ЗЕРНА КАРМЫ

Его нашли в комнате общежития. Дверь была не заперта. Он лежал на полу, глаза были широко открыты и смотрели в потолок с выражением непередаваемого ужаса. Признаков борьбы не было, но его ногти были сломаны, словно он в агонии пытался что-то соскрести со стен.

Но самое страшное было на стене. Над телом, на бледных обоях, была грубо нарисована спираль. Кровью. Густой, уже запекшейся кровью, стекавшей из глубоких царапин на его собственных запястьях. Спираль, до жути напоминающая шрам Артёма, рисунки Максима, узоры из его кошмаров.

Елена на мгновение застыла, её лицо стало белым как полотно.

– Крутов, – процедила она. – Это сообщение. На языке, который он понимает лучше всего. Демонстрация контроля.

В этот момент в дверях комнаты возникли две фигуры. Не сам Крутов. Двое мужчин в безупречных тёмных костюмах, безликих, как функции в операционной системе. Один из них держал в руках планшет.

– Елена Викторовна, Артём Игоревич, – голос говорившего был ровным, безэмоциональным. – Олег Петрович просил передать вам сообщение.

Он включил планшет. На экране появилось изображение Крутова – не видеозвонок, а стерильная, заранее подготовленная запись, словно системное уведомление о критической ошибке. Его лицо было холодным интерфейсом без эмоций. Он сидел в своём кабинете, и запись была сделана явно только что. Виртуальное присутствие было куда более унизительным, чем личное.

– Какая неприятность, – его голос из динамика был спокоен, почти бархатен. – Похоже, ваши эксперименты выходят из-под контроля. Я здесь, чтобы предложить помощь. Особенно тебе, Артём Гринев.

Он перевёл взгляд на Артёма, и казалось, что он смотрит прямо из экрана.

– Я знаю о твоих способностях. И о планах Елены. Но у меня есть другое предложение. Более… безопасное. Работай на государство. А взамен… – он сделал паузу, – мы позаботимся о безопасности твоего сына. Мы знаем, как он тебе дорог. Ведь ты же не хочешь, чтобы он стал следующей жертвой в этой игре?

Человек в костюме выключил планшет и бросил на стол маленький цифровой диктофон.

– Ваш коллега был слишком любопытен. Жаль парня. Но он сам выбрал свою судьбу. Подумайте, Гринев. У вас не так много времени.

Они развернулись и ушли так же бесшумно, как и появились, оставив после себя ледяной холод и кровавую спираль на стене, которая теперь казалась Артёму не просто символом, а петлёй, стягивающейся на его шее.

Когда они ушли, Елена медленно подошла к окну, глядя им вслед. Её лицо было бледным, но решительным.

– Он думает, что загнал нас в угол, – тихо, почти про себя, сказала она. – Но он ошибается. Он не знает всех переменных. Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, пока он будет дёргать за ниточки. Пора переносить игру на его поле.

Глава 28. Разлом

Ультиматум Олега Крутова и кровавая спираль на стене в комнате Виктора превратили лабораторию Елены в клетку. Артём метался, зажатый между двумя безжалостными силами. Каждый вариант вёл либо к предательству, либо к гибели – его собственной или, что невыносимее, Максима.

К седьмому году его жизни в этом аду он привык к новостным лентам, полным странностей. Но заголовок из Читы заставил его похолодеть: «Загадочное исчезновение на старой промзоне».

В заметке говорилось, что небольшое административное здание, та самая бытовка, которую он, Артём, спас семь лет назад, просто исчезло. Испарилось. На его месте зиял пустырь. Для властей это стало бюрократическим кошмаром: в архивах здание числилось, на спутниковых снимках недельной давности – было. Теперь на его месте была проплешина в памяти города. Новость просочилась в местные СМИ, породив волну панических слухов: от секретных военных испытаний до проделок инопланетян. Зону немедленно оцепили под предлогом фиктивной утечки химикатов, но это лишь подогрело истерию. Местные жители, чьи дома стояли по соседству, начали страдать от странной формы коллективной амнезии: одни клялись, что помнят обшарпанные стены бытовки, другие с пеной у рта доказывали, что на этом месте всегда был пустырь. Официальное расследование зашло в тупик, превратившись в фарс по перекладыванию бумаг. Коммуникации – водопроводные трубы, силовые кабели – обрывались на границе пустыря так чисто, будто их срезало лазером. Это была не руина. Это была хирургически удалённая часть реальности. Ошибка 404 в городском пейзаже.

Артём читал, и кожа у него на затылке затрепетала, а в животе похолодело так, словно он сам только что провалился в ту самую пустоту, которая зияла на месте здания. Он помнил тот день, тот пожар, пятерых спасённых. Но какой ценой?

«Я спас тогда пятерых… а цена – дыра в мироздании? — билась в его мозгу леденящая мысль. – Это не просто изменение ветки будущего. Это… деаллокация сектора реальности».

Он чувствовал, как его дар, его проклятие, выходит на новый, чудовищный уровень. Это было уже не предвидение. Это было активное разрушение самой структуры реальности.

В отчаянии он выбежал из лаборатории. Ему нужен был Доржо.

Он нашёл учителя в дацане.

– Я чувствовал… возмущение, – тихо сказал Доржо. – Поток времени… он стал прерывистым. Что ты наделал, Артём?

Артём, сбивчиво, рассказал ему об исчезнувшем здании.

– Ты думал, что играешь с вероятностями? – в голосе Доржо прозвучала скорбь. – Каждое твоё вмешательство – это не просто выбор другой ветви. Это удар по основанию Мирового Древа. Ты вынул кирпич из стены мироздания. И теперь вся стена может рухнуть.

Доржо достал мешочек с песком и начал быстро чертить на полу мандалу, бормоча мантры.

– Этот разлом… его нужно закрыть, иначе он потянет за собой другие…

Но в этот момент Артёма накрыл приступ его собственного, усиленного дара. Волна искажённой реальности, исходящая от него, накрыла комнату. Мандала Доржо дрогнула и рассыпалась.

– Слишком поздно… – прошептал Доржо, глядя на Артёма с отчаянием. – Твоё вмешательство… оно уже создало необратимую цепную реакцию. Я не могу это исправить.

Елена, узнав об инциденте в Чите, отреагировала странно. В её глазах мелькнул не страх, а хищный интерес.

– Видишь, на что ты способен? – прошептала она. – Мы можем не просто видеть будущее. Мы можем его переписывать. «Анатолия» даст нам этот контроль.

Но затем её лицо стало серьёзным, почти жёстким. Она подошла ближе, её голос понизился до зловещего шёпота.

– Но ты должен понять одно, Артём. Если Крутов узнает, что твой дар способен на такое… на буквальное стирание объектов из реальности… он не станет с тобой церемониться. Он попытается препарировать тебя, забрать эту силу себе. Ты становишься слишком ценным и слишком опасным, чтобы оставаться просто инструментом. И у тебя остаётся только один союзник. Я.

Осознание того, что он способен буквально стирать части реальности, повергло Артёма в ещё более глубокий кризис.

«Я не спаситель. Я – разрушитель, – думал он. – Я хотел спасти Лиду – и сломал свою жизнь. Я хотел спасти рабочих – и пробил дыру в реальности. Что будет, если я попытаюсь спасти Максима? Я уничтожу весь мир?»

Ему казалось, что мир вокруг него становится хрупким, иллюзорным, готовым в любой момент рассыпаться на мириады осколков. И он, Артём Гринев, был тем самым камнем, брошенным в это зеркало.

Глава 29. Чётки

После "разлома" в Чите Артём ходил по лезвию бритвы. Лаборатория стала клеткой. К седьмому году его жизни в этом аду он почти не спал, постоянно перебирая в дрожащих руках старые чётки Доржо.

В один из таких дней он сидел в своей комнате, машинально пересчитывая бусины. Его взгляд упал на место, где должна была быть тридцать седьмая – та самая, треснутая, связанная с Лидой, с Максимом. Пустота. Как и всегда. Он привык к ней. Этот разрыв в цикле был его личным шрамом, его клеймом.

Иррациональная паника охватила его. Не потому, что что-то изменилось. А потому, что ничего не менялось. Пустота была константой.

Мысль о Максиме не давала покоя. Он выскользнул из лаборатории, как тень.

Ольга встретила его у парка с ледяной враждебностью. Её лицо было бледным, измученным – долгие годы борьбы с болезнью сына выпили из неё все соки.

– Что тебе нужно?

– Я должен увидеть его. Пожалуйста.

Максим играл у песочницы. Он был худ, бледен, двигался медленно, но, увидев отца, его лицо озарила слабая, но радостная улыбка.

– Папа! А я нашёл камушек! Смотри!

Максим разжал маленький кулачок. На его ладони лежала она. Тридцать седьмая бусина. Треснутая, знакомая до боли.

Артём замер. Внутренний лог: КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА. Объект [busina_37] не найден в инвентаре, но обнаружен у объекта [Maksim]. Статус: репликация артефакта проклятия. Уровень угрозы: максимальный. Протокол: немедленно изъять инфекционный агент.

– Где ты её нашёл?

– Там, – Максим махнул ручкой в сторону кустов. – Она красивая.

Артём бросил взгляд в указанном направлении. Обычные, пыльные кусты. Он понял, что это ложь. Не намеренная, а детская, интуитивная попытка объяснить необъяснимое. Бусина не была "найдена". Система поместила её туда, куда нужно. Она не телепортировалась со вспышкой света. Она просто… оказалась там, где должна была быть, вплелась в ткань реальности так, чтобы Максим её нашёл. Это был не хаос. Это был идеально исполненный скрипт.

Иррациональный страх сковал Артёма. Эта бусина – часть его проклятия. Она не должна быть у Максима.

– Спасибо, малыш. Но это моя бусинка. Давай я её заберу.

Он протянул руку.

– Неть! Моя! – надул губы Максим.

Его охватило почти животное желание вырвать этот кусок своего проклятия из чистого, невинного мира ребёнка, забрать яд обратно в себя.

Артём снова потянулся к руке сына.

В тот момент, когда его пальцы коснулись бусины, он почувствовал, как по его руке, словно по проводу, пробежал разряд леденящего, нефизического холода. Объект [Максим] дёрнулся – мышечный спазм. Его глаза на мгновение стали стеклянными и пустыми, активность зрачков – нулевая. Дыхание остановилось. Внутренний лог Артёма зафиксировал диагноз: системный коллапс.

– Максим! – истошный крик Ольги разорвал тишину парка. Она бросилась к мальчику. – Что ты наделал?! Что ты с ним сделал?!

Артём стоял, как громом поражённый, его рука сжимала проклятую бусину. Она была ледяной, как осколок смерти.

Ольга подняла на него безумные, полные слёз и ненависти глаза.

– Ты проклял его! – закричала она, её голос срывался. – Ты убийца!

Она рыдала, склонившись над безжизненным тельцем сына, вызывая скорую. Ольга обнимала его, пытаясь согреть своим теплом то, что уже стало холодным.

Артём смотрел на эту сцену, и его мир рухнул. Лида… Ольга… теперь Максим… Доржо был прав. Он строил ад.

Врачи в больнице вынесли окончательный приговор: острая сердечная недостаточность, кома. Внутренний отчёт Артёма был точнее: причина – внешнее вмешательство в кармическую связь через [curse_artifact_37]. Результат – кома 4-й степени. Лишь аппарат искусственной вентиляции лёгких раздувал его грудную клетку в бессмысленном, механическом ритме. Воздух в палате пах озоном от работающей аппаратуры и едва уловимым, сладковатым запахом распада. Без чуда он не доживёт до весны. Этот момент стал для Артёма последним толчком.

Он вышел из больницы, оставляя за спиной рыдающую Ольгу. Набрал номер Елены и сказал в трубку одно слово:

– Турция.

Глава 30. Свинцовое небо

(Турция, АЭС «Анатолия», начало 2025 года. T-minus несколько месяцев до нулевого часа)

После трагедии с Максимом мир для Артёма схлопнулся до размеров больничной палаты, в которую его не пускали. Он был сломлен, раздавлен виной. И именно в этот момент, как падальщик, появился Олег Крутов.

– Трагично, – его голос был лишён сочувствия. – Но, возможно, ещё не всё потеряно. Я как раз просматривал утренние анализы вашего сына. Экспериментальная терапия требует постоянной коррекции. И, к сожалению, её финансирование напрямую зависит от успешной работы проекта здесь, в Турции.

Крутов предложил сделку: экспериментальное лечение для Максима в обмен на полное сотрудничество Артёма в Турции. Выбора не было. Цепляясь за призрачную надежду, Артём согласился.

Перелёт в Стамбул прошёл как в бреду. На АЭС «Анатолия» его встретили двое молчаливых мужчин в штатском. «Кураторы». Он был не сотрудником. Он был пленником.

Его работа началась почти сразу. Уже на следующий день главный инженер, педантичный немец Штайнер, объяснил задачу: «неконтактное сканирование энергоблока с использованием ваших… уникальных сенсорных способностей».

Приближение к активной зоне вызвало у Артёма мощнейший, болезненный резонанс. Мир исказился. И тогда он увидел.

Реактор открылся ему не как сплетение труб и бетона, а как живое, дышащее сердце, пульсирующая мандала немыслимых энергий. Её слои, сотканные из призрачного света, медленно вращались, затягивая в свой гипнотический танец. В самом центре – ослепительно белая пустота, точка сингулярности, где все законы физики теряли смысл. Эта космическая мандала была связана с ним, с его шрамом, с рисунком Максима, с алым шарфом Лиды – все они были лишь песчинками в этом чудовищном узоре.

Видение оборвалось. Он пришёл в себя на полу контрольного зала, его била дрожь, из носа текла кровь.

– Что вы видели? – голос Крутова, появившегося словно из ниоткуда, был требовательным.

Артём молча покачал головой. Он не мог облечь этот ужас в слова.

Через несколько дней на станции начались странности. Приборы стали фиксировать необъяснимые скачки. Во время проверки системы охлаждения рабочие наткнулись на нечто, повергшее всех в шок. Внутри, толстым слоем, лежал чёрный, маслянистый песок.

Штайнер замер, его пальцы так сильно сжали края планшета, что пластик угрожающе затрещал. Он ткнул пальцем в экран анализатора, а потом в контейнер с образцом.

– Этого не может быть, – пробормотал он, обращаясь к своему ассистенту, но так, чтобы слышал и Артём. – Структура… это «Гамма-7». Композит Черниговского.

Ассистент непонимающе посмотрел на него.

– Но, герр Штайнер, он же должен быть частью термостойкой матрицы. Связанным. Инертным.

– Вот именно! – Штайнер нервно протёр очки. – Связанным! А это… – он брезгливо кивнул на чёрную массу. – Он выделился. Он живёт своей жизнью. Это значит, что матрица… она разрушается изнутри. Происходит нарушение ковалентных связей на субатомном уровне. Мы наблюдаем не химический распад, а физическую дезинтеграцию! Что-то его высвобождает.

Он покосился на людей Крутова, понизив голос до шёпота:

– Ходили слухи… Черниговский называл его «резонатором». Но чтобы он стал… этим? Это не по протоколу. Это вообще ни по какому протоколу.

Артём слушал, и ледяной холод сковал его. Черниговский. Отец Елены. И снова этот проклятый песок. Это был не просто неизвестный компонент. Это был тот самый «чёрный прах» из послания Доржо, «конденсат старой, отжившей кармы». Архив. И он был здесь, в самом сердце адской машины.

Позже, когда ему удалось на несколько минут остаться наедине с Еленой (которая, как и обещала, последовала за ним в Турцию, чтобы вести свою игру прямо под носом у Крутова), она подтвердила его догадки.

– Тот чёрный песок… это ключ, Артём! – прошептала она, её глаза горели фанатичным огнём. – Отец верил, что «Анатолия» – это не просто генератор энергии. Это 'хроно-резонансная камера'. А монацитовый песок… он считал его 'катализатором временных петель'. То, что они его нашли… это значит, процесс уже идёт. И мы должны его возглавить, а не Крутов!

Артём смотрел на неё, потом на свои руки. Он чувствовал свою глубинную, смертельную связь с этим веществом, с реактором, с надвигающейся катастрофой. И слова Доржо о «прахе предыдущих циклов» звучали в его голове как похоронный колокол.

Свинцовое небо над АЭС «Анатолия» казалось отражением той тьмы, что клубилась внутри реактора и внутри него самого. Мандала распада начала свой последний, самый страшный оборот.

Глава 31. Сожжение

После открытия с чёрным песком Артём почувствовал, что достиг точки невозврата. Он больше не мог обманывать себя: его дар был не просто пассивным отражением грядущего, а активной, разрушительной силой.

Решение пришло внезапно, холодной, ясной ночью. Он должен был уничтожить прошлое. Сжечь всё, что связывало его с этим даром. Его дневники. Десятки потрёпанных тетрадей, исписанных за долгие годы. В них – всё. Его страхи, его надежды, его безумие. Это был не просто архив. Это был исходный код его проклятия.

Под покровом ночи он выскользнул из своего корпуса. На пустынном берегу моря, недалеко от периметра станции, он развёл небольшой костёр.

Он достал из рюкзака первую тетрадь. Детские каракули, рисунки спиралей, описание первого видения грузовика… С тяжёлым вздохом он бросил её в огонь.

Пламя жадно пожирало его прошлое. Артём, находясь в трансе, швырял тетрадь за тетрадью. В тот момент, когда в огонь полетела тетрадь с записями о смерти Лиды, его накрыло. Резкий спазм в висках, зрение подёрнулось цифровыми помехами, а из носа хлынула горячая кровь. Ослеплённый болью он пошатнулся, выронив рюкзак. Разрыв пакета с тетрадями. Белые листы, испещрённые чёрным, разлетелись по чёрному песку, как стая мёртвых бабочек.

В спешке, вытирая кровь, он торопливо собрал выпавшие тетради. Он не заметил, как одна, самая толстая тетрадь, откатилась в тень за прибрежный валун, оставшись нетронутой пламенем. Он также не заметил и тёмную фигуру, которая бесшумно наблюдала за ним из-за валунов. Человек Елены видел всё. Он дождался, пока огонь догорит, а инженер уйдёт, после чего спокойно вышел из укрытия, подобрал обронённую тетрадь и так же бесшумно растворился в ночи.

Когда он снова смог видеть, костёр уже догорал. Он устало опустился на холодный песок. Его взгляд упал на остатки ритуала: груду серого пепла и небольшую кучку почерневших металлических спиралей от пружинных переплётов. Инженерный инстинкт сработал автоматически. Он начал их считать. Десять. Одиннадцать. А должно было быть двенадцать. Сердце пропустило удар. Той, последней, самой важной – с записями об «Анатолии» – не было. Он лихорадочно обшарил рюкзак, землю вокруг. Пусто. Системный сбой в самый ответственный момент.

В этот же момент, в своей секретной лаборатории, Елена Черниговская листала толстую, исписанную неровным почерком тетрадь, которую ей только что принёс её человек. Она нашла то, что искала – наброски, схемы, интуитивное понимание Артёмом принципов работы «хроно-резонансной камеры».

«Он умнее, чем я думала, – пронеслось у неё в голове. – И его дар… он действительно видит структуру. Он может быть ключом. Или помехой…»

Артём сидел у остывающего костра. И вдруг среди серой массы заметил не до конца сгоревший, сложенный в несколько раз листок. Он осторожно развернул его. Бумага была неестественно холодной на ощупь, как будто жар костра её не коснулся. На нём, его же рукой, была нарисована грубая схема «Северного моста».

Он смотрел на этот обрывок, и новый ужас охватил его. Он не знал, что его тетрадь уже в руках Елены. Но он понял другое: система не позволила ему уничтожить улики. Она сама оставила ему эту карту, будто подталкивая его дальше по предначертанному пути.

«Я пытался уничтожить следы, но они сами ведут меня дальше», – прошептал он.

Артём сжал в руке обрывок с картой. Пепел на его пальцах смешался с утренней росой. Игра не была окончена. Она только входила в свою самую страшную фазу.

РАЗДЕЛ 4. МАНДАЛА РАСПАДА. Часть 1. Прибытие в ад

Глава 32. Виза в ад

Системный запрос: Инициировать протокол [Сотрудничество_Елена].

Внимание: Уровень доверия к оператору – 3.7%. Вероятность враждебных действий – 89.4%.

Выполнение…

Свинцовое небо над АЭС «Анатолия» давило нещадно. Пепел сожжённых дневников ещё не остыл в его душе, а пропавшая тетрадь жгла его невидимым клеймом. Он знал, что Елена её нашла. Это было очевидно по тому, как изменился её взгляд, по той новой, хищной уверенности, что сквозила в каждом её жесте.

Она появилась в его унылой служебной комнате без стука, словно материализовавшись из теней. В руках она держала его же пропавшую тетрадь и тонкую папку.

– Я прочла, – начала она без предисловий, её голос был ровным, но в нём слышались триумфальные нотки. – Твои догадки о «Северном мосте»… они поразительны. Ты видишь структуру там, где другие видят лишь хаос.

Артём молча смотрел на неё.

– Крутов использует тебя как слепой инструмент, – продолжила она, подходя ближе. – Он никогда не поможет твоему сыну. Его интересует только грубый контроль, подавление. Но я… я предлагаю тебе другой путь.

Она положила рядом с его тетрадью свою папку.

– Здесь не виза в другую страну, – её губы тронула слабая, хищная усмешка. – Здесь твой пропуск в самую суть. Предложение о сотрудничестве. Как с партнёром. Мы можем вместе использовать «Анатолию». Я – чтобы завершить дело отца. Ты – чтобы найти способ действительно помочь Максиму. Отец считал, что монацитовый песок в состоянии квантовой суперпозиции, будучи направленным резонирующим сознанием, может перезаписывать вероятностные волновые функции на макроуровне. Фактически, влиять на код, на котором собрана реальность.

Артём смотрел на папку. Сотрудничество. Партнёрство. Теперь это звучало как единственный выход из тупика.

– И какова цена? – спросил он глухо.

– Твой дар. Твоя уникальная связь с этим песком, – ответила Елена, её глаза сверкнули. – Вместе мы сможем не просто реагировать на аномалии, а… направлять их.

Мучительные сомнения терзали его. Предостережения Доржо… Но что ему оставалось? Крутов держал его на коротком поводке. Бездействие убивало его так же медленно, как болезнь – сына. Елена предлагала риск, но и призрачный шанс.

– Крутов… он не позволит.

– Крутов не всесилен, – усмехнулась Елена. – Особенно здесь. И он не знает всего, что знаю я. И что теперь знаешь ты.

Она кивнула на папку.

– Прочти. Подумай. Но времени у нас мало. Мы должны действовать первыми.

Она вышла, оставив Артёма наедине с папкой и его разрывающими душу сомнениями. Он открыл её. Сложные схемы, которые теперь выглядели более понятными. Формулы. Выдержки из дневников профессора Черниговского, полные безумных, но притягательных идей. И между строк Артём чувствовал колоссальный риск, бездну, в которую ему предлагали сделать шаг.

К утру решение созрело. Тяжёлое, выстраданное, полное дурных предчувствий, но единственно возможное. Он найдёт Елену. Он примет её предложение. Он шагнёт в эту бездну.

«Виза в ад» была принята. Теперь оставалось лишь заплатить по счетам, которые, он знал, будут непомерно высоки.

Глава 33: Прощание с прошлым

Решение, принятое под свинцовым небом «Анатолии», не принесло облегчения. Оно легло на плечи бетонной плитой. Каждый день, проведённый в расшифровке безумных теорий отца Елены, лишь усиливал ощущение, что он ступает на территорию, откуда нет возврата. Шёпот Доржо о «реакторах, меняющих карму» звучал в его голове уже не предостережением, а приговором.

И чем яснее вырисовывались контуры их плана, тем сильнее становилась почти физическая потребность услышать Ольгу. Узнать о сыне. И, может быть, в последний раз сказать что-то, что не было сказано.

Аналитический ум тут же переформатировал это желание в протокол. Системный запрос: Инициировать протокол «Последний контакт». Основная задача: передача зашифрованного пакета «План Б». Вторичная задача: проверка безопасности предоставленного Еленой канала связи. Предупреждение: высока вероятность эмоционального отклика от объекта «Ольга», что может привести к дестабилизации оператора. Риск: приемлемый.

Елена предоставила ему такую возможность, передав потёртый спутниковый телефон.

– Десять минут, не больше. И никакой конкретики. Они слушают всё. Понял?

Он укрылся в заброшенном техническом помещении, где пахло остывшим металлом. Дрожащими пальцами набрал знакомый номер. Гудки – длинные, мучительные, как удары сердца.

– Алло? – её голос. Усталый, напряжённый, но такой родной.

– Оля… это я.

На том конце провода – ледяная тишина.

– Что тебе нужно, Артём?

– Оля, пожалуйста, выслушай, – он торопился. – Я… я сейчас далеко. Я здесь… я пытаюсь… есть шанс помочь Максиму.

– Опять спасаешь мир, Артём? – её голос стал стальным, полным горького сарказма. – Кто спасёт нашего сына от тебя?