Смог над Азерой. Червивое яблоко 1

– А если пешком? Уж как-нибудь проберусь к ближайшему входу и – нырь внутрь. На грузопоездах. В смысле, на порожняке.

– Засекут. Вот если бы они тебя не ждали, тогда другое дело. Последнее время весь транспорт, что идет в Город, проверяется досконально. Тот, что из Города, за ним практически не следят, с выходом у тебя затруднений быть не должно, а идущий внутрь обшаривается весь. Даже рудовозы при всех гигантских объемах перевозок.

– Ну, хорошо, а какие еще есть возможности? Называй все, даже самые, казалось бы, дикие.

– Разве что через выхлопные тоннели? По ним сбрасываются газообразные отходы и прочая дрянь. Но там дышать нельзя.

– Это как раз не проблема, – отозвался Рекс. – Где они, эти тоннели?

– Повсюду. Но больше всего в карстовых пещерах у Пульсарки. Совет с расходами не считается. Черт знает, откуда тянули к Долине выхлопные трубы, лишь бы создать мне веселую жизнь. Ты не поверишь, но на Азере полно мест, которых все эти экологические безобразия пока еще практически не коснулись.

– Решено, – сказал Рекс. – Иду через пещеры.

– Не заблудишься? – спросила тетушка с вежливым сомнением.

– Обижаешь, – усмехнулся он. – Пещеры я помню

– Я вот что думаю. Что если тебе туда просто конвертироваться?

– Не выйдет, – покачал головою Рекс. – Энергии не хватит, даже если подключиться к планетной энергетической системе. Тут нужен аннигилятор, а на Азере ничего, кроме атомных станций, нет. Энергии в конверторе едва хватит на возвращение в конвертоплан. Космопорт, сама понимаешь, для меня закрыт наглухо. И входить в Город, и выходить из него придется ногами. Выходить буду нагло, если понадобится, то и с боем. Так что ты меня жди. Может, придется подстраховать.

– Когда пойдешь?

– Как только минует опасность кризиса у Лайзы. Бросить ее здесь одну я просто не имею права.

– Я, стало быть, в счет не иду? – насупилась тетушка.

– Ты с ума сошла, – разволновался Рекс. – Как такая дурь может прийти в умную голову?

– Прелестно, – тихо сказала Лайза, закипая. – Ну а со мною, значит, можно уж и вовсе не считаться? Все нормально, все путем, вы все вдвоем рассчитаете и взвесите?

– Это потому… то есть, я хочу сказать, что… кто может поручиться… – растерянно забормотал Рекс, и вдруг спросил настороженно: – Нет, простите, что Вы, собственно имеете в виду?

– Не видишь, что ли, – пробурчала фантом-тетушка, глядя на Лайзу с восхищенным неодобрением, – с тобой намылилась.

– Но это совершенно невозможно.

– Это еще почему? – яростно наседала Лайза. – Неужто Вы, Рекс, не понимаете, что Ваш портрет есть в Городе у каждого санатора? А вот меня не заподозрит никто и ни в чем. Это, вообще, задача для меня, а не для Вас, если хотите знать.

– А ведь девочка права, Рекс, – сказала тетя. – Тебе нужно только протащить ее в Город, чтобы по дороге с нею ничего не случилось, а уж там…

– Да вы обе просто рехнулись, – возмутился Рекс. – Во-первых, ее голография с таким же успехом может оказаться у каждого санатора. Или вы думаете, что наш совместный полет для служб санации Азеры мог остаться незамеченным? Вы полагаете, что я позволю себе рискнуть хотя бы одним волоском на ее голове? Нет, нет и нет. А во-вторых…

– М-да, – покивала головою тетушка. – Это, пожалуй, верно. Но тогда сам отправляйся немедленно. Нельзя давать Совету время подготовиться.

– …во-вторых, Серж поручил мне быть при Вас, Лайза, пока не минует кризис, и, дорогие мои женщины, я не намерен обсуждать с вами этот вопрос. Что касается времени на подготовку, Совет его имел предостаточно, и, уверяю вас, даром он это время не потратил.

– Милый Рекс, – сказала Лайза, устало улыбнувшись, – я прекрасно знаю, что Вы хозяйничаете во мне, как в собственном компьютере. Догадываюсь, что именно это поручил Вам Сережа. Знаю, что Вы занимаетесь лишь согласованием того, что во мне рождается заново, с файлами старого фанта, и что в память Вы не заглядывали. В противном случае Вы бы себя вели совсем иначе. И я благодарна Вам за это и, вообще, за все… не знаю даже, за что больше. Но, дело в том, что я могу погибнуть, только если эти обе личности во мне будут находиться в конфликте, правильно? Так вот. Примите на веру, что фант, посаженный в это тело, давно самоуничтожился бы, его удерживает лишь страх повредить зарождающейся новой личности. А новая чувствует себя, только не смейтесь, дочерью этого фанта, вернее человека, с которого он списан. Я новая люблю этого человека, эту личность, этот фант, а он любит меня. Мы никогда не сделаем друг другу плохо, следовательно…

– Следовательно, девочка права, – вмешалась фантом-тетушка, – данных тобою мне инструкций будет вполне достаточно. Я и без тебя могу проследить, чтобы ничего худого с нею не приключилось.

– Помимо всего прочего, если я верно подсчитал, ты уже отжила пять полных суток, тетя, – возразил Рекс. – Я просто не могу позволить…

– Не смеши, – фантом-тетушка досадливо сморщилась. – Не все ли равно, когда именно я отфункционирую оставшийся срок? А тут хоть будет польза.

Лайза вскочила и в волнении прижала руки к груди.

– Нет, нет, ни в коем случае, Вы не понимаете, там, в клинике, есть много тел с уже стертым сознанием. У Вас есть шанс обрести новую жизнь, Сережа и Рекс могут сделать все, что угодно. И не говорите мне про безнравственность. Безнравственно позволять, чтобы в тела погибших хороших людей инсталлировали сознание мерзавцев!

Фантом-тетушка растерялась. То, что произошло с Лайзой, она приняла как данность, даже и не подумав примерить ее историю на себя. Рекс тоже сидел ошеломленный, борясь с двумя одинаково сильными желаниями, бушевавшими в его груди – расцеловать Лайзу за великолепную идею, почему-то не пришедшую в голову ему самому, и надавать себе тумаков по той же самой причине.

– Вы что же… да нет, не может быть… вы даже не подумали об этом? – поразилась Лайза, когда сумела, наконец, разобраться в реакции друзей. – Хорошие вы люди, право слово, даже завидно. Вы Рекс, должны взять меня с собой. Что это еще за мужской шовинизм, в конце концов? У меня сильное, тренированное молодое тело. Я знаю в Городе все ходы и выходы, а Вы нет. Со мною Ваш риск будет сведен до минимума, а наблюдать за мной Вы можете и в Городе.

Рекс с непреклонным видом отрицательно покачал головой.

– Собирайся сам, Рекс, собирайся, собирайся, раз уж ты так категорически не желаешь брать девочку с собой, – сказала тетушка, глядя на Лайзу сочувственно. – А Вам, Лайза, я скажу вот что. В Городе и в самом деле может, наверное, сложиться такая обстановка, что Рексу будет не до наблюдений за Вами. И Вы станете ему просто обузой… С нею здесь ничего худого не случится, Рекс. Проинструктируй меня как следует, и все будет в порядке.

– Дорогие мои, – сказал Рекс, – все, что вы говорите, может быть и верно. А, может быть, нет. И я вам уже сказал, что дискуссий на эту тему с вами вести не стану. Какие я могу оставить инструкции? Серж указал точку, с которой я могу прекратить регулярное наблюдение – сорок дней со дня инсталляции. И раньше я с места не сдвинусь. Но это вовсе не означает, что мы не должны готовиться. Совсем наоборот.

Большая часть времени уходила у Рекса на наблюдения за Лайзой. Все остальное он тратил на инспектирование тетушкиных "огневых позиций". Женщины нервничали.

– Ты просто наплевательски относишься к предстоящему походу, – твердила фантом-тетушка во время каждого контакта с племянником. – Не надо недооценивать своих врагов.

Однажды она позвала его в свой кабинет. Когда Рекс вошел в двери, первое что бросилось ему в глаза, было скалолазное оборудование, сваленное в кучу прямо посреди кабинета.

– Ну, зачем ты так, тетя, мне же не завтра идти.

Лайза, по своему обыкновению тихонько пристроившаяся в уголочке, только усмехнулась, а фантом-тетушка заявила знакомым чугунным голосом, будто бы его и не слыша:

– Здесь все ваши с дядей цацки. Что тебе может понадобиться, выберешь сам. А идти тебе придется через выходы на той стороне Пульсарки, потому что пещеры на своей земле я-таки замуровала и заминировала. Чтобы не шлялись всякие.

– Лера, – тихо сказала Лайза, оглядывая Рекса критическим оком. – Ему нужен городской костюм. И потом, эти контакторы… Мы же договорились.

Тетушка вышла и тотчас же вернулась, притащив с собою ворох одежды.

– На-ка, парень, примерь. Это должно подойти.

Одеваясь, он уронил на пол странного вида волосатую шапку.

– Такое сейчас в Городе тоже носят?

– Эх ты, невежда. Это парик, – сказала фантом-тетушка поучающе. – В общем-то, вещь женская, но мы с Лайзой над ним немножко поколдовали, укоротили, приделали присоски, чтобы крепить его к контакторам. Девочка права, такие височные контакторы здесь штука запредельно редкая, зачем тебе золотом сверкать? И вообще, в парике тебя будет труднее узнать.

Рекс с трудом напялил парик на голову и подошел к большому античному зеркалу, украшавшему простенок кабинета. Из зеркала на него тупо пялилась здоровенная, дурно одетая и весьма подозрительная личность с низким лбом, пронзительными недобрыми глазами и кувалдообразной нижней челюстью. Ай-да паричок. Самому страшно. Женщины, однако, казались вполне удовлетворенными.

– Но меня с такой рожей немедленно заберет первый же попавшийся патруль, – завопил Рекс в отчаянии. Тетушка рассмеялась.

– Ты давно не был Азере. Уверяю, твоя внешность, не считая роста, конечно, вполне заурядна. И никакие санаторы связываться с такой оглоблей без особой надобности не станут. Ну а на всякий случай на-ка вот, держи.

Тетушка сунула Рексу в руки небольшой, удивительно хищного вида предмет, отдаленно напоминавший легкий полицейский игломет. Предмет был снабжен удобной рукояткой, странного вида рубчатым барабаном и коротким, зато очень широким стволом. К рукоятке была прикреплена серебряная пластина, на которой староросскими рунами было начертано: "Капитану корвета "Удача" Ивану Азерскому за доблесть и мужество, проявленные при высадке на Рибартон. Флаг-адмирал патрульной службы Коваль".

– Эта штука называется револьвер. И хотя это оружие черт знает сколько веков как забыто, крутить носом нечего. Лайза, которая, уж конечно не смогла его не опробовать, утверждает, что в городских тоннелях ему цены не будет.

– Порядок, – сказал Рекс. – Но все равно в путь я тронусь не раньше оговоренного срока. Не надейтесь.

5

Прошло очень немного времени и Эни убедилась, что подтверждаются самые худшие опасения ее внутреннего голоса. Фил Кэббот весьма старательно избегал ее и не торопился приводить в исполнение данные в челноке обещания. Где бы она ни появилась, всюду оказывалась в центре всеобщего внимания, которое было, однако же, отнюдь не лестным и являлось – это было совершенно очевидно – отголоском скандала, устроенного ею в ресторане. Той, старой Лайзе было бы на все наплевать, она, может быть, даже гордилась бы этим, но новой, той, которая звалась теперь Эни Боди, вот этой Лайзе такая слава была совершенно ни к чему.

Весь персонал гостиницы был Лайзой совершенно затерроризирован и боялся ее, как огня. При одном лишь ее появлении страх этот явственно проявлялся на физиономиях служащих вне зависимости от их ранга и степени вышколенности, а внезапное обращение, скажем, к горничной, могло вызвать у несчастной устойчивое заикание.

Ну а что касается Фила, то с ним у Лайзы однажды произошел и вовсе курьезный случай. Как-то вечером она, бывшая в этот момент скорее и даже несомненно Эни, а не Лайзой, шла по коридору отеля, намереваясь пройти к себе. Когда она была уже в нескольких шагах от своего номера, дверь напротив распахнулась и из нее этаким фертом в смокинге и даже с цветком в петлице выпорхнул Фил. На его физиономии было нарисовано жизнерадостнейшее настроение, оно же рвалось из его горла фиоритурами бессмертного "Завтрака", исполняемого, к удивлению Эни вполне приличным баритончиком и практически без фальши.

При одном взгляде на смокинг у Эни взыграло ретивое в предвкушении великосветской тусовки. Она протянула к Филу обе руки и сладчайшим голосом произнесла:

– Фил, дарлинг, куда же Вы пропали? Я Вас совсем не вижу.

Однако у дражайшего Фила после ресторанных посиделок, похоже, выработался на нее устойчивый рвотный рефлекс. Он выпучил глаза, дернулся, с писком схватил себя обеими руками за горло и исчез за дверью.

Эни могла иметь – и имела – все развлечения, которые только можно купить за деньги, но не этого страждала ее душа. Время шло, а главнейшая из ее физиологических систем так и не была испытана на деле. Она попыталась проникнуть в местный бомонд с помощью кое-кого из бизнесменов, с которыми летела на конвертоплане, однако те не проявили особого желания продлить знакомство.

Постепенно к ней пришло понимание того, увы, печального факта, что вокруг образовался сущий вакуум, средства преодолеть его не просматриваются и, если не предпринять немедленно каких-то чрезвычайных мер – каких? – то она рискует и в будущем оставаться в полном и совершенном одиночестве. А в этом случае дальнейшее пребывание на Азере теряло всякий смысл.

На какой-то момент старая Лайза вновь одолела в ней молодую Эни и взялась за дело со всей присущей ей энергией и неукротимостью. Она решила ворваться в местный бомонд, используя самый могучий таран, который только имеется в распоряжении высшего света человеческого общества – деньги. "Вы изволите меня игнорировать, – ярилась Лайза, – ну, я вам сейчас покажу! Вы у меня попляшете". После чего ввела в банковский компьютер данные, с неопровержимостью свидетельствующие, что она, Эни Боди, перекупила у некоей Лайзы Старкофф во время встречи на Земле всю ее долю в предприятиях, землях, недвижимости Азеры, и прочее, и прочее, и прочее. Это была одна из двух милых шуточек над родственниками, наследниками и иными заклятыми друзьями по жизни и бизнесу, которую подготовил для нее Человек, Который Всегда Прав. Вторую она пока решила придержать в резерве.

Известие произвело на местную великосветскую тусовку ошеломляющее впечатление. Разорвись на Азере атомная бомба, и то эффект вряд ли был бы большим. Размеры богатства, владелицей которого она себя объявила, были так велики, что автоматически делали Эни членом Экономической комиссии при Совете Координаторов планеты.

Все крупнейшие деловые кланы Азеры были ввергнуты в глубокий шок: расстановка сил на планете явно менялась, но вот в какую сторону? Семейство Старкофф охватила паника. Лица, позволявшие себе иронически неприязненные высказывания в адрес "этой несносной парвеню" в ужасе прикусили языки, а Карл Бюллер примчался к ней в гостиницу преисполненный самых радужных надежд, готовый закрыть глаза на любые ее чудачества и решительно намеренный сделать все, что она пожелает, лишь бы превратить ее в свою деловую союзницу.

Бюллеры в иерархии планеты занимали всего лишь третью ступеньку. Вне конкуренции был клан Азерски даже без возможностей Старой Дамы, составлявших добрую половину общей экономической мощи клана. Второе место принадлежало семейству Старкофф.

Жесткая и бескомпромиссная позиция, которую заняла Старая Дама в отношении Города, расколола клан Азерски. Чуть ли не каждый его представитель оказался сегодня сам по себе. Многие из Азерски сочувствовали Старой Даме, но, считая борьбу безнадежной, отошли в сторону. Те из них, что могли бы претендовать на наследство, помимо Малыша их насчитывалось, по крайней мере, пять человек, смотрели друг на друга подозрительно и объединиться были органически неспособны. Считаться в делах теперь Карлу приходилось лишь со Старкоффами, в позициях которых уход из семьи денег этой сумасбродки Лайзы пробивал существенную брешь. Экономические возможности обеих семей теперь были почти равны, и если бы удалось перетащить на свою сторону Эни, то перспективы перед ним, Карлом Бюллером, открывались бы самые восхитительные. Вот только сумасбродкой эта самая Эни была, пожалуй, ничуть не меньшей, чем приснопамятная старушка Лайза.

– Дорогая Эни! – раскинув в преувеличенном радушии руки, воскликнул Карл Бюллер прямо с порога. – Ведь Вы разрешите так себя называть старику?.. Вот и прелестно. Поскольку наш общий друг, Филипп-Норрис, не спешит вводить Вас в наш круг, а, по всей видимости, предпочитает один наслаждаться Вашим обществом, эгоист этакий, я взял на себя смелость заявиться к Вам без приглашения. В конце концов, мы были представлены друг другу еще в конвертоплане.

Бюллер обстоятельно расположился в предложенном ему хозяйкой номера кресле, уютно устроил на коленях брюшко и критическим оком обозрел апартаменты.

– Вы все еще ютитесь в этом сарае? Не надоело? Нет-нет, не уверяйте меня, что тут не так уж и плохо, я же сам являюсь его владельцем. Дорогая, Вам следует обустраиваться более капитально. Если Вы позволите мне не то чтобы руководить, а, так сказать, облегчить… я буду рад и счастлив.

– Разумеется, дорогой Карл, если Вы, в свою очередь, позволите мне себя так называть… ага… вот и прелестно… я с удовольствием и признательностью приму Ваши услуги, – с восхищением сказала Эни, старательно выпихивая из сознания злорадствующий внутренний голос. Голос этот настоятельно советовал сотворить гостю какую-нибудь пакость, и Эни невнимательно удивлялась тому, что он, внутренний голос, как-то вдруг, внезапно и очень уж кардинально сменил направление советов.

Бюллер, между тем, обрушил на нее все свое подержанное обаяние.

– Ну-с, дорогая Эни, я позволил себе заранее проявить о Вас… так сказать, некоторую инициативу. Я зарезервировал в самом удобном месте – на десятом уровне, разумеется – уютный жилой блок, в котором не стыдно было бы расположиться кому угодно, хоть бы и… так сказать… да! Двухэтажные апартаменты, внутренние лифты с заходом на третий этаж, где расположена квартирка для вашего секретаря.

– Камердинера, – поправила Эни.

– Камердинера, – согласился Бюллер. – Конечно, это не совсем то, к чему привыкли просвещенные представители Старых Миров, но дайте срок, дайте срок. Ну а чтобы столь прелестной девушке не было скучно, я и мои дети, мы охотно возьмем, так сказать… на себя. Мой сын примерно Вашего возраста, может быть, чуть постарше, и он горит желанием показать Вам все-все и со всеми познакомить. Затворническая жизнь Вам совсем не идет. Вы с этим кончайте. Вы, владелица одного из крупнейших состояний на планете, и, бесспорно, ее красивейшая женщина, должны, так сказать, царить и повелевать. Позвольте полюбопытствовать, Вы вложили в Азеру все свои деньги?.. нет?.. я так и думал. Кстати, у нас тут довольно сложная обстановка. Интриги, подкопы, коалиции, – он со вкусом рассмеялся. – Свежий человек, особенно если, так сказать, не слишком умудренный жизнью… словом, черт ногу сломит. Но я всегда готов быть на страже Ваших интересов, всячески опекать и помогать, по крайней мере, на первых порах. Вы меня слушаете?

– Что?.. А, конечно, дорогой Карл, я с благодарностью приму любую помощь, – сказала Эни рассеянно, ибо вот только что ее голову посетили удивительные мысли. Во-первых, она с несказанным удивлением вдруг осознала, что устойчиво воспринимает себя не как Лайзу, а как Эни, и когда произошла эта удивительная метаморфоза, определить не берется. Во-вторых, она поняла, что внутренний голос, с которым воевала мерзкая старушенция, и был этой зарождавшейся новой личностью. А в третьих, она твердо знала, не догадывалась, не предполагала, а знала, что Лайза отнюдь не покинула это великолепное и столь любимое Эни тело, она просто затаилась, она ждет своего часа, своей минутки и даже мгновеньица, чтобы снова вылезти на свет божий, и новый внутренний голос, так ее, Эни, только что несказанно удививший – это голос именно Лайзы.

– Ну-с, не буду более Вам надоедать, – сказал Бюллер, поднимаясь. – Переехать в новый блок Вы можете в любую минуту, хоть бы и прямо сейчас. Да. Как я сегодня уже неоднократно говорил, Вы мне очень симпатичны, очень, я жалею лишь, что человеку, увы, не дано сбросить со своих плеч этак годиков двадцать пять. Мне остается рассчитывать лишь на роль Вашего проводника в наших финансовых джунглях. Но уж эту свою роль я буду… со всем тщанием, так сказать…

– Я в восхищении, – сказала Эни, приятно улыбаясь. "Ах ты, старый козел, – думала она, – ты рассчитываешь вертеть мною, как марионеткой? Ничего-ничего, я еще повожу тебя за нос. Потрудись-ка пока что мне во благо, а показать тебе зубы я всегда успею… И тут из таинственных глубин ее "я" бурно, страстно, решительно вырвалась Лайза. Натиск был таким стремительным, что Эни даже растерялась. Ей вдруг страстно захотелось выставить два пальца козой, ткнуть ими в толстый живот своего визави и громко заорать: "Бе-е-е-е!" Борьба с Лайзой закончилась явно полной капитуляцией, поскольку Эни с удивлением обнаружила, что с язвительностью продолжает: -… потому что я… как только, так сразу… нашла себе в ваших кошмарных джунглях, переполненных кровожадными тиграми, бескорыстного гида в образе хитрой и жирной старой лисы.

Высказывание это, хотя и точное как по сути, так и по форме выражения, было, по мнению Эни лишним, глупым и ненужным. Бюллер мог и обидеться. Однако он отечески потрепал ее по колену и сказал с легким смешком:

– Старая жирная лиса будет очень заботиться о Вас, Эни, поверьте. Впрочем, Вы вскоре в этом сами убедитесь. Вот Ваше приглашение на ближайшее заседание Экономической Комиссии. Вот членский билет Звездного клуба. Завтра я жду Вас в Совете, чтобы провести официальное представление. А знакомство во внеофициальной обстановке состоится, если Вы не возражаете, уже сегодня вечером. Милости прошу ко мне, у нас банкет для узкого круга лиц, или, как выражается молодежь, тусовка. Будет весь бомонд. Зачем откладывать на завтра то, что можно, так сказать, натворить сегодня?

Бюллер сделал Эни ручкой и удалился с грацией элефанта, вставшего на задние ноги.

Ну, – сказала себе Эни, – один козырь послужил мне прекрасно. Дай бог, чтобы и второй сработал не хуже. А эти мысли о старушечьих приколах… Что-то в них-таки-есть, в этих приколах. Не так уж они и… Ну, дорвусь я, в конце концов, когда-нибудь до мужика, или нет?

6

Огромная эмоциональная чувствительность Рекса позволила ему уловить приближающуюся бурю задолго до того, как Лайза ощутила первые признаки душевного разлада. Рекс наблюдал за нею со все возрастающей тревогой и смятением, поскольку представления не имел, в чем именно должно будет заключаться его вмешательство. Друг просто советовал в критической ситуации следить за ее зрачками… прекрасно… допустим, уловит он, Рекс, в зрачках Лайзы некую ненормальность, и что дальше? Никаких инструкций-то ему на этот счет оставлено не было!

Тревожное состояние Рекса все усиливалось, и, в итоге, он уже просто не находил себе места от беспокойства. К этому добавлялся и собственный душевный разлад, девушка нравилась ему, к тому же он улавливал подсознательную тягу к себе ее тела – такая вот странность, от которой ничего хорошего тоже ждать не приходилось. Мысли о круглосуточном за нею наблюдении надо было в темпе растоптать и выполоть. Хотя, думалось ему, что делать, если приступ – почему-то ему казалось, что это будет непременно приступ – случится ночью?

Дальше, однако, все произошло само собою. Толчком послужили ее невероятно расширившиеся зрачки. Рекс уже в который раз почувствовал, как вдоль позвоночника покатилась волна мерзкой тянущей боли, а в следующее мгновенье он нырнул в эти зрачки, вцепился в ее мозг и… стал Лайзой, вернее, Лайза стала его частью, вполне автономной и независимой, но с любыми болезненными проявлениями в которой он мог теперь разобраться со всей ему свойственной решительностью.

Когда "разборка" была завершена, Рекс покинул Лайзу, безумно счастливый тем, что происходила эта разборка на низших уровнях психики, в сфере подсознательного. И только после этого в очередной раз поразился силе предвидения, столь наглядно продемонстрированного Сержем. Ему стало ясно, что друг потому и не давал никаких указаний по лечению, что знал – Рекс и сам прекрасно справится с задачей.

Покинуть-то он ее покинул, но связь, позволяющая знать все, что с нею происходит, осталась. Где бы Рекс ни находился и что бы ни делал, какая-то часть его сознания постоянно и напряженно следила за девушкой. Между ними установилось нечто такое, что можно было назвать телепатической связью, хотя, может быть, и не в общеупотребительном смысле этого понятия. Самое поразительное, что связь эта не зависела от расстояния и ничем не экранировалась. Она сохранялась даже тогда, когда Рекс выходил из бетонного куба наружу. Правда, как вскоре выяснилось, в этом случае он тратил очень много энергии и, если требовалось его экстренное вмешательство, быстро уставал до полного изнеможения. Между тем, приступы, пусть и не такой силы, случались с нею все чаще и чаще.

Времени у него было мало, размышлять над всеми этими странностями было некогда. Рексу оставалось лишь надеяться, что согласовательные процессы, которые ему еще предстоит провести, коснутся только низших этажей сознания. Он боялся, что помимо своей воли заберется в ее память, туда, куда она его пускать не хотела. Но с каждым новым вмешательством он забирался все глубже, и надежда эта становилась все более призрачной.