Смог над Азерой. Червивое яблоко 1

Однако время для ностальгических эмоций было выбрано им явно неудачно. Снизу, из долины, наползала опасность. Это было не просто давление чуждой среды, в этой опасности угадывалась угроза, исходящая от живого.

Чтобы разобраться происходящим, Рексу необходимо было психически раскрыться. Но рядом стояла Лайза, и раскрывшись, Рекс с неизбежностью узнал бы все то, что она так тщательно от него скрывала, а обмануть ее доверие он не хотел, да и не мог. Но дело было даже не только в этом. Судя по тому, что давление на психику прорывалось даже через поставленные им блоки, угроза была нешуточной, и это означало, что ему следовало опасаться того, что он про себя называл коллапсом сознания. Каких бед он в этом случае мог натворить, особенно учитывая, что Лайза, по ее словам, в прошлой жизни была с тетушкой в отношениях отнюдь не дружеских, Рекс боялся и помыслить. Инструкции на ее счет, содержавшиеся в послании Сержа, двоякого истолкования не допускали: Лайзу ни в коем случае нельзя было оставлять в конвертоплане одну. Формирование новой личности, предупреждал Серж, с неизбежностью пройдет этап раздвоения. И в этот момент за Лайзой потребуется самый тщательный уход. Да Рекс и на собственном опыте знал, что такое раздвоение личности. И если все происходившее с ним в период его собственной адаптации несколько не то чтобы позабылось, но притупилось, то он прекрасно помнил тот недавний липкий ужас, что охватил его самого, когда часть сознания, впервые отделившись, зажила собственной независимой жизнью в компьютерной системе гидропонного экспресса.

Давление на психику нарастало. Опасность надвигалась сразу со всех сторон. Угроза была злой, стремительной, хищной, принимать меры надо было срочно. Рекс лихорадочно терзал конвертор, стараясь поскорее перестроить его на конвертирование сверхмалых пространств, чтобы как можно скорее конвертироваться к Гнезду. Он со страхом ждал появления знакомой боли в позвоночнике. Напряжение нарастало, ломая волю, пальцы Рекса лихорадочно метались по клавиатуре, и где-то на краю сознания билось отчаянное: не до жиру, спасти бы девочку, успеть… успеть до того, как все полетит к чертовой матери. “Прижмись ко мне, – заорал он яростно, – теснее, ч-черт!” Лайза испуганно прижалась к нему сзади и…позвоночник Рекса пронзила боль. Резкая, мгновенная, нестерпимая. Сопротивление его было мгновенно смято, остался только отчаянный стыд перед Лайзой, а зрение уже стремительно расширялось, становясь панорамным, нахлынули потоки чувственных эманаций, навалилось ощущение массы, где-то в области темени как на экране радара заметались невнятные силуэты, находившиеся, похоже, на невидимых прямому взгляду склонах Ошбы, мгновение, и все это слилось в знании, бесспорном знании происходящего. И лишь Лайзе, одной только Лайзе из всего того, что его окружало, слава богу, не нашлось в этом знании места.

Рекс даже не сумел сразу осознать значения этого факта. Он просто с огромным облегчением тут же выкинул его из головы.

Эманация исходила от большой, более двух тонн, биомассы, не представлявшей собою единой особи и источавшей хищный агрессивный голод, ярость и боль. В низине на берегу клоаки, бывшей в пору его детства рекой Пульсаркой, шел бой между стаей необычно крупных… ну, условно скажем так, крыс и несколькими кошмарными зверюгами. Корни этих тварей его подсознание выводило от гамадрилов, а есть ли между ними хотя бы малейшее зрительное сходство, он не знал, да и знать, если по правде, не хотел.

Вершина Ошбы была тоже окружена. Невидимая в клубах оранжевого тумана зыбкая и вязкая биомасса медленно и осторожно наползала на вершину холма. Ему не следовало обольщаться по поводу этой медлительности, поскольку внутренние смещения масс были быстры, резки и сопровождались вспышками агрессии, ярости, страха, всего того, что сопутствует скорой и отнюдь не безболезненной смерти. Это были крысы. Много крыс. Очевидно, Рекс и Лайза слишком долго находились на одном месте.

– Ну, все, все, – сказал Рекс испуганной Лайзе, Лайза отпрянула, – Нет-нет, держитесь как можно ближе ко мне, но обязательно чуть сзади и слева.

Между тем, угроза внезапно раздвоилась, причем источник, по ощущениям Рекса неизмеримо более опасный, находился довольно далеко и, как будто бы, даже над поверхностью. Из-за фантасмагорических развалин обсерватории, венчающих Северо-западный хребет, медленно выдвигался винтокрыл. Угловатый, хищный, он был слишком крупен для машины планетарных санаторов. Не медля ни секунды, Рекс толкнул Лайзу за изъеденный кислотными дождями огромный валун и сам скользнул следом. Ишь ты, думал он, мальчики из Совета крутенько взялись за дело.

Драка на берегу Пульсарки прекратилась, как по волшебству. Все живое вокруг затаилось и эманировало только страх.

Винтокрыл, висевший до той поры, как представлялось Рексу, над самой границей родовых владений, медленно сдвинулся с места и поплыл к Ошбе. В тот же миг валун, за которым они прятались, с устрашающим скрежетом отъехал в сторону. Из-под земли, подобно чертику из коробки, выскочила ракетная пусковая установка. Она стремительно развернулась в сторону винтокрыла, плюнула парой ракет "земля-воздух" и, с лязгом перезаряжаясь, повела направляющими вдоль его траектории.

За штурвалом машины, совершенно очевидно, сидел ас. Винтокрыл буквально встал на крыло и в немыслимом вираже рванулся к развалинам, увлекая за собою ракеты. Все было кончено в считанные секунды. Одна из ракет врезалась в какую-то полуразрушенную башню, вторая в последний момент была расстреляна из бортового оружия винтокрыла, успев, однако же, зацепить взрывом крылатую машину.

Машина исчезла, поселивши в Рексе озадаченность и тревогу. Откуда на Азере мог взяться тяжелый штурмовой винтокрыл космофлота Империи, к тому же вооруженный корпускулярными лазерными пушками? Насколько ему было известно, вблизи планетной системы Сола не было не только десантных судов космофлота, но даже патрульных крейсеров, за исключением флота гроссадмирала Хилтибранта. Да и что бы им тут было делать?

Между тем, окружающая живность постепенно успокоилась, и теперь ее внимание полностью переключилось на Рекса и Лайзу.

Когда Рекс сообщил Лайзе, что берет ее с собой на Азеру, ее реакция поразила его до глубины души. Лайза была в панике. Из ее бессвязных возражений Рекс понял, что в прежней жизни она была с тетушкой знакома и находилась с нею в непростых отношениях.

– Милая девочка, – сказал он, не зная, что обращается с этими словами к той самой, всем их семейством люто ненавидимой старухе Старкофф, – я не знаю, кем Вы были в той жизни. И, поверьте, ни меня, ни тетю Леру это, ни в малой мере не интересует. Нам, я ручаюсь, будет более чем достаточно сделанного Вами уже в жизни новой… Вы лучше соглашайтесь добровольно, – добавил он шутливым тоном, нисколько, впрочем, Лайзу не обманувшим, – потому что я все равно тут Вас на смерть не оставлю.

И вот они стояли вдвоем на вершине Ошбы, снизу на них медленно наползала стая крыс, а он, Рекс – как всегда, по собственному мнению, некстати – уже снова мучился очередным трудноразрешимым вопросом.

Вот он, этот вопрос.

Человек ли он?

Человек ли… Ну, во всяком случае, никаким таким гнусным агентом враждебного мира, лелеющим коварные планы в отношении доверчивой Империи он, Рекс, естественно, не был. Да и существовали эти агенты только в бесконечных телесериалах, причем агентами всегда оказывались парни с поверхности, а расправлялись с ними бравые биопы из подземных служб имперской санации. Речь шла о другом. Как ни крути, но приходилось признавать себя чем-то вроде мутанта.

Крысы в оранжевом тумане медлили, не решаясь напасть. Рекс поманил за собою Лайзу и сделал несколько шагов вниз по склону так, чтобы за их спинами оказалась скала. Те из крыс, что были прямо перед ним, шарахнулись назад и в стороны, но боковые напирали, и достаточно было одной зверюге броситься вперед, чтобы все остальные немедленно последовали за ней.

Кольцо крыс неуклонно сжималось. Рекс включил конвертор на плоское смещение пространства. И в то же мгновенье, когда крысы бросились вперед, он, включив смещение, закрутил конвернтор вокруг себя почти над самой землей.

Раздался чудовищный, нестерпимый треск. В разные стороны брызнули осколки камней, обломки корявых веток, разодранные тушки крыс, все, что попало в плоскость смещения. Уцелевшие крысы в панике удирали. Некоторое время вниз по склону еще сыпались обломки, но постепенно все успокоилось, и на землю опустилась прежняя противоестественная тишина.

Рекс машинально глянул на индикаторы конвертора. Проклятые камни! Если так пойдет и дальше, у него просто-напросто не хватит энергии для возвращения в конвертоплан. Рекс дал себе слово впредь быть максимально экономным и стал осторожно спускаться вниз по обрыву. Лайза шла следом.

Зверье напугалось и попряталось так основательно, что ни о какой агрессивности окружающей фауны речи уже не шло.

Рекс уверенно свернул к карнизу над обрывом. Внизу знакомо шумела Пульсарка. Под ногами угадывалась старая тропа, и где-то там, позади, находилась большая пещера, где они с дядей, удрав из дома, проводили свои безумные опыты с подключением компьютера к нервной системе через акупунктурные точки.

Подойдя к торчавшей поперек дороги скале, Рекс привычно свернул на правую неудобную ветвь тропы. За скалою карниз был срезан давней катастрофой, сопровождавшей, вероятно, одно из первых индивидуальных перемещений в пространстве с помощью малого конвертора…. Который, впрочем, был в те времена не таким уж и малым. Тогда им с дядей пришлось быть свидетелями этого события. А совершал скачок в капсуле, созданной на базе флаттера, нынешний легат Корпуса и непосредственный шеф Рекса доктор Вальтер Сальм.

Рекс обогнул скалу и застыл у обрыва. Да, это случилось именно здесь. Правда, тогда, в отличие от сегодняшнего, стояло прекрасное осеннее утро, свежее, может быть даже несколько холодноватое. Они с дядей удрали из дома и весело шагали в свое убежище, пещеру, вырытую Пульсаркой у подножья Ошбы, – единственное место в Долине, где могли без помех заниматься своими экспериментами.

Они были где-то тут, вероятно вон у той осыпи, когда в воздухе что-то длинно и тягуче чмокнуло. Звук был так силен, что у Рекса зазвенело в ушах. А несколько выше скалы чуть ли не под прямым углом к склону Ошбы возник флаттер. Просто возник, и все. Ниоткуда.

Это был, казалось, обычный флаттер в наземном варианте, используемый для перемещений по ровным поверхностям. Во всяком случае, он был совершенно не приспособлен для гористых местностей. Скала под левыми дюзами совершенно сбила с толку его глупый процессор. Турбины подушки выли на немыслимых оборотах. На мгновение флаттер завис в воздухе но, не найдя опоры, опрокинулся на карниз.

Удар был страшен. Рекс почувствовал, как дрогнул под его ногами скальный массив. А флаттер в туче камней прокатился по обрыву и рухнул в реку у самого берега. Каким образом Вальтер умудрился уцелеть в этой передряге, до сих пор оставалось для Рекса загадкой.

Флаттер воткнулся в отмель боком, в наклон, и торчал из воды как гигантский гимнастический диск. На счастье он не загорелся. Внутри никто не подавал признаков жизни, а как проникнуть в кабину, они с дядей не имели ни малейшего представления. Дядя велел Рексу оставаться на месте – на всякий случай, как он выразился, – а сам помчался домой, чтобы вызвать кого-нибудь на помощь.

Рекс обошел флаттер кругом по берегу, стараясь получше рассмотреть его верхнюю, повернутую к воде часть, и собрался уже усесться на камень, когда внутри машины что-то грохнуло, заставив его подскочить на месте. На стороне, противоположной дюзам, в обшивке кормовой части флаттера появилась рваная быстро расходящаяся щель. Обшивка рвалась с противным треском, щель быстро росла и, наконец, отделившись от флаттера, в воду с мерзким шипением плюхнулся какой-то большой и тяжелый блок. Машина качнулась, слегка осела на дюзовую сторону и снова замерла, нависая над берегом. Рекс подошел ближе.

Дыра в корме была так велика, что проникнуть внутрь для мальчишки теперь не составило бы ни малейшего труда. Сквозь щели в обшивке внутрь машины тонкими струйками сочилась вода. Не колеблясь ни секунды – а вдруг экипаж захлебнется? – Рекс ухватился за края дыры, подтянулся и влез внутрь.

Он проник в кабину, благополучно миновав все ловушки разбитой машины, и безошибочно ткнул пальцем в ту самую, мигавшую рубиновым светом, кнопку, что отстреливала при аварии колпак кабины. Колпак свалился в воду, а машина медленно и мягко села дюзами на мокрый прибрежный песок.

В кабине флаттера было всего одно кресло водителя. Все остальное пространство было занято какой-то непонятной аппаратурой. Пилот был без сознания, хотя никаких видимых повреждений на его теле Рекс не заметил. Он поспешно освободил пилота от ремней безопасности и осторожно стащил с его головы странной формы шлем, соединенный проводами с этой самой непонятной аппаратурой. И тогда он впервые увидел это. Не на экране телетаксера, а въявь. Начиная почти от скулы, белым, сверкающим на солнце серебряным полуокружием виски пилота охватывали фасетчатые конструкции височных контакторов.

На дне кабины, постоянно прибывая, плескалась вода. Оставаться в машине было опасно. Рекс привел пилота в чувство и помог ему выбраться наружу. Вскоре появился дядя в окружении целой армии людей и роботов. А к вечеру перед домом опустилась стая имперских винтокрылов, битком набитых важными чиновниками, медиками и полицией безопасности.

Впоследствии Рекс часто спрашивал себя, узнал ли его Вальтер. Если и да, то он ни разу за все время совместной работы не дал Рексу этого понять. Более того, их взаимоотношения иногда оставляли желать много лучшего. И все же, не будь этого случая, вряд ли на висках Рекса появились бы симбиозные контакторы. Это была как бы последняя капля… тем более что в играх с акупунктурой они с дядей к тому времени успели зайти в тупик. По крайней мере, им так казалось. А обо всех тех странностях, что стали случаться с Рексом вскоре после начала экспериментов, он не рассказывал, справедливо полагая, что дядя ему все равно не поверит.

Потом тетушка многократно и громогласно возглашала, что дуракам везет, и что в справедливости этой пословицы она постоянно убеждается на дяди с Рексом несуразном примере. Но дело было вовсе не в везении. Просто Рекс уже тогда начал чувствовать любую опасность. Пусть он и не понимал, откуда берется это чувство, но после приключения с гамадрилом научился ему доверять. Безоговорочно.

Рекс и до этого приключения замечал, что не только пустяковые царапины, но даже более серьезные раны заживают на нем скорее, чем на любой крысе. Однако лишь много позже он связал эти свои способности с пещерными экспериментами. Трудно сказать, какие силы пробудились в нем к жизни. Отброшенные в результате эволюции регенерационные механизмы? Клеточное дыхание? А каков механизм ощущения опасности, или это поразительное шестое чувство, рождающееся где-то в области темени и позволяющее ему безошибочно различать массы и их перемещения? Впрочем, это чувство, как и ощущение чужих эмоций, пришло к нему много позднее.

…Шестирукая ящерица подстерегла Рекса во время купания, – откуда только взялась, до миграции было еще добрых две недели? – утащила под воду и запихала под корягу. По-видимому, из сугубо гурманских побуждений. А сама отправилась куда-то по своим гамадрильим делам. Так вот. Когда истерзанный Рекс выбрался на берег, оказалось, что он провел под водою не менее двадцати минут.

Двадцать минут без дыхания. Это показалось Рексу много удивительнее того, что раны от страшных гамадрильих зубов затянулись практически мгновенно, а к вечеру с тела исчезли даже и намеки на шрамы. При первой же возможности он проверил себя, но на этот раз чуть было действительно не утонул, теряя сознание после более чем получасового сидения под водой.

Однако с ностальгическими воспоминаниями пора было бы и покончить. Рекс снова перестроил конвертор на конвертирование сверхмалых пространств и набрал на клавиатуре координаты Гнезда.

Стальная дверь отъехала в сторону, и Рекс с облегчением пропустил Лайзу впереди себя в шлюзовую камеру. Внутренняя дверь открывалась после считывания на оптокарту сетчатки глаз, поэтому он первым делом огляделся в поисках бинокулярного ключа. Наконец, распахнулась и она, Рекс пропустил впереди себя заметно нервничающую Лайзу, шагнул через порог и замер.

Перед ними была до боли знакомая лужайка. Трава на ней была все так же хорошо ухожена и аккуратно подстрижена. Над дорожкой, ведущей к парадному крыльцу стоявшего в отдалении дома, по-прежнему высились два могучих вяза. А под вязами, на скамье, высеченной, по старинному преданию, самим Айвеном Азерски в гранитном валуне на месте первой посадки, закинув ногу за ногу и покачивая на большом пальце левой ноги теплую комнатную туфлю, в своей обычной позе сидела тетушка.

Тетушка?..

Нет, это была не тетушка.

Руки Рекса бессильно повисли вдоль тела. Фантом-тетушка подняла к нему печальное лицо и сказала, глядя снизу вверх на нависавшего над нею верзилу:

– Я так мечтала обнять тебя перед смертью, маленький негодяй. Садись рядом, и давай поговорим.

2

Препоручив свой багаж заботам камердинера, Лайза-Эни спустилась в салон первого класса, где уже собрались все пассажиры элитной палубы, намеревавшиеся высаживаться на Азере. Лайза быстро оглядела собравшихся и разочарованно вздохнула: так понравившегося ей огромного красавца среди них не оказалось.

Впрочем, красавец к Лайзе интереса не проявил даже сугубо платонического. Был он человеком то ли крайне таинственным, то ли просто нелюдимым, но за все время путешествия она видела его считанное число раз. Впрочем, ничто человеческое не было ему чуждо. Лайза получила тому весьма недвусмысленное подтверждение, причем весьма скоро. Поскольку она тщательно ловила случай для того, чтобы завязать с гигантом знакомство… тесное знакомство… ну очень-очень тесное… то, конечно же, сразу обратила внимание на путешествующую с ним мымру.

Если честно, то эта стерва мымрой, естественно, не была. Напротив. Надо признаться, хороша она была чрезвычайно. Не то, чтобы лучше нового Лайзиного тела, но класс был явно один. Да. Именно так, хоть и не хотелось себе в этом признаваться.

И вот еще какая странность. Лайза сразу же почувствовала к мымре глубочайшее отвращение. Дело было, если разобраться, вовсе не в том, что мымра перехватила у Лайзы из-под носа такую великолепную зверюгу, такого… самца. Нет. Тут было что-то более глубинное. При одном виде этой мерзавки Лайзу начало трясти внутри ее нового прекрасного тела, чуть ли из оного не вышвыривая. Ее охватывал ужас. Наступало какое-то странное помутнение фанта. И удерживалась она тогда в этом своем новом теле, как ей казалось, только за счет того, что было в нем, так сказать, биомеханического. Все это было Лайзе странно и страшно, так что, окажись поблизости чертов генеральный коротышка, уж она бы ему показала!

Челнок еще болтался от конвертоплана на весьма приличном расстоянии. В салоне были включены все обзорные экраны, чтобы пассажиры, приди им в голову такая блажь, могли полюбоваться картиной стыковки. Однако никого, кроме собственного камердинера Лайзы, картина эта нисколько не интересовала.

Камердинер был приставлен к ней Человеком, Который Всегда Прав, причем, как выразился старый друг и покровитель, "в качестве… э-э… альтер-эго для помощи в адаптации к новому телу, экстренной связи, буде такая связь тебе зачем-либо понадобится, и… э-э… всяческих услуг". Лайза не вполне, правда, понимала, почему для связи с Ним нужны посредники, но, по привычке, решила, что Ему, естественно, видней. “Альтер эго” был высоким, довольно интересным человеком лет, что-нибудь, около сорока, но – вот странность! – мужчиной ею не воспринимался. Абсолютно. Относился он к Лайзе с подчеркнутой почтительностью, как к хозяйке и, может быть, даже повелительнице, был предупредителен, вежлив, но, как она успела заметить, весьма и весьма себе на уме.

Адаптационный период Лайза проводила в Столице в номере люкс отеля Палас – покровитель позаботился обо всем.

Адаптация к телу проходила тяжко и даже очень тяжко. Первые девять дней тело было послушным, легким, на Лайзу накатывала эйфория, счастье, радость, казалось – раскинь руки и полетишь. Она рвалась к новым знакомствам, веселью, тусовкам и мужикам, так что камердинеру стоило немалых усилий удержать ее у хитроумных приборов, подключенной к которым ей надлежало быть. А потом из тела в фант… в сознание… вдруг стало все сильнее и сильнее ломиться что-то темное, страшное, чужое. Файлы, составлявшие ее фант, начали странно размываться, расплывались, перепутывались друг с другом и с чем-то еще, Лайза как бы двоилась, и эта двойственность приводила ее в ужас. Она боролась, сколько могла, но кончалось это всегда одинаково. Ее тело скручивали судороги, в голове мутилось, из груди рвался звериный рев, и тогда возникал камердинер со шприцем. Да, никак нельзя было сказать, что ее вторая декада в новом теле была переполнена безоблачным счастьем.

Однако наступил, наконец, момент, когда она вдруг поняла, что уже не воспринимает свое сознание как фант, существующий как бы над телом или вне его. Шприц оказался уже не нужен, и вновь наступило время хитроумных приборов, которые подключал к ней неутомимый камердинер. У нее снова прорезался интерес к окружающему, к жизни, то есть, к мужчинам, она спросила у камердинера, можно ли ей уже путешествовать, и, получив утвердительный ответ, навсегда покинула опостылевший Палас.

Перелет прошел быстро, к тому же проклятые приборы отнимали львиную долю времени, так что Лайза даже не успела толком познакомиться с другими пассажирами, и поэтому с любопытством оглядывала собравшееся в салоне общество. Высокий представительный мужчина лет тридцати пяти – сорока, несколько бизнесменов и дамочка с глупым кукольным личиком, смутно Лайзе знакомая, кажется, она была женой какого-то чиновничка с Азеры.

С подходом в салон последнего пассажира в нем неожиданно материализовался старпом, седоголовый красавец, главной обязанностью которого, по крайней мере, по мнению Лайзы, было всяческое обхаживание богатых пассажиров и особенно пассажирок.

Старпом сделал возле Лайзы почтительную стойку и шепнул, понизив голос до полнейшей конфиденциальности:

– Мадемуазель, видите вот этого сэра? Да-да, этого, высокого? Он какая-то невероятно важная шишка. Кажется, гость Азерского Совета, или что-то… Во всяком случае, за ним пришел специальный челнок. Так вот, я с ним договорился. Он возьмет Вас с собой, если Вы, конечно, хотите поскорее попасть на планету.

– Не возражаю, – весело сказала Лайза.

– Вот и чудесно. Пойдемте, я Вас представлю. Вообще-то мне не полагается этого знать, но он один из ведущих сотрудников Корпуса Пространства. Жуткий интуитивист и все такое. Впрочем, судя по Вашим контакторам, Вы и сами, извините, не лыком шиты.

Ну что ж, отметила про себя Лайза, льстить старпом умел, и очень даже неплохо.

– Господин Кэббот, – почтительно сказал старпом, подлетая к Важному Лицу чуть ли не на пуантах, – вот та мадемуазель, о которой я Вам говорил… – и Лайза с удовлетворением отметила, что у Важного Лица при взгляде на нее в глазах загорелся хищный огонек.

– Разумеется, разумеется, – просияло Важное Лицо. – О чем речь, такая спутница будет, так сказать, украшением… со своей стороны… я… и вообще…

Важное Лицо запуталось в словах и, само себя перебивая, сказало:

– Могу ли я иметь честь осведомиться о… э-эм, имени и, м-да… как Вас зовут?

Увлеченная рассматриванием физиономии своего визави, Лайза чуть было не бухнула "Лайза Старкофф", но, вовремя спохватившись, сказала:

– Э-э-э… Эни. Эни Боди.

– Всегда буду рад помочь… так сказать, услугу такой прелестной девушке… и вообще, – с неописуемой важностью распинался Кэббот, тщательнейшим образом обшаривая глазами все изгибы ее тела, – так сказать, в надежде… э-эм…

– Ну, господин Кэббот, Вы кидаетесь в атаку, как малиновый берет, – сказала Лайза, напропалую кокетничая. – Нельзя же вот так сразу хватать крысу за клыки. Может быть, она не дрессированная и, а-а-ам, укусит Вас?

– О, я буду только счастлив… э-эм, эти укусы… и чем их будет больше…

– Там видно будет, – перебила его Лайза. – Впрочем, я думаю какое-то время пожить на этой Азере, и мне понадобится кто-то, кто смог бы ввести меня в здешний бомонд.

– Почту за честь и скажу, не хвастаясь, что сделать это мне будет совсем не сложно, – рисовался и интересничал Кэббот. – Кстати, зовите меня просто Фил, а мне позвольте надеяться… то есть… я имел в виду, чтобы мне называть Вас Эни.

– Надейтесь, то есть, имейте, – фыркнула Лайза.

– Ну, я вижу, вы уже познакомились, – подал голос совершенно собеседниками забытый старпом, – я могу вверить мадемуазель Вашим заботам, сэр, и покинуть Вас. Долг зовет. Челнок, вы чувствуете, уже пристыковался.