Лео

Я обняла его пальцы на своем теле.

– Останься со мной, – он выдохнул, проскользив дыханием по моему позвоночнику.

Я закрыла глаза.

Только сейчас вернулось дыхание.

VII

Океан шумел. Никогда раньше не просыпалась под шум волн и дыхание мужчины в шею. Это было лучшее утро в моей жизни.

Солнце уже стояло высоко и било мне в лицо. Лео тихо спал за моей спиной. Я не хотела двигаться. Хотела остаться здесь. Хотела эту жизнь вместо своей.

Я осмотрела комнату: на полу валялся сломанный торшер. Улыбнулась. Взгляд метался в поисках платья и белья. В этот момент он обнял меня крепче.

– Ты уже не спишь? – поцеловал в спину. Я повернулась к нему лицом. Он щурился от солнца, а я улыбалась, будто впервые в жизни.

– Вставай, прошу. Я умираю с голоду. Ты просто обязан накормить меня.

Я села, потянулась, чувствуя его за своей спиной.

– Не одевайся, – сказал он с ленивой улыбкой. – Вчера ни черта не успел рассмотреть.

Я медленно обернулась. Он смотрел внимательно. Долго. Глубоко. Его карие глаза скользили по моей коже с той самой беззастенчивостью, от которой внутри все дрожало. Он лежал на спине, укрытый до пояса, и рассматривал меня с прищуром. Поджатые губы. Влажный блеск ресниц. Солнечный луч пересекал его грудь. Никто и никогда не смотрел на меня так. Я чувствовала себя самой красивой.

– Вернись, – он сглотнул и похлопал по простыне ладонью.

На лице почти тревожное волнение. Трогательный. Я улыбнулась и вернулась к нему, положив голову на грудь. Он укрыл меня одеялом, обнял за плечи.

– Лео.

– М? – подбородок лег мне на макушку.

– Ты совсем не боишься боли? – я перебирала пальцы на его руке.

– Скорее… я принимаю ее. Боль – это маленькое поражение, результат ошибки. Если больно – значит просчитался. Бокс – техничная самозащита.

Я подняла на него удивленные глаза.

– Задача – не позволить ударить себя. Вся суть хорошего бокса в том, чтобы предугадать соперника, суметь остановить его удар. И ударить, когда он открыт и бьет по тебе.

Я внимательно слушала. Мне никогда не приходило это в голову.

– Получается, суть не в том, чтобы избить соперника? – я вскинула брови. Он снисходительно улыбнулся, словно разговаривал с маленьким ребенком.

– Перчатки не для того, чтобы бить больнее. Они смягчают удар и защищают пальцы, – он обнял крепче и улыбнулся.

– Сколько по шкале тупости? – рассмеялась я. – Со мной жутко скучно говорить о боксе, я знаю.

– Ты даже не представляешь, как далека от истины, – он накрыл мою ладонь своей. Его голос звучал ласково.

– Ты недоволен боем? – я заглянула ему в глаза.

Он помедлил.

– Сомнительная победа сродни поражению.

– Это не так, – я покачала головой.

– Я знаю, на что способен. Это был невнятный бой. Я потерял контроль. Мне повезло, что он выдохся раньше меня. Ненавижу это. Одна ошибка – и звенящая боль отнимает силы и забирает внимание на себя. Ты расфокусирован. А он продолжает наносить удары. Ты больше не атакуешь – ты выживаешь. Проигрываешь время и очки. Устаешь быстрее, чем при нападении. Ведь нужно вдвое больше усилий, чтобы восстановить равновесие на ринге. А у тебя нет этих сил. И остается только лупить, надеясь, что он устанет первым. Это была не тактика. Это была паника.

Я молчала. Его лицо потемнело.

– Хуже этого только лежать под отсчетом нокаута и понимать, что уже не можешь подняться.

– У тебя так было? – спросила я.

– Бывало, – сжал челюсть. На щеках проступили желваки. Он водил ладонью по моей руке, немного отстраненно. Я поняла, что нужно сменить тему.

– Какой у тебя любимый удар?

Он взглянул на меня и чуть улыбнулся:

– Не знаю. Наверное, тот, который нокаутирует, – он перебирал пальцами мои волосы. – Но особенно люблю бесить соперника джебами.

– Это что?

Он, улыбнулся, поднял руку и ударил воздух.

– Прямой удар левой. Вот так. Кросс – правой. А вот хук, – показал заворачивающее движение, – и апперкот – снизу, под челюсть.

Я неловко повторяла его движения, смеясь. Мой кулак двигался неуклюже.

– Последний, должно быть, очень болезненный.

Он рассмеялся и поймал мою руку. Прижал к своей ладони. Его кожа – теплая, гладкая. Моя – бледная, тонкая.

Какие красивые у него руки.

Сильные.

Такие мои.

– У твоего парня невероятная выдержка, – вдруг сказал он, возвращая меня из мыслей в комнату.

Я отстранилась, уставилась на него.

– Как он может без тебя? – продолжал он, глядя в потолок. – Как отпускает тебя так надолго? Отличный парень, видимо. Волевой.

Я окаменела. Смотрела на него и пыталась понять, что за игру он затеял. Он молчал, нарочито отрешенный, заставляя меня сходить с ума от злости. Зачем он это говорит? Неужели ему и правда все равно?

Если бы он сказал, что у него другая, я бы, клянусь, сожгла весь мир. От одной только мысли задохнулась.

– Невероятно, – выдохнула я. Одно слово. Горькое, полное разочарования. Я резко встала с постели, но он перехватил мою руку.

– Не злись, Джо.

Я обернулась. Поймала его взгляд – и все стало ясно. Это была не колкость. Это была боль. Сдержанная, стиснутая, невыносимая. В которой он не мог признаться. Она рвалась наружу, как могла.

Мне даже нравилось видеть, как он борется. С собой. Со мной. Я немного успокоилась, наблюдая за его смятением. Но все равно попыталась вырваться.

– Не делай так, Джо, – его пальцы легли мне на шею.

– Я ухожу, – выдохнула. Это был блеф, конечно.

Он одним движением опустил меня обратно в постель.

– Ты злишься не меньше меня, – прижал мои кисти к простыне, заведя за голову.

– Зачем ты это сказал? – я вглядывалась в его глаза. Там горело все: ревность, страх, желание. Боль.

Он приблизился, скользнул глазами по моему лицу, шее, груди. Я почти физически ощущала, как его взгляд касался кожи. Прожигал. Он водил большими пальцами по моим запястьям, и я чувствовала, как бешено билась под ними кровь в венах. Он наклонился и коснулся губами моей шеи. Я задохнулась.

– Скажи это, – я зашептала почти сипло. Чувства были обострены до предела. Казалось, что сейчас взорвусь. – Скажи, чтобы я его оставила.

Он посмотрел в мои глаза.

– Нет, – прошептал. Губы обхватили мой подбородок.

– Тогда отпусти, и я уйду, – вранье. Он знал это. Я тоже.

– Не отпущу, – его грудь прижалась к моей.

– Тебе совсем все равно? – я попыталась дернуться.

– Посмотри на нас, Джо. Разве мне все равно?

– Скажи бросить – и я брошу, – выдохнула я, разомкнув губы. Немного правды нам не помешает.

Он не ответил. Просто смотрел в мои глаза. В них было все отчаяние и решительность, на которые способно мое существо. Если бы он сказал броситься в океан, я бы послушно захлебнулась.

– Не бросай. Он ведь идеальный.

Я вспыхнула. Дернулась изо всех сил.

Кому ты пытаешься сделать больно?

– С меня хватит! – я взорвалась.

– Я не могу о таком просить.

Мы замерли. Глаза в глаза. Кажется, ему было даже больнее, чем мне. Это его тяготило. Разрушало. Я была нужна ему. Так же, как и он мне. Он крепче сжал мои руки – это был его способ сказать: «я здесь, я с тобой, чувствуешь?»

Чувствую.

– У тебя веснушки, – вдруг сказал он и улыбнулся.

– Вот еще. Я вывела их два года назад, – фыркнула и отвернулась.

– К счастью, не полностью.

– Нет у меня веснушек!

Ненавижу даже воспоминание о них.

– Есть, и они жутко заводят.

Я сглотнула. Он снова смотрел на мою шею. Ему нравилась эта моя уязвимость.

– Я много думал о тебе, – он заговорил тихо. – Еще до того дня, как ты выдала свое «Давай, сожги меня заживо».

Я прикрыла глаза от смущения. Помнила тот вечер слишком хорошо.

– Я нашел тогда твой платок на трибуне. Поднял, вдохнул запах… – он глубоко втянул носом воздух, ноздри расширились. – До сих пор мурашки. Я представлял, какая ты с этим запахом. Не думал, что настолько моя. Что вот так переклинит. Я хотел вернуть его тебе. Но потом ты уперла в меня эти сумасшедшие медные глаза. Клянусь, в темноте они светились, как у дикой кошки. От одного взгляда у меня скрутило внутренности. Ты дрожала от меня. Я видел это. Видел на твоих пальцах, губах, ресницах. Тогда я понял: ты моя.

Он приблизил лицо, его голос стал тише:

– Тогда я захотел, чтобы у меня осталось хоть что-то от тебя. Надеялся, так ты вернешься. И ты поцеловала меня. Внезапно, горячо, как ненормальная. Завела до предела. Я с катушек слетел от тебя. Эти дни… я не мог перестать думать о тебе. Представлял тебя вот так, в своих руках.

Он снова скользнул глазами по моей коже. Медленно. Мучительно. Дразняще.

– Скажу кое-что: я не отпущу тебя, ты понимаешь?

Все внутри задрожало. Я вскинула голову и поцеловала его сильно, глубоко. Кажется, этим чувствам всегда будет мало. Мы снова сорвались.

Голова кружилась. Волна жара откатила, но дрожь по-прежнему сотрясала тело. Все пылало. Не думала, что так бывает. Он обнимал меня, горячий, влажный. Мое лицо уткнулось в его плечо, руки обнимали живот. Я подняла взгляд: его мутные, потемневшие глаза смотрели на меня. Он дышал ртом. Часто. Буйно.

Как же невероятно чувствовать, как он сходит с ума в эти минуты.

Я закрыла глаза, поцеловала его в грудь.

– Как думаешь, который уже час?

– Без понятия, – он рассмеялся и поцеловал меня в висок. – Я немного потерялся.

– К твоему сведению, я все еще хочу есть, – улыбнулась.

– Я сделаю тебе блинчики.

– Серьезное заявление, – рассмеялась и встала, потягиваясь. Оглядела комнату в поисках одежды.

Он смотрел на меня с постели. Я схватила его шорты и футболку и натянула.

– Предупреждаю, я сейчас залезу в твой холодильник!

Он засмеялся. Пока я пила воду, он поднялся, натянул брюки и подошел. Поцеловал в висок. Я протянула бутылку, он жадно опустошил ее. На полу у холодильника нашелся верх от моего белья. Лео рассмеялся.

– Боже, скажи, что я могу это съесть, – вытащила шоколадное пирожное из холодильника. – Год держалась без сладкого, а теперь аж челюсть сводит!

– Ты можешь даже не делиться, – он снова улыбнулся.

Я уселась прямо на стол, ломала по кусочку и закидывала в рот. Самый вкусный десерт в моей жизни. Я блаженно застонала от удовольствия.

Он стоял в нескольких шагах, смотрел и улыбался. В его взгляде было столько всего. Сила. Нежность. Желание… Никто никогда не хотел меня так сильно.

Мы смотрели друг на друга. Я ела пирожное, он допивал воду. И все это было так естественно, будто мы вместе уже много лет.

Я спрыгнула со стола, подошла и обняла его за шею. Крепко.

– Кажется, я без тебя не хочу больше жить, – тихо прошептала ему на ухо.

– Я, кажется, влюбился в тебя…

Я отстранилась и посмотрела ему в глаза. Он не улыбался. Не играл. Был серьезен. И немного растерян.

– Я влюблен в тебя, Джо, – повторил он. Тихо. Но так, что во мне что-то оборвалось.

Ты только что разрушил мою жизнь. Всего четыре слова этим низким резонирующим в моих внутренностях тембром. Ты уничтожил меня прежнюю. Я была мертва и счастлива.

Я растерянно вглядывалась в его глаза. Пыталась прочувствовать каждую секунду этого трепетного волнения внутри себя. В купе с его глазами это было слишком невероятное ощущение. Он пытался угадать мои мысли. Но он и представить не мог, в каком огне я горела эти дни с ним.

Я молчала. В глазах его появилась неуверенность. Он решил, что спугнул меня. Что все испортил. Что его импульс прозвучал неискренне. Если бы мог, он бы забрал сейчас обратно свои слова.

Не отдам.

Я просто захлебывалась этим чувством. Привыкала. Мне нравилось, как оно дрожит в его глазах.

Он начал дышать чаще. Я чувствовала, как волнение разгоняет кровь в его венах и заводит сердце.

Единственный мужчина, кого поцеловала первая. К кому пришла сама в руки. Не задумываясь о защите или совести. Приблизилась к нему так безрассудно быстро и непозволительно сильно. Легкомысленно. Импульсивно. Я сгорела в нем, как спичка.

Он растерялся от моего молчания. Взял за руку, сжал запястье, сильно, нервно. Пальцы дрожали.

Подожди немного. Пожалуйста. Дай мне сойти по тебе с ума. Плавно, медленно, бесповоротно.

Не волнуйся, я уже люблю тебя слишком сильно.

Я обхватила его вторую руку, переплела пальцы. И просто заплакала. Вместо слов выходили наружу только слезы. Я дрожала, держась за него крепко.

– Почему ты плачешь? – он смотрел в мое лицо, встревоженный.

Это был слишком сложный вопрос. Я молчала. Только уткнулась лбом в его грудь. Он обнял меня.

– Ты не должна ничего отвечать, – произнес немного тревожно, задумчиво. И я поняла: он так не думал. – Позавтракаем?

– Я сбегаю в душ и вернусь, – отпустила его и ушла.

Он не стал удерживать. Просто смотрел мне вслед. Пытался угадать, что в моей голове. Я сама не понимала, что со мной. Словно кружилась в воронке урагана чувств. Страх. Жажда. Боль. Восторг. Все сразу.

В ванной я разделась, встала под горячую воду. Она текла по телу, обнимала, немного отрезвляла. Я словно вернулась в реальность. Все это было слишком. Я даже не знала, который сейчас час. Наверное, я выпала из жизни на сутки или больше. Оставила Кевина. Пропустила пары. Родителям не сказала ничего. Полностью растворилась в нем.

Только сейчас, отойдя от него на шаг, я начала соображать.

Я облокотилась о влажную стену, окинула взглядом ванную. Я была так поглощена им, что даже не помнила, как выглядит его дом. Как будто все это время я жила только в его взгляде, в его руках, в его голосе. На полке несколько флаконов. Я открыла один. Запах – его. Такой приятный, терпкий, волнующий.

Комната заполнилась густым паром. Стало тяжело дышать. Я выключила воду, вытерлась и, закутавшись в полотенце, вышла.

Я хотела еще собраться с мыслями, но уже слишком скучала по нему. Как глупо.

Он сидел на подоконнике у открытого окна. В руках держал мое платье.

– Я немного порвал его вчера, – он откусил нитку. – Теперь все в порядке, – убрал иголку и протянул мне. Я взяла, растерянно глядя в его глаза. Он посмотрел на мои мокрые волосы.

– Спасибо, – прошептала я. Сжимала платье в руках, не в силах отвести растроганный взгляд. Он спрыгнул с подоконника и обнял меня. Сильно, уткнувшись лицом в мои волосы.

– Тебя долго не было, – тихо сказал он. Я обняла его в ответ. Он провел пальцами по моим волосам, поцеловал в плечо. – Одевайся. Я приготовлю нам поесть, – сказал он и ушел на кухню. Я смотрела ему вслед. Его спина, ямочки на пояснице, походка – все было уже таким привычным.

На подлокотнике дивана аккуратно лежало мое белье. Он нашел его. Сложил для меня.

Я натягивала платье на еще влажное тело. Он стоял ко мне спиной, взбивая яйца. Я подошла и обняла его сзади.

– Как же ты пахнешь, – встала на цыпочки и уткнулась лицом в шею пониже линии волос. Я целовала его, обнимая за живот.

Он отпустил вилку и взял мои руки. Сжал.

– Не могу без тебя, – прошептала я. Он повернулся, улыбаясь. – Не останавливайся, я умираю с голода, – я отпустила его и села рядом на стол, чтобы доесть пирожное.

Он продолжал, а я наблюдала, как красиво напрягается от движений его сильный торс.

– Ты ведь не останешься, – вдруг сказал он и обернулся. Я покачала головой. Несколько секунд он смотрел в меня, словно хотел спросить: «Пойдешь к нему?» Не спрашивай. Не сейчас.

– Сварим кофе? – я отряхнула руки от крошек.

– В верхнем шкафчике над тобой, – он не глядя ткнул пальцем над моей головой. Его голос почему-то показался чужим.

Океан встревоженно шумел, будто тоже прощался со мной. Пар поднимался из чашки и ускользал в воздух. Люблю запах кофе. И запах океана. Вкус кофе не люблю, но захотелось именно сейчас вприкуску с океанской влагой. Лео поглядывал на меня, думал. Я чувствовала его взгляд. Он был немного молчалив. Я – немного разбита.

Я все думала: не хочу уходить. Не хочу возвращаться. Хочу остаться здесь. В этой кухне. В этих руках.

– Пойдем. – Он обнял меня сзади, возвращая из мыслей.

Панкейки были лучшими в моей жизни. Я ела их жадно. Лео улыбался: видимо, я слишком увлеклась. Я обнимала его ноги под столом ступнями. Он смотрел на меня поверх чашки. Тепло. Глубоко. Нежно.

А я все думала: какой же он красивый с этими каре-зелеными глазами и сильным лицом. Волнение и тепло за ребрами.

Он взял мою руку. Я вздрогнула, сжала его пальцы.

Я застегивала босоножки. Он молчал. Напряженный. Встревоженный. Я выпрямилась, посмотрела в его лицо. Желваки. Сжатые губы. Он стоял, уперев руки в бока, смотрел в сторону. Я же не могла оторвать от него взгляд.

Не думала, что будет так тяжело прощаться с ним. Замерла у двери, пропитываясь нарастающим чувством пустоты.

– Мне пора, – прошептала. Он кивнул. Отстраненно. Я шагнула к нему. Обняла за плечи. Поцеловала в щеку. И уже почти ушла – но не смогла отстраниться. Лишь прижалась лицом к его коже. Никак не отпустить. Его сердце билось сильно. Мое – рвалось на части. Пальцы легли ему на шею. Он прижал меня к себе. Крепче. Еще крепче. Я чувствовала, как дернулся кадык у меня под губами. Его потряхивало.

А я уже плакала.

Он взял мое лицо в ладони. Смотрел в глаза. Его взгляд был тяжелым, уставшим.

Он вытер мои слезы. Поцеловал в лоб. И отстранился, слегка отталкивая меня от себя.

– Давай же, Джо, – хрипло сказал. Снова упер руки в бока. Отвел взгляд. Он не хотел видеть, как я ухожу.

Я шагнула назад. Еще шаг. И ушла.

Я не хотела скандала. Эмоционально я была опустошена, вытрепана, израсходована. Не осталось ни одного патрона, чтобы вступать в новую битву. Я не хотела пререкаться, не хотела защищаться, не хотела оправдываться. Рядом с ним я сложила свое оружие. Я больше не воюю. Сегодня я буду мирным жителем.

Я стояла у двери своего дома, как у чужого порога. Дрожала немного – единственное, на что еще был способен мой организм. Я оставила себя там, с ним, в его руках. А теперь еще за закрытой дверью ощущала сильный ветер от приближающейся бури.

Я не знала, что им сказать. Что бы их устроило?

Хотела упасть в постель и вспоминать ощущения от его кожи на своей. И молчать о нем долго.

Поворот ключа.

Раз: давай, ураган, подхвати меня. Два: о безжалостные скалы разбей меня.

Глубокий вдох за порогом. Нервные шаги по лестнице.

– О, господи! – мама. В слезах. Проклятье.

– Где ты была?! Я чуть с ума не сошла! – она кинулась ко мне, схватила за плечи, потом за лицо. В глазах паника.

– Все хорошо, мам. Прости, что не позвонила, – мне было искренне жаль ее. – Я была с Кевином, – первое, что пришло в голову. Простая, удобная ложь. Такая привычная.

Быстрые шаги из гостиной.

– Джо?!

Кевин. Вот дьявол.

– Милая, что случилось? Где ты была?

– Кев, не сейчас, – я не смогла на него взглянуть. Мне даже не хотелось открывать рот, словно я запечатала Лео внутри и боялась, что так он испарится с выдохами. Рядом с Кевином эти чувства внутри меня начинали неприятно дрожать. Полярность. Меня чуть не стошнило.

– Джоана! – голос папы. Беги, Джо: если он зовет так – все очень плохо.

– Где ты ходишь?! Мы в полицию звонили! – он не обнял меня. Он кипел от ярости. Зака только не хватало. А, нет, брат – на лестнице, сверлил меня взглядом. Все были в сборе. Все элементы моего шторма.

– Простите, что заставила вас волноваться. Со мной все хорошо, – тихо проговорила я и направилась к лестнице. Кевин рванул меня за руку.

– И все?! – он крикнул, разворачивая меня лицом к себе. – Ничего не скажешь?!

– Скажу. Но не сейчас. Пожалуйста, – пыталась освободиться от его пальцев, – не трогай меня.

– Прости, что? – он опешил. – Ты заболела?! – сжал руку сильнее.

– Кевин, остынь, – папа вмешался, убрал его руку. – Все просто устали. Завтра спокойно поговорите.

– Где. Ты. Была? – чеканил он каждое слово. Его взгляд пробивал насквозь. Он все почувствовал. Впервые меня почувствовал. Какая ирония. Он смотрел на меня с болью.

Я поднялась на ступеньку, потом еще на одну, отступая от него спиной. Он стоял внизу, с покрасневшими глазами, с дрожащими руками, с перекошенным ртом. От слез в этих диких голубых глазах мне стало не по себе. Я ранила его. И он хотел ранить в ответ.

Папа держал его за плечо. Кевин никогда прежде не излучал опасность. А теперь я боялась его. Это было самое сильное чувство, которое он когда-либо вызывал во мне.

– Прости меня, Кев, – выдавила я и убежала вверх.

– За что ты извиняешься?! – его крик настиг меня на лестнице. Голос сломался, осип. Я ощущала вибрации его ярости кожей. Будто он лупил меня словами в спину. Я словно видела вздувшиеся вены на его шее и багровое от ярости лицо. Я не знала его таким. Я разорвала его на части.

Закрыла дверь в комнату. Его крик стал глуше, тише, но все еще звучал за спиной. Папа пытался его успокоить. А я просто замерла.

Что я наделала? Я такая?

Жестокая? Эгоистична?

Как я расскажу ему все? Закрыла уши, чтобы не слышать его отчаяния. Его чувства кровоточили. Я будто видела эту кровь на своих ладонях. Почему я решила, что, если мои чувства к нему блеклые, прозрачные, безвкусные, его такие же?

Я жестокая. Я эгоистичная.

В ту ночь я вышла из комнаты только раз – за бутылкой крепленого вина.

Кухня встретила тишиной. Все спали. Я взяла бутылку, штопор, потянулась за бокалом.

– Ты в порядке, малышка? – мамин голос.

Нет. Я в боли. Я в отчаянии. Но никак не в порядке. Я обернулась и кивнула. Хотела приправить этот жест улыбкой, но не вышло.

– Что происходит в твоей жизни? – она была встревоженной.

Она рушится. Прислушайся, мам, и ты услышишь оглушающий грохот.

Открыла вино. Наполнила бокал почти до краев и села за стол.

Мама вздохнула, налила себе воды.

– Ты сама не своя. Что с тобой случилось?

Я влюбилась, мам… Так сильно. Меня бросает из стороны в сторону, потряхивая. Жизнь ускользает, а мне не жаль. Я отпустила руки и смотрю, как все летит в бездну

Допила залпом. Налила еще. Мама налила себе, села рядом.

– Отношения не бывают простыми… – она посмотрела в бокал. – Джо, ты еще с боксером не встречалась. Это ужасно.

Я вскинула лицо. Почему она так сказала?

Я опустила бокал дрожащими пальцами.

– Я сильно любила его. Все меркло рядом с ним. Но я умирала каждый раз у ринга. Думала, что сильная, но его кровь была сильнее меня. Его боль – сильнее любви. Я рыдала ночами в подушку. И всегда носила с собой перекись водорода. Но я не просила его уйти, боялась. Думала, он выберет бокс, а не меня. Лучше бы выбрал…

Я слушала. Все внутри сжималось.

– Молодые и отчаянные, мы решили, что нашей любви достаточно, что остальное неважно…

Я вспомнила Лео. Ком набухал в горле.

– Это казалось таким правильным. Я даже не заметила, как разрушила его этой своей безусловной любовью… Я думаю об этом и десятки лет спустя, видя это порой в его глазах за завтраком.

– Что именно?

– Ту его прежнюю жизнь, жизнь до меня. Он никогда не говорил мне этого, но я знаю, что он жалеет. Я стала однажды важнее всего для него, он отказался ради меня от мечты. Тогда я была так счастлива, что закончилась, наконец, эта пытка, что больше никто не причиняет ему боль на ринге, что не вижу больше этих окровавленных шорт в стиральной машинке. А когда он вдруг опомнился – время было упущено. Другие чемпионы пришли на его место. Он остался позади из-за меня. Я так ненавижу осознавать это. Если бы могла, сделала бы все иначе…

– Бросила бы папу? – мне вдруг стало так тошно, слезы навернулись на глаза. Эта параллель меня съедала.

– Не знаю, но я должна была подумать о нем. Не только о себе. Он лучшее, что случилось со мной, а я – худшее, что произошло с ним. Так что, милая, некоторые взаимоотношения в разы сложнее твоих.

Она допила, поставила бокал в раковину и ушла, не пожелав спокойной ночи. Я знала: она сбежала, чтобы я не видела ее слез.

Она хотела поддержать меня, но только повергла в смятение… Я и понятия не имела о том, какую трагедию они вдвоем проживали.

Несколько часов я просто стояла на балконе и грела в руках бокал. Теплое вино, холодный воздух. Я хотела просто думать о нем этой ночью. Но не могла. Крутило внутренности нервным спазмом.

Я принесла с собой столько чувств. Сладких. Горячих. Но им больше не было места. Они задыхались внутри меня. Как я сама.

Я хотела снова стать маленькой. Смеяться, когда счастлива. Обнимать, когда люблю. И чтобы от этого никому не было больно.