Лучезарный след. Том первый

Родители, я предполагаю, сотрудничают, дети приятельствуют. Им тоже в будущем сотрудничать. Найдётся о чём вспомнить из приключений бурной молодости во время обсуждения договоров. Слышала, наше образование ценится за границей. В ВГА учится много иностранцев. Иные из небезызвестных семей.

Лазарь. Этот с Востока. Тоже не беден, но в отличие от Славомира и Ричарда богатством не кичится. Обладает незаурядным умом. И хитростью. Миловиден. Кудряв, смугл, темноволос. Способен заболтать кого пожелает. Преподаватели ему благоволят. Девушки млеют. Лазарь из тех, про кого говорят: далеко пойдёт. В нём явственно ощущается потенциал.

Италмаз. Его семейство приехало из Подпекаемых земель несколько поколений назад. Эти люди совершенно обрусели. Из почтения к предкам сохранили свою веру и традиции. Но никто, глядя на Италмаза, не сказал бы, что он иностранец. Отец торгует пряностями. Сын себе ни в чём не отказывает.

В общем, абы кого Славомир себе в друзья не берёт. А они, я думаю, настолько же избирательны.

К нашему столу подошла Златка с подносом.

– Представляете, мне сейчас предложили в «Красе ВГА» поучаствовать! Девушки у них одной не хватает. Любаву до последнего ждали. Я, что, похожа на Сухову?

– По-моему, ты лучше, – ответила Надёжа.

– Аналогично, – согласилась я. В самом деле так считаю.

– Вот ещё, – презрительно отозвалась Златка. – Заняться мне больше нечем. Мы вечером с Ратмиром в кино идём.

Мимо нас шествовала Зорица. Несла на лице разочарованную печать отказа. Я не удержалась от издёвки:

– Что? Никак не получается вновь запоганить бумагу?

Зорица посмотрела на меня сверху вниз, как на пиявку, высокомерно скривила губы. Потом оперлась на спинку моего стула, наклонилась и прошипела:

– Думаешь, я не узнаю, что ты скрываешь?

– Я разве что-то скрываю? – пришлось вложить все силы, чтобы сделать максимально невинные глаза.

– Я думала по-хорошему решить. А теперь будет по-плохому, – зловеще пообещала Зорица.

– Ай-яй-яй. Страшно. Ты сейчас мои права нарушаешь?

– Нет. Ставлю в известность.

Акула ушла, а Надёжа сказала укоризненно:

– Ты её провоцируешь.

Я неопределённо пожала плечами.

Глава XIV

Возле дверей своей комнаты я столкнулась с Добрыней. Ждал меня. Предложил прогуляться.

– Сейчас?

– Вечером ведь ты не можешь.

Не очень приятное чувство. Мне кажется, он знает обо мне больше, чем я говорила. Возможно, даже больше, чем я сама о себе знаю.

Лицом общежитие стояло к оживлённой Галушкинской улице. Там весь день и половину ночи шумели машины, катался однорельсовый поезд, спешили по своим делам люди, кормились сектанты. На эту сторону выходили окна моей комнаты. С другой стороны тихо. Гаражи, а затем небольшой парк с речкой и арочным мостиком. Последнему лет триста. На нём табличка висит, мол, княжеством охраняется.

В тёплое время года в парке устраиваются пирушки. Посиделки на траве с принесёнными лакомствами. Зимой по заледеневшему спуску к речке катаются дети.

Туда мы и отправились.

Люблю такие дни. Снег блестит на солнце. Ощущается приближение весны. Скоро Масленица. Новый год мне толком не встретить. Это ночь. Нагуляюсь на Масленицу. Наемся блинов. Шумные весёлые дни. Без учёбы. С дневными гуляньями.

Раньше, до рождения арочного моста, Новый год приходился именно на Масленицу. Позднее приурочили к чёткому календарному первому числу. Теперь в березне-месяце можно вообще не трудиться. Только отдыхать. Гуляньями месяц начинается. Гуляньями заканчивается. И это служит обильной пищей для юмористов всех мастей.

– У вас везде на гаражах солнечные батареи, – нарушил затянувшееся молчание Добрыня.

Лишь бы найти с чего начать разговор.

– Кто как накапливает энергию. И для светомобилей в том числе. У вас не так?

– В Прилучье нет светомобилей. Один трактор. И тот довоенный, дизельный.

– Как вы там живёте? – я – дитя большого города. Лебяжье – полумиллионник. Великоград?.. Даже самый мощный вычислитель на просьбу пересчитать предпочтёт застрелиться.

– Славно, – ответил Добрыня. – Там спокойно. А тут спать невозможно.

– Почему согласился приехать?

– Я жил в Ладном несколько лет. Учился там. Столица нашего округа. Мне нравилось. Потом вернулся в Прилучье. Новых впечатлений захотелось. Потому – Великоград. Да, и знаешь, нас не очень-то спрашивали. Прилучье выбрали по жребию, дальше решали старейшины.

– Как они могли вас не спрашивать? – мы миновали витые чугунные ворота парка.

– Отправка в столицу – миссия в некотором смысле политическая. Мы – первые ласточки. Никто не хочет больше резать тех, кто отличается. Полезность, а не агрессия, приобретает первостепенное значение. Торговые связи. Впрочем, может оказаться, что мы так и останемся первыми. А однажды и вовсе перейдём в число последних. Вероятно, даже посмертно, – добавил он с улыбкой.

– Ну тебя, – отмахнулась я, но тоже улыбнулась. – Думаешь, за вами никто не последует?

– По всему городу появляются лозунги «Гнать Забытых из столицы!» – добавил Добрыня уже серьёзно. – На стенах, заборах, асфальте.

Мы опять замолчали, спустились к речке. В воде плавали утки, которым незачем улетать в тёплые края, ведь дома всю зиму подкармливают сердобольные гуляющие.

Я спросила о Прилучье и получила ответ, что жителей в посёлке всего двести человек. Промышляют в основном охотой. Причём пользуются моими земляками. Я про оружие. В Лебяжьем – оружейный завод. Задумалась, как можно в такой глухомани вырасти интеллектуалом. Оказалось, что Ладный совсем недалеко, дети из Прилучья ездят туда в школу.

Двести человек! Это же дома по пальцам пересчитать. Ну, допустим, по пальцам не меня одной. Конечно, для чего им там светомобили? В таком посёлке легко с жителями другого конца без сотового поболтать. Не выходя из дома. И световоз мимо курсирует.

Добрыня поинтересовался, как я жила, пока не приехала в Великоград. Я коротко обрисовала. Никогда не знаю, что о себе рассказывать. Помню, как-то, классе в пятом, учительница родного языка задала писать автобиографию. Она хотела объяснить нам, что это такое, но стоило ограничиться определением. Какую автобиографию можно написать в двенадцать лет? Обычно представитель этого литературного жанра содержит сведения о том, как автор родился, учился, женился, работал, работал, добился… а мы тогда что писали – родился и вот… учусь. Мне задание таким глупым показалось. Дала себе возможность развлечься и написала, что появилась на свет восемьсот лет назад. Участвовала во многих войнах и прочее. Перечислила несколько исторических событий. Зато моя автобиография получилась самой длинной. Только учительнице не понравилось…

В общем, не нашла я, что рассказать Добрыне. Не про школу же. Да и почему я должна откровенничать, а он – нет? Беседа выходила сухой и пресной. Я подумала, что мы можем стать интереснее друг другу, если не будем ничего скрывать. То есть он и так знает обо мне слишком… Короче, когда мы шли через мост, я остановилась и в лоб спросила:

– Кто ты?

Добрыня вновь улыбнулся. На щеках появились ямочки.

– По-моему, ты догадываешься.

Откуда он знает, что у меня на уме? Или у него манера поведения такая – изображать из себя всеведущего?

– Ты не можешь знать о моих догадках.

– Я знаю.

Ха-ха!

Мне совсем не смешно.

– Что ты ещё про меня знаешь?

– Что с тобой происходит после заката. Что ты испытываешь.

– Некрасиво влезать в душу другого, – медленно и негромко вымолвила я.

– Я не влезаю, – он тоже заговорил тихо-тихо. – Просто я видел такое много раз. Сам проходил. И ещё я слышу эмоции так же, как запахи. Ярко.

Я отвернулась. Отошла к краю моста. Облокотилась на каменный парапет. Внизу умиротворяюще журчала вода. Помедлив, Добрыня подошёл и встал рядом.

– Это временно, – начал он (ох, лучше б не начинал!), – пройдёт.

– Когда? – громче, чем хотелось, вскричала я. Не знаю, через что он там проходил, но мне каждый день проходить противно.

Добрыня пожал плечами.

Здорово! Всё он знает, кроме того, что действительно важно.

Я не желала продолжать прогулку. Но почему-то стояла. Ждала, чего он ещё скажет.

– У нас живёт девушка с телом паука, только голова человечья. Вот уже пятнадцать лет. По сравнению с некоторыми тебе просто повезло.

Почему они все меня успокаивают? Вадим Ростиславович, Власта, этот? Да, я помню, сама говорила: «Всегда найдутся люди, кому хуже, чем мне». Но это же не значит, что я должна радоваться невзгодам. Принимать их как данность рано или поздно приходится. Однако до такого я ещё не созрела.

– Я замёрзла. Пойду домой, – резко бросила я, развернулась и сделала несколько шагов.

– Добряна! – услышала окрик.

– И слушай в следующий раз эмоции кого-нибудь другого, – обернувшись, крикнула я и пошла прочь.

В доброе расположение воротилась быстро. Ещё не дойдя до общежития. Я отходчивая. Взвилась, по сути, на пустом месте. Да и не обязан малознакомый человек проявлять чуткость. И вообще плохого он точно ничего не хотел сказать.

Зараза!

Ну не бежать же мне теперь к нему извиняться! Не объяснять же, что у меня просто дни гормонального идиотизма, когда я всех ненавижу! Тьфу ты!

Да наплевать!

Нет. Не наплевать. Видеть его не хочу!

Глава XV

На ступеньках общежитского крыльца стоял Здравко.

– Ты здесь откуда? – огорошилась я.

– Добряна, ты мне так нужна! Так нужна!

Звучит, как дифирамб.

– Что произошло?

– Добряна, спасай! Срочно нужно десять гривен.

Я почувствовала, как мои глаза круглеют.

– Ты мыла объелся? Где я возьму такие деньги?

– Добряна, – Здравко бухнулся на колени. Прямо там, на крыльце. Глаза мои стали ещё круглее. – Меня головы лишат. Срочно нужно. Шестнадцать гривен через двадцать минут отдавать. Шесть я уже нашёл. То есть у меня были. Домой съездить не успеваю. Выручи, а? Должен буду.

Видать, его сильно припёрло. Даже отыскал, где я живу.

Мимо прошли незнакомые девчонки и расхохотались, глядя на нас.

– Встань! – прошипела я, – конечно, будешь. – Я собралась расспросить, что, собственно, произошло, но… И надо же было попасться на глаза Пересвету! Он вышел из дверей общежития. Увидел, как Здравко поднимается с колен. Окинул внимательным взглядом его долговязую фигуру.

– Добряна, пожалуйста!

Я знаю, что Здравко живёт приблизительно в часе езды от «У Владимира». Тоже в общежитии. Он учится на счетовода. И выплата его меньше, чем у меня. Гривны четыре. Академия вообще лучше всех оплачивает жизнь своих подопечных. Правда, по Великоградским меркам да и по меркам Лебяжьего – это сущие мелочи.

Кому же умудрился задолжать этот лопух, что так боится? Головы лишат. Тоже мне. Кто станет с твоей головой возиться из-за шестнадцати-то гривен?

Я посмотрела вслед Пересвету, который направился к ларцу, и проговорила:

– Здравко, у меня нет десяти гривен. Но я знаю, у кого занять. Когда вернёшь?

– Через два дня. В пятницу, – выпалил тот. – Чтоб в Новый год с долгами не входить. Плохая примета.

– А в долгах, в принципе, ничего хорошего нет, – я потащила его за собой, договорилась на вахте, что Здравко – мой гость всего на несколько минут, и мы поднялись на десятый.

В 1003 Ратмир пребывал в одиночестве и в прекрасном расположении духа. Ах да! У них сегодня со Златкой свидание.

– Дубинина нет, – заявил он, едва завидев меня.

– Я к тебе.

– Что-то повеяло опустошением карманов.

Я помялась возле порога. Здравко точно так же мялся на лестнице. Только он ещё и за свою голову переживал. А мне какое дело до его головы? Зачем я здесь?

– Десять гривен.

– Твою мать, Добряна!

Деньги Ратмир всё-таки дал. Под честное слово, что к вечеру пятницы они вернутся в его карман.

Глава XVI

В четверг утром мы встретились с Дубининым в коридоре Академии.

– У меня новость, – начал братец и сразу добавил: – Однозначно плохая.

– Давай, – напряглась я.

– Матушка собирается приехать на следующие выходные.

Ой! Действительно плохо. Мама Милорада обычно останавливается в Великограде дня на три-четыре и ночует у нас в 1407. Смущают её Ратмир с Пересветом. Во всяком случае, она так говорит. А вот Лучезара не смущает. Когда матушка приезжала осенью, то замечательно проводила время с Чародейкой в обсуждении сериалов.

– Ну, я сказал, что ты приболела, а Лучезара съехала, – продолжал отчитываться Дубинин. – А то мама по ведьме скучает. Уж не знаю почему…

– И? – тревожное ощущение во мне выросло именно потому, что Милорад продолжал отчитываться. Обычно он просто ставит в известность о скорейшем приходе чего-то и мы вместе решаем, как выпутаться. А тут стоит, рассусоливает.

– В общем, я сообщил, что ты под небольшим заклятием, тревожить тебя нельзя и всё такое.

– Дубинин, ты обещал! – не сдержала я всей полноты голоса.

– А что оставалось делать?

– Врать!

– Я не умею врать. И потом, ты всегда сама твердила, что врать нехорошо.

– Нехорошо станет нам, когда…

– Да подожди! Я сказал ей, мол, нет ничего страшного, ты просто спишь постоянно. Только не в хрустальном гробу, как она сразу подумала. Помнишь тот фильм? А вполне в обычном. Ну, в кровати у себя, и тревожить тебя нельзя никаким образом. Тут только одна зацепочка. Ты со своей мамой и так редко созваниваешься, а теперь вообще не звони. Я звонить буду. Насочиняю что-нибудь. А то моя узнает. И не нервничай. Моя твоей не расскажет.

– Про тебя я то же самое думала, – позаламывать что ли горестно руки? Ух, вот навалилось-то! Милорадовская мама непременно захочет на меня глянуть. Лежу я, видите ли, в гробу. В обычном. Меня по логике поцелуй излечить должен. Если б это только работало, я бы уже начала искать носителя того самого поцелуя.

– Ну прости, – я видела, что Дубинину и самому неприятно. Как на него злиться?

– Короче, сегодня она снова позвонила. Говорит, что прочитала в умной книжке про целебный источник. Вода из него лечит любую колдовскую дрянь. Правда, далеко, сто с лишним вёрст от Святогорода. Знаю я её умные книжки. Скорее всего, бред престарелого барана. Но она сильно-сильно хотела мне об этом сообщить.

Матушка Дубинина и впрямь чрезмерно увлекается литературой о псевдоцелительстве. При всём моём стремлении пробовать что вздумается, лишь бы отвязаться от козьих ног, я не могу сразу пускаться в путь по её наводке. Занятие это долгое, тяжёлое и, надо полагать, бесперспективное.

– Вот ты за водичкой и поедешь, – я ткнула пальцем в грудь Милорада. – Я же в гробу сплю себе.

– Хочешь – съезжу, – огрызнулся братец.

Из-за поворота выскочила Златка и налетела на нас.

– Ты-то мне и нужен, – она тоже ткнула пальцем в грудь Дубинина. – Сознавайся, идёшь завтра на вечеринку?

– Иду, – осторожно ответил тот.

– Не ходи, подари билетик.

Дубинин изобразил пренебрежение.

– Тебе зачем? – поинтересовалась я.

Выяснилось, что Делец стал обладателем четырёх билетов на Новогоднее веселье. Интересно, Златка знает что-нибудь о писарице? Не помню, чтоб мы разговаривали об этом.

– Два билета нам с Ратмиром, а остальные он отдал Усмарю и ему, – она указала на Милорада.

– Ага, – отозвался тот, – только дареное не передаривают.

– Тогда продай. Радмилка жаждет билетик. А я так давно её не видела.

– Две седмицы? – Дубинин начал переигрывать с пренебрежением. – Не подарю. Не продам. Я сам собираюсь на вечеринку пойти.

Он отвернулся и пошёл по коридору, тут же смешавшись с толпой. Златка скрестила на груди руки и пожаловалась:

– И Усмарь не соглашается. Где достать билетик?

Я развела руками и спросила:

– Не знаешь, кто вчера стал Красой ВГА?

Мне совершенно неважно. Любава просила написать.

– Клуша какая-то с первого курса, – ответила Златка, думая о своём. Потом махнула рукой и убежала.

Академия готовилась к Новому году в последний день. Не такой уж большой праздник. Дни солнцестояний и равноденствий всегда почитались сильнее. Они космические. Благодаря солнцу существует жизнь. А что существует благодаря календарю? Возможность вспомнить, какой сегодня день? Тоже, в общем, неплохо, но для полноценного праздника маловато. Однако человеку дай только повод погулять. К тому же все эти шарики, цветочки, мишура останутся висеть до Масленицы.

Занятия нашей группы затянулись, но, к счастью, закончились ещё засветло. Преподаватель дал понять всем, кто не шевелится, что если завтра контрольные не окажутся у него на столе, то мы войдём в Новый год с долгами. Вот ему со Здравко нашлось бы о чём поговорить. Плохая примета. Да пусть даже ужасная. Как заставить себя сесть за контрольную?

Мы вышли из кабинета, прошли к выходу, и я опешила, соображая, что происходит. Обычно в это время в корпусах почти никого нет. А тут битком. Мимо протиснулись девчонки, неся в руках плакаты со светопортретами Всеслава Видного.

Ах да. Кровопийца. Здесь? Ну не в общежитии же ему автографы раздавать. Поклонницы весь десятый этаж разнесут, если он домой к Забытым заявится.

Я с трудом пробралась к выходу. Вышла на улицу. С удовольствием вдохнула свежий воздух. Запрокинула голову и заметила на крыше общежития огромную птицу. Нет, с такого расстояния (нужно же ещё перейти дорогу, пройти мимо жилого дома и цветочной лавки) она не казалась огромной. Но будь это обычный воробей, я б его вовсе не увидела.

Лифт на сей раз работал. Я доехала сразу до двадцатого этажа, прошла через коридор к чёрной лестнице, поднялась по ступенькам и толкнула металлическую дверь.

Добрыня стоял босиком на снегу. Бр-р-р! Как ему не холодно? В джинсах (приоделся уже в Великограде… И ему не чуждо влечение к заокеанской моде). Держал в руках рубашку с косым воротом (ту самую, домотканую, в которой приехал), украшенную вышивкой. Видно, собирался надеть.

– А ты и днём летаешь? – поинтересовалась я. – Заметят ведь.

– Пусть видят, – Добрыня, замерший на минуту, продолжил одеваться. – Надоело таиться. Сегодня расскажем всем, кто мы.

– А чего раньше молчали?

– Глава советовал не спешить. Утверждал, что народ должен привыкнуть. Не всё сразу. А у меня потребность летать. Это Сивогривов может месяцами без трансформаций.

Я приблизилась к краю крыши. Вид отсюда открывался восхитительный. С нашего четырнадцатого этажа не то. Вернее, не совсем то.

– А почему сегодня?

– Потому что сборище писак. Пригожий кровосос. И куча девочек, визжащих от восторга. Глава решил, что приезд Видного – лучший повод. – Добрыня подошёл, сел на бордюр и принялся надевать ботинки. – Как всё опротивело! Когда я сюда ехал, то ожидал повышенного внимания. Но пора бы уже найти других мальчиков для битья. Сейчас ещё с актёришкой сниматься. Ты тоже пойдёшь за автографом? Академию раздувает от фанатов. Отсюда заметно. Несложно прикинуть, что к кинозвезде не пробиться.

Я, улыбаясь, смотрела на оборотня и думала: «Чего вчера вспылила?»

– Я его терпеть не могу.

– Приятно слышать. Я тоже.

– И потом, вы же там до темноты воздух сотрясать будете?

– Надеюсь, нет. Мне бы сказать пару слов и автограф для сестры взять.

Добрыня закончил завязывать шнурки, встал и выудил из кармана помятый плакатик.

– Ты знаешь, что в природе не водится птиц такого размера? – спросила я. – Разве что страусы. Но им здесь не климат.

– Есть основания думать, что я знаю, кто водится в природе. Я к ней несколько ближе, чем городские жители. И я не страус. Я – орёл. Вожусь в нашем климате уже больше двадцати лет.

Я рассмеялась.

– Ты извини. Я вчера…

Тьфу ты! Обещала же себе не извиняться.

– Поначалу все так реагируют.

– У вас в Прилучье так много заклятых?

Он кивнул.

– И в близлежащих посёлках. Многие заколдованные предпочитают бежать из людных мест. Скрываться в маленьких поселениях. Рядом с оборотнями, уголовниками и Чародеями, избегающими правосудия. Ты ведь тоже прячешься по ночам. А они скрываются всегда, потому что закат с рассветом для них ничего не меняют.

Добрыня посмотрел на часы. Ну вот, ещё один представитель общества пользователей наручных часов в эпоху сотовых телефонов. Объединиться бы ему с Радмилкой и Дубининым в компанию любителей стильных аксессуаров и архаизмов одновременно.

Я поняла, что нужно прощаться, но вместо этого продолжила беседу:

– Расскажешь о них подробнее?

– А ты Новый год одна встречаешь? Пустишь в гости?

Мои знакомые бледнеют при мысли увидеть меня после перевоплощения. Добрыня же разрумянился. Правда, ещё до этой мысли.

– Приходи, – кивнула я, внутренне съёжившись. Вечно со мной так. Зачем соглашаюсь, если боюсь. А если всё-таки хочу попробовать, чего съёживаться?

Дверь Добрыня закрыл своим ключом. Понятное дело, Малина разрешила ему посещать крышу для полётов.

Только я вышла на лестницу, как зазвонил сотовый. Надёжа:

– Добряна, ты в Академии? Я даже внутрь попасть не могу. Здесь толпа возле входа.

Всеслав Видный везде собирает толпы.

– Нет. Я в общежитии.

Да и скоро темнеть начнёт, при всём желании не смогла бы.

– Что же делать? Меня муж всего на полчаса отпустил. Ему на работу. Думала плакат на подпись Видному сунуть – и домой.

– Допустим, я возьму автограф, тогда ты мне контрольную напишешь? – я повернулась к Добрыне и спросила шёпотом: – Поможешь?

Тот усмехнулся и кивнул. Надёжа обрадовалась.

Уф! Одной заботой меньше. Похоже, совмещение с козой толкает меня к деградации. Никогда ещё никто не писал за меня контрольных.

Ну… насчёт «никогда» вру. В школе случалось. Но в Академии впервые.

Кружевная переписка

Лютень, 28. 11199 год.

Весна: Добрыня, я тебе сейчас кое-что скажу. Пообещай, что не откроешь Сивогривову.

Добрыня: Ты нашла себе другого?

Весна: Да ну тебя! Обещаешь?

Добрыня: Конечно.

Весна: Новые угрожают, что откроют всему Численному миру, кто такой Сивогривов. С одной стороны, мне смешно: нашли кого запугивать. С другой – когда-нибудь они выполнят угрозу. Я боюсь за вас.

Добрыня: С тобой всё в порядке?

Весна: Да что я? Меня они пальцем не тронут. Ходят вокруг да около. Улыбаются.

Добрыня: Точно?

Весна: Они мне золотые горы сулят. Настолько сильно хотят, чтоб Сивогривов к ним присоединился, что даже меня готовы принять. И действовать собираются теперь через меня. Он же далеко. Я пошла на речку, а тут они. Человек восемь. Домой к нам уже не приходят. Помнят, как мама гоняла.

Добрыня: Храбр не вернётся в Прилучье.

Весна: Я и не настаиваю. Я готова за ним ехать куда скажет. И не рассказывай ничего. Разозлится.

Добрыня: Он бы выбрал не столицу, а место поскромнее. Но в больших городах нововведения быстрее приживаются.

Весна: Мне неважно куда.

Добрыня: Он приедет за тобой при первой возможности.

Весна: Да я знаю. С наступающим тебя, как бы между прочим. Что у вас нового?

Добрыня: Только год и то после полуночи. А так… сектантов не видно. Верно, убрались в царство снега встречать конец света. Занимательней, чем просто Новый год. Интрига покусывает за пятки. Пульс учащается. Кусок в горло не лезет. Романтика. От общаги эти ребята отодвинулись ещё дня три назад. После того как Храбр с Ратмиром увесисто накачались и в состоянии безудержности взялись гонять сектантов по всей Галушкинской улице. Те и не думали сопротивляться. Пытались глаголить о своей важной миссии. Правда, очень быстро забывали слова и делали ноги. Таким образом, Галушкинская потонула в галухе, а наши основательно погалушились. Никто из местных не говорит «галушиться», но все любят галушки.

Весна: Узнаю Сивогривова. Он сказал, что вам глава подарил билеты на новогоднюю вечеринку. Похвастайся потом, как сходили.

Добрыня: Я не пойду. Не хочу.

Мне без разницы. Могу и с долгами в Новый год, но Здравко-то клялся, божился, что ни в каком случае. Я звонила ему всю вторую половину пятницы. Безликая девица из глубин сотового заунывно вещала о недоступности должника.

Около десяти часов явился Делец. Хозяйски постучал в дверь кулаком. Проорал:

– Вьюжина, где мои деньги?

Ратмир в кредиторах – положение не из приятных. Его должники в случае неуплаты выходят из ситуации с потерями. Должницы отделываются легче. Только я не в том положении. Мелочёвку он мне всегда прощал по-дружески. Человек великодушный. Но мелочёвку я никогда не обещаю вернуть. А тут и сумма немалая. И вернуть обещала.