Младший сержант Ф. Крюгер

– О, дружочек, да ты горишь весь. Это очень хорошо. Даже очень хорошо. Это все решает.

Он на несколько минут скрылся за дверью, а потом появился с бутылкой кефира и с упаковкой лекарства:

– Вот держи, универсальное армейское лекарство от всех болезней, парацетамол и запей кефирчиком.

Денис положил таблетку в рот и понюхал содержимое бутылки.

– Какая гадость, – с трудом он выдавил из себя, дрожащим голосом.

– Это твое спасение. Пей, говорю, не отравишься. Это бальзам, спасательная веревочка, которая даст шанс вылезти из ямы. Всего-то недельку постоял, прокис немного. На плесень ни обращай внимание, это тебе только на пользу. Пей! Это приказ.

Ничего не понимая, тем более голова была тяжёлая, и сопротивляться не было сил, Денис отхлебнул несколько глотков отвратительной жидкости и откинулся на подушку, глубоко дыша.

– Вот молодец. Теперь тебя пронесет дальше, чем видишь. Запасайся бумагой солдат. Солдат на очке, а служба идет, – он задорно подмигнул Денису.

Комбинацию капитана, он понял только утром. Дениса госпитализировали, отправив в городскую инфекционную больницу с диагнозом дизентерия. Все симптомы были на лицо.

"Зря я осыпал его проклятиями, пугая унитазы, – думал мл. сержант. – А капитан хитер. Повезло мне. Только чудом встретился на пути такой человек. Подвернется случай, отплачу ему красной монетой"

Напоследок капитан сказал:

– Поваляешься в инфекционке. неделю другую, а там шумиха и утихнет. Комиссия, точно так долго ждать не будет. Время лечит, а дурость калечит. Хороший тебе урок на будущее. Страсти утихнут, и будем надеяться, о тебе позабудут.

* * *

Вечный спутник Аида, молодой бог Гипнос, расправил свои крылья и в мгновение ока пронесся над землей, заглянув в каждый угол, в каждую расщелину и ни что живое не могло от него спрятаться. Мягко и нежно он касался глаз своим посохом, сплетенным из цветков мака из которого изливался божественный эликсир и кого он коснулся, сладко засыпали. Никто не может противостоять безграничной силы стройного бога, даже самые могущественные боги подчинялись его воли и придавались мирному сну. Не пролетел он и мимо Дениса. Вот он сладкий миг свободы, когда можно отоспаться. Денис повернулся на правый бок, подмял под себя казенную подушку со штампом городской инфекционной клинической больницы, блаженно улыбнулся и почувствовал маковый эликсир у себя на веках.

10. СОН ТРЕТЬИЙ. КРЕПКИЙ ЛОБ

Шёпот. Этот ошарашивающий, неутихающий шепот. Шелест приглушенных голосов, переплетающийся в один общий фон, пугающий и волнующий. Тысячи тысяч блуждающих душ, застрявших в неизвестности, не последовавших к свету и не забранных тьмой пытаются, что-то донести до сознания Дениса. Но он слышит только шум напоминающий шепот, как из старого радиоприемника, не настроенного на волну. Тело скованно, трудно пошевелиться. Он придавлен к каменным плитам, пропитанным кровью и потом, защитников храма солнца. После очередного, точного попадания ядра, Ипатова засыпало обломками одной из стен великого сооружения, который многие века поражал своим величеством, внушая животный страх народу, поклоняющемуся ему, народу, сохранившему свой быт и своеобразие. Он напрягся, собрав всю волю в кулак. Невольное заточение дрогнуло, и он поднялся, выплевывая песок еще недавно бывшим камнем.

– Даже самый крепкий гранит превратиться в пыль и каждый, даже самый стойкий из людей, станет прахом, – вырвалась фраза из общего потока шуршащей какофонии.

Сквозь оглушающий шепот, стали прорываться внешние звуки. Все отчетливей и отчетливей доносился грохот взрывов, крики и стоны раненых ацтеков. У ног, лежали три убитых индейца. У одного был раздавлен череп каменой глыбой. Пятна и лужицы крови богато раскрасили серую поверхность. Два других тела вперемешку с развалинами, напоминали кучу мусора. По красным накидкам с белой полосой, которые кусками торчали из завала, было понятно, что это опытные воины, войска «Нисходящего орла» Куатемока, племянника Монтесумы второго. По обе стороны, спрятавшись за укрепления индейцы, не ведая устали, пускали непрерывным потоком стрелы в завоевателей, безжалостных испанцев.

" Как же так? Я писал заявление в Афганистан, – задумался Денис. – Не то чтобы я герой, а просто было модно рваться на фронт, необдуманно и безответственно, и подгоняемые юношеским максимализмом и жаждущие боевой романтики, мы пополняем витрину пушечного мяса, супермаркета военных действий, во имя и за. Стране виднее, где я нужен, и вот я здесь, в самом очаге сражения, помогаю самобытному племени Ацтеков, сохранить свою независимость. У меня легенда – автомат Калашникова, несколько магазинов полных патронов, подпиханных под ремень и целый цинк у правой ноги. Ну, все, шутки в сторону, держите подарочки".

Пригнувшись, он прыгнул и лег, надежно укрывшись за глыбой, под которым была похоронена голова, одного из индейцев. Запах содержимого кишок и крови вызывали приступ тошноты, отмахнувшись от него, как от навозной мухи, он выглянул и нажал на курок, посылая тучу смертоносного свинца в наступающих испанцев.

"Значит, нас заводили в заблуждения на уроках истории и огромная империя до сих пор не пала, – крутилось в голове. – Но почему они все с луками и арбалетами до сих пор и только у меня современное оружие? Как так? Неужели они застряли в самой колыбели своего развития? Ладно индейцы, я могу допустить, а испанцы? Оружие у них современнее палки копалки, огнестрельное, но тоже примитивное. Музей, что ли ограбили или это реконструкция боевых действий завоевателей Америки – саранчи, безжалостно пожравшей индейскую цивилизацию"

Пуля, просвистевшая у самого виска, ударилась в стену позади и, отрекошетив увязла в трупе, окончательно убедив Дениса, что о постановке не может быть и речи. Калашников, косивший противников, толкал плечо, наполняя воздух, ароматом сгоревшего пороха, тщетно доказывая реальность происходящего – у пули получилось красноречивей. Глаза слезились от разъедающего дыма, и паника охватила Дениса. Он не мог понять, почему один. Куда подевались однополчане, обязанные плечом к плечу, вести бой. Среди раненных и убитых не было не одного солдата вооруженных сил советов, хотя он отчетливо помнит, как писал заявление в окружении таких же патриотов. Пытаясь включить логику, он думал: "Не один же я сюда прибыл. Вроде бы, наш взвод перебросили на бомбардировщике, а момент посадки… не помню. Наверно десантировали… Но где же остальные? Нужно линять, пока не поздно"

Денис приподнялся, и стал озираться, ища способы отхода. Рядом ухнуло и часть стены осыпалось.Он, прикрыв руками уши, пригнулся, до боли сжав челюсти и крепко сомкнув веки. На зубах скрипел песок и мелкие камушки. Открыв глаза, он схватил оружие, и хотел бежать, без разницы куда, главное подальше от этого безумия, как тут, увидел – на газовую камеру автомата приземлилась бабочка, она сложила крылья и, шевеля усиками, уставилась на Дениса радужными глазками. Он убрал руку с цевья, протянул ладонь к непревзойденному шедевру природы. Насекомое осторожно перебралась на указательный палец, поиграла радугой на своих узорах и спорхнула прямо в гущу сражения. В шелесте хлопающих крыльев, было отчетливо слышно:

– Это сон. Сон. Гениальное воплощение твоих подсознательных переживаний. Центрирование нераскрытых резервов твоей сущности. Очнись.

– Какой сон к черту, – зло крикнул он в дым. – Меня сейчас замочат…

Но обратил внимание на свою ладонь. Линии – вестники судьбы, искрились жемчужным цветом. Он ощущал и видел каждую клеточку, слышал дыхание кожи и физически чувствовал потоки энергии под ней.

Он понял, что испанцы, индейцы и этот не логичный бой, только плод воображения. И это был обычный сон. Был обычным, пока сознание не проникло в глубину грез. Он стал всесокрушающим оружием, невиданной силой, способной сокрушать, карать или миловать.

Вот он триумф, тот сладкий миг. Ни обращая внимание на канонаду, он укрепился и усилил силу своего восприятия. А шепот вторил, заставляя клокотать адреналин, вздувая вены: – Отбрось сомнения и нерешительность. Добродетель спутник реальности, здесь за гранью, нет пощады. Только воля сокрушающая и карающая.

Сосредоточившись, с помощью намерения, он вызвал образ прапорщика Елдаша, прямо посреди наступающих конкистадоров. Елдаш стоял и непонимающе оглядывался, то и дело, пригибаясь, при грохоте взрывов и звука выстрелов, потом с перекошенным от ужаса лицом кинулся прочь с поля боя.

"Подожди прапор, сейчас проверим, какой ты супермен, – зло бубнил Денис. – Пуля, это слишком просто для тебя"

Забрав арбалет у краснолицего, и вооружившись несколькими томагавками, он вскочил на камень, за которым, до этого времени хоронился – зная, что неуязвим, метнул один из топориков в прапорщика. Лезвие просвистело возле уха убегающего. Второй бросок также не достиг цели. Прапорщик как будто чувствовал опасность, прыгнув, он перекатился через голову и укрылся за щитом, сколоченным из бревен, служившим защитой от стрел.

"Хитрый, говоришь, – продолжал, твердить, брызгая слюной охотник. – Ну, давай поиграем, раз ты так хочешь. Это даже забавно, намного интересней охоты на глупую дичь"

Оттолкнувшись, он спланировал и, пролетев над головами воинов наступающей армии, приземлился в ста метрах, со стороны, где прятался прапорщик. Он его окрикнул. Появление младшего сержанта, обескуражило его больше, чем ситуация, в которой он находился.

– Так вы говорите, что способны увернуться от пули, не правда ли? – задал риторический вопрос Денис, удивляясь своему голосу, прокатившемуся раскатами грома, отозвавшись эхом.

– Где я? Что происходит? Ненадо… Прошу. Нет…

– Сейчас проверим вашу ловкость. Смог от пули, сможешь и от этого уклониться, – с этими словами он метнул очередной томагавк.

На удивление, прапорщик с проворством увернулся и от него. Подстегнутый азартом, Денис пустил в ход арбалет:

– Ловкач. Воистину ловкач. Стрела не топор. Лови…

Прапорщик, обезумевший от ужаса, пустился наутек, виляя из стороны в сторону, не давая шанса, на точный прицел. Денис, отпихнув, было, ринувшихся на него испанцев и пустился в погоню.

Отбросив в сторону арбалет, подобрал макуауитль – оружие ближнего боя ацтеков. Вставки, лезвия из вулканического стекла, обсидиана, в деревянной поверхности оружия, зловеще поблескивали, когда, размахивая над головой, он несся за жертвой. Подпрыгнув, он взмыл вверх и коршуном обрушился на беглеца. Оружие опустилось на голову и перхоть пушистым облаком, поднялась и опустилась вместе с оглушённым телом прапорщика на траву, щедро усыпанную стрелами.

На надломленный росток кукурузы, приземлилась бабочка, словно выточенная из хрусталя. Хрупкое создание, светилось в лучах солнца. Вспорхнув легкой пушинкой, перелетела на макуауитль, отброшенный в сторону. Хоботок уткнулся в пятно крови и хрустально чистое тело начало приобретать фиолетовый оттенок – смеси красного с голубым, цвета мистики и преображения.

* * *

До сна Дениса…..

Бьют барабаны, гремят фанфары. Гордость победным маршем отчеканивает, по холодному асфальту плаца. После ночного происшествия, прапорщик Елдаш, никак не мог уснуть всю оставшуюся ночь. Доза адреналина, которую он получил как подарок под рождественской елкой, будоражил сознание и подстегивал сердце биться сильнее.

С детства, будучи тихим, закомплексованным мальчиком, больше своего времени, проводившего в своем внутреннем мире, ненавидящим свое отражение, обильно усыпанное угрями и воспаленными прыщиками, Павел Елдаш встречал мало ярких событий на своем пути. Школа – почти на отлично, два курса института, потом армия и подвернувшиеся возможность отрезать от своей жизни огромный кусок социума, в который он не вписывался, в лице школы прапорщиков. Здесь он служил, здесь он и остался начальником хоз – подразделения. Здесь он и нашел свою зазнобу, Танюшу, как он любил ее ласково называть. Она работала здесь же, в местном маленьком военторге, находящимся по соседству с караульным помещением.

Даже небольшое, малозначащее происшествие для одних, могло потрясти его до глубины, неизбалованной приключениями, души. А тут не просто случай, а целое покушение. Не на командира покушались и даже не на замполита, а не него, простого прапорщика. Значит не такой он уж и простой, ничего не представляющий из себя маленький человечек, значит, кого-то волнует его судьба, пусть таким убийственным образом, но волнует. Он вспомнил всех, в кого стреляли, и ощущал себя, чуть ли не Кенеди.

К утру наступило адреналиновое похмелье, и силы, которые, казалось бы, не куда девать, исчезли как мгла с первыми лучами солнца. Весь день он клевал носом и искал, куда бы пристроить свое разбитое тело. Если бы не бесконечные расспросы коллег о ночных выстрелах, которые были ему приятны, он не знал бы как дождаться вечера. С каждым разом, его рассказ становился все ярче, обрастая новыми подробностями и деталями, и он не сомневался в истинности своих домыслов. Даже настойчивое давление Бойчишина, требующего чуть ли не клятвы о правдивости заявления, не смогли внести, частицу сомнения, у прапорщика. Командир понимал, всю абсурдность ситуации, но ничего не мог поделать, делу дали ход.

Ложку дёгтя плеснул, особист, приехавший к обеду по сигналу. Подняв агентуру – солдат, докладывающих обо всем, что происходит в дивизионе, он докопался до истины, узнав, что: патроны Ипатову достались от дембеля, стрелял он не один и не в прапорщика, а вверх, так что дело не серьезное и требует разобраться, с показаниями Елдаша, который немедленно, был вызван на ковер.

– Напиши поминутно: где ты был в момент выстрела, были ли свидетели, – начал дознание особист, с сверлящими глазами с тенью презрения. – С чего вы взяли, что стреляли именно в вас, или вам показалось? У страха глаза велики, и в стрессовых ситуациях, может привидеться разное, и интерпретироваться по-своему. Поэтому, я еще раз спрашиваю – в вас точно стреляли или это плод разыгравшегося воображения? Если проведённое расследование и обстоятельный анализ даст отрицательный вариант, вас привлекут за ложный донос. Вы это понимаете?

– Ну как же, – прапорщика стало заметно потряхивать, он, то брал ручку, то возвращал ее на место, а глаза хаотично шарили по столу, мимолетно бросая взгляд на капитана Сычева, и прошептал, – Хотя я до конца не уверен, но думаю…

– Так вы думаете, предполагаете или действительно пуля пролетела у вас над головой?

– Думаю…

– Чтобы вы долго не думали… – с этими словами, капитан развернул план дивизиона и хлопнул по нему ладонью. – Смотрите сюда. Где вы стояли? Где находился часовой? И могла ли поля по этой траектории поразить "мишень", – с этими словами он показал на прапорщика.

Елдаш уже ничего не соображал, и в голове была только тяжесть и ноющая тоска по дому. "Как хочется спать, – думал он. – Вот клещ, вцепился, и будет рыть, пока не выроет яму и закопает в ней все и вся. Дам ему, что он хочет, гори все огнем. Может и впрямь я ошибся…"

Наконец-то прошел день, тягучий и бесконечный и наступил вечер, как всегда неожиданно, распахнув свои заботливые, и уютные объятия, в виде его жены. Она, как никогда была милой и хлопотала, стараясь во всем угодить своему мужу, ведь страшно подумать, что сегодняшний ужин, она могла провести одна. Накормив мужа царским ужином, Татьяна еще долго занималась хозяйством и присоединилась к Павлу далеко за полночь, который давно уже похрапывал, наслаждаясь долгожданным отдыхом.

***

Во время сна Дениса….

Через несколько мгновений ей снилось, что она осторожно ступает по влажной глинистой почве, раздвигая высокую траву за которой прячется одно из немногих озер, расположенных вблизи поселка, в котором можно купаться. В солнечные дни, короткого сибирского лета, детвора шумной толпой, осыпала его берег и с визгом и радостными криками кидались в его теплые воды. А она, почему то, с той стороны, где берег обильно порос растительностью и где было сильно мелко, от чего неудобно было купаться. Она хотела переплыть на другой берег и присоединиться к веселой компании. Отодвинув последний заслон, отделяющей ее от воды, она увидела семейку уток, пустившихся наутек от неожиданного гостя. Мать и восемь утят, громко крякали, усиленно гребя лапами. Вдруг раздался душераздирающий крик. На середине озера тонул ее муж. Он из-за всех сил бил по воде руками и просил о помощи. Со вторым криком все потемнело, и озеро исчезло во мгле. Она вздрогнула, поняв, что это кричит Павел, подскочила и стала трясти его за плечо:

– Проснись. Проснись Павлуша. Тебе, что-то приснилось, – с каждой попыткой его разбудить, тревога все больше и больше нарастала. Он метался в бреду по кровати, что-то невнятно бормоча.

– Павел, Павел. Что с тобой, просыпайся, ну просыпайся уже, – она била его по щекам, трясла как грушу, но все было тщетно. По стенам ходили призрачные тени, и чувствовалось присутствие потустороннего и чужого. Воздух был тяжелым и давил на виски. Тогда она соскочила с кровати и побежала на кухню за водой, по пути включив свет в спальне. Когда она вернулась, прапорщик уже не спал, он смотрел светящимися от ужаса глазами и говорил:

– Это он. Он. Сержант. Он напал на меня.

– Это всего лишь сон, Павлуша. Никакого сержанта тут нет. Тебе все это приснилось. Ну и напугал же ты меня. На выпей водички, – и она протянула ему алюминиевую кружку с водой, которую она приготовила, чтобы облить его и разбудить.

– Это сержант. Говорю тебе. Кругом кровь и он…, – прапорщик не договорил и потерял сознание. И тут, Таня заметила, разрастающееся пятно крови на подушке и глубокую рану за ухом, тянущиеся к виску. Кружка выпала из руки, глухо ударившись о ковер. Не теряя, ни секунды, она ринулась к телефону.

Таня позвонила командиру дивизиона. Капитан вызвал скорую помощь и через десять минут был на пороге дома, семьи Елдаша.

Луна зловеще поблескивала, отдавая синевой, не предвещая ни чего хорошего, и Бойчишин, почувствовал, что эта череда событий загадочных и неподдающихся логики только в самом начале.

11. ПЕРЕЛОМ

Большой кирпич – "шедевр" архитектурного искусства, с тремя рядами окон – рыжее пятно на заснеженном теле города, где на третьем этаже в отделении кишечных инфекций, устроившись поудобней – подпихнув под спину подушку, Денис придавался размышлениям:

«Комиссия так долго ждать, точно не будет. Сильно было бы нужно, и в больницу наведались, а так тишина. Скорее всего, пронесло. Дважды пронесло и буквально, и переносно. Спасибо капитану и отдельное спасибо, нашему советскому молочному производству за его кефирчик с плесенью. Интересно как там поживает наш дорогой Павел Адамович Елдаш. Если и в этот раз получилось, то думаю сотрясение ему обеспечено. Не хрен лезть на рожон.

Глупые же у меня были мысли: – нельзя злоупотреблять силой мол, серьезное оружие в моих руках и нужно им пользоваться с осторожностью. Фигня. Любой специалист в боевой подготовке применяет свои умения, не смотря, сильный ли противник или слабый. Все эти сопли, типа: не обижай слабых, не трогай беззащитных, не бей лежачих – для малышни. Сила, она и есть сила, чтобы ею пользоваться. А иначе зачем, быть сильнее других.

Армии мира, вооружаются, наращивают мощь и в случаи чего, на всю катушку мочат. Любой боксер в драке не будет драться левой рукой, а будет бить в полную силу. Имея пистолет, всегда выставишь его на свою защиту. Времена рыцарских поединков закончились. Да и в те времена, по правде сказать, решала сила, кто более подготовлен, тот и рулил. Рвать нужно врагов на части, давить как клопов. Мое умение воздействовать из сна, и есть мое оружие, кто против? Попробуйте ответить.

Моя способность восстановилась, и это главное и теперь нужно ее лелеять и холить, чтобы не спугнуть, или даже усилить в разы. В течение дня, я должен, просто обязан, делать главное упражнение для поддержания осознанности, проводить проверку реальности. Первым делом, напишу на ладони или на тыльной стороне у основания большого пальца «А не сон ли это?», и хотя бы каждые полчаса, буду проверять реальность. Во-вторых, погрузившись в самогипноз, буду давать установку на просыпание во сне. Надеюсь, этого будет достаточно для начала, а там поглядим. Ну, теперь держитесь, враги и недруги, злорадный оскал Мегеры – богини мести, уже заглядывает в ваши окна и глаза у нее мои.

Сначала, рассчитаюсь с сержантом Талыбиным из Баку и с его земляком – духом осеннего призыва"

Денис погрузился в воспоминания:

"Осень раскрасило природу, когда переводом из второго дивизиона, в часть прибыл сержант Талыбин, родом из Баку, одного призыва с Денисом. Немного позднее, после присяги, из полка, привезли шестерых, новобранцев: двух русских, трех узбеков и одного азербайджанца. Вечером Денис сдал наряд по службе и зашел в казарму. На койке сидел Талыбин и дружески беседовал с молодым земляком. Призывник сидел напротив и чувствовал себя как дома. Они курили и даже ни обратили внимание на появление Ипатова.

Никто не позволял себе курить в помещении, даже старослужащие, а тут курили двое, один из которых дух, чья судьба летать под койками полгода. Такая наглость вывела Дениса из себя, и он решительно направился к обнаглевшей компании.

– Это мой зема, – сказал, вставая Талыбин, и улыбаясь, похлопал по плечу салаге, который продолжал сидеть.

"Молодой" улыбнулся и кивнул головой в знак приветствия, совершая очередную затяжку. Это, уже не входило ни в какие ворота. Денис, отодвинув в сторону сержанта, встав угрожающе напротив охамевшего рядового, и крикнул:

– Встать!

Азербайджанец только сел ровнее и вызывающе уставился на Ипатова. Он был также старше Дениса, еще бы год и его не призвали бы по возрасту и поэтому не воспринимал все серьезно, тем более он чувствовал поддержку в лице Талыбина. В его черных, больших глазах на лице лошадиной формы, Денис уловил искорки издевательства.

Талыбин решил не упасть лицом и вступился за молодого. Он возмущенно развел руки в стороны растопырив пальцы, и почти в плотную подошел к Ипатову, смотря из подлобья и прохрипел:

–Ты что творишь? Это мой земляк.

–Да мне хоть твой папа. Он «иплес» и будет делать то, что ему положено, будет иметь то, что ему положено, а иначе иметь его буду я, – оттолкнув Талыбина левой рукой, Денис снова обратился к сидевшему:

– Встать! Когда тебе говорит младший сержант. Сука. Сигарету. Я тебе ее в глотку запихну по самые гланды.

– И что дальше? – с сильным восточным акцентом, ответил наглец, и медленно поднявшись, как будто делал одолжение, так и не затушив сигарету, просверлил взглядом Дениса, который по сравнению с ним выглядел мальчиком. Он не чувствовал большой угрозы, тем более добрая славянская внешность не внушала страх.

У Дениса потемнело в глазах. Волна энергии, мурашками пробежала от макушки до пяток. Возмущение, злость, негодование по венам, капиллярам и нервам растеклись по телу. Все мышцы пришли в тонус, и он со всей мощи толкнул двумя руками в грудь противника, вложив в толчок всю силу переполнивших чувств. Азербайджанец пролетел не менее пяти метров, собирая по пути казенную мебель.

После этого инцидента, вечером Талыбин с Денисом встретились за казармой у входа на кухню, для выяснения отношений. Вокруг собрались все представители восточного мира. Друзей Дениса не было рядом, так как они заступили в караул. Не успел он опомниться, как Табалин схватил за ворот гимнастерки и неожиданно ударил лбом прямо по переносице.

Денис слышал, что в экстренных ситуациях время замедляется, но не верил до этого момента. Азербайджанец хотел провести два удара головой, но второй удар у него не получился. Ипатов с удивлением заметил, что голова медленно приближается к его лицу. Все происходило как в воде. Он из всех сил сделал круговое движение руками, удивляясь тягучести воздуха, соединив ребра кулаков вместе. Они прошли между локтей Талыбина, и попали в скулы, отбросив голову назад. Время приняло прежний ход, и он накинулся на противника, осыпая ударами и громко бранясь.

Окружающие восточные братья, увидев, что бой принимает другой оборот, не тот, что ожидали, они кинулись и растащили драчунов. На этом все и закончилось, но одного удара было достаточно, чтобы под глазами выплыли два синяка"

Эти воспоминания проплыли перед глазами как черно белый фильм. Знание, что расплата не за горами, растянуло его рот в улыбке, и он начал копаться дальше в лабиринтах памяти:

«В голове отчетливо заиграла музыка, как и в тот солнечный день, когда он и еще несколько человек вошли в распахнутые, решетчатые двери с красной кованой звездой в центре, в учебный дивизион в Ялуторовске. Далеко за его приделы неслись слова легендарной песни Боярского: "Чья здесь вина, может пойму, ты мне ответь, вечно одна ты почему, где твой Медведь?"

Затем, новобранцев отвели в столовую и накормили праздничным обедом. Стол ломился от еды, а на десерт были воздушные пончики, обильно посыпанные сахарной пудрой. Избалованные домашней едой, они не доели праздничный обед, о чем Денис, в данный момент, жалел»