалкий вид офицеров, еще больше разозлил Дениса. Вески онемели, и частично потеряв контроль над эмоциями, он прогремел:

– Поиграем в догонялки? Раз, три, пять я иду искать….

Денис упал на четвереньки, и начал, усилием воли, трансформироваться в пантеру. Любовь к миру животных, сопровождало всю жизнь и ни одна передача на тему живой природы, не пропускалась смышлёным мальчиком, а хищные кошки были в приоритете. Выбор на такое превращение было не случайно, он знал, что лучшего охотника и более грациозного хищника не найти. Умение плавать, молниеносно взбираться на деревья, да и бесподобная ловкость в связке с тонким чутьем делало ее поистине идеальной боевой машиной.

Джунгли вспыхнули, высвечивая, даже самых осторожных и замаскированных обитателей. Такой диапазон звуков, Денис никогда не слышал. Он не просто регистрировал, малейшие вибрации, а мог безошибочно определить источник. Даже нервные окончания глаз участвовали в распознавании частот, неуловимых для других существ. Обнажив десна в устрашающем оскале, он открыл дополнительный орган обоняния, находящийся сразу за верхними резцами, еще более обогатив, способность улавливать мельчайшие ароматы. Незначительные колебания воздуха, четко улавливались кончиками усов, дорисовывая трехмерную модель окружающей обстановки. Отчетливо чувствуя каждую клеточку своего грациозного тела, ощущая запах крови, которая стыла от страха в венах лейтенантов, он издал рык. Откуда-то из глубины леса раздался трубный рев слона, дополняя тревожность, всему происходящему. Охота началась.

Две фигуры в военной форме, поблескивая звездочками на погонах, кинулись в темноту. Он прыгнул за ними, отметив необычную легкость и ловкость в движениях, и почувствовал, что теряет контроль. Краски потухли, и джунгли растворились во тьме.

Никакие предпринятые меры не смогли вернуть осознанное сновидение. Оставшуюся ночь, Денис провел в полудреме, пытаясь расслабиться и еще раз войти в потерянное состояние, но все попытки не привели, ни к чему.

На следующий день его выписали, и как пророчил капитан, в полку ни кто Дениса не ждал. Дождавшись машины, он отправился на постоянное место службы.

***

Снег жалобно скрипнул, когда Денис спрыгнул с кузова грузовика, придерживаясь левой рукой за борт, а вещь мешок, мягко ударил по почкам с приглушенным всхлипом. Он поправил ушанку, съехавшую набок, поддернул ремень, поднял правую руку, и кинул «будь» водителю.

Затем посвистывая, пошел в казарму. Небо было чистое, и солнце светило в полную силу, усиливая контраст зимнего пейзажа, никаких полутонов, только яркие и темные пятна, как в его горячей юношеской душе, или гореть или ни как, без альтернатив: скучных, серых и не вскипающих кровь и не леденящих ее. Если бы не сибирский мороз, могло показаться, что наступило лето, странное лето – обильно припудренное снегом.

Прищурившись и соорудив из ладони козырек, он огляделся. Три фигуры грязновато-зеленовато-серого цвета двигали скребки, очищая плац от снега, наполняя воздух скрежетом. У гаража суетились машинисты, а офицерский городок спал и состоял из неумело хаотичных мазков белил с островками из охры темной, вперемешку с черной виноградной краской.

Денис вернулся в дивизион. Все было, как и прежде. Солдатская жизнь шла своим чередом, и его отсутствие никак не повлияло не ее ход.

* * *

В казарму, Денис, ввалился как медведь, с шумом и с энергией победителя. Проблемы остались позади, и он чувствовал себя на высоте, ощущая за собой силу, которой если кто еще и обладает, то о них миру, неизвестно.

Первым, он встретил дневального по тумбочке, которого отчитал за вялый вид:

– Что? Стоя спим, как лошадь, а, рядовой? Бодрее, бодрее честь отдавай, черпак идет. Как служба, военний? Без меня зачахла?

– За время вашего отсутствия, чрезвычайных происшествий не произошло, – отчеканил солдат, без году неделя.

– Да уж. Какие происшествия могут быть, ели я отсутствую?

– Так точно.

– Молодец. Хвалю за службу, – похлопал его по плечу Денис, и направился в спальное помещение.

Из приоткрытой двери кабинета командира, раздался голос замполита:

– Что за шум? Зайдите ко мне.

– Здравия желаю, товарищ майор, – задорно, отдал честь, ввалившийся в кабинет Ипатов, закрывая за собой дверь. – Я как раз шел к вам, для получения распоряжения, по дальнейшему прохождения воинской службы.

– А, это ты симулянт. Погляжу… цветешь как кактус. Ну, заходи, заходи, присаживайся. Я погляжу с тебя как с гуся вода, но. Но не все так однозначно и не сильно обольщайся на этот счет. Мы тут, на страже родины, как один, без всяких яких, а ты бока мнешь. Нехорошо. За троих будешь службу нести. За себя и за того парня, как говориться, вернуть сполна, – крепкая фигура замполита, откинулась на спинку стула и его, помятое алкоголем лицо, состроило довольную мину, смакуя реакцию, которую вызвали его слова у подчинённого.

После вчерашнего застолья мутило, и его налитые кровью глаза с желтой пеленой смотрели сквозь, сосредотачиваясь то на позвоночнике, то на таламусе Дениса.

– Какой отдых. С горшка не слазил, – потупил взор Денис. – Да лучше в наряды ходить, чем такой курорт.

– В наряды походишь… это само собой разумеется, – замполит выпил стакан воды и продолжил. – Хороша водичка. Да, товарищ младший сержант? Вода – это жизнь. Без воды не проживешь. Без еды можно, а без воды… Я тут хотел спросить у тебя. Бред конечно, но все-таки…. Ходят тут, про тебя байки странные. Очень странные. Я в сказки не верю, понимаешь – давно уже, вышел из того возраста, но…– но дыма без огня… сам понимаешь. Да и сказочники плодятся как кролики. Короче так. Ты мне все выкладываешь, что тут происходит или я начинаю придерживаться мнения о всеобщем помешательстве, не иначе. Палата номер девять, а везде, куда не плюнь, фигурируешь везде – ты. Я весь во внимании, и надеюсь, ты поможешь мне, потянуть ниточку, и распутать этот клубок?

– Понятие не имею, о чем вы? Я только вернулся и что тут…

–Странно все это, – прервал его майор. – Бред конечно, но среагировать я обязан. К примеру – прапорщик. Я все понимаю, ты в больничке, а ему кто-то голову пробивает. Дома только он с женой, проникновение не обнаружено. Ниндзя точно, без взлома, без следов. Жена на кухне…. Что я говорю…. Ладно прапорщик свихнулся после твоих выкрутасов. Если стреляешь, бей в десятку – а так, воробьев пугать…, – замполит подмигнул двумя глазами и продолжил:

– Прапорщик утверждает, что это ты его по голове. Я понимаю: ты был в госпитале. Но он говорит, ты прямо во сне на него напал… Бред, конечно. Во сне, ты понимаешь? А я не понимаю. Было бы смешно, если бы не лейтенанты. Они тоже утверждают, что видели тебя в своих сновидениях, и все такое… в подробности вдаваться не буду – но. Я надеюсь, что ты прояснишь ситуацию. Тот же Фарход, не понятно,с какого перепуга чокнулся и с переломами уволился домой, и что-то мне подсказывает, а интуиция у меня железная, приоткрыть завесу можешь ты, а ни кто другой.

– Да, что вы, товарищ майор. Обкурились, вот и понесло. Сами подумайте – яж не старик Хоттабыч.

– Обкурились, говоришь. Все обкурились? Когда одного несет… куда не шло, а тут статистика, а с ней не поспоришь, – замполит окинул блуждающим взглядом ничуть, не смутившуюся физиономию Дениса и понял, что на этом поле делать не чего. Дальнейшие выводы предстоит делать самому, да и, похоже, Ипатов тут ни при чем, поэтому мягко повернул разговор, в более конструктивную сторону:

– Служить то ты собираешься? Или опять война, запах пороха и свист свинца?

– Да, что вы, товарищ майор, дважды в одну лужу…

– Есть молодчики и два, и три раза в грязь полезут. Буду надеяться – к тебе это не относятся. Хорошо – месяц будешь у меня под колпаком. Понаблюдаю, а там решим, ставить тебя в караул или нет, а пока будешь довольствоваться столовой и казармой, так что, швабра с тряпкой будет твое главное оружие – он налил пол стакана воды, не отрывая взгляд от таламуса Дениса, одним глотком опустошил его и, вздохнув, как то, сразу осунувшись, мягко выпроводил Дениса:

– Иди, иди. Служи солдат, а там поглядим.

Оставшись один, замполит облокотился локтями о стол, прикрыв глаза руками вздохнул:

– Бред конечно. Но…, но разобраться нужно.

13. Сон четвертый. Отпор.

Лампа дневного света, напрягаясь из последних сил – мерцала, отрабатывая последние часы своего существования.

– Играет на нервах, – процедил сквозь зубы старший сержант Тарасюк, кивая на светопреставление, – Как на барабане играет собака. Неделю как заявку подал. Можно подумать – сами лампы, лепят? Стекло там, дуют, газом заполняют? Труда то – заявку принял, на складе получил, принес и поменял. Все, что требуется, господа – товарищи. Сделай Тарасюк – то, сделай Тарасюк – се, я птицей лечу, а меня как коснется – сдулись, вот она «сучность» человеческого бытия….

Тарасюк как всегда, гундел без пауз между словами, волынкой изливая слова, через тонкие губы – тягуче, напрягая у окружающих мозг. Он как крючком, цеплялся за извилины и тянул, тянул, разматывая клубок терпения. При этом он тряс своей густой, кучерявой шевелюрой и его лицо похожее на сурка с серой кожей, недовольно морщилось. Постоянно раздражаясь по поводу и без, он, считал своей святой обязанностью тыкать всех носом в не идеальность мира, недоделанность и как он считал – тупость всего человеческого рода. Все два года он служил в «учебке» города Ялуторовска, и попил немало крови у проходивших там, полугодичную службу солдат в коих рядах был и Ипатов.

На горизонте маячил дембель, и он становился все невыносимее, прямо пропорционально оставшимся дням службы.

Старший сержант, сидел, развалившись в потертом кресле из кожзаменителя, в хозяйственной комнате и наблюдал, как Крылов – отслуживший всего два месяца, колдовал над его дембельской формой.

Крылов был неказистым и нескладным малым – напоминая гнома переростка, он смешно суетился, орудуя иглой и нитками, создавая из стандартной гимнастерки произведение искусств. Он постоянно морщил лоб и шмыгал большим носом, негармонично сидящим на его лице.

– Ты тут, еще маячишь в такт этой долбаной светомузыки, – продолжал тянуть нервы старший сержант. – Устроил тут, дискотеку. А? Крылов? Ты, случаем не танцор диско? Что-то в твоих движениях просматривается классика. Хотя, нет. Ты же Крылов. Басни – твоя стезя.

Крылов молчал, он только усерднее принялся за работу, втянув голову в воротник. Зная заскоки сержанта, он чувствовал, что добром это не кончится.

– Не. Я не понял. Игнор, полный? Я тебя спрашиваю или тут еще, кто то есть? Ау. Ты басни знаешь?

– Работы много. Я стараюсь, – извиняющимся голосом пропел работник, вдевая нитку в иголку. – Отбой уже был. Рано подъем, а работы тьма.

– Выспишься Крылов. Два месяца уже отбрякал, не за горами дембель, – разрядился, сдавленным смехом, Тарасюк и продолжил. – Давай ка лучше басню. Хорошо расскажешь, отмажу от наряда, весь день в твоем распоряжении – будет время кроить и шить.

– Не знаю басен. Ей богу, не знаю.

– Так ты Крылов или не Крылов? В школе не учился? Хорошо – я тебя научу, слушай:

"Идет мартышка у воды.

Очко туды, очко сюды,

А Крыладзе из воды:

– Ходы сюды, ходы сюды".

Вот так-то. Понял, а? Давай, повторяй, будешь ты у меня грамотным, а то получается – не настоящий ты Крылов, а деланый.

Чем сильнее чувствовалось дыхание гражданки, тем сильнее хотелось выть от тоски. От одной только мысли о демобилизации приводили в возбуждение старшего сержанта. Еще месяц два и воля: гуща событий, друзья, девочки. При осознании этого, время врезалась в пластилин и, увязнув в нем, с трудом и вальяжно продвигалась, не спеша, разрывая от негодования грудную клетку и сбивая дыхание от нетерпения, что побуждало совершать безумные поступки. Душа требовала зрелищ и, Тарасюк развеселился не на шутку.

– Сейчас, Крылов, организуем все в лучшем свете. А ты постарайся с выражением, на бис. Отрепетируем, и не стыдно будет тебя обществу представить. Будешь звездой каптерки в номинации лучшего басне – чтеца.

Грузная фигура, с ловкостью гиббона, соскочила с кресла. До этого момента, казалось, ни что не в силах поднять Тарасюка, и у Крылова, от неожиданности, бешено заколотилось сердце.

Подхватив табуретку, Тарасюк поставил ее перед опешившим Крыловым:

– Вот тебе подиум…

* * *

Свет неистово замигал, все чаще вспыхивая, набирая обороты, все ярче и ярче пока не превратилась в сплошной слепящий свет, пульсирующий голубым отливом, на миг ослепил и пошел на убыль, прорисовывая незнакомое окружение.

Тарасюк стоял посреди площади, незнакомого города, с причудливой архитектурой в стиле средневековья. Здания медленно рушились, осыпаясь, уменьшаясь в высоте, как будто, невидимый исполин проходился по вершинам огромной невидимой теркой.

Кирпич, куски бетона, осколки стекла, разбитые в щепу доски, падали превращаясь в опилки, в песок, потом в пыль и растворялись в воздухе, как сахар в воде, так и не достигнув земли.

"Уснул, – подумал Тарасюк. – Впервые такой сон, как не сон. Задремал в кресле и все это нереальное, не с табуреткой же в руках я уснул и валяюсь на полу. Точняк. Крылов с формой возится, а я отрубился"

– Эй. Парасюк, – послышалось сзади. – Вот мы и встретились.

Сержант обернулся и застыл в изумлении. В нескольких метрах от него, парил в воздухе Ипатов. Он сразу же понял кто перед ним. Да и как он мог не узнать, того кто так походил на Захарчука, от которого он получил изрядную порцию, унижений и издевательств.

Захарчук невзлюбил Тарасюка, в ту самую минуту как его увидел, и новобранец изрядно натерпелся, первый год своей службы. И вот перед ним Ипатов, тот самый, который напоминал мучителя и на котором он пытался сорвать, накопившуюся злобу, но у него это, не особо-то получалось. Сильный характер и несокрушимая воля Дениса, не дали в полную силу, отыграться на нем и Тарасюк за это его, тихо ненавидел.

– А, это ты? Смешно. С чего бы это, ты мне снишься? – прогундел Тарасюк. – Вот с какого перепуга. Первый раз, я понимаю, что во сне, а снишься ты – придурок. Лучше бы баба приснилась, а лучше… – он хотел добавить "три", но Денис его прервал.

– Это не сон, урод. Далеко не сон. Ты даже не представляешь, как ты попал. А попал ты конкретно. Это моя территория и я на тебя поохочусь.

– Ты на кого пасть раззявил, приду… – Тарасюк проглотил последний слог и подавился оскорблениями, застрявшими в глотке, так и не вышедшими наружу, когда Денис, сказал: – Погнали, – и стал менять очертания.

Огромный медведь – символ мощи и силы, с отливающей бурой шерстью, мягко опустился на лапы. Воздух пронзил, душераздирающий рык, и слюна густо оросила мостовую.

Стук сапог, убегающего Тарасюка, эхом рикошетил от каменных стен рушащихся зданий. Он свернул в узкую улицу, наивно рассчитывая, что медведю с его объемами, будет тесно и это его замедлит. На повороте занесло. Ударившись о стену плечом, он оттолкнулся от нее и припустил еще быстрее, перепрыгивая мусор, огибая баки и груды ящиков, прокручивая в голове, варианты спасения.

Далеко убежать не удалось – прямо перед ним, из пустоты, материализовался зверь и, не успев затормозить, он по инерции врезался в дышащего жаром, косолапого исполина.

Удар лапы, чудовищной силы, буквально, смел сержанта с дороги. Он рухнул, сметая на своем пути и ломая, сложенные деревянные ящики. В одном из ящиков, стояли пустые бутылки, и по улице пронесся звон бьющегося стекла и хруст ломающихся досок. Затылок врезался, в кирпичную кладку и в глазах потемнело.

Бурый, грациозно, мягко ступая, побрякивая мощными когтями по камню, приблизился к сидящему облокотившись о стену, Тарасюку. Отблески от уличного освещения, волнами проискрили по шерсти. Морда медведя, почти вплотную приблизилась к перекошенному от ужаса, лицу сержанта. Взгляд, маленьких глаз зверя, не выражающий ни какие чувства, встретился с взглядом человека, излучающего страх. С минуту, время остановилось, все замерло, и стихло, затем медведь, грозно заревел, обнажая желтые зубы – клинки. Из чрева не было зловонного запаха, а повеяло могильным холодом.

Рука Тарасюка, нащупала уцелевшую бутылку и, зажав горлышко в кулаке, не раздумывая, он со всего маха, ударил по морде, ревущего хищника. Удар, напитанный энергией страха и отчаяния, оглушил медведя, и подарил спасительные секунды. Тарасюк, резко крутанулся, встал на четвереньки и кинулся в открытую дверь.

Там короткий коридор, лестничная площадка, лестница, вот уже второй этаж… третий, на четвертом он понял, что попал в эпицентр, рушащегося здания. Пол под ногами ушел, осыпавшись щебенкой, стены пошли трещинами, разваливаясь на части, и вместе с осколками, растворяющимися в воздухе, он рухнул вниз.