Женщина и тайны звезд

– А хочешь, я расскажу тебе, почему мы ссорились с братом тогда?

– Ну, я думаю, нужно спросить разрешения у брата на столь интимные подробности, – с лёгкой улыбкой сказала Анна, заметив, что в общении с ней доверительно перешли на «ты».

– Можно, – смущённо кинул Егор, положив вспотевшую голову на руки.

И Вероника тут же принялась рассказывать, эмоционально размахивая руками:

– Понимаешь, Егору дали важную роль в нашем детском спектакле, а он никак не может справиться с ней. Как только выходит на сцену, боится слово сказать, а ведь даже и зрителей в зале нет! И мы с ним заспорили.

Анна с пониманием покачала головой и поинтересовалась:

– И в чём же заключается спор?

– Я знаю, уверена, что Егор может выступить и сыграть свою роль. Нужно только верить в себя. А он утверждает, что никогда не сможет, потому что ему медведь на ухо наступил.

– Ну, во-первых, так говорят про тех, у кого нет слуха, а точнее, нет музыкального слуха – разъяснила Анна, – а во-вторых, интересно узнать, что говорит ваш режиссёр по этому поводу?

– Антонина Петровна говорит, что с ним бьётся как рыба об лёд, и если до понедельника Егор не сможет сказать свои слова со сцены, то назначит другого мальчика на эту роль.

Егор смущённо уткнулся поглубже в сложенные на столе руки.

– Тут, простите, возникает главный вопрос: а ты сам, Егор, если отбросить все трудности и споры, хотел бы выступать на сцене при зрителях, среди которых будут и твои родители?

Егор помолчал немного, потом, вздохнув, поднял голову:

– Мама кричит на меня, когда я делаю что-то не так. Если бы я мог улететь на такую планету…

– То там смог бы выступить перед доброжелательной публикой, – продолжила Анна.

– Ну, если бы рассказывал про галактические корабли и космолёты.

– Что ж, не будем откладывать такую возможность в долгий ящик, – радостно объявила Анна, – представь, что ты высадился на некую неизвестную планету. Здесь, к счастью, оказались три благодарных и доброжелательных слушателя, включая собаку. – Егор с недоверием посмотрел на Анну, а та продолжала: – Мы, земляне, мало знаем о галактических кораблях, луноходах и прочем, точнее сказать, вообще ничего не знаем.

Вероника тут же поддержала Анну, такая идея ей понравилась:

– Я бы очень хотела узнать, ну хоть что-нибудь, – жалобно попросила она, соединив ладони у груди.

Егор воодушевлённо посмотрел на них и мечтательно произнёс:

– Пусть тогда… там у нас будет космическое взлётное поле, – мальчик деловито показал рукой на большую поляну, окружённую кустами и деревьями, – а здесь, за домом, штаб инопланетной базы, где я работаю. Я пригласил вас с другой планеты на экскурсию, – последнее слово он выговорил с трудом, – так как у вас нет ещё галактических кораблей, световых лучей и лазеров, способных менять время и пространство.

– Да, серьёзные познания, – глядя в небо, произнесла Анна. – А как же мы добрались к вам, если у нас нет ещё таких кораблей? – она вопросительно смотрела на Егора в надежде получить внятный ответ.

– Это просто: я привёз вас сюда на своём корабле.

– Так-так, – потирая ладони, заинтересованно говорила Вероника, – давай рассказывай, не терпится узнать, как вы тут живёте.

– Хорошо живём, – буркнул Егор, – только нужно вежливо попросить и немного потерпеть, так как я должен передать данные в штаб.

Егор удалился за угол дома, и Анна, посмотрев на Веронику, шепнула:

– Мужчины не любят, когда ими командуют, и лучше помнить об этом, тем более мы с тобой на правах гостей.

– Ладно, – кивнула та, едва сдерживая смех.

Вскоре Егор вернулся совершенно серьёзный и принёс с собой какие-то камни, палки и даже водопроводный шланг, так удачно обнаруженный у колодца.

– Сейчас я расскажу вам об устройстве летательного аппарата, ну и как тут у нас всё устроено. – Он принялся раскладывать принесённые предметы, увлечённо разъясняя предназначение каждого. Вряд ли его «инопланетные гости» могли понять смысл всех галактических терминов и определений, но слушали внимательно и стойко, чтобы ничем не сбить речь гостеприимного хозяина, который столь щедро делился секретной информацией.

– Вам нужно время, чтобы всё понять, тогда вы сможете построить свой галактический корабль и лететь на другие планеты, – серьёзно сообщил инопланетный представитель.

– Спасибо, Егор, это было незабываемо и очень интересно. А на этой площадке есть и другие виды космолётов? – с интересом спросила Анна.

– Конечно! Я сейчас вам их покажу, – он аж подпрыгнул от радости.

Вся компания отправилась на известную поляну, слушая новый познавательный рассказ.

– Егор, нам влетит, если мы вовремя не вернёмся домой, – неожиданно вспомнила Вероника. – Сколько время? – обращаясь к Анне, тревожно спросила она.

– Почти семь.

– Вот видишь, нам пора, – крикнула беловолосая землянка.

– Да, время летит незаметно, – развела руками Анна, глядя на Егора.

Парнишка с грустью вздохнул и недовольно пробурчал:

– Ну вот, только разыгрались…

– Если вам разрешат родители, приходите ко мне в другие дни. Завтра я уеду из города, но скоро непременно вернусь и буду рада вам, мои новые друзья. А как Рад будет рад, – и она рассмеялась над своим каламбуром.

Дети принялись благодарить гостеприимную хозяйку, явно не горя желанием от неё уходить, но пора было домой, и от этого никуда не деться. Они знали, что родители могут и не отпустить их одних в следующий раз.

– Благодарю за подаренное удовольствие и доверие, – Анна с улыбкой помахала им рукой.

Дети помахали в ответ и скрылись за углом резного забора. Наполненная яркими чувствами хозяйка, невольно вспомнила давно забытый стих:

Наруш свои планы: взлети в облака,

Откройся другим измереньям.

Станцуй «чунга-чангу» или бобра,

И сделай прививку от лени.

Попрыгай в резинку, слепи пароход,

Отбрось свои знанья и книги.

Ты этот день положи на счёт

Грядущего изобилья.

На следующий день, рано утром, Анна с матерью уже мчались по шоссе на стареньком такси. Путь их лежал в родной посёлок, где Анна родилась и провела годы своего детства.

– Ну вот, обещала приехать – и приехала, – объявила Анна, едва выйдя из машины.

– Да, давно я здесь не была, – вздохнула мать, оглядываясь по сторонам.

Таксист достал из багажника их сумку, получил от них деньги и был таков. Рад, оказавшись на свободе, прыгал от радости, дёргая поводок в разные стороны.

– Вот сорванец, – усмехнулась Анна, поправляя короткий плащ и наблюдая за суетливым другом. – Мам, а помнишь, я также нетерпеливо прыгала и даже ныла, когда хотела обещанное мороженое или пойти в кино?

– Конечно, помню. Отец баловал тебя, а ты баловала свою собаку, позволяя ей слишком много, – ответила мать.

– Да, мне не хватает отца… очень. Я счастлива, что могу обнять тебя и, – Анна умолкла и внимательно посмотрела в глаза матери, – прости меня, родная. Я боялась многого: своих чувств, боли, прошлого… я боялась жить. Я люблю тебя, мам.

Она обняла мать и нежно поцеловала в щёку. Рад заскулил, вероятно, тоже претендуя на свою долю внимания.

– Идём, страдалец, идём, – позвала Анна и весело шлёпнула пса по заднему месту.

Женщины купили цветы на небольшом рыночке у местного магазина и отправились на кладбище, где были уже давно. Дорога предстояла долгая и обещала душевную беседу вдали от шумного города и людей. Рад, освобождённый от поводка, носился вперёд-назад, весело размахивая ушами и благодарно поглядывая на своих спутниц.

– Мама, скажи мне, кто я? В чём мой талант, способности? Чем я отличалась от других детей? – неожиданно спросила Анна.

– Странный вопрос. Ты сделала карьеру и прошла столько испытаний, многого достигла и вдруг… не знаешь, кто ты, – мать даже приостановилась.

– Не знаю.

– Хм, это что-то новое. С самого детства ты была в центре внимания и всегда собирала вокруг себя кучу ребят. Они бросали все свои дела и бежали к тебе по первому зову. Когда вы собирались во дворе, это ещё куда ни шло, но когда ты всю ораву приводила в дом, мне это жутко не нравилось: шум, крики, сор… и даже перестановка мебели. Ты помнишь это?

Анна рассмеялась:

– Ещё бы, мы придумывали разные спецзадания, а затем самоотверженно бросались их исполнять.

– И ты всегда была лидером, генератор идей, да и только. Ума не приложу, откуда только брались у тебя бесконечные сценарии забав. Помнишь, как вы притащили от бабушки старый холодильник и отправились на нём в космическое путешествие, прихватив с собой кота? Я долго не могла понять, откуда раздаются истошные вопли бедного животного. Как вам вообще пришло в голову его туда затащить? – Они вместе рассмеялись, погружаясь в давние события. Через некоторое время Анна спросила вновь:

– Скажи, а ты знала, кто твоя дочь? Ну, по сути, понимаешь?

Зинаида Викторовна задумчиво посмотрела в небо и невольно вздохнула:

– Чтобы знать, кто твоя дочь, нужно знать, кто есть ты. Согласна? Вряд ли я тебе отвечу на этот вопрос. Но то, что у тебя есть талант педагога и наставника, думаю, ты знаешь. Твоё желание лечить каждую букашку и спасать «утопающих», наводили меня на разные мысли.

– Папа сказал однажды: «Моя дочь – первопроход». Тогда я вряд ли правильно поняла смысл этого слова, но оно, произнесённое с такой гордостью и любовью, крепко засело в моём сознании. Как ты думаешь, почему папа так назвал меня?

Мать неожиданно остановилась, оглядываясь по сторонам, очевидно, в поисках подходящего брёвнышка или пня, чтобы присесть. Она сразу как-то переменилась лицом в один миг.

– Мама, что с тобой? Тебе плохо? – с испугом спросила Анна, подхватывая её под локоть.

– Я присяду, доченька, погоди.

Заприметив в стороне поваленный ствол, женщина медленно направилась туда, опираясь на руку дочери.

Анна осторожно усадила мать и с тревогой обняла за плечи:

– Вода, у нас есть вода, бутерброды, яблоки. Ты что-нибудь хочешь? Что-то болит?

Мать отрицательно покачала головой и через некоторое время тихим голосом произнесла:

– Подожди… Я сейчас расскажу тебе… я вспомнила. Вспомнила… Ты уже знаешь, что за отца и за мать у меня была бабушка Таисия. Она взрастила во мне веру, которая вела меня по жизни в любые годы. В молитве протекали наши дни, ничего мы не делали без молитвы. И ладилось всё у нас, и в доме порядок был, и в саду. Помню, однажды заболела бабушка и слегла, а мне годков семь или восемь было. Позвала она меня к себе и шепчет, ладони мои поглаживая: «Разожги огонь в печи да в лампадке, помолись на иконы сердечно и отдай Богу заботы мирские. И не печалься боле». Сделала я всё так, как велела мне бабушка, да и задремала за столом. Сон вижу, словно явь. Идёт парень молодой да высокий навстречу мне. Я опешила, засмущалась вся, а он руку свою разжимает, а на ладони – кольцо золотое. Показывает мне и говорит: «Как станется тебе двадцать лет, мы поженимся. Буду звать я тебя Лебёдушкой, ты зови меня Соколом и роди мне первопрохода».

– Перво-про-хо-да? – удивлённо повторила Анна.

Мать пожала плечами:

– Я и слова-то такого не слышала, и забыла о нём давно. Правда, сон тот в руку был. До сих пор его помню. Отца твоего, действительно, в двадцать лет встретила, замуж за него вышла, дочь родила, не сына. А тут ты спросила, сердце так и оборвалось, и я вспомнила об этом.

– Странно, – задумчиво прошептала Анна, – значит, я – первопроход-первопроходец? – Анна усмехнулась странному сочетанию, а затем подытожила: – Ну и в чём же я первая?

Мать снова пожала плечами:

– Вопрос. Только сейчас чувства во мне странные всколыхнулись: волнение, радость… Жизнь остро ощутила сейчас, словно в детство вернулась. А ты что чувствуешь, доченька?

Анна печально опустила глаза:

– Я и не встретила своего суженого, и во сне не видела, и ничего нового не открыла, мама.

Та ласково обняла дочь за плечи:

– Так откроешь, какие твои годы. Лишь бы свет души не иссяк, и любовь придёт.

Могила отца имела вполне ухоженный вид. Многолетние цветы уже набирали силу и подчёркивали атмосферу пробужденной весны, которая не знала ни границ, ни преград в своей природной чистоте и искренности. Зрелая ель укрывала ветвями почти всю территорию оградки, словно оберегая могилу охранным куполом.

– Ну, здравствуй, дорогой наш. Долго мы у тебя не были, ты уж прости нас, непутёвых. Уберём старые листья, упавшие ветки, и будет совсем хорошо, – деловито говорила мать, а дочь, не отрывая глаз, смотрела на фотографию отца. Слёзы горячими струями текли по её лицу. «Папочка», – горько прошептала она и закрыла лицо руками.

День клонился к закату, когда, утомлённые дорогой, они вернулись домой. Каждая из них, наполненная собственными чувствами и событиями, окрашивала прожитый день в свои цвета и смыслы. Каждая была счастлива по-своему, благодарна судьбе и прожитому дню.

Этой ночью Анна видела яркий сон: она шла в небесно-голубом платье по озарённой солнцем улице, и тут её окликнула девочка, обращаясь к ней самым трепетным, самым нежным на свете словом: «Мама!».

Глава VI

Иногда страдания и боль, пережитые однажды, становятся неотъемлемой частью твоего существования в дальнейшем. Они порой, словно та брешь, которая уже заброшена в отчаянных попытках латания и живёт своей собственной жизнью мук и одиночества, имея власть над человеком, сдавшимся её притворной силе. Так случилось и с Изольдой Браун, её отчимом, братом, и даже с отцом Анет.

В то утро Анет, размышляя об этом, написала в своём дневнике:

«Боль, ставшая частью жизни и тебя самого, однажды вытеснит всё остальное. Быть болью и разделять боль с другими, испытывая сострадание к ним, не одно и то же. Я испытала боль души и знаю теперь, что её скрытый бриллиант – радость, так как суть её в том, чтобы привести нас к самым высоким вершинам духа».

Жизнь не манила Анет сладким пряником. Ей предстояло долгое освоение этой новой, ещё непознанной самостоятельной дороги к счастью, которое каждый для себя видит по-своему, по-своему его и создаёт. Чутьё и твёрдая вера не давали сделать больших ошибок и защищали в трудные минуты, когда и просвета, казалось, нет в однообразных буднях каждодневной работы, чтобы глубоко вдохнуть, выпрямить спину и броситься в омут девичьих снов да развлечений. Она не спешила тратить деньги, подаренные Серафимой Андреевной, которые, безусловно, грели ей сердце, ведь это было наследство, доставшееся ей по роду так неожиданно и приятно, с лёгкой руки любимой свояченицы.

Её юное девичье сердце мечтало о любви и готово было выдержать все испытания, если таковые пошлёт жизнь. Но душа знала: нет ещё того, с кем она хотела бы разделить свою судьбу. Поклонники всегда оказывали знаки внимания юной особе, привлекающей их взгляды и мечты. Так было и в доме Серафимы Андреевны, и на новом месте, в мастерской при храме, где трудилось немало молодых людей. Некоторые делали вид, что она лишь часть их игры, и при желании они легко овладеют её сердцем и разумом, сами же были легкомысленны и надменны, как и те, кто давал понять, как они влюблены и несчастны. Кто-то никак не проявлял своего расположения, а иногда и мог подчеркнуть своё пренебрежение, не принимая острую на слово работницу. Все это не то чтобы забавляло Анет, но странным образом приводило её мысли и планы в больший порядок, а также расцвечивало дни за кропотливой работой в мастерской у её новых благодетелей.

Шли дни, Анет взращивала себя на своём женском поприще и всем своим существом выдавала присущее ей чувство справедливости и такта, излучая при этом тонкое очарование и красоту, отражая, в первую очередь, светлую душу, которую издревле люди называли живой. Анет трудилась со всей самоотдачей и творчеством. Она изучила гончарное дело и получала истинное удовольствие от процесса изготовления горшков и их росписи. Но в те дни, когда количество заказов превосходило все мыслимые возможности, чтобы уложиться в срок, ей приходилось работать без выходных и допоздна задерживаться в мастерской. Когда же она плюхалась, до предела уставшая, на кровать, спина и руки невыносимо ныли от многочасовой нагрузки, перед глазами мелькали и плыли чередой чашки, горшки, тарелки и разная утварь. Хозяева не спешили брать дополнительных мастеров на эту работу, ссылаясь на то, что большие заказы бывают не так уж и часто, а они и без того платят высокую арендную плату, при этом нередко занимаясь благотворительностью.

И пришёл день, когда и эта стезя для Анет нашла своё завершение. Однажды она получила письмо, в котором аккуратным почерком сообщалось:

«Дорогая Анет, пишет известный Вам Андрей Николаевич Дольный. Не удивляйтесь моему письму, обстоятельства вынуждают меня потревожить Вас. Дело в том, что нынешнее положение обязывает меня оставаться со своими близкими, дабы уладить многие срочные вопросы, касаемые нашего имения и, кроме того, завершить начатые дела иного порядка, которые также не терпят отлагательств. На этом и строится моя к Вам просьба и пожелание. Я знаю, со слов Серафимы Андреевны, как непросто даётся Вам хлеб и жизнь в чужом доме, а посему смею предположить, что мы могли бы быть полезны друг другу, если, конечно, Вы примете моё предложение. Я расположен к Вам только добром и верным признанием всех ваших добродетелей.

Скажу кратко: моя драгоценная сестра, Вероника Павловна Шницель, серьёзно больна. Живёт она одна в небольшом городе П. Я в отдалении и разъездах не могу принимать полноценного участия в её жизни. Ей же необходима сейчас добрая помощница и друг. А посему хочу предложить Вам это благое дело и, конечно, хорошее жалование за уход и посильную помощь. А сколько нам на роду написано – одному Богу известно. Да, в придачу оставлю Вам небольшой домик в её городке. Он послужит Вам и добрым пристанищем в трудный час разлуки с близкими, и хорошим местом уединения и покоя для вашей удивительно нежной и тонкой организации. Он давно скучает по хорошей хозяйке, которой, уверен, Вы могли бы стать. Надеюсь, Вы радостно примете от меня сей дар, ибо любому дому тоже требуется любовь и забота, а он не получал их уже несколько лет.

На том заканчиваю своё письмо и прошу лишь согласиться на моё дерзкое, но, поверьте, небезучастное к Вашей судьбе предложение и отписать тотчас же, как примите решение. А я непременно буду ждать ответ с наилучшими для меня известиями. Адрес моей сестры, на всякий случай, сообщаю ниже.

Ваш друг Андрей Николаевич Дольный»

Так и решилась дальнейшая судьба Анет, которая в глубине души уже ждала перемен и новых событий в своей жизни, тем более что просьба доброго друга её семьи являла собой акт милосердной заботы, которая нужна конкретному человеку. Не раздумывая, Анет тут же приняла решение, отписала ответ и через несколько дней получив расчёт, отправилась в путь.

Путь оказался неблизким. Анет мало что знала о сестре Андрея Николаевича и ожидала увидеть женщину преклонных лет, оказавшуюся в непростой жизненной ситуации, вероятно, измученную своим недугом и одинокую.

Двухэтажный дом по указанному адресу, стоящий в окружении небольшого ухоженного сада, снаружи выглядел добротно. Стены, оштукатуренные и окрашенные в лазурно-белый цвет, вызвали у Анет приятные воспоминания, напомнив отчий дом, где прошло её детство, где в мечтах она жила в волшебном замке и, кажется, совсем недавно играла со своими друзьями, кроликами и пряталась на сеновале. «Прошла целая вечность с тех пор», – вздохнув, с грустью подумала она. На её стук дверь открыла зрелая женщина приятной внешности, с аккуратно уложенной причёской и красивой шпилькой в волосах в виде цветка.

– Здравствуйте! Вероятно, вы… Вероника Павловна Шницель? – немного сбиваясь, спросила Анет.

– Она самая, – подтвердила дама.

– Я Анет Браун. Ваш брат…

– Знаю, знаю. Проходите, я ждала вас, – не дав договорить, ответила хозяйка.

Вскоре гостья, осмотревшись по сторонам, уже сидела в уютном кресле, отдыхая с дороги.

Вероника Павловна хлопотала рядом, накрывая на стол. Анет робко произнесла:

– Я ожидала увидеть даму…

– Немощную и печальную? – мягко улыбнулась она в ответ. – Понимаю. Наверно, дни мои сочтены. Я пребываю в тяжёлом для себя положении. Рак, знаете ли, моя дорогая, совсем не шутка, а мучительная форма придуманной старости, – с иронией развела руками хозяйка. Ещё раз оглядывая стол на наличие приборов и угощений, она добавила: – Может быть, моя участь решена грустно и безвременно, но тем не менее мы сейчас будем обедать, знакомиться и наслаждаться обществом друг друга, чего бы нам это ни стоило, ведь я вижу перед собой очаровательную леди, одно имя которой уже вызывает интерес. Мой дорогой брат так увлечённо описывал мне вас в письме, что я могла бы заподозрить его в мужской привязанности, если бы не знала, как трепетно и нежно он любит свою жену.

Анет покраснела и опустила глаза перед проникновенным взглядом собеседницы. Вероника Павловна с первых минут расположила её к себе, хоть и смутила некоторой откровенностью.

Усевшись за стол, гостья невольно рассматривала столь радушную и весьма бодрую даму зрелых лет, наблюдая за её умелыми действиями и лёгкостью в общении с совершенно новым для неё человеком.

– Я и забыла, что мне нужно лежать да пить нескончаемые лекарства, которые, разве что при вздутии и мигрени могут быть чем-то полезны, – Вероника Павловна искренне рассмеялась, сделав забавную гримасу, как будто и не было в её багаже внушительных лет и выматывающей болезни, которой она не собиралась уделять ни должного внимания, ни почтения.

Анет была ошеломлена. Как же удивительна жизнь в её подсказках и уроках, только диву даёшься. Для того, чтобы жить нормальной жизнью и наслаждаться ею, когда с тобой происходят события, мягко сказать, нежелательные, требуется особый талант и мудрость, которые не просто тихое убежище в трудные минуты, но и столпы мужества и веры, что встают на пути сильного, ибо он сам выбрал свой путь и испытания.

Вероника Павловна была женщиной умной, деликатной и сердечной. Она всегда хорошо говорила о своих мужьях. Первый её супруг был человеком одарённым и деятельным. Он рано покинул отчий дом, отдавшись жизни взрослой и самостоятельной. Свою суженую он встретил уже поздно, по здешним меркам, в Донском уезде, где и свершилась их свадьба и венчание. Родом он был из Смоленска, туда и привёз свою ненаглядную для жизни ладной и размеренной. Но вскоре был отправлен на службу, где сначала потерял ногу, а затем и вообще слёг с какой-то дрянной болезнью, да так и не оправился. Вероника Павловна по прошествии семи лет обрела счастье с другим мужем, Семёном Владиленовичем Шницелем. Но и он закончил свою жизнь скоропостижно, прожив в новом браке неполные девять лет и оставив супруге свою фамилию и немало долгов, по которым она рассчитывалась три года. Замуж она больше не вышла, оставшись жить в этих краях, в городе Поречье Смоленской области.

Анет видела в хозяйке дома женщину открытую и простую, хотя такой, как у неё, статью и чувством собственного достоинства наделялись разве что княжны или графини – героини прочитанных ею в детстве книг, которые представлялись обычно как образцы чести и добродетели. Сама же Вероника Павловна души не чаяла в новой помощнице, восхищалась её блестящим умом и образованностью и видела в ней девушку возвышенной красоты во всём, от её доброго сердца до природного изящества, которыми наделили её Господь и родители.

Дни они проводили слаженно и легко: то вышивали за дружной беседой платки, которые шли нарасхват на местном рынке у знакомой Вероники Павловны, то смеялись, рассматривая какие-нибудь старые юмористические журналы, где была изложена в иллюстрациях вся суть глупостей и пороков человеческих. Много читали и размышляли над прочитанным, часто делая это вслух. Домашние дела и закупки продуктов Анет чаще всего делала одна, хоть хозяйка дома и настаивала на своём активном участии. Девушка видела, как Вероника Павловна тяжело и болезненно переносит подчас свои приступы, хотя и старается ничем не выдавать мучительные судороги, превозмогая их мужественно и стойко, однако проявления болезни иногда были столь сильными и явными, что не заметить их разрушительного влияния было просто невозможно. Их жизнь протекала в участливом единении двух сердец, обе тонко чувствовали желанное родство душ. Несмотря на столь значимую разницу в возрасте и жизненном опыте, они полюбили друг друга почти с первой встречи, а все остальные шаги выстроились сами собой, естественно и гармонично.

Однажды, когда утренние дела и заботы подошли к завершению, Вероника Павловна, задумчиво оглядела гостиную и произнесла:

– Знаешь, моя дорогая, я давно плохо сплю и не вижу снов, но сегодня… Сегодня я видела странный сон, очень яркий и отчётливый: будто сам царь Николай II молился за меня и просил отыскать в шкафу его письмо, о котором я и ведать не ведаю. Интересно, чтобы это могло значить?