скачать книгу бесплатно
– Она, – кивнув, подтвердил он.
– А почему «снова»?
– Потому что ее уже выносило как-то в селебрити, как вы это называете.
– Кто «вы»? – не поняла я.
– Молодёжь.
– А когда ее «выносило в селебрити»? Я ничего об этом не знаю.
– Не мудрено. На гребне популярности твоей матери, – слегка кивнув, объяснил он. И добавил: – Она ее получила незадолго до своей смерти.
– Не понимаю…
– Не понимаешь, потому что не знаешь.
– Не знаю? Чего конкретно?
– Смотрю, ты ничего не знаешь, цыпа… Бесполезнее портянки.
– Ну знаете!
– Не истери. Конкретику по Карине узнай деда. Ликбез с тобой проводить не собираюсь, – недовольно проворчал он.
– Почему вы уверены, что Мишу ждет скандал?
– Голубева напрягла связи. А о ни у нее – не в пример щенковым.
– Щенковым?
– Не в пример Новиковским, – уточнил он.
– А вы отлично осведомлены…
– Положение обязывает, – бросили мне в ответ и усмехнулись.
Говорил Жаров приглушённо. И сидел к столу вполоборота, краем глаза осматривая помещение, будто чего-то опасаясь.
«Но чего? Слежки? Тогда чьей?» – недоумевала я, наблюдая за собранностью моего собеседника и расчетливостью в малейших его движениях: он ни на мгновение не выпускал из рук трости, сидел будто во всеоружии, зорким взглядом оглядывая посетителей кофейни.
– И всё же я пересяду. Здесь стало неуютно, – заявила я и поднялась с кресла.
– Не спеши, – остановил он меня. Моя ладонь вмиг накрылась его каменной, цепкой, как клещи. – Присядь. Я с тобой еще не закончил.
Шокированная такой наглостью я снова села за стол, но выдернула ладонь из его крепкой хватки.
– Ты уже вспомнила, где находится твой отец? – напрямую, без лишних экивоков спросил он.
Я напряглась, но отвечать на вопрос не спешила.
– Значит это вы заставляете меня вспоминать. Как вам это удается?
– Существуют техники, – решил разоткровенничаться он. Видимо, для создания пущей атмосферы доверия. Его в нашей беседе и правда был дефицит. – К их разработке когда-то был причастен лично. Так что использую собственную программу.
– Техники… Программу… Какую?
– Техники по стимуляции мозговой активности, – помолчав ответил он, явно уловив мой прием по уводу темы разговора. Я поняла это по его ухмылке. Едва заметной, но вполне себе коварной. Она будто говорила мне: «Я понял твой маневр, салака. Но здесь верховожу я – не ты».
– Что это? – тем временем не сдавалась я. – Гипноз?
– Что-то вроде.
Будто в подтверждение слов Каменнолицего, его взгляд стал вязким, затягивающим, сковывающим мой. И я принялась изо всех сил ему сопротивляться, чтобы не ступить в это болото и не завязнуть, понимая, что, если ступлю, – стану жертвой, а он получит надо мною полную власть.
– Достаточно! – через силу велела я. И откуда только смелость взялась?
Притяжение между нами ослабло. Я аккуратно выдохнула и взглянула на усмехающиеся губы напротив.
– Зачем вам мой отец? – поинтересовалась я, опустив взгляд на пустую поверхность стола, покрытую белой скатертью. И услышала:
– Его прячут. И я хочу знать, где.
– То есть вы уверены, что он жив, – не спросила – констатировала я факт.
– Да, – коротко бросили мне в ответ.
– И кто его, по-вашему, прячет? – я взглянула на собеседника с интересом, но сосредоточилась на его губах – не на глазах.
– Ты столько лет была рядом с ним.
– С кем? С папой?
– Не дури! С дедом. Не может быть, чтобы старый лис ни разу не проговорился! Нет, быть такого не может. Ты должна была вспомнить хоть что-то.
– Так вы считаете, что дедушка в курсе? Почему же тогда сами у него не спросите?
– Ты задаёшь больше вопросов, чем выдаёшь ответов. Скверно…
– Да… Скверно… – подхватила я, – Скверно то, господин Жаров, что вы манипулируете именно мной. А им – слабо?
– Неверная трактовка моих действий, цыпленок.
– Неужели? И почему цыпленок? – Я удивилась и его ответу, и обращению ко мне. К слову, он ни разу не назвал по имени. Хотя наверняка оно было ему известно. Стало до жути интересно, какая же трактовка, по его мнению, является верной. Долго бороться с любопытством мне не пришлось.
– Потому что до курицы тебе еще расти и расти.
– Ну знаете! – возмутилась я. – У меня нет цели стать курицей!
– Знаю я твою цель, – усмехнулся он.
– И в чем же она?
– Ты жаждешь раскопать дело отца, – вернули меня в русло нашего разговора.
– Да. Но как это соотносится с вами? Какой мне резон делиться с вами хоть чем-нибудь?
– Я помогаю тебе его найти, цыпа. Я твой талисман на данном этапе.
– Даже так…
– Именно так и никак иначе. Это я активировал твой мозг. Я допустил тебя в его логово. Я позволил вам провести вместе два дня. Цени это. И воспользуйся на наше общее благо.
– О ком вы сейчас говорите? Помимо себя—любимого, разумеется.
– Я перестарался и допустил у тебя проблемы с краткосрочной памятью?
– Не думаю. Прекрасно помню, что ела на завтрак, – дерзко заявила я, припомнив свой пережаренный омлетик.
– Не утрируй, цыпа. Я говорю о периоде твоего нахождения в вотчине моего нерадивого зятя. О ваших с ним… трали—вали, если быть точным. Ведь он же не проср… не упустил шанса? Не упустил – по глазам вижу. – ответил он за меня, – Мой зятек своего никогда не упускает. А секс – это единственное, что его цепляет по-настоящему. Для него это допинг. Единственный, скажу я тебе. Он же у меня правильный: не пьет, не курит. Только трахает все что более-менее достойно внимания. И в стрелялки играет.
– В тире?
– Если бы.
– Что тогда? Онлайн игры?
– Нет. Эта пурга его не привлекает. От слова совсем. Он любит бить по живым мишеням. Опасный малый, скажу я тебе.
– Харизматичный, – поправила я своего собеседника.
– Подсадил, значит, на крючок, – усмехнулся мой разоткровенничавшийся собеседник, – Быстро. Мать твоя, помнится, дольше сопротивлялась его напору. А легкая победа никогда не ценится, скажу я тебе. Так что Кира ты потеряла – это факт. Нет в тебе изюминки, цыпа. Мужика нужно уметь зацепить. А зацепить такого как мой зятек, можно только интригой. Его внимание должно быть постоянно захвачено. Помимо трали—вали. Это должно было стать для него бонусом, цыпа. Он должен был его заслужить, а не получить все сразу, на второй день знакомства. С учетом того, что в первый ты для этого дела не годилась. После глупого развлечения со своим женишком, помнишь?
Я молча кивнула, уже проглядев дыру на поверхности стола.
– Стало быть, – продолжили меня распинать, – для моего неугомонного зятя ты уже вариант отработанный. Смирись с этим, цыпа. Но я доволен. Старый лис будет в ярости: внучка не оправдала его высоких ожиданий. Ну так яблочко от яблоньки, как известно, далеко не катится.
– Подождите! – Терпению моему пришел конец. – О ком вы мне все рассказываете? У вас есть зять? Если есть, то зачем вы мне о нем говорите? – несла я браваду и меня было не остановить, – А если в таких подробностях о нем распинаетесь, то хоть скажите, кто он что ли! Может, нам и познакомиться доведется. Когда-нибудь. Ближе к старости.
– Не дерзи, – предостерегающе произнесли губы, с которых я теперь не спускала глаз. – До старости тебе еще дожить нужно. Она, знаешь, не к каждому приходит.
– Вы мне угрожаете?
– Предупреждаю. Но оставим это пока. Вернемся к нашему барану, – оповестили меня, чуть изменив известную французскую пословицу, – Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.
– Знаю, – не стала оспаривать я, – но с некоторой поправкой: у вас был зять. Был – не «есть». Все в прошлом, понимаете. А теперь… Теперь он вполне может стать зятем кого-то другого.
– Это вряд ли… Я этого не допущу. В любом случае.
– Да неужели! – несло меня, – На цепь его посадите, чтоб всегда рядом был?
– А ты язва. Вся в мать, – чуть ли не выплюнули губы напротив. И сложились в тончайшую ниточку.
Похоже наша беседа утомила не только меня, но и его самого, причем не на шутку. И безусловно разозлила. Теперь собеседник мой выглядел до чертиков усталым. Я прошлась аккуратным взглядом по его лицу с напряженно выпирающим желваками, мазнула им по чуть прищуренным глазам, вернулась к губам и спустилась ниже – туда, где из тугого ворота белой рубашки проглядывала бледная кожа замершей в напряжении шеи. Он наблюдал за мной, молча позволив себя рассматривать. Я взглянула на руку, всё так же сжимавшую рукоять трости. Он была так напряжена, что побелели костяшки пальцев.
К нашему столику подошла бариста—официантка и принялась выкладывать с подноса мой заказ. И, как ни странно, заказ Каменнолицего. Делала она это вдумчиво, не спеша, время от времени поглядывая на меня из-под ресниц, будто чего-то ожидая.
– Вы закончили? – холодно поинтересовался у нее Жаров, когда перед ним «нарисовалась» такая же белая чашечка, как и моя, но не с кофе, а с чаем. Зеленым.
– Почти, – помолчав, ответила она, передвигая тарелочку с «Наполеоном» с места на место, словно никак не могла найти для нее правильное, – Что-нибудь ещё нужно? – с некоторой опаской спросила она у меня.
– Нет. Моя собеседница в высшей степени довольна, – ответил за меня Каменнолицый.
Девушка стушевалась и даже слегка дернулась от его неприветливо-официального тона, но не отошла от столика, а лишь протянула руку за подносом, который на него поставила.
– Все в порядке? – снова спросила она у меня. И услышала раздраженное Жаровское:
– В полнейшем, милочка. Я не съем вашу гостью. Можете быть уверены. Хотя… – добавил он и усмехнулся: – Все будет зависеть от того, насколько полезной она окажется. Можете быть свободны.
Мне бы было попросить девушку о помощи, но я сидела как замороженная салака и продолжала молчать.
– Можно вас на секундочку, – обратился к официантке посетитель, сидевший за соседним столиком.
Девушка улыбнулась мне, понимающе, как союзнику. Подхватила свой поднос и не спеша отошла от нашего столика.
– Я не получил ответа на свой главный вопрос, – напомнили мне, стоило нам снова остаться на своих местах вдвоем.
– Нельзя вспомнить то, чего не знаешь, – резонно ответила я, освежив в памяти его вопрос об отце. И помолчав, добавила, разглядывая кусочек тортика на такой же, как и чашка, белой тарелочке. – И всё же я кое-что освежила в памяти. И именно благодаря вашим неустанным усилиям… по раскопкам в моей бедной голове.
– Что именно? – с интересом откликнулся он.
– Ваш портсигар! – выдала я. Тон моего голоса помимо воли прозвучал обвиняюще. – Это вы были тогда под аркой! – продолжила я, стараясь четко выговаривать слова. В горле резко запершило и возникла какая-то преграда. Может, я его всё же застудила, прохлаждаясь на морозе? Как бы то ни было, слова мои каким-то образом стали цепляться за нее и приходилось прикладывать усилие, чтобы их произнести. И это усилие отразилось на голосе: он стал на пару тонов тише. – К чему в тот день был весь ваш маскарад? Может к тому, что именно вы подстроили взрыв маминой машины? – уже с явной хрипотцой закончила я.
Чашка с чаем дрогнула в его правой руке. Левая ладонь продолжала удерживать трость в вертикальном положении. Черный набалдашник посеребрённой красавицы, в который я вонзилась взглядом, чтобы избежать прямого контакта с глазами собеседника, казалось, врос в пол. Чашка Жарова опустилась на стол, звонко зыкнув об его накрахмаленную белую поверхность, и только чудом не раскололась. Скатерть под ней всё же приобрела зеленоватый окрас.
В ответ на мой вопрос не прозвучало ни слова, но пристальный взгляд моего собеседника вдруг закружил голову – не спасло даже то, что я теперь уперлась взглядом в эту его белую чашку на столе и в пятно под ней. В ушах вдруг загудело, словно они наполнились целым роем жалящих пчёл. Причем, пчелы эти будто летали не рядом – они копошились прямо в ушах и резво бились в барабанные перепонки, раздирая их оглушающе громким жужжанием. Перед глазами на какие-то мгновенья «ожила» кофейня и поплыла, прямо со столиками, посетителями, восседающими за ними, и окном с огоньками тонкой гирлянды, мерцавшими по всему периметру его рамы.
Мне вдруг так захотелось заглянуть прямо в глаза моего настойчивого собеседника. Это иррациональное желание поразило остротой и неизбежностью. Будто ничего в моей жизни сейчас не было важнее того, чтобы удостовериться в цвете их радужки. Это наваждение росло как снежный ком, мгновение за мгновением становясь всё сильнее и сильнее и вскоре превратилось в настолько невыносимо сильное, что я против собственной воли оторвала взгляд от тарелочки с нетронутым тортиком и подняла его на лицо напротив. Мне показалось, что оно было теперь впритык к моему. Показалось, что лица наши сблизились настолько, что мы сидим сейчас прямо нос к носу друг к другу.
Я отчетливо видела угольно черные зрачки напротив. Они виделись мне расширенными, просто огромными. Огромными настолько, что серая сетчатка этих глаз катастрофически неестественно сузилась. Но даже более узкая – она поражала меня красотой. Красотой, которую, я бы назвала зловещей. Потемневшая, она словно вмиг окуталась туманом, будто ненастное небо перед бурей. Эта мутная, слабо подвижная субстанция вокруг расширенных зрачков вдруг напомнила мне остатки киселя из черники, который я часто пила в детстве. Кисель, всегда остававшийся на донышке моей любимой беленькой чашечки. Я отчего-то любила черпать со дна его мутную жижу чайной ложечкой: зачерпну и разглядываю сероватую жидкость с редкими мелкими пузырьками, плавающими в слабо-розоватых сполохах.
«А ведь в пятницу в сквере этих всполохов в его глазах не было, – отчего-то припомнилось мне, – Был только стальной блеск. В объектив камеры я тогда хорошо это разглядела», – вяло закопошились мысли в моей, гудевшей от напряжения голове.
– Не знаю, – в навалившейся ватной тишине, ни с того ни с сего послышался мой собственный голос.
Он прозвучал негромко, слабенько, немного сонно. Самого вопроса, как ни странно, я не расслышала. Уже не так внимательно глядя в «кисель» напротив, я принялась раздумывать, каким был вопрос и почему я отвечаю на него, если не слышала. Ворох этих мыслей еще больше отвлек от «киселя», словно сбив настройки. С огромным трудом, но я смогла выбраться из капкана взгляда напротив. Я опустила глаза на свою, оставшуюся нетронутой чашку с капучино, разочарованно вздохнула исчезнувшей пеночке и зажмурилась.
– Открой глаза! – прогремел приказ в самой глубине моей бедной головы.
