banner banner banner
Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры
Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

скачать книгу бесплатно

– Лжешь, – сказал он, – или сам себя обманываешь. Всем известно еще со времен Темных веков, что с научной точки зрения подобное невозможно.

– Может, кто-то и лжет, – язвительно бросил я в ответ, – но мы еще посмотрим, лгу ли я. Вот этот мерный стакан на столе наполнен тем самым эликсиром.

Трилт уставился на указанный мною сосуд.

– Похоже на гренадин, – довольно проницательно заметил он.

– Да, сходство есть, даже цвет такой же, – кивнул я. – Но это снадобье означает бессмертие для любого, кто осмелится его выпить, а также неистощимое наслаждение и свободу от всяческой пресыщенности и усталости. Вечная жизнь и радость.

Он жадно слушал меня.

– Ты сам пробовал?

– Да, я с ним экспериментировал, – ответил я.

Он бросил на меня презрительный взгляд:

– То-то я смотрю, ты сегодня такой живчик – совсем на себя не похож: обычно ты нытик и постоянно куксишься. Во всяком случае, снадобье тебя не прикончило. Пожалуй, я тоже попробую. Это может стать хорошим коммерческим предложением, если хотя бы десятая доля того, о чем ты говоришь, – правда. Назовем его «Эликсир Трилта».

– Да, – медленно повторил я. – «Эликсир Трилта».

Он взял стакан и поднес к губам.

– Гарантируешь результат? – спросил он.

– Результат будет таким, какого только можно пожелать, – пообещал я, глядя ему в глаза и улыбаясь с иронией, которой ему было не дано постичь.

Он одним глотком осушил стакан. Яд подействовал мгновенно, в точности как я и рассчитывал. Трилт пошатнулся, словно от внезапного сокрушительного удара; пустой сосуд выпал из его пальцев и разбился вдребезги; ноги у Трилта подогнулись, он свалился на пол между заставленными химической посудой лабораторными столами и застыл. Лицо его побагровело и исказилось, дыхание стало хриплым и тяжелым, как при болезни, симптомы которой я решил симулировать. Глаза его широко раскрылись – ужасающе распахнулись, – но веки даже не вздрагивали.

Ликуя в душе, я хладнокровно собрал осколки разбитого стакана и бросил их в маленькую нагревательную печь у стены. Затем, вернувшись к упавшему, беспомощному Трилту, я позволил себе роскошь позлорадствовать над невыразимым ужасом, читавшимся в его парализованном взгляде. Зная, что он все слышит и понимает, я рассказал ему, что я с ним сделал, и перечислил все не забытые мною обиды, которые, полагал он, я сносил столь безвольно.

Затем, желая добавить ему мучений, я подчеркнул, что яд невозможно обнаружить, и поиздевался над его глупостью, заставившей выпить мнимый эликсир. Незаметно прошел час – время, что я отвел на полное всасывание яда и смерть жертвы. Дыхание Трилта замедлялось, слабело, неровный пульс почти не прощупывался, и наконец он умер. Однако в его навсегда открытых глазах по-прежнему читался темный, застывший, безымянный ужас.

Переходя к следующему этапу тщательно разработанного плана, я направился к телефону. Я намеревался сделать два звонка: сообщить Норме, жене Трилта, что тот явился ко мне и с ним внезапно приключился смертельный приступ, и вызвать врача.

Неведомо почему, я сперва позвонил Норме, а разговор наш до того ошеломил меня и сбил с толку, что до второго звонка дело так и не дошло.

Как я и ожидал, к телефону подошла сама Норма. Не успел я вкратце известить ее о смерти Трилта, в трубке послышался ее взволнованный дрожащий голос:

– Я как раз собиралась тебе звонить, Фелтон. Джаспер умер несколько минут назад от апоплексического удара. Это все так ужасно, я просто не в себе! Он вошел в дом примерно час назад и молча свалился у моих ног… Он собирался навестить тебя, но вряд ли вернулся бы так быстро. Приходи немедленно, Фелтон!

Слова ее повергли меня в непередаваемое изумление. Кажется, я даже стал слегка заикаться.

– Ты уверена… точно уверена, что это Джаспер?

– Конечно, в это трудно поверить. Но он лежит здесь, на диване в библиотеке. Когда с ним случился удар, я вызвала доктора, и он все еще здесь. Однако помочь уже ничем нельзя.

Теперь я не мог сообщить ей, что Трилт пришел ко мне в лабораторию и его труп сейчас лежит рядом со мной в задней комнате. Не доверяя собственным чувствам, не доверяя даже мозгу, я повесил трубку. Либо я, либо Норма стали жертвой некоего странного и необъяснимого наваждения.

Отчасти ожидая, что жирный труп на полу исчез, подобно призраку, я отвел взгляд от телефона и тут же увидел его: он лежал на спине, тяжелый и неподвижный, с коченеющими конечностями и застывшими чертами лица. Подойдя, я наклонился над трупом и грубо ткнул пальцами в обрюзгшую плоть, желая убедиться, что все это происходит на самом деле, что визит Трилта и прием яда не были просто галлюцинацией. Передо мной действительно лежал Трилт – его жирная туша, изнеженное лицо и губы невозможно было ни с чем спутать, даже несмотря на тронувший их смертный холод. Труп, до которого я дотрагивался, был очень плотным и вполне реальным.

Должно быть, Норма сошла с ума, или грезила наяву, или совершила некую невероятную ошибку. Надо немедленно пойти в дом Трилта и узнать, каково истинное положение дел. Объясниться сам я прекрасно смогу и после.

Вряд ли кто-то мог зайти в лабораторию в мое отсутствие. Меня там вообще редко навещали. Еще раз бросив взгляд на тело и убедившись в его материальности, я вышел в безлунный вечер и направился к особняку моего работодателя.

У меня почти не осталось отчетливых воспоминаний о короткой прогулке среди деревьев и кустов, а затем по плохо освещенным улицам с редкими домами. Мысли мои, как и мир вокруг, сплетались в какой-то загадочный, сомнительный и ирреальный лабиринт, что вел в глубины ночи.

Куда я и погрузился до самого дна, добравшись до дома Трилта. Норма встретила меня на пороге, бледная и ошеломленная, но не то чтобы убитая горем, – думаю, Трилта она давно уже не любила.

– Все случилось так внезапно, – сразу же заговорила она. – За ужином он прекрасно себя чувствовал, ел, как всегда, с аппетитом. Потом вышел, сказав, что прогуляется до лаборатории и заглянет к тебе. Должно быть, ему стало плохо и он вернулся с полпути. Я даже не слышала, как он вошел. Не понимаю, как он проник в дом так тихо. Я сидела в библиотеке и читала, потом случайно подняла взгляд и увидела, как он пересекает комнату и падает без чувств у моих ног. После он больше не шевелился и не произнес ни слова.

Я не нашелся, что ответить, пока она вела меня в библиотеку. Не знаю, что я ожидал там обнаружить, но наверняка ни одному человеку в здравом рассудке, ни одному современному ученому не могло даже пригрезиться то, что я увидел, – окоченевшее тело Джаспера Трилта на диване, бездвижное и бежизненное: по всем внешним признакам – тот же самый труп, который я оставил в лаборатории!

Доктор, семейный врач Трилта, которого вызвала Норма, уже собирался уходить. Меня он оделил коротким кивком и поверхностным, безразличным взглядом.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Все кончено.

– Но… этого не может быть, – промямлил я. – Это действительно Джаспер Трилт? Нет ли тут какой-то ошибки?

Доктор, похоже, не услышал моего вопроса. Голова у меня шла кругом; не веря себе и всему происходящему, я подошел к дивану, внимательно осмотрел тело и несколько раз потрогал, чтобы удостовериться в его вещественности. Одутловато-багровое лицо, широко раскрытые, остекленевшие, полные ледяного ужаса глаза, крапчатый костюм, лазурный галстук – в точности то же самое, что я видел и осязал несколько минут назад в другом месте. Я больше не мог сомневаться в материальности второго трупа и не мог отрицать, что передо мной именно Джаспер Трилт. Его личность была подтверждена – и в этом подтверждении коренилось бесконечно чудовищное сомнение…

С тех пор прошла неделя – неделя нескончаемого кошмара и всепоглощающего ужаса.

Вернувшись в лабораторию, я нашел труп Джаспера Трилта на полу, там же, где он упал. Я лихорадочно подверг его всевозможным тестам: он был плотным, липким, массивным и материальным, как и тот, другой. Я затащил его в пыльную кладовку, куда редко кто заглядывал, накрыл мешковиной и оставил среди опутанных паутиной коробок, ящиков и бутылок.

По более чем очевидным причинам рассказать о нем я никому не осмелился. Никто, кроме меня, его не видел, и никто, даже Норма, не подозревает о невероятной правде…

Позднее я побывал на похоронах Трилта. Я видел его в гробу; я был одним из тех, кто нес гроб и опускал его в могилу. Могу поклясться, что в ней действительно покоится его тело. Ни гробовщики, ни прочие скорбящие не выдали ни тени сомнения относительно личности и реальности покойника. Но после, вернувшись домой, я поднял мешковину в кладовке и обнаружил, что лежащий под ней – труп или дух, двойник или фантом, не ведаю кто, – никуда не делся и нисколько не изменился.

Охваченный внезапным безумием, я какое-то время не отдавал себе отчета в том, что делаю. Немного придя в себя, я вылил в большую ванну несколько галлонов едких кислот, а затем поместил туда то, что когда-то было Джаспером Трилтом или в точности на него походило. Но кислота никак не подействовала ни на одежду, ни на тело. С тех пор оно так и не проявило признаков естественного разложения – необъяснимым образом оно вечно остается неизменным. Очень скоро, однажды ночью, я закопаю его в лесу за лабораторией, и земля примет Трилта во второй раз, после чего я буду вдвойне уверен, что мое преступление никто не раскроет – если я действительно совершил преступление, а не увидел его в грезах, оказавшись жертвой какого-то галлюцинаторного мозгового расстройства.

Я не в силах объяснить, что произошло, и не верю, что законы разумной вселенной такое допускают. Но доказано ли, что вселенная разумна и подчиняется рациональным законам?

Возможно, в самой химии таится невообразимое безумие, творя вещества, действие которых противоречит любой материальной логике. Яд, который я дал Трилту, – неизвестная величина; он наверняка обладал, помимо смертоносности, другими неизвестными свойствами, и я не могу уверенно сказать, как воздействует он на атомы человеческого тела – и атомы души. Воистину, я ни в чем теперь не уверен, за исключением того, что и я сам, подобно законам материи, должен вскоре, в самом ближайшем времени, окончательно сойти с ума.

Колосс из Илурни

1. Побег некроманта

Трижды бесчестный Натэр, алхимик, астролог и некромант, со своими десятью проклятыми учениками совершенно внезапно и под завесой строгой секретности покинул Вион. Все его соседи полагали, что столь поспешное бегство было продиктовано здоровым чувством самосохранения: вряд ли колдуна прельщала перспектива примерить испанский сапог или взойти на костер. Его собратья по ремеслу, пользовавшиеся куда менее дурной славой, уже были сожжены заживо в прошлом году, когда инквизиция начала вдруг проявлять необычайное рвение, а то, что немилость Святой церкви Натэр навлек на себя давным-давно, было отлично всем известно. Поэтому относительно причин его исчезновения сомневались немногие, а вот о способе бегства, равно как и о теперешнем местонахождении колдуна и его учеников, оставалось только гадать.

По округе циркулировали тысячи мрачных суеверных слухов, а прохожие крестились, приближаясь к высокому мрачному дому, который Натэр построил в святотатственной близости к главному собору и обставил с поистине дьявольской роскошью и эксцентричностью. Два дерзких вора, которые проникли в особняк колдуна после того, как стало очевидно, что жилище опустело, рассказывали, что большую часть мебели, а также книги и прочее имущество Натэр, по всей видимости, взял с собой. Это лишь усугубило зловещую таинственность происходящего, ибо совершенно невероятным казалось, чтобы Натэр и десяток его учеников с несколькими возами домашней утвари могли законным образом незамеченными просочиться сквозь тщательно охраняемые городские ворота.

Самые добропорядочные и благочестивые обыватели утверждали, будто сам Сатана с сонмом крылатых приспешников унес их прочь из города в безлунную полночь. Некоторые священники и почтенные бюргеры заявляли, что видели в небе черные тени, похожие на человеческие, вместе с такими, которые совершенно точно были не людьми, а также слышали завывания адской шайки, когда она зловещей тучей пролетала над крышами домов и городскими стенами.

Другие полагали, что колдуны перенеслись из Виона посредством дьявольских чар, удалившись в неведомые безлюдные дали, где Натэр, чье здоровье давно уже оставляло желать лучшего, мог бы надеяться умереть мирно и спокойно, насколько может на это рассчитывать человек, находящийся между пламенем аутодафе и огненной геенной. Говорили, что не так давно он впервые за свои пятьдесят с лишним лет составил собственный гороскоп и увидел в нем зловещее сочетание роковых планет, сулящее раннюю смерть.

Третьи же, в числе которых были соперничающие с ним астрологи и маги, были убеждены, что Натэр исчез из виду лишь для того, чтобы иметь возможность беспрепятственно вступать во взаимовыгодные сношения с разнообразными демонами и без помех плести черную паутину могущественных злых чар. Чары эти, туманно намекали они, в назначенный час падут на Вион, а не исключено, что и на всю Аверуань, и, несомненно, примут форму ужасающего мора или нашествия на всю страну суккубов и инкубов.

В бурлящей лавине диких слухов вновь всплывали полузабытые истории и буквально за день рождались новые легенды. Появление Натэра на свет и его подозрительные странствия до того, как шесть лет тому назад он поселился в Вионе, обросли многочисленными домыслами. Поговаривали, что он сын дьявольских сил, как и знаменитый Мерлин; отцом его называли ни много ни мало Аластора, духа мщения, а матерью – уродливую карлицу-колдунью. От первого он унаследовал злобный и мстительный нрав, от последней – приземистую щуплую фигуру.

Он путешествовал по восточным землям, где научился у сарацинов и египтян нечестивому искусству некромантии, в котором ему не было равных. Люди боязливо перешептывались о том, что Натэр использовал тела давно умерших людей и кости, на которых не оставалось ни клочка плоти, в своих гнусных целях и что он выжимал из своих мертвецов все силы, заставляя их служить себе, что было дозволено одному лишь ангелу смерти. Натэра в городе никогда не любили, хотя многие приходили к нему за советом и помощью в разного рода сомнительных делах. Однажды, на третьем году жизни в Вионе, его публично забросали камнями за то, что он, по слухам, занимался некромантией, и метко пущенный чьей-то рукой булыжник навеки сделал его хромым. Это увечье, полагали в городе, он так и не простил, и на враждебность духовенства отвечал дьявольской ненавистью Антихриста.

Помимо порчи и сглаза, в которых его обычно подозревали, он давно считался растлителем юношей. Несмотря на маленький рост, хромоту и уродливую внешность, он обладал исключительной властью над умами, поистине гипнотическим даром убеждения, и учениками его, которых он, как говорили, завлекал в бездонную пучину омерзительных пороков, были молодые люди, подававшие блестящие надежды. Словом, исчезновение его было воспринято в городе как счастливое избавление.

Среди горожан был один человек, который не принимал участия во всеобщем злословии и не прислушивался к мрачным сплетням. То был некий Гаспар дю Норд, который и сам изучал запретные науки и даже целый год ходил у Натэра в учениках, но предпочел втихомолку покинуть дом учителя, когда узнал, какие гнусности ожидают его на пути дальнейшего погружения в колдовское искусство. Однако же за этот год он успел получить немало редкостных и необычных знаний вкупе с некоторым пониманием пагубных способностей и темных, как ночь, помыслов некроманта.

В силу этих причин, узнав об отъезде Натэра, молодой человек счел за лучшее хранить молчание. Кроме того, ему не хотелось ворошить воспоминания о временах собственного ученичества. Затворившись наедине со своими книгами в скромно обставленной мансарде, он хмуро вглядывался в маленькое продолговатое зеркальце, обрамленное переплетающимися золотыми змеями, которое когда-то давно принадлежало самому Натэру.

Отнюдь не отражение его собственного привлекательного и молодого, хотя уже и слегка прорезанного ранними морщинами лица заставляло его хмуриться. Зеркало было не из тех, что отражают черты смотрящего. В глубинах его Гаспар увидел странную, зловещую сцену, участники которой были ему хорошо знакомы, однако определить место действия он не смог. Прежде чем он сумел разглядеть подробности, зеркало затуманилось, словно под воздействием алхимических паров, и больше ничего увидеть он не успел.

Это явление могло означать лишь одно: Натэр понял, что за ним наблюдают, и пустил в ход защитные чары, которые сделали вещее зеркало бесполезным. Именно осознание этого факта вкупе с открывшейся ему на мгновение зловещей картиной того, чем был занят Натэр, тревожило Гаспара и вселяло в его душу леденящий ужас – ужас, который не обрел еще четких очертаний и имени.

2. Воскрешение мертвых

Натэр с учениками исчезли из Виона на излете весны 1281 года, в темную пору междулуния. Потом новая луна народилась и выросла над цветущими лугами и покрытыми молодой зеленой листвой лесами и вновь истаяла в призрачном серебре. Мало-помалу люди заговорили о других волшебниках и новых загадках.

А потом безлунными ночами в начале лета произошло несколько исчезновений, куда более странных и необъяснимых, чем побег злобного коротышки-колдуна.

Однажды гробокопатели, ранним утром пришедшие на работу на расположенное за городскими стенами кладбище, обнаружили, что не менее полудюжины свежих могил почтенных граждан Виона разрыты, а тела их исчезли. После тщательного осмотра стало очевидно, что сделали это не грабители. Гробы, лежавшие поперек или вертикально торчавшие из ям, выглядели так, словно какая-то сверхъестественная сила разнесла их изнутри, да и сама свежая земля бугрилась, будто мертвецы, каким-то непостижимым образом воскреснув прежде срока, самостоятельно разрыли ее и выбрались на поверхность.

Трупы бесследно исчезли, точно ад поглотил их, и не нашлось ни одного очевидца, который хоть что-то знал бы об их судьбе. В те недобрые времена возможным виделось лишь одно объяснение всему произошедшему: в могилы проникли демоны и, вселившись в мертвые тела, заставили их подняться и выйти наружу.

К смятению и ужасу всей Аверуани, за этим странным исчезновением с обескураживающей скоростью последовало еще множество подобных. Казалось, какое-то непостижимое и необоримое заклятие легло на мертвых. На протяжении двух недель кладбища Виона и прочих городов, сел и деревушек каждую ночь лишались части своих обитателей. Из-под заколоченных медными гвоздями надгробий, из общих склепов, из неглубоких неосвященных канав, из мраморных некрополей в церквях и соборах безостановочно продолжался зловещий исход.

Но еще хуже (хотя куда уж хуже?) было то, что тела недавно умерших вскакивали прямо с похоронных дрог и катафалков и, не обращая никакого внимания на перепуганных зрителей, огромными скачками, как безумные, убегали в ночь, и больше безутешные друзья и родственники их не видели.

Во всех этих случаях пропавшие тела принадлежали молодым крепким мужчинам, которые были убиты или стали жертвой несчастного случая, а не умерли от изнурительной болезни. Некоторые были преступниками, казненными за свои гнусные деяния, другие – солдатами или стражниками, которые погибли при исполнении своих обязанностей. Немало в их числе было и рыцарей, сложивших головы на турнире или поединке, а также тех, кто стал жертвой грабителей, шайки которых наводняли в ту пору Аверуань. Были среди исчезнувших мертвецов и монахи, и торговцы, и дворяне, и фермеры, и священники, но объединяло их то, что все до одного находились в самом расцвете лет. Старые и немощные, судя по всему, демонов воскрешения не привлекали.

Наиболее суеверные видели в происходящем предзнаменование надвигающегося конца света. Сатана со своими присными пошел войной на крещеный мир и захватывал тела христианских мертвецов в адский плен. Смятение стократ усилилось, когда очевидно стало, что даже обильное кропление святой водой и самые грозные и действенные экзорцистские обряды никоим образом не в состоянии положить конец этим дьявольским набегам. Церковь признала себя бессильной справиться со странным злом, а светские власти не могли ничего сделать, чтобы привлечь к суду или наказать эти неуловимые силы.

Из-за охватившего всех страха никто даже не пытался разыскивать пропавшие трупы. Однако запоздалые путники рассказывали леденящие душу истории о встреченных ими покойниках, которые в одиночестве или группами шагали куда-то по дорогам Аверуани. Мертвецы казались глухими, немыми и начисто лишенными всех чувств, но при этом c ужасающей скоростью и целеустремленностью двигались к какой-то далекой цели. Все они направлялись на восток, но лишь с прекращением исхода, когда исчезло несколько сотен мертвецов, зародились подозрения относительно истинного места их назначения.

Ходили слухи, что место это – развалины замка Илурнь за населенным оборотнями лесом, на гористых плато на окраинах Аверуани.

Илурнь, мрачная каменная громада, возведенная пресекшимся ныне родом жестоких воинственных баронов, наводила на местных жителей такой страх, что даже пастухи со своими стадами предпочитали обходить ее стороной. Поговаривали, будто разгневанные призраки кровожадных владельцев в неистовстве бродят по полуразрушенным залам, а хозяйничает в них теперь нежить. Никто не осмеливался селиться в тени этих прилепившихся к скалам стен, и ближайшим человеческим жильем в округе был маленький цистерцианский монастырь, расположенный более чем в миле от замка, на противоположном конце долины.

Монахи этого сурового братства практически не поддерживали сношений с миром за холмами, и желающих вступить под его высокие своды было не много. Однако в то чудовищное лето после исчезновения мертвецов странная и пугающая история просочилась в Аверуань из монастырских ворот.

На исходе весны цистерцианцы стали замечать, что на давным-давно заброшенных развалинах Илурни, которые виднелись из монастырских окон, творятся весьма странные вещи. Монахи видели огни там, где никаких огней быть не могло: зловеще-голубые и кроваво-красные, они мерцали в заросших бурьяном осыпавшихся бойницах или вспыхивали над зубчатыми стенами. По ночам вместе с огнями с развалин доносились страшные шумы, лязг, напоминавший не то грохот дьявольских молотов о наковальни, не то звон гигантских доспехов и булав, и монахи решили, что Илурнь стала местом сборища чертей. Удушливое зловоние, похожее на запах серы и горящей человеческой плоти, распространилось по долине, и даже днем, когда шум смолкал, а огни потухали, легкая голубоватая дымка оставалась висеть над зубчатыми стенами замка.

Очевидно, решили монахи, развалины заняли подземные обитатели, пробравшись туда снизу, ибо никто не видел, чтобы кто-нибудь приближался к руинам замка по пустынным склонам и скалам, открытым всем взглядам. Видя все признаки поселившегося по соседству Сатаны, они с удвоенной частотой и рвением крестились и беспрестанно бормотали «Отче наш» и «Аве Мария», ибо надеяться приходилось лишь на заступничество свыше. Их трудолюбие и аскетизм тоже удвоились. Более никаких мер предпринято не было, ибо, зная, что замок давно покинут людьми, святые братья сочли за лучшее заниматься своими делами, коль скоро сатанинские силы не проявляют открытой враждебности.

Монахи пристально наблюдали за развалинами, однако за несколько недель так и не заметили, чтобы кто-то входил в Илурнь или выходил оттуда. Если не считать ночных огней и шума, а также курящихся над стенами в дневное время дымков, никаких признаков того, что замок обитаем хоть людьми, хоть нежитью, не было.

А потом однажды утром два монаха, занятые прополкой морковных грядок, заметили в долине под террасами, на которых были разбиты монастырские сады, странную процессию, двигавшуюся со стороны Аверуанского леса по изрезанному ущельями крутому склону вверх, в направлении развалин Илурни.

Люди эти, утверждали монахи, шли с великой поспешностью, на негнущихся ногах, но быстрыми шагами, лица их поражали неестественной бледностью, а сами они были облачены в погребальные одежды. На некоторых саваны висели клочьями, и все были покрыты дорожной пылью или пятнами могильной плесени. Было их около дюжины или даже больше, а следом в некотором отдалении друг от друга показались еще несколько, одетых точно так же, как и их предшественники. С изумительным проворством и быстротой они поднялись по склону холма и скрылись в мрачных стенах Илурни.

В ту пору вести о разоренных могилах и склепах не достигли еще ушей цистерцианцев. История эта дошла до них позднее, уже после того, как они стали ежеутренне видеть мертвецов, стекавшихся к облюбованному дьяволом замку. Сотни трупов, клялись монахи, успели прошествовать мимо монастыря, и, несомненно, еще множество проскользнуло незамеченными под покровом темноты. Однако ни один из них не вышел обратно из Илурни, поглотившей их, точно ненасытная утроба преисподней.

Святые братья, хотя и были изрядно напуганы и донельзя скандализованы, все еще считали за лучшее ничего не предпринимать. Некоторые, наиболее отважные, возмущенные этими вопиющими признаками зла, выражали намерение отправиться на развалины со святой водой и распятиями, но настоятель в своей мудрости приказал им подождать. Ночные огни тем временем становились все ярче, а шум все громче.

И тут, пока монахи в своем маленьком монастыре возносили нескончаемые молитвы, произошло нечто чудовищное. Один из братьев, крепкий малый по имени Теофиль, в нарушение строжайшего устава зачастил в винный погреб. Несомненно, в вине он пытался утопить свой праведный ужас перед всеми этими неподобающими событиями. Как бы то ни было, в одну из таких вылазок он имел несчастье с пьяных глаз заплутать у края обрыва и свернул себе шею.

Оплакивая его гибель и грех, святые братья уложили Теофиля в часовне и стали служить заупокойные мессы по его душе. Мессы эти перед самым рассветом были прерваны неожиданным воскрешением мертвого монаха, который с болтающейся на сломанной шее головой выскочил из часовни с такой скоростью, словно за ним гнались черти, и помчался по склону холма к дьявольским огням и грохоту, доносившимся из Илурни.

3. Свидетельство монахов

После вышеупомянутого происшествия двое из тех братьев, которые рвались отправиться в населенный мертвецами замок, вновь обратились к настоятелю за разрешением, заявив, что Бог всенепременно поможет им отомстить за похищение тела Теофиля, равно как и за остальных восставших из своих освященных могил. Восхищенный мужеством отважных монахов, вознамерившихся бросить вызов Сатане в его логовище, настоятель благословил поход.

Монахи, которых звали Бернар и Стефан, спозаранку пустились в путь к обители зла, вооруженные кропилами, флягами со святой водой и большими крестами из граба, которые, если воспользоваться ими как палицами, вполне способны были размозжить голову рыцарю в латах. Подниматься по склону меж нависающих валунов и вдоль опасных обрывов было нелегко, но оба монаха были отважны, сильны и, более того, привычны к подобным восхождениям. День выдался жарким и душным, и белые рясы святых братьев очень скоро пропитались потом, но, ненадолго останавливаясь лишь для того, чтобы помолиться, храбрецы упрямо шли вперед и в скором времени приблизились к замку, за серыми, разрушенными от времени бастионами которого не было видно следов ничьего пребывания или деятельности.

Глубокий ров, некогда окружавший замок, пересох, и его наполовину завалило комьями земли и обломками крепостных стен. Перекидной мост сгнил, но камни одной из башен, рухнувшей прямо в ров, образовали подобие грубых мостков, по которым можно было попасть в замок. Не без колебаний, вскинув свои распятия, как воин вскидывает оружие, готовясь штурмовать осажденную крепость, святые братья по обломкам башни перебрались во внутренний двор.

Он тоже, как и стены, казался заброшенным. Буйная поросль крапивы и бурьяна и молодые деревца пробивались между каменными плитами двора. Массивный донжон, часовня и часть зубчатой постройки, где располагался огромный зал, сохранили свои очертания даже спустя многие столетия упадка. Слева от широкого двора, в стене громадного каменного здания зиял дверной проем, похожий на темную пещеру, а из проема курился жидкий голубоватый дымок, призрачными кольцами поднимавшийся к безоблачному небу.

Подойдя к двери, братья заметили внутри красные огни, мерцавшие, точно глаза дракона во мраке преисподней. Это окончательно утвердило их в убеждении, что они отыскали форпост Эреба, преддверье ада, и тем не менее они отважно вступили внутрь, распевая изгоняющие нечистую силу заклинания и выставив вперед массивные распятия из граба.

Миновав зияющую пасть входа, монахи почти ничего поначалу не смогли различить во тьме, которой внезапно сменился солнечный свет. Потом, когда глаза понемногу привыкли к темноте, их взорам предстала чудовищная в своей ужасающей абсурдности сцена. Некоторые детали происходящего были загадочными и пугающе непонятными, другие же, до предела очевидные, неизгладимо запечатлелись в памяти братьев, точно выжженные внезапной вспышкой адского пламени.

Они стояли на пороге громадной каверны, – судя по всему, перекрытия верхних этажей и стены смежных комнат здесь снесли, расширив замковый зал, который был весьма внушителен и сам по себе. Стены тонули во мраке – редкие солнечные лучи, хотя и проникавшие сквозь бреши в руинах, все же бессильны были рассеять адскую тьму и пролить свет на происходившие загадочные события.

Впоследствии монахи утверждали, что видели множество людей, озабоченно сновавших по залу вместе с разного рода демонами, причем одни напоминали громадные тени, другие же почти ничем не отличались от людей. Эти люди, как и их фамильяры, наблюдали за плавильными горнами и бесчисленными сосудами в форме груш и тыкв, какие обычно используют алхимики. Некоторые склонялись над гигантскими котлами, где клокотало какое-то варево, – ни дать ни взять колдуны, занятые приготовлением адских зелий. У дальней стены высились два громадных чана, округлые стенки которых, сложенные из скрепленных известкой камней, превышали человеческий рост, так что содержимого их Бернару со Стефаном видно не было. Один из чанов мерцал белесым светом, от другого же исходило яркое кроваво-красное сияние.

Рядом с чанами, почти посередине между ними, виднелось нечто вроде приземистого дивана или паланкина, обитого блестящим, с причудливым узором, материалом вроде тех, что ткут сарацины. Монахи разглядели лежащего на нем карлика, бледного и иссохшего, с глазами, горевшими во мраке холодным пламенем, точно зловещие бериллы. Карлик, который выглядел так, будто был при смерти, распоряжался работой людей и их фамильяров.

Изумленные глаза братьев понемногу начали различать и другие подробности. Они поняли, что на полу в центре лежат несколько трупов, среди которых оказалось и тело несчастного брата Теофиля, рядом возвышается груда человеческих костей, безжалостно выдранных из суставов, а чуть поодаль, точно ломти мяса на витрине в лавке, навалены кучами огромные куски плоти. Какой-то человек брал кости и бросал их в котел, под которым пылало рубиновое пламя; еще один кидал куски мяса в бочку, наполненную прозрачной жидкостью, издававшей зловещее шипение тысячеглавой змеи.

Другие, сняв погребальные одежды с одного из трупов, длинными ножами разделывали его на части. Третьи взбирались по грубо обтесанным каменным лестницам на стены необъятных чанов, держа в руках сосуды с полужидким содержимым, которое выливали в чаны.

Пораженные этой гнусной картиной и охваченные праведным возмущением, монахи с изгоняющими нечисть молитвами на устах устремились вперед. Толпа колдунов и демонов, полностью поглощенных своими мерзостями, казалось, не заметила их вторжения.

В пылу благочестивого гнева Бернар со Стефаном чуть было не накинулись на мясников, разделывавших мертвое тело. Труп они узнали – то был известный разбойник по имени Жак ле Вурдалак, который был убит несколькими днями ранее в схватке со стражниками. Ле Вурдалак, известный своей силой, коварством и жестокостью, долгое время был грозой лесов и больших дорог Аверуани. Его огромное тело было наполовину выпотрошено мечами стражников, а борода слиплась и стала пурпурной от засохшей крови из страшной раны, разворотившей его лицо от виска до рта. Он умер без отпущения грехов, но монахи все же не могли смотреть на то, как его беспомощное тело используют в неправедных целях, о которых благочестивые христиане не могли даже догадываться.

Внезапно бледный изможденный карлик заметил незваных гостей. Монахи услышали, как он пронзительно крикнул что-то повелительным тоном, перекрывая зловещее шипение котлов и хриплое бормотание людей и демонов.

Святые братья не смогли разобрать слов, произнесенных на чужом языке и похожих на заклинание. Мгновенно повиновавшись приказу, два человека оторвались от своих гнусных манипуляций и, подняв медные тазы, наполненные неведомым зловонным варевом, выплеснули их содержимое в лицо Бернару и Стефану.

Жгучая жидкость ослепила братьев; кожу у них защипало, точно от укусов ядовитых жал многочисленных змей; ядовитые испарения окутали их, массивные распятия выпали из рук, и оба без сознания рухнули на пол.

Вновь придя в чувство, монахи обнаружили, что руки у обоих связаны прочными ремнями, сделанными из кишок, и они не могут воспользоваться ни распятиями, ни кропилами.

В этом жалком состоянии они услышали голос злого карлика, который приказывал им подняться. Монахи подчинились, хотя медленно и неуклюже, поскольку не могли опереться на руки. Бернар, надышавшийся ядовитым паром и все еще одурманенный, дважды валился на пол, прежде чем ему удалось встать, и это новое унижение собравшиеся колдуны встретили раскатами омерзительного, непристойного хохота.

Карлик стал насмехаться над братьями и осыпать их бранью, богохульствуя, как верный слуга дьявола. Наконец, как впоследствии под присягой поведали монахи, он велел им:

– Возвращайтесь в свою конуру, вы, отродья Ялдабаота, и расскажите всем: пришедшие сюда порознь уйдут одним целым.