Сибирский кокон

Время застыло. Огоньки на шнурах добежали до зарядов.

Оглушительный двойной взрыв потряс землю. Ржавые опоры башни с одной стороны разлетелись на куски, словно были сделаны из картона. Огромная, многотонная махина на мгновение замерла, а затем с душераздирающим, протяжным стоном и скрежетом искореженного металла начала медленно, неотвратимо крениться.

– Ложись! – только и успел крикнуть Иван, падая на землю и накрывая собой Аню.

Башня рухнула. С грохотом, от которого заложило уши, она обрушилась на землю, поднимая в воздух тучи ржавой пыли, снега и обломков. Земля содрогнулась, как при землетрясении. Часть башни упала прямо на то место, где только что плотной толпой перли на цех люди Серого. Раздались дикие, нечеловеческие крики ужаса и боли, мгновенно оборвавшиеся.

Ивана и Аню накрыло волной пыли и мелких осколков. Мир исчез в реве, грохоте и летящей грязи.

Когда пыль немного осела, и звон в ушах чуть поутих, Иван поднял голову. Картина была апокалиптической. Огромная, искореженная масса металла перегородила почти весь проход к главному цеху, погребая под собой или отрезав от своих значительную часть банды Серого. Из-под обломков доносились стоны и крики.

Сам Серый, оказавшийся на краю зоны обрушения, стоял, ошеломленный, его лицо было искажено яростью и неверием. Несколько его уцелевших приспешников в панике отступали. Увидев, что атака захлебнулась, а путь перекрыт, Серый, изрыгая проклятия, махнул рукой, приказывая отходить. Его желтые глаза сверкнули в сторону Ивана обещанием страшной мести.

Защитники лесопилки, те, кто еще мог стоять на ногах, издали слабые, хриплые, но радостные крики. Некоторые просто опустились на землю, не в силах больше держаться.

Иван помог Ане подняться. Она морщилась от боли в плече, но держалась. Они посмотрели на дело своих рук. Огромная груда металла, дымящиеся развалины… и тишина, наступившая после боя, которая казалась оглушительнее любого крика. Победа. Но какой ценой. Вокруг, на снегу, темнели пятна крови – и своих, и чужих.

Бой был окончен. Лесопилка, их последний оплот, устояла. Но какой она стала? Половина территории была выжжена или завалена обломками. Воздух был пропитан запахом гари, крови и смерти.

Людмила Петровна и Катя, выбравшись из укрытия, тут же бросились к раненым. Их было много. Слишком много.

Иван и Аня, прихрамывая и поддерживая друг друга, медленно пошли по тому, что еще недавно было их домом и крепостью. Они молчали. Слова были не нужны. Они оба понимали, что только что пережили, и что им еще предстоит. Они смогли. Вместе.

Над Колымажском, над руинами лесопилки, над телами павших, занимался очередной оранжевый рассвет Кокона. Он освещал сцену страшной, выстраданной победы. Впереди – неизвестность, новые бои, новые потери. Но сегодня они выжили. И это было главное. Лесопилка устояла, став символом их отчаянного, несокрушимого сопротивления.

Глава 54: Горькая Победа и Новые Тени

Первые мутно-оранжевые лучи Кокона пробивались сквозь рваные клубы дыма, лениво оседающего на искалеченную землю лесопилки. Воздух был густым от запаха гари, раскаленного металла, сырой земли и крови. Рухнувшая водонапорная башня, своей искореженной массой перегородившая половину двора, походила на поверженного доисторического монстра. Вокруг – следы недавней яростной битвы: сожженные остатки баррикад, воронки от самодельных взрывных устройств, брошенное оружие. И тела.

Иван, шатаясь от усталости, с лицом, черным от копоти, медленно брел по этой картине разрушения. Рядом, чуть прихрамывая и морщась от боли в ушибленном плече, шла Аня. Их молчание было тяжелее любых слов. Они видели, как уцелевшие бойцы, такие же измотанные и грязные, разбирают завалы, вытаскивая раненых и тех, кому уже не помочь.

Старый Захар, один из немногих рабочих Петровича, кто встал на защиту лесопилки, лежал у стены главного цеха, его седая борода была испачкана кровью, а в руке все еще был зажат ржавый топор. Рядом с ним – молодой эвенкийский паренек, один из тех, кто пришел с Аней, его лук был сломан пополам. Потери были. Не такие катастрофические, как могли бы быть, если бы не безумный план с башней, но каждая отзывалась острой болью.

В уцелевшей части столярного цеха, наспех превращенной в лазарет, Людмила Петровна и Катя метались между стонущими ранеными. Бинтов почти не осталось, их заменяли полосы, вырванные из простыней и рубах. Вместо антисептиков – самогон и отвары из трав, которые Искра успела собрать до осады. Катя, с темными кругами под глазами, умело накладывала жгут на раздробленную ногу одного из «Волков», ее лицо было непроницаемо, но в движениях сквозила отчаянная сосредоточенность.

К полудню, когда немного разобрали самые опасные завалы и перенесли раненых, вернулся Вихрь, которого Аня сразу после боя отправила на разведку к речному порту. Его донесение не принесло облегчения.

– Серый ушел, – быстро говорил он, его дыхание сбивалось. – Увел с собой тех, кто уцелел. Их много, Аня, Иван. Меньше, чем было, но… они злые, как раненые волки. Я видел, как они тащили своих раненых. Сам Серый… он хромает, кажется, его задело обломками, но он на ногах. И глаза у него… еще хуже стали. Как угли горят.

Вихрь рассказал, что банда Серого окопалась в руинах портовых складов. Они разбиты, но не сломлены. И, судя по всему, не собираются сдаваться. Ходили слухи, что Серый после поражения пришел в неописуемую ярость, клялся сжечь лесопилку дотла и вырезать всех, кто встал на его пути. А еще… Вихрь понизил голос:

– Говорят, к нему ночью приходили… те, с неба. Принесли что-то в ящиках. То ли оружие, то ли… еще каких-то тварей.

Иван выругался сквозь зубы. Значит, рептилоиды не оставили своего прихвостня. Внутренний враг, знающий их как облупленных, становился еще опаснее.

Петрович, с лицом серым, как пепел от сгоревших складов, молча стоял посреди двора, глядя на то, что осталось от дела всей его жизни. Половина забора была снесена, несколько подсобных строений сгорели дотла, главный лесопильный цех зиял пробоинами в стенах. Рухнувшая башня перекрыла подъездные пути.

– М-да… – только и смог вымолвить он. – Поработали на славу… и мы, и они.

Но он не сдавался. Уже к вечеру, немного придя в себя, он начал руководить первыми работами по расчистке. Люди, измученные боем и бессонной ночью, молча таскали обломки, тушили последние тлеющие головни, пытались заделать самые большие дыры в стенах цеха, который теперь стал для них и домом, и крепостью. Работали все – «Волки», «Тени», немногочисленные уцелевшие горожане. Общая беда и общая, пусть и горькая, победа стирали остатки прежних различий.

К вечеру, когда первые звезды Кокона тускло замерцали на оранжевом небе, на краю лесопилки снова запылал костер. Не такой большой, как тот, на котором сжигали Костястого, но такой же скорбный. Сегодня хоронили тех, кто пал, защищая лесопилку.

«Волки» и «Тени» стояли вперемешку, плечом к плечу. Не было уже прежнего деления на «своих» и «чужих». Были просто люди, объединенные общим горем.

Иван вышел вперед. Его голос был хриплым от дыма и усталости.

– Они… не дожили, – он обвел взглядом молчаливую толпу. – Но они умерли не зря. Мы стоим здесь, на этой земле, потому что они не отступили. Каждый из них – герой. И мы не забудем их. Никогда.

Аня шагнула к нему. Ее лицо было бледным, но глаза горели решимостью.

– Духи предков приняли их в свои вечные охотничьи угодья, – сказала она тихо, но так, чтобы слышали все. – Они будут смотреть на нас с высоты и ждать, что мы продолжим их дело. Мы не подведем их. Мы будем драться. За живых. И за мертвых.

Слова были простыми, но они шли от сердца. И люди, слушавшие их, чувствовали это. Чувство братства, рожденное в огне и крови, становилось сильнее страха.

Позже, когда большинство разошлось по своим углам, пытаясь забыться тяжелым сном, Иван, Аня, Петрович и несколько их ближайших соратников – Бородач, Орлан, Тихий – собрались в конторе Петровича. Огарок свечи тускло освещал их изможденные лица.

– Серый, – начал Иван, его голос был жестким. – Он не успокоится. И те, кто с ним… это же наши были. «Волки». Горожане, которых мы знали.

Напряжение в маленькой комнатке стало почти осязаемым. Предательство «своих» било больнее всего.

– Мы должны быть готовы ко всему, – проговорил Орлан, его лицо было мрачным. – Среди нас… могут быть те, кто сомневается. Или боится. Серый может попытаться переманить их. Обещаниями или угрозами.

– Я говорил с некоторыми, – вставил Бородач, ковыряя ножом стол. – Есть такие, у кого родня в городе осталась. Или… кто к Серому ушел. Боятся за них. Или… думают, что Серый прав, что он с сильными.

Аня внимательно слушала.

– Страх – плохой советчик, – сказала она. – Но и слепая ярость тоже. Нам нужна бдительность. Но мы не можем начать охоту на ведьм среди своих. Это именно то, чего хочет Серый – расколоть нас изнутри.

Иван кивнул, соглашаясь с ней, хотя в его глазах по-прежнему горел холодный огонь. Ему хотелось рвать и метать, найти каждого предателя и… Но он понимал, что Аня права. Сейчас, как никогда, им нужно было единство.

Утро принесло с собой не только пронизывающий холод, но и новую, тяжелую решимость. Иван и Аня собрали всех, кто мог стоять на ногах. Они не стали говорить красивых слов. Вместо этого они четко и по-деловому распределили обязанности: кто идет в дозор, кто занимается ремонтом укреплений, кто отвечает за скудные запасы продовольствия.

– Лесопилка – наш дом, – закончил Иван свой короткий инструктаж. – Единственный дом, который у нас остался. И мы будем защищать его вместе. Каждый из вас. От каждого из вас зависит, выживем мы или нет.

Люди слушали молча. Их лица были усталыми, но в глазах не было прежней растерянности. Была суровая готовность.

Когда все разошлись по своим делам, Иван и Аня на несколько мгновений остались одни, стоя посреди разрушенного двора. Они посмотрели друг на друга. Не было нужды в словах. В этом взгляде было все: общая боль, общая ответственность, и хрупкая, но такая важная нить доверия, которая связывала их теперь крепче любых клятв. Их союз, рожденный в хаосе и смерти, прошел первое серьезное испытание. И выстоял.

Но оба понимали – тучи над Колымажском не рассеялись. Они лишь на время отступили, чтобы собраться с новыми силами для еще более яростной бури.

Позже, когда лесопилка погрузилась в тревожный сон, Иван не мог уснуть. Он сидел на краю своей импровизированной койки в конторе Петровича, зажав голову руками. Образы погибших, стоны раненых, желтые глаза Серого – все смешалось в один кошмарный калейдоскоп. Усталость, глухая, свинцовая, навалилась на него, придавливая к земле. На мгновение ему захотелось все бросить, забиться в самый темный угол и просто исчезнуть. Но тут же перед глазами встало лицо Костястого, а затем – решительный взгляд Ани. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Нет. Он не имеет права сдаваться. Слишком многие на него надеются.

Аня тоже не спала. Она сидела у догорающего костра, на котором еще недавно прощались с павшими. Тихо перебирала травы в своем мешочке, нашептывая древние слова. Ее обычно сильные руки дрожали от перенапряжения. Война с людьми, война с чудовищами с неба, война с отчаянием внутри себя – все это выматывало, высасывало силы. Она посмотрела на звезды Кокона, такие чужие и холодные. «Дайте нам сил, духи предков, — беззвучно молила она. – Дайте нам мудрости не сломаться».

Глава 55: Голос из Тайги: Первые Вести от Морозова

Прошло пять дней с тех пор, как рухнувшая водонапорная башня ознаменовала горькую победу над бандой Серого. Пять дней тяжелого, монотонного труда, когда каждый рассвет Кокона встречали не с надеждой, а с глухой, привычной уже усталостью. Лесопилка, их искалеченный, но устоявший оплот, жила по суровым законам осажденной крепости. Дозоры сменяли друг друга каждые несколько часов, патрули осторожно обследовали ближайшие подступы, опасаясь новой вылазки Серого или очередного сюрприза от тех, кто прятался за энергетическим куполом. Раненые медленно шли на поправку под присмотром Людмилы Петровны и Кати, но медикаменты таяли, как снег на раскаленной сковороде.

В маленькой каморке, примыкавшей к конторе Петровича, которую Тихий превратил в свою импровизированную радиорубку, почти круглосуточно раздавалось лишь отчаянное шипение и треск. Парень, осунувшийся и с красными от недосыпания глазами, бился над старенькой, видавшей виды армейской радиостанцией Р-105М, которую он когда-то выменял у прапорщика заезжей воинской части на пару бутылок самогона. Он приладил к ней самодельный усилитель, вывел на крышу цеха длинную проволочную антенну, но эфир под Коконом оставался мертв. Лишь иногда, на короткие мгновения, сквозь вой помех пробивались обрывки каких-то далеких, искаженных сигналов, похожих на предсмертные хрипы умирающего мира.

– Бесполезно, – в очередной раз с досадой бросил Тихий, снимая наушники. – Эта дрянь глушит все намертво. С таким же успехом можно кричать в небо.

Иван, зашедший проведать его, лишь молча кивнул. Он и сам не особо верил в успех этой затеи, но Тихий был упрям, и эта работа хоть как-то отвлекала его от мрачных мыслей. Надежда на связь с "большой землей" угасала с каждым днем, оставляя их наедине с враждебным небом и не менее враждебной тайгой.

На исходе пятого дня, когда короткий сибирский сумрак уже начал сгущаться над лесопилкой, со стороны северного леса, куда утром ушел на разведку Следопыт, послышался условный крик сойки – сигнал, что все в порядке и он возвращается. Следопыт, один из лучших охотников «Теней», чьи глаза могли прочитать историю на любом клочке мха или сломанной ветке, обычно возвращался с добычей – подстреленной птицей, а если повезет, то и зайцем. Но сегодня он вернулся пустой, если не считать небольшого, туго скрученного свитка бересты, который он бережно держал в руке.

Он был взволнован, его обычно непроницаемое, обветренное лицо выражало крайнее удивление.

– Аня! Иван! – позвал он, едва войдя во двор лесопилки. – Смотрите, что я нашел!

Он развернул бересту. На ее внутренней, белой стороне были неглубоко процарапаны какие-то знаки. Это были не эвенкийские руны и не случайные царапины. Аккуратные, осмысленные символы – точки, тире, короткие линии, расположенные в определенном порядке.

– Далеко на севере, у старой медвежьей берлоги, – быстро говорил Следопыт. – Сначала подумал, кто-то из наших старых охотников метки оставил, но знаки чужие. Свежие, дня два-три, не больше. И еще вот это.

Он протянул Ивану небольшой, плоский камень, на котором тоже были вырезаны похожие символы, и обрывок выцветшей, но прочной армейской плащ-палатки, зажатый между двумя камнями у ручья. На ткани виднелись какие-то блеклые чернильные буквы и цифры.

– Это не наши, – уверенно повторил Следопыт. – Кто-то там есть. Кто-то, кто знает, как выживать в тайге, но пользуется другими знаками.

В конторе Петровича собрался узкий круг. Иван, Аня, сам Петрович, Тихий, которого оторвали от его бесполезной рации, и Следопыт, подробно рассказывавший, где и как он нашел знаки.

Сначала ничего не было понятно. Символы на бересте и камне не складывались ни в одно известное слово. Буквы на ткани были частью какой-то аббревиатуры, а цифры казались случайным набором.

– Может, это какие-то геологи заблудились? – предположил Петрович. – Хотя откуда им сейчас здесь взяться…

Тихий, внимательно изучавший бересту через увеличительное стекло, которое он всегда носил с собой, вдруг присвистнул.

– А ну-ка… точки, тире… это же похоже на морзянку! Только упрощенную, для быстрой передачи. Или какой-то полевой код.

Иван взял у него бересту. Он тоже когда-то на армейских сборах проходил азы радиотелеграфии.

– Да, похоже, – согласился он. – "Группа"… потом какой-то неясный знак… "живы"… "помощь"… А вот это, на камне… похоже на условное обозначение направления движения. На северо-восток.

Буквы на ткани тоже поддались расшифровке, когда Петрович вспомнил, как маркировали свое оборудование военные из экспедиции «Метеор».

– "ПП МРЗВ", – прочитал он по слогам. – "Полевой Пункт Морозова"? Или "Полковник Морозов"? А цифры… могут быть позывным или номером группы.

Сердца присутствующих учащенно забились. Морозов! Тот самый полковник, чей вертолет разбился в тайге в самом начале этого кошмара. Значит, он и его люди могли быть живы!

Новость о том, что полковник Морозов и, возможно, капитан Волков выжили и находятся где-то в тайге, пытаясь подать сигнал, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Надежда, почти угасшая, вспыхнула с новой силой.

– Военные! – возбужденно заговорил Бородач, который тоже присутствовал при расшифровке. – У них же должно быть оружие! Связь! Может, они знают, как выбраться из-под этого купола!

Иван, однако, был более сдержан.

– Если они и выжили, то вряд ли у них много оружия после крушения. И со связью, похоже, у них такие же проблемы, как у нас, раз они знаки на деревьях оставляют.

Аня тоже не спешила радоваться.

– Кто эти военные? – тихо спросила она, глядя на Ивана. – Если это те, кто связан с "Метеором", с тем, что здесь творилось еще до пришельцев… можно ли им доверять? Не принесут ли они нам еще больше бед? Наши старики всегда говорили: бойся людей в форме, приходящих из большого мира в тайгу. Они несут с собой беду.

Петрович согласно кивнул.

– Девка дело говорит. С военными всегда ухо востро надо держать. Но… если они там, одни, в тайге, и просят помощи… бросать их тоже не по-людски. Да и информация у них может быть ценная.

Иван понимал опасения Ани и Петровича. Но мысль о том, что где-то рядом есть профессиональные военные, которые могут знать больше, чем они, которые могут помочь в борьбе, не давала ему покоя. Это был шанс. Возможно, единственный.

Спорили недолго. Риск был велик, но и потенциальная выгода – тоже. Если Морозов и Волков действительно выжили и обладают какой-то важной информацией или ресурсами, их нужно найти.

– Я пойду, – твердо сказал Иван. Голос прозвучал уверенно, но внутри все сжималось от предчувствия новых опасностей. Еще одна вылазка, еще один риск для тех немногих, кто остался. Он видел, как осунулось лицо Ани за эти дни, как глубоко залегли тени под ее глазами.

– И я, – тут же отозвалась Аня. Ее голос был ровным, но Иван уловил в нем нотки почти нечеловеческой усталости, которую она тщательно скрывала. – Если там действительно что-то связанное с тайнами тайги или старыми делами "Метеора", я должна быть там. К тому же, мои люди лучше знают эти северные тропы. «И я не могу отпустить тебя одного», – добавила она про себя, понимая, что эта мысль пугает ее не меньше, чем предстоящий поход.

Иван хотел возразить – оставлять лесопилку без одного из лидеров было опасно, особенно с угрозой от Серого. Он видел, как она измотана, как каждый новый день отнимает у нее частичку той несокрушимой силы, которой он восхищался. Но, посмотрев в ее решительные, хотя и уставшие глаза, понял, что спорить бесполезно. К тому же, она была права. Ее знание тайги и чутьё могли оказаться бесценными.

– Хорошо, – кивнул он, с трудом подавив вздох. – Значит, идем вместе. Отряд – не больше шести-семи человек. Быстрых и выносливых. Остальные остаются здесь, с Петровичем и Бородачом. Лесопилку нужно держать, что бы ни случилось.

Сборы были короткими, почти лихорадочными, словно они боялись, что если промедлят, то решимость их покинет.

Провожать их вышли немногие – те, кто не был занят на работах или в дозоре. Тревожные взгляды, тихие слова напутствия. Искра сунула Ане мешочек с какими-то травами и оберегом. Катя молча передала Ивану бинт и пузырек с перекисью – все, что смогла отложить из скудных больничных запасов.

Иван, Аня, Следопыт, Орлан, Гроза и еще двое – крепкий, молчаливый «Волк» по кличке Лысый, и юркий, как ласка, эвенкийский паренек Чир – выскользнули за ворота лесопилки на рассвете следующего дня. Тайга встретила их зловещей тишиной и холодным, пронизывающим ветром. Они растворились в утреннем сумраке, уходя на север, навстречу неизвестности, ведомые слабым голосом из тайги и призрачной надеждой на то, что они не одни в этой борьбе.

На лесопилке остались ждать. И готовиться к худшему.

Глава 56: Экспедиция в Неизвестность

Предрассветный сумрак, густой и липкий, как смола, неохотно уступал место больному, оранжевому свечению Кокона. Лесопилка, их израненный, но несломленный дом, осталась позади, скрытая редкими, искаженными Коконом деревьями. Отряд из семерых – Иван, Аня, Следопыт, Орлан, Гроза, Лысый и молодой эвенк Чир – бесшумно скользил по хрустящему насту. Тяжесть ответственности давила на Ивана, заставляя его плечи казаться еще шире. Его обрез, ставший продолжением руки, был всегда наготове.

Тайга под куполом встретила их ледяным дыханием и почти абсолютной тишиной. Лишь их собственные шаги да прерывистое дыхание нарушали это мертвое безмолвие. Даже ветер, казалось, боялся шелестеть в ветвях этих странных, измененных деревьев. Следопыт, чьи глаза, казалось, видели невидимое, вел их уверенно, находя едва заметные приметы, оставленные Морозовым: там – надломленная ветка не так, как сделал бы зверь, здесь – крошечная зарубка на коре, скрытая от посторонних глаз.

Первые километры дались тяжело. Пересекли замерзший ручей, где лед под ногами опасно трещал, грозя провалиться в стылую, маслянистую воду. Продирались сквозь заросли мутировавшего кустарника, чьи шипы, твердые и острые, как осколки бутылочного стекла, рвали одежду и царапали кожу. Лысый, один из самых надежных и физически сильных бойцов Ивана, шел первым после Следопыта, своей массой прокладывая тропу, ругаясь сквозь зубы каждый раз, когда очередной шип впивался в его видавшую виды телогрейку. Он был немногословен, но его преданность Ивану не вызывала сомнений.

Аня шла рядом с Иваном, ее лицо было сосредоточенным и бледным. Она чувствовала эту тайгу нутром. Духи, которые всегда откликались на ее зов, сейчас либо молчали, либо их голоса были похожи на тихий, протяжный стон боли. Амулет с медвежьим когтем на ее шее неприятно холодил кожу, словно предупреждая об опасности.

– Здесь все… неправильно, – прошептала она Ивану, когда они сделали короткий привал у поваленного кедра. – Тайга плачет.

Иван молча кивнул. Он и сам это чувствовал. Это была не та тайга, которую он знал с детства, суровая, но живая. Эта была искалечена, отравлена, и каждый ее вздох, казалось, нес угрозу.

Гроза, с ее вечной жаждой действия, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Ее ненависть к «Теням тайги» после гибели брата никуда не делась, но сейчас, в этом отряде, где бывшие враги шли плечом к плечу, она была вынуждена подчиняться общей дисциплине. Она косилась на Аню, но молчала. Общая беда и авторитет Ивана пока сдерживали ее. Орлан, как всегда, был молчалив и наблюдателен, его глаза зорко осматривали окрестности.

К полудню они вошли в зону, которую Следопыт определил как «место злой силы». Воздух здесь стал гуще, металлический привкус во рту, ставший почти привычным под Коконом, усилился до тошноты. У Лысого и Чира закружилась голова, им пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

Деревья в этой части тайги выглядели особенно жутко. Их кора, покрытая сетью мелких трещин, была хрупкой, как стекло, и издавала слабое, болезненное синевато-зеленое свечение, особенно заметное в густых тенях. Иван осторожно коснулся ствола ближайшей сосны – кусок коры отвалился с резким, неприятным треском, обнажив темную, маслянистую древесину.

– Кремний-органика, – пробормотал Иван, вспоминая рассказы Петровича и свои собственные наблюдения. – Осторожнее, эта дрянь может быть ядовитой.

Внезапно воздух наполнился низким, вибрирующим гулом. Из-за крон деревьев, словно черная туча, вырвался рой. Это были не птицы. Гигантские, с ладонь величиной, насекомые, похожие на помесь ос и саранчи, с хитиновыми панцирями, отливающими тусклым металлическим блеском, и светящимися фосфорическим светом фасеточными глазами.

– Твари! К бою! – рявкнул Иван.

Рой обрушился на них с яростным жужжанием. Орлан, не теряя ни секунды, вскинул лук. Одна за другой полетели стрелы, сбивая мерцающих тварей в воздухе. Гроза с двумя ножами в руках и Лысый со своей импровизированной дубиной из толстого сука отмахивались от насекомых, которые пытались вцепиться им в лица и незащищенные участки кожи. Их укусы, как выяснилось почти сразу, были болезненными, оставляя быстро опухающие красные пятна.