Ангел с черным крылом

К черту мальчишку. Не собирается она сидеть тут в этой промозглой квартире как нашкодивший малыш, поставленный в угол. Марм Блэй не запрещала ей выходить из дома сегодня вечером. Хотя в этом и не было необходимости. Уна сама знала правила. А одним из правил Уны, в свою очередь (седьмым), было следовать правилам Марм Блэй. Но черт возьми, как же ей надоело плясать под дудку своей покровительницы. Уна выскользнула из пальто и швырнула саквояж в угол. Брошенная Барни газета совсем измялась в кармане. Ничего, в туалете не важно. Уна бросила ее рядом с саквояжем. Отсчитав от заработанных денег половину, она осторожно отогнула кусок бумаги, прикрывавший дырку в стене у самого пола. Там, в дыре, чуть правее отверстия, лежала банка. Уна вынула ее и открыла крышку. В банке лежали монеты и банкноты, и ожерелье с камеей из слоновой кости.

Эту камею носила мать Уны. Однажды она отнесет ее Марм Блэй и продаст. Когда слоновая кость будет снова в моде и за эту подвеску можно будет выручить побольше денег. Уна отложила в коробочку половину – нет, пожалуй, все же четверть – своего дневного заработка и серебряную булавку Барни. Затем она закрыла крышку и вернула коробочку в тайничок.

* * *

Сначала она заглянула к бакалейщику и купила мясной пирог и чашку ароматного глинтвейна. Там она столкнулась со своей соседкой по комнате, Дейдре. Длинные рыжие волосы и изящный носик. Красивая, но глуповатая – лучше напарницы не найдешь. Дейдре отвлекает, а вторая обчищает карманы. Одно время Уна работала с ней в паре, когда обе были еще совсем молоденькими и новенькими у Марм Блэй. Однако, получив право голоса, Уна настояла, чтобы ей разрешили работать одной. Так намного легче – ведь не надо постоянно следить еще и за своей напарницей. Особенно такой, как Дейдре.

Зато повеселиться с Дейдре можно было на славу. Из лавки бакалейщика они пошли прямиком в смешанный клуб[13], расположенный напротив. Честные работяги – портовые и заводские – сидели бок о бок с ворами и карточными шулерами и говорили о предстоящих выборах олдерменов[14] или кто кого победит в сегодняшних боях без правил. Любой из них был рад купить Уне выпить, но почти всегда они ожидали чего-то взамен. Как минимум излить душу. Или поцеловать. Или даже перепихнуться по-быстрому в одном из номеров над баром. Если мужчина был приятным и у нее самой было подходящее настроение, Уна соглашалась. Но сегодня Уна купила себе виски сама, оставив мужчин профессионалкам с ярким макияжем и глубокими декольте.

В проулке за баром играли в кегли. Уна сделала несколько ставок. Она закурила и материлась как последний пьяница, когда ее фаворит промахивался. Дейдре утащила ее в танцевальный клуб на Черч-стрит, но только тогда, когда в ее кармане остался всего один доллар.

В клубе Уна плюхнулась за столик со стаканом виски и так и сидела, пока Дейдре кружилась и извивалась в объятиях то одного, то другого партнера. Сама Уна отказывала всем, кто подходил к ее столику – с потными ладошками и надеждой в залитых алкоголем глазах – и предлагал потанцевать. По правде говоря, Уна никогда не любила танцевать. Что за удовольствие? Вся в поту, ноги гудят… Она сидела и думала о том, что Марм Блэй по-прежнему снисходительно относится к ней. Ровно так же, как в тот первый день около тележки с яблоками. А она ведь давно стала лучшей воровкой и мошенницей в банде Марм Блэй! Может, пришло время отправиться в свободное плавание?

Дейдре подсела к Уне. Щеки ее пылали, она часто дышала и глаза ее весело горели.

– Ты вообще танцевать сегодня будешь?

– Нет! – отрезала Уна, сделав большой глоток виски.

– Ага. Вот если бы здесь появился твой репортер, небось, сразу вскочила бы и пустилась в пляс.

– У нас деловые отношения, формальные. И все.

– То есть ты хочешь сказать, что откажешь ему, если он предложение тебе сделает? Да ладно!

Сама мысль об этом отбила у Уны всякую охоту пить виски дальше. Барни был, конечно, далеко не самым плохим вариантом. Упорный, хотя и не очень хваткий. Но именно таким он ей и нравился. Но что за жизнь будет у нее, стань она женой Барни? Бесконечная готовка, уборка, дети… Да она даже картошку сварить нормально не сможет. Ну, допустим, для этого Барни наймет прислугу – судя по его серебряной булавке, он сможет себе это позволить. И что тогда? Уне совсем не нравилась перспектива сидеть целыми днями в душной гостиной, словно зверь в клетке.

– Ну не по мне это! Честная жизнь не для меня!

Дейдре хмыкнула.

– Лучше как эти? – Она кивнула в сторону двери. В театре закончилось представление, и в клуб входили новые посетители, а за ними потянулись и проститутки.

Уна никогда не осуждала этих женщин. Что бы ни говорил отец О’Донахью на воскресной мессе, есть хочется всем. А это занятие еще опаснее, чем воровство. Она видела шрамы на их телах. Знала тех, кто умер от венерических заболеваний или сошел с ума. Не говоря уже о Марте-Энн или Хелен-Джоуэт, которой проломили голову топором.

– Мне и так хорошо, спасибо, – проворчала Уна, хотя уже жалела, что спустила столько денег на ставки. Но все можно вернуть за один удачный день на вокзале.

Дейдре покачала головой и убежала танцевать дальше. Уна одним глотком допила свой виски, но не стала заказывать еще. Уже выпитый алкоголь разлился приятным теплом по всему телу, придав ему необычайную легкость. Если выпить еще, то тепло превратится в огонь, а легкость – в полнейшее отупение. И тогда один неловкий жест или одно неудачное слово – и случится взрыв. Уна уже не раз просыпалась с разбитыми в кровь кулаками или заплывшим глазом, горько сожалея о том, что перебрала накануне вечером. Отец говаривал, что у Келли горячая кровь. Но сам от выпивки раскисал – рыдал и нес всякий бред, пока не падал замертво. Не раз Уна клала руку ему на грудь, опасаясь, что он мертв, и чувствовала медленное дыхание и слабый стук сердца. Видимо, буйство передавалось через поколение.

Уна уже собиралась уходить, когда к ней подошел один из театралов. Молодые, самоуверенные и высокомерные, после спектакля – «Свидание под луной» или какую еще там ерунду они смотрели? – они врали своим женам и матерям, что пойдут пропустить по стаканчику в Юнион-Клаб, а сами искали, с кем бы повеселиться всю ночь. Для них Уна – как и любой другой представитель низших классов – была всего лишь очередным развлечением.

– Такая красотка, как ты, просто обязана хорошо танцевать, – сказал молодой человек, протянув Уне руку.

Прозвучало это скорее как приказание, чем как комплимент.

– У такой красотки, как я, вовсе нет желания танцевать с…

Уна собиралась сказать «с каким-то недомерком вроде тебя», но, заметив запонки с рубинами, сказала другое:

– …со всяким сбродом. Но разве откажешь такому благородному джентльмену!

Он протянул ей свою руку в перчатке, и Уна с готовностью за нее ухватилась, улыбаясь изо всех сил. На вопросы отвечала как настоящая леди – этому в свое время научила мать. К счастью, вопросов было немного. Да и не для этого он пригласил ее танцевать. Она поняла это, когда его рука практически сразу начала спускаться по ее спине все ниже и ниже. Уна тут же поправила его руку, но при этом кокетливо взглянула на него, давая понять, что не все еще потеряно. При этом она, естественно, сумела аккуратно снять запонку с одного манжета у него на рукаве.

Через пару танцев удалось снять и другую, заливая про один хороший клуб, где они смогут пропустить по стаканчику, а потом подняться к ней… Но когда другая танцующая пара слегка столкнулась с ними, Уна взяла паузу, якобы из-за того, что развязался шнурок, и улизнула через черный ход, пользуясь тем, что кавалер отвернулся.

Она пошла к дому длинной дорогой, мимо фабрик и складов на берегу Гудзона. Запонки были легкой добычей. Но особенно ее грела мысль о том, что она обвела вокруг пальца лощеного зазнайку, полагавшего, что охотник – это он, а Уна – его очередная легкая добыча. Только вот снимать запонки вовсе не значило залечь на дно, как предписывают правила. Так что придется придержать эти запонки несколько дней, чтобы не вызывать подозрений у Марм Блэй.

Или… Уна широко улыбнулась, несмотря на порыв ледяного ветра от реки. В это время года здесь часто объявляется Бродяга Майк. А Марм Блэй об этом знать не обязательно.

Глава 6

Весь следующий день Уна провела в мастерской за магазином, аккуратно удаляя гравировки с различных безделушек из драгоценных металлов. Тупая и монотонная работа. Уне не терпелось снова выйти на улицу.

То и дело звонил дверной колокольчик. Приходили и покупатели, и продавцы. Всякую мелочь Марм Блэй сбывала прямо с прилавка вместе с законно приобретенным товаром. А крупные, уникальные, и дорогие предметы отправлялись на переплавку или откладывались для продажи какому-то конкретному клиенту.

Уна не переставала восхищаться проницательностью и хваткой Марм Блэй, хотя ее и тяготил постоянный контроль. Конечно, какая-то доля от доходов от перепродажи вещей, что она приносила в магазин, шла на подкуп олдерменов и полицейских, которые по большей части закрывали глаза на делишки Уны и ее коллег. Если бы Уну арестовали вчера, то к этому моменту уже наверняка отпустили бы под залог. И скорее всего, обвинения были бы очень быстро сняты. А даже если нет – у Марм Блэй были всегда наготове адвокаты.

Но ведь Уну таки не арестовали вчера! Она сумела вывернуться сама, сама обхитрила копов! Конечно, такая простушка, как Дейдре, не могла обойтись без покровительства. Дейдре так и не стала настоящей воровкой, да и не очень стремилась.

Уна же хотела большего. Чего именно, она еще не до конца сформулировала для себя. Но она точно ничего не добьется шлифовкой и полировкой. Здесь она всего лишь марионетка. Занавес опускается, посетители расходятся, а деньги всегда достаются ей – Марм Блэй.

Ну, ничего! Сегодня вечером Уна тоже насладится звоном монет. Вчерашние запонки стоят не меньше сотни. Бродяга Майк не даст ей больше тридцати. Может быть, сорок пять, если она пообещает приносить ему часть товара и дальше. И уж эти денежки Уна сразу все положит в копилочку. Не станет ни пропивать, ни проигрывать. Ну, может, позволит себе поужинать в «Дельмонико». Стейк со спаржей под голландским соусом и итальянское мороженое на десерт. Рюмочка ликера.

Конечно, придется приодеться и найти мужчину, иначе в ресторан не пустят. Уна уже чувствовала во рту сладость ликера.

* * *

К вечеру Уна закончила обрабатывать набор серебряных бокалов. Теперь их прежний владелец ни за что не опознает их.

– А у тебя глаз наметан, шейфеле! – сказала явно довольная работой Марм Блэй.

– Тогда я пошла?

– Вечно ты спешишь…

– Я… хотела успеть на рынок до закрытия. Они продают там в это время треснутые яйца за гроши.

Марм Блэй кивнула и помахала Уне рукой. Та подхватила пальто, почувствовав, однако, какое-то странное, еле заметное покалывание от взгляда в спину. Чувство вины? Но это же всего лишь пара запонок, а торговля Марм Блэй и без этого идет превосходно. Уна пробормотала «гут шабес»[15] и выбежала из магазина, боясь передумать. Вчера, увидев, как мальчишку тащат в полицию, она забыла правило номер один: каждый сам за себя! Больше этого не повторится.

* * *

На улице было довольно холодно, по небу медленно плыли серые тяжелые облака, шел легкий снег. На случай, если Марм Блэй или кто-то еще смотрит за ней, Уна пошла к дому по Хестер-стрит, то и дело отбиваясь от оборванцев с метелками, настойчиво предлагавших за пару монет расчистить перед ней слякоть.

Улица уже кишмя кишела лоточниками, наперебой расхваливавшими свой товар. Жестяные кружки по два цента! Шляпы за четвертак. Истрепанные пальто – совсем как новые! – всего за доллар! Запах свеженатертого хрена и теплого хлеба смешивался с вонью из канализационных люков. Совсем близко раздалось конское ржание и гонг кареты скорой помощи[16] – и та пронеслась мимо Уны, забрызгав ее грязью.

– Да чтоб вас! – недовольно выругалась Уна, отряхивая юбку и пальто. Когда она впервые увидела кареты скорой помощи – пару десятилетий назад, – они показались ей настоящим чудом. Сейчас же это была очередная раздражающая помеха.

Дома Уна застала ссору по поводу того, чья очередь выносить ведро с золой.

– Я на прошлой неделе выносила! – сразу выкрикнула Уна, чтобы они даже и не думали вовлекать ее. Она повесила пальто на крючок и сразу пошла в спальню. С третьего раза ей таки удалось зажечь свечу. Как только свеча разгорелась, Уна плотно закрыла дверь.

Уна знала своих соседок уже много лет. Дейдре вообще с двенадцати лет. Они выпивали вместе. Много раз шумно ссорились и мирились. Много лет работали в паре. Ближе друзей у Уны не было. Но все же она не доверяла им. У каждой из них были свои тайнички с деньгами: в стене, под половицей или еще в каком-нибудь укромном месте квартиры. Уна даже спала не снимая обуви – это вошло у нее в привычку с тех времен, когда она вынуждена была спать на улице.

У нее не было выбора. Вскоре после смерти матери ее с отцом выселили из квартиры за долги. Отец даже не предпринимал попыток найти хоть какую-то работу. Целыми днями пил, пропивая то немногое, что у них осталось. Продано и пропито было все – от огромной хрустальной вазы и серебряного чайного сервиза, привезенного прабабушкой Каллахан из Ирландии, до кружевных чулочек, вышитых маминой рукой, и фарфоровой куколки, которую отец сам же подарил Уне на прошлое Рождество. Они переехали в дешевую меблированную комнатушку, а затем и в ночлежку в районе Пяти Углов. К тому времени Уна уже научилась воровать из карманов отца мелочь, чтобы покупать хлеб, молоко и картошку.

А ведь было время, когда Уна ходила в школу, брала уроки игры на фортепиано и вышивала крестиком… Теперь же она целыми днями бродила по улицам, выпрашивая уголь и копаясь в мусорных баках. К тому времени, когда она возвращалась домой, отец уже, как правило, выпивал в какой-нибудь дешевой забегаловке. Однажды она вот так же открыла дверь в их убогую комнатушку и обнаружила, что даже остатков их скромного имущества нет. Все забрали в счет долга за жилье. А в комнатушку уже вселилась другая семья. Все, что осталось у нее от прошлой жизни, – это та самая мамина камея, которую Уна всегда носила с собой. Уна искала отца допоздна и наконец нашла его в одной вонючей дыре – настолько пьяного, что он даже не узнавал ее. Все вокруг потешались над Уной, пока она умоляла отца и пыталась поднять его на ноги. В конце концов Уна сдалась. Выудила всю мелочь из его карманов и ушла в холод ночи.

Днем у Пяти Углов жизнь кипела и бурлила. Ночью все здесь было зловещим и страшным. Она нашла более-менее уединенный уголок на заднем дворе одной из ночлежек, но так и не смогла уснуть. Как только она проваливалась в сон, ее будило какое-нибудь шуршание, скрип или вскрик. Следующая ночь прошла не лучше. Она иногда спала днем, но ее неизменно будили копы, тыкая носком ботинка или дубинкой.

Опыт – учитель, не прощающий даже мелких огрехов, но Уна схватывала, что называется, на лету. Однажды кто-то украл ее ботинки, которые она перед сном сняла и поставила рядом. С тех пор она никогда не смыкала глаз, прежде не спрятав все ценное или не привязав его к своему телу. Она некоторое время жила вместе с речными пиратами, потом прибилась к шайке таких же малолетних оборванцев, которые научили ее драться, добывать еду и сквернословить. А потом попала к Марм Блэй, которая научила ее всем воровским приемам.

Через несколько лет Уна вновь столкнулась со своим отцом. Он выходил уже не из питейного заведения, а из опиумного притона. Уна замешкалась на пару секунд, раздумывая, стоит ли подойти к нему. А вдруг он ее не узнает? Уна была снова чисто и опрятно одета – ведь Марм Блэй строго следила, чтобы в ее банде у всех был приличный внешний вид. К тому же за это время Уна вытянулась как минимум на голову. Сначала его почти остекленевшие глаза смотрели будто сквозь нее. Потом на миг его взгляд просветлился: «Уна, a stór!»

Мое сокровище. На их родном и почти забытом ирландском. Он называл ее так, когда она была еще совсем маленькой, а мама была жива и полна сил. Еще до войны. Когда они были вместе, здоровы и счастливы. Но, увы, взгляд его тут же стал снова отсутствующим и остекленелым. Уна молча положила ему в карман несколько долларов и проводила взглядом.

Уна вздрогнула, стряхивая с себя воспоминания. Правило номер четырнадцать: прошлого не вернешь. Уна прислушалась и, убедившись, что соседки по квартире все еще пререкаются из-за ведра с золой, вынула из своего тайника копилку. Серебряные запонки с рубинами сверкнули в свете свечи. Хорошенькие. И довольно искусно сделанные. Меньше чем за сорок она их не отдаст. Уна спрятала запонки в одном из потайных карманов юбки, вместе с булавкой Барни. Посмотрим, сколько Бродяга Майк даст за нее. Она прихватила с собой и латунный кастет на случай, если Бродяга попытается отнять у нее запонки, не заплатив.

Едва Уна успела убрать копилку в тайник, как дверь с шумом распахнулась и в спальню ворвалась разгоряченная Дейдре.

– Мы разыграли на спичках. Черт, ну почему короткая досталась именно мне? – взвыла она, рухнув на соломенный тюфяк, который служил ей кроватью. Ни у кого из девушек не было ни настоящей кровати, ни матраса. То, что служило матрасом, лежало прямо на полу.

Но однажды у Уны обязательно появится хорошая кровать с мягким удобным матрасом. Запонки, что еле слышно позвякивали в ее кармане, помогут ей в этом.

– Не мешкай с этим, а то снегом все заметет.

– Может, ты вынесешь? Пять центов!

– И не подумаю!

– Ладно! Слушай, а бумажки у тебя нет? Мне бы в туалет… Раз уж все равно придется тащиться на улицу…

Уна взяла газету, оставшуюся от Барни, оторвала кусок и протянула Дейдре.

– Вот, возьми.

– Что там пишут?

– А какая разница? Не все ли равно, чем вытирать задницу?

– Черт возьми, я тоже хочу знать, что в мире происходит! И к тому же я люблю, когда ты читаешь. Когда-нибудь и сама научусь.

– Ага. Сразу после того, как найдешь себе богатенького мужа и поселишься с ним на Улице Миллионеров[17].

Дейдре смяла кусок газеты и кинула его в Уну.

– Какая муха тебя сегодня укусила?

– Да все нормально, – ответила Уна, вставая и расправляя платье (аккуратно, чтобы запонки не зазвенели). Подумав еще пару секунд, она положила в другой карман газету Барни. На случай, если с проезжей части ее опять обольют грязью. Потом Уна протянула руку Дейдре, помогая ей встать.

– Прости! – буркнула Уна.

– Не понимаю, чего ты так злишься, когда Марм Блэй заставляет тебя работать в мастерской. Я вот, наоборот, мечтаю об этом.

– Это наказание, а не награда. И потом, ты недостаточно аккуратна. Помнишь, как в прошлый раз забыла спороть метку с изнанки того шикарного мехового жакета? Марм Блэй пришлось долго объясняться с копами.

Дейдре надулась.

– Подумаешь, один раз.

– А хрустальный бокал, который ты поставила к стеклянным? А еще…

– Ну все, хватит!

Убедившись, что ее тайник в стене надежно замаскирован, Уна заторопилась к выходу.

– Ты куда намылилась? – пристала к Уне Дейдре, видя, как та спешно надевает пальто.

– Тебя не касается, – отрезала Уна. Получилось довольно грубо. Вздохнув, она добавила: – Так, яиц купить.

– Подожди, я с тобой!

– Нет-нет! Тебе же еще золу выносить. Неохота ждать. Я и тебе возьму.

– Ага. И еще огурчик соленый. Или сосиску от Груцмахера.

– Туда я не пойду, – ледяным тоном ответила Уна, когда остальные соседки хором начали просить принести и им по сосиске.

– Спорим, она торопится к своему ненаглядному репортеру, а? – подмигнула Дейдре остальным, а потом добавила, подмигивая Уне: – Мы можем ненадолго уйти, если хочешь остаться с ним тут наедине…

Уна лишь покачала головой. Пусть себе ржут и судачат. Пусть лучше думают, что она торопится перепихнуться с Барни, чем догадываются о ее истинных намерениях. Уна замоталась шарфом и ушла, оставив соседок по комнате сплетничать о ней дальше.

На улице по-прежнему шел снег, но уже не такой сильный. Снежинки редкие, но крупные. Словно облака вытряхивают то, что оставалось по углам. Уна шла довольно торопливо, но не бежала. Она смело смотрела прохожим в глаза и улыбалась. Начало смеркаться, и Уна наслаждалась тем недолгим полумраком, который царит до тех пор, пока на улицах не зажгут фонари.

Район этот сильно изменился с тех времен, когда она была маленькой девочкой. Деревянные бараки сменились кирпичными многоквартирными домами, увитыми пожарными лестницами, словно огромным плющом. Трубы новой резиновой фабрики извергали клубы темного едкого дыма. Горы мусора на улицах стали чуть ниже. И все чаще Уна слышала то там, то тут итальянский, греческий и даже китайский. Гортанный ирландский акцент, какой был у ее отца, исчез, как складка на рубашке под раскаленным утюгом.

Но кое-что осталось неизменным: сиротские дети все так же грелись у колодцев, попрошайки все так же гремели своими жестянками, все так же орудовали преступные банды, демократы все так же побеждали на выборах, и по-прежнему больше всего людей сбегалось на бокс, пожар или бесплатную еду. И за это время так и не появилось честных воров.

На пересечении Централ-стрит и Перл-стрит Уна остановилась. Напротив тускло светились замерзшие окна пивной. Уна осторожно оглянулась, чтобы убедиться, что за ней не следит никто из людей Марм Блэй. В паре шагов от Уны играл шарманщик. Она подошла к нему ближе, делая вид, что прислушивается. На самом же деле она продолжала вглядываться в прохожих. Однако в этих сумерках трудно разглядеть лица людей на удалении. И не стоять же ей здесь вечно. Уна бросила монетку сидевшей на шарманке обезьянке и перешла на противоположную сторону улицы.

Уна вошла в пивную. Здесь было тепло и сильно пахло прогорклым пивом. Освещение было очень тусклым, но даже при нем Уна сразу узнала Бродягу Майка, сидевшего за дальним столиком. Перед ним стоял стаканчик с недопитым бренди. Небольшой чемоданчик лежал сразу за его стулом. В отличие от Марм Блэй, которая очень редко проворачивала свои делишки вне своего магазина, Майк вел кочевой образ жизни и занимался скупкой краденого в пустынных проулках и заброшенных подвалах. Поскольку склад его был ограничен вместимостью чемоданчика, он не мог принимать крупные вещи вроде меховых манто или мраморных ваз. Но если вору надо было быстро избавиться от дорогой безделушки – кольца с бриллиантом, золотых часов или запонок, – не было ничего лучше, чем сбыть их Бродяге Майку. Поговаривали, что за год он отмывает несколько тысяч долларов!

Кроме Уны в пивной была еще только одна женщина – морщинистая пожилая официантка, – и все посетители тут же уставились на Уну и провожали ее взглядами, пока она неторопливо шла к Бродяге Майку. Гомон и звон пивных кружек резко стихли. Где-то на улице опять раздался гонг кареты скорой помощи. Запачкавшийся подол юбки Уны волочился по усыпанному опилками полу.

Вместо того чтобы подсесть за столик Бродяги Майка, Уна подсела за соседний столик к мужчине средних лет с огромными навощенными усами.

– Вы не предложите мне выпить?

Мужчина удивленно моргнул, но в следующий момент резко вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул, и помчался к бару. Когда он удалился на достаточное расстояние, Уна шепнула Бродяге Майку:

– У меня есть кое-что интересное для вас!

Говоря это, Уна совсем не смотрела в его сторону, но по тому, как он слегка прищелкнул языком, она поняла, что он услышал ее.

– Правда?

– Иначе меня бы здесь не было. Мне не нравятся ни разбавленное пиво, ни здешнее общество.

Бродяга Майк снова прищелкнул языком.

– Я думал, ты из банды Марм Блэй. Знаешь, она не жалует перебежчиков.

Несмотря на мягкий южный выговор, в его словах звучала угроза.

– А это уже мое дело, не беспокойтесь.

Показался усатый с напитком для Уны. Та бросила быстрый взгляд на Бродягу Майка.

– Ну, так что?

– Посиди тут минут десять, а потом встретимся в проулке через полквартала по Перл-стрит.

Сказав это, Бродяга Майк взял свой чемоданчик и направился к двери как раз в тот момент, когда усатый снова подсел к Уне и подтолкнул к ней полпинты светлого пива. Босяк! Мог бы и целую пинту заказать! И на вкус пиво было больше похоже на ослиную мочу – по крайней мере, Уна представляла ослиную мочу именно такой на вкус. Плевать! Сейчас ей сойдет и это, чтобы собраться с духом. Ведь Бродяга Майк прав: Марм Блэй измен не прощает.

Следующие десять минут Уне не пришлось много разговаривать: усатый трещал без умолку. Она позволила ему скользнуть взглядом от лица вниз к груди, а потом и еще ниже – к талии и скрытым пышной юбкой бедрам. Но когда он подумал, что та же свобода будет дана и его рукам, Уна отбросила его руку и встала. За полпинты дрянного пива и этого много. Да и пора.

На улице все так же шел крупный редкий снег. Уна постояла, вглядываясь в лица прохожих. Потом медленно двинулась в сторону указанного Бродягой Майком проулка, прислушиваясь к скрипу двери пивной. Нет ли за ней хвоста? К ночи стало холоднее, и изо рта вырывались клубы пара, оседая инеем на полях шляпки. Уна заглядывала в каждый темный закоулок и дверной проем и уже подходила к проулку, когда кто-то вдруг схватил ее.