Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Дачник

Внизу идут вагоны мерным ходом,Вокруг холмы – и нивы и тока,День золотистым истекает медом,Но ветви яблонь в неге холодка.Стоит на горке дремлющая дача,И снова дачник, от безделья вял,На эти дали смотрит, чуть не плача,Припоминает все, что прежде знал.Ему счастливый чудится ребенок.Тогда бежал он, мураву топча,И весь горел, светился, мал и тонок,Как трепетная, робкая свеча.Всегда любил он блеск дождя слепогоИ бабочки скользящей пестроту,И ястреб реял и взмывал сурово,Его мечту похитив на лету.Волшебная, бывало, снилась птица,И мальчик на току стелил силки;И о любви он грезил, и укрытьсяМог звездным небом, близким колдовски.А Цхенис-цкали катится лениво,На берегу купальщица нага.Пусть нежная слегка поблекла ива,Еще ее не тронули снега.Как многих деревенских людный городЕго осилил, покорил, увлек.Он потерял свободу, переборот.Так сносит мостик мчащийся поток.Воспоминаний мученик угрюмый,Тоскует дачник, выйдя на балкон,И, юности оплакивая думы,Селенье сновидений видит он.Исчезло детство… Волны беспокойны —Растущий шум Кура проволокла.В глубоком сне ущелье видит войны,И Ташискари атакует мгла.

Галактион Табидзе

Ангел держал длинный пергамент

Ангел свиток держал – повесть на длинном пергамене,Скорбно взирая на землю, что-то на ней стерег.Пóлно! Прощай! Напрасно к твоему я тянулся пламени,О, сверкающий вечер, вечер алмазных серег!Молитва моя и Слава, Величье, какого не видели,Вспомнишь меня когда-либо… Когда-либо! О, внемли!Обрушились башни Грааля, упала звонница ЛидииПод стопами твоими, и плач я услышал вдали.О, как мечта поблекла, равная небожительнице,Греза, из жизни выбежавшая, вышедшая из тьмы!Померкли цветное облако и тополь, желавший выделиться,Над которым по небу Азии мчались мы.Ангел свиток держал, и с бледных письмен, с их ветоши,С прожелти, – листья падали, осыпав долины рек.Тщетно тебе я верил, напрасно, отравы изведавши,Мы друг друга желали!.. Прощай навек!А уж в затон янтарный занавесы опущены,Вечер, дрожа от ужаса, кончился невзначай.Умирают розы, вечер угас над кущами…Прощай, прощай, прощай!..

Сизые кони

Как гряда туманная, на закате рдяная,Блещет берег Вечности и угрюмо светится.Где обетованная радость богоданная?Здесь царит безмолвие, длится гололедица.Область эту стылую сковывая силою,Лишь с тоской унылою делит власть молчание.Жизнь сдавили милую ледяной могилою,Ледяной могилою, и в душе – отчаянье.Сквозь чащобы шумные, черепа безумные,Дни мои воздушные рвутся вновь и сызнова.Кони непослушные, как виденья сумные,Вы ко мне приблизились косяками сизыми.Прочь летят мгновения – гибель в грозном призвуке,Что же в горе быть ли нам, слезы горько лить ли нам?Отошли мучения, как ночные призраки,Как души звучание в пламени молитвенном!Как огня скитание, как судьбы вращение,С гулом в исступлении скачут кони синие.Где земли цветение, сладость сновидения?Здесь отдохновение – кладбища уныние!Только позови меня, назови по имени!Нет, окинут комьями мерзлыми и серыми,Рухну обессиленный в темные извилины,В лабиринты сонные, полные химерами.Зыбких бликов линии реют над пустынею,Числа безучастные, позапрошлогодние,И лесами шумными с лицами безумнымиДни воздушно-синие скачут в преисподнюю.Лишь в провалах темени, на пределе времени,В небе или в ямине, прокляты и призваны,Рок и колыхание моря или пламени,С громом – стремя к стремени – мчатся кони сизые!

Ветер

Ветра вист, ветра свист, ветра свист,Ветра взлет; ветер гнет дерева…И уносится по ветру лист.Где ты, где ты сейчас, ты жива?Льется дождь, сыплет снег – ни следа,Не найти мне тебя никогда!..Но повсюду, повсюду со мной —Образ твой, облик твой, лик ночной.Небосвод и рассеян, и мглист.Ветра свист, ветра свист, ветра свист.

Луна Мтацминды

Безмятежней луны никогда не всходило!И нежна, и безмолвна вечерняя лира,Что сквозным дуновением сизые тениСозывает и вводит в деревьев плетенье.И луна в ожерелье выплывает, как ирис,Сновиденья одели бледный облака вырез.На Метехи и Мтквари с неба льются белила…И светила нежнее никогда не всходило!Старца[35] тень здесь почила, в этом царстве печали,Но ромашки и розы на холмах не опали.Звезд мерцанье струится, длится блеск перелива,Юный Бараташвили здесь бродил сиротливо…Пусть умру в песнопеньи, словно лебедь потока,Только спеть бы, как в душу ночи глянуло око:Как, лазоревой грезы паруса расправляя,Крылья сна охватили твердь от края до края;Как в предчувствии смерти, песнопевец крылатый,Лебедь горестно стонет, словно рек перекаты;Что душе моей, этим взлелеянной морем,Смертный путь – лишь дорога в цветах по нагорьям;Что на этой дороге – лишь мечты новоселье;Что безмолвнее ночи не бывало доселе;Что приму свой конец, как великие тени,Что я – царь и певец, и умру в песнопеньи.В мир уходит нездешний эта нежная лира…Нет, луны безмятежней никогда не всходило!

Горы Гурии

В путь!Гони коней, возница,Так, чтоб – гривам с визгом взвиться!Горы я хочу увидеть, головы их великаньи,Склоны их в зеленой ткани, в травяной весенней скани.В океане, в океане…Лаврами хочу окинуть мыслей горестных мельканье.Скачем,Скачем, поскакали!Горы! Их широкий округ, весь простор лугов и пашен,Хрусталем росы осыпан – пылью радужной окрашен.Так чиста небес пустыня, небо так неколебимо,Что приметишь в сизой сини мчащегося серафима.Кипарис, волнуясь, ропщет и качается маяча.И дрожит, порывом ветра пересечен, смят и схвачен.Вырвался родник из камня, – и громада водоската,Словно небеса, бесплотна, словно небо, бесновата.Набегает в рукопашной на базальтовые стеныИ выламывает лавры, и кипит молочной пеной.На горе стою… И слышу внятной тишины наречье,Плещут крылья вдохновенья и в мои врастают плечи.Вот – Сураби и Дапнари, под крылом – Насакирали,Всюду новыми очами жизнь глядит в родные дали.Чу!Кто там поет в ущелье?Что за мощь, что за услада!Где еще так петь могли бы!.. Звуков мне иных не надо.Нет нигде такого гнева, непокорства и горенья,И гремит в огне напева ветер реющий боренья.Нет нигде такой же страсти, в мире нет такого братства…И нигде, нигде так пылко не умеют целоваться.Девы здесь так огнелицы… Кто еще приманит взором,Как тростинки, как юницы, к тайнопламенным озерам.Что ж, вези! – ухабы вязки —Не про нас, как видно, ласки, что так жгуче-горячи…Горы —приласкать готовы!Горы… Я мечтаю сноваЗеленью их насладиться,Слушать пенные ключи.Так хлестни коней, возница,Чохом, —без оглядкиМчи!

Осень в мужской обители «Непорочного Зачатия»

Май, июнь, июль – тучами —Над собой промчат кущи осени.Эти страсти пройдут жгучие,Люстры залов уснут в озере.Ветхая желть, берег рдестовый,Но сандалета тепла еще…Подсвечник над «ПутешествиемАнахарсиса» отдыхающий.«Зачатия Непорочного»Обитель в лиственном ропоте.Вот падает вниз немолчнаяИ черная вьюга копоти.Грозные очи навыкате —О, пристальность выси сводчатой!Здесь хоть распнись, но о выходеИ не мечтай. Все тут кончено.Знаю, ты помнишь… Но пóлогомИграет сквозняк, и в обители —Колокол, колокол, колоколСпорит, поет о Спасителе…Вихорь, и – ворох за ворохом —Листва – на четыре стороны…С креста колокольни – мороком —Февраль окликают вороны.Мне все объяснила наскороНочь, овладевшая кущею,Но келья молчит неласково,Пламя гудит стерегущее.И, опоенные зельями —Грезой болезненно-сладкою,Грядут менестрель – с газелямиИ мажордом – с перчаткою.

Химера

Стою ослепший.Блеск прянул прямо —Фарфора вспышкой голубоюИз тучи хмурой.ПреобразиласьВся панорама,Но пламя скрылось под мглой слепою,Свинцово-бурой.Так оглушаетСвет Нотр-Дама,И кенгуру бегут гурьбою —Химер фигуры.

Рейн

Полуночной тревогой и кошмарами ночиЯ не сломлен, и жгучий, как лёд,Пробуждения холод освежает мне очи,И могучее утро встаёт.Всем известно на свете:Мы давно уж не дети,Где-то плещутся волны морей,И туманные водыСквозь бегущие водыГонит к СеверуТраурный Рейн.

У ЗАГЭСа

Бок о бок с ночью прянул из-за лесаСвирепой пены раненый олень.Вдруг – топот волн и зарево ЗАГЭСа,Он огнекрасен, как Мариин день.ЗАГЭС и по-грузински звать ЗАГЭСом…Еще подправят Мцыри древний храм.Вода гремящим падает отвесом,Струятся фрески по моим слезам…

Увлекся отдыхом

Дворец, очевидец столетий, увлекся отдыхом ты,А сердце мое склонилось под водокрутьем печали…Небо Версаля укрылось облаком суеты,Облаком суеты укрылось небо Версаля.Сколько же раз, о, Версаль, небо твое сотрясалиОгненные колесницы, вестницы темноты!Облаком суеты укрылось небо Версаля,Небо Версаля укрылось облаком суеты.О, пальмовая ветвь, о, вестница покоя!Под ветром забытье морское, мировоеЗдесь без конца поет, меж тем, как ветер свежийЧуть шевелит огни дремотных побережий.Идут за кораблем кипящих волн восхолмья,А там, где окоем, – сплошной стеной безмолвьяРастянутых пространств пустынные громады, —Холмов кладбищенских немые мириады…Качнулись двойники зеркальные флотилий,И, разрывая гладь бессильем всех усилий,К тебе плывет одна, блуждая, как в тумане;Тебя зовет она, протягивая длани.Но онемела ночь, но глохнет слабый голос,И вихрь глухонемой взметает черный волос.Отчаянье к тебе взывает вековое,О пальмовая ветвь, о вестница покоя!

В ожидании непогоды

Ночь прошла. За окном твоим россыпью —Снег фиалковый, ирисы хлопьями.В палисаднике, спящем без просыпу,Тополь встал караульщиком с копьями.На листах виноградника, нá меди —Отсвет крови, и красное маревоЛьется в пьяном ковровом орнаменте,Заплетенном в рассветное зарево.Увенчать бы чело твое девичьеЗолотеющими виноградинами!Но за вечером будет ли день еще,Повечерие с песнями свадебными?Если осень к ненастью склонится,Сгинет гроздь… Никакая конницаНе умчится за днями украденными.Как добра молодая душа твоя,Голубая душа, сине-светлая!А теперь – разрывается надвое,Рассекается сильными ветрами,Ледяными лоскутьями стелется!Не согреться… И крыльями рубящийКоршун-ворог, колдунья-метелица,Ворон-вор понесут ее рубище.Воет вихорь, кричит все горластее.Гаснут мысли в тумане, о Господи!Разве вспомнится тихое счастие —Гаснут мысли в тумане, о Господи!Это горькое, жгучее пениеЧерез вьюгу за мыслью все тянется.И цветение веет весеннее —Через вьюгу за мыслью все тянется.… Солнце ранит лучами багрянымиОблака в предзакатном томлении,И скорбят над смертельными ранамиЛани, горы, овраги, олени.

Буре – все краски

Бурю, красную бурю, которая чуть побледнелаОт ярости и накала, как пламенное литье,Ты приветствуешь песней сердца и славишь                                               открыто и смело,И песней, песней сердца, отнимешь у смерти ее.И звонкие брызги красок рассыплешь ты кистью дивной,Чтоб спящий проснулся, чтоб нищий сбросил                                                  железо оков.И грянут гимны твои, грянут гимны.И грянут гимны – вовеки веков!

«О, забвенье! Пепел древний…»

О, забвенье! Пепел древнийНе сметешь с каменьев Джвари!Двинут в бок Арагвы гребни.В грудь ударит пена Мтквари.Изберешь иные тропы, —И глаза обуглят маки,Будут путать путь окопыИ раскопок буераки.Вспять пойдешь, и в котловинеХолод твой растопит Мцхета,Рассечет, располовинит, —Ни ответа, ни привета.Безмятежна нега неба,Но взгляни, как почва ропщет,Из бушующего склепаВышли полчища усопших.Схватит ржавый меч десница,Станет сталью половодье,В поле битвы обратитсяДаже кладбища угодье.Видишь холм Светицховели,Золотом заполыхавший?Встали с каменных постелейРати павших питиахшей.Враг бежит через пригорки…Смерть настигнет, бросит наземь,И не дрогнет сторож зоркий,Грозный бастион Армази.Жмется к паперти замшеннойПолумертвое забвенье.Мцхете юной, обновленнойЯ дарю стихотворенье.

Веспер

Не в первый раз на чуткой черниЯ вижу радужный развод…Сейчас в морях зари вечернейМгновенный Веспер проплывет.Один стежок, одно движенье —И, свежей синью занесен,Растает Веспер – отраженье,Преображенье жизни в сон.Ветвей зажгутся перепутья,И руки тонкие звезды,Лучами оплетая прутья,Потонут в зеркале воды.Так мы свои сплетаем рукиНа долгий миг, на краткий час,Так наши встречи и разлукиУходят в глубь и в память глаз.

Песнь песней Никорцминда

Лиру держа на груди,Остановившись в пути,Вижу я луч впереди,Словно во мгле лабиринта.Чудо твой зодчий воздвиг,С благостью отчей воздвиг,Небом венчая твой лик,Тебя, Никорцминда!Стены украсил резьбой,Вещим сплетением чисел,И горизонт голубойС мыслью о вечности сблизил—Кто же зажег здесь для насЯростный твой хризофраз,Блеск, нестерпимый для глаз,Твой столп, Никорцминда!Что за бесценный заветБыл нам оставлен веками!И безграничен свет,И гармоничен камень.Кто же над миром вознесГраней суровый тес,Вытесал твой утес,Тебя, Никорцминда!Словно из области сна —В облаке благодатиПламенная белизна,Плавных порталов объятье.Кто же тебя сотворил,Гору, любя, сотворил,Волею горних сил,Гора, Никорцминда!Ровно двенадцать лампадСмотрят в двенадцать окон.Что за огни горятВ доме твоем высоком!Чьим же во тьме временДухом воспламененФакел земных племен,Твой свет, Никорцминда!Высекло здесь ремеслоФресок немую поэму.Благоговейно сплелоВремя из них диадему.Кто же тебя расписал?И по узорам зеркалИскры свои разбросалКостер – Никорцминда!К почве сведя божество,Линий слиянье изведав,Славишь твое торжество,Как исполненье обетов.Свиток твой величав.Смерть и забвенье поправ,Крепко стоит архитрав —Собор – Никорцминда!Словно шумящий лес —Купол широкий крыши.К вольным блаженствам небесВыше восходишь, выше.И – за пролетом пролет —Шаг переходит в полет,Вышнее благо лиетСама Никорцминда.Здесь твой грузинский взгляд,Пьющий простор, всемирен,Заревом красок богат…Крылья простер Сирин!Крыльев бы, крыльев нам,Силы – живым крылам,Правь же пространством, храм,Цари, Никорцминда!Храм твой громокрылат,Своды его непреклонны,Годы его хранят,Гулко поют колонны.Времени круговоротЗодчества не зачеркнет.Славя родной народ,Свети, Никорцминда!

Паоло Яшвили

Письмо Анне Ахматовой[36]

Знай: я тебе соболезную,Плачу о смерти Блока.Робкой, забывшей небесное,Стало душе одиноко.Ко мне приезжай! Отдаленнее…Но станешь сестрою милой!Иль Петербурга агониюНавеки ты полюбила?Спасет благодать тбилисская…Ах, чудится нам обеимТень принца, такая близкая!И вместе мы сиротеем.Усталое тело ранееТы омывала туманом…А наша страна – ИспанияВ июле пламенно-пряном.Безвестными перепутьямиБрести за судьбой готова.Свой бубен я подарю тебеИ лебедя золотого.Воспрянешь, собравшись с силами,Румянец твой загорится…Коснешься устами стылымиПальцев Тамар-царицы.

Али Арсенишвили[37]

Вагон. На лошадях, пять гусаров в Ацкури.Воскрешена твоя оригинальность,Похожа на коралловые груды.И наш вояж… Последняя реальность,Иль, может быть, единственное чудо.За поездом тянулся след цветущий,Похожий на цветение ткемали.Твои слова, пересекая кущи,Левкоями за ветром улетали.Ты с нами был, отбросивший котурны,Наш друг бесценный, шел ты по долинамВ раскачке декламации столь бурнойПростым солдатом или Лоэнгрином.За горы солнце спряталось абреком,Тьма потекла по горному отрогу.В селенье сонном бедная аптекаДала нам сад бодлеровский в дорогу.Грядущее минувшим опьянилось,Когда стихов нас окружила стая,Нам в блеске Имеретия явилась,Арабских сказок книга золотая.Но ты оглох от выкриков Нерона,Который опьянен пожаром Рима.В костеле пел орган, то монотонно,То громогласно и неутомимо.Иль хан тебя встречал?.. Шумели флаги,Шепталась свита, никли опахала…Иль Ида Рубинштейн тебе, бродяге,Ступни благоговейно омывала?Как вдруг – виденье Иродова трона,И ты услышал клятву Саломеи…Смотрел на поединок изумленно,Глядел на гибель Гамлета, немея.Последним все увидели Брюммеля,Его цилиндр зеленый, взор туманный.Все трое, восторгаясь, обомлели…Урок – Али, Паоло, Тициану!

«Мне, Паоло Яшвили, желтый наскучил Данте…»

Мне, Паоло Яшвили, желтый наскучил Данте,Я – за Шекспира, но – занавес! Шекспира долой!Как быть… для меня Бетховен – только старик глухой.Магнит мне вручило минувшее, в любом усомнюсь таланте.Быстр, иль как змей, замедлен, мыслю только стихами.Все-таки предпочитаю всегда разжигать огонь.Всем желающим высыплю искры мечты на ладонь.Мерещится мне бессмертие с ледяными руками.

Танит Табидзе[38]

В желтом Орпири по следу цаплиХодит поэт, перепуганно-жалкий.Слезы в глазах, и руки ослабли,В твою колыбель он сыплет фиалки.Певец малярии грезил о мае,Цветенье мая – Танит Табидзе.Но плач орпирского Адонаи[39]Все не иссякнет, не прекратится.Молочные зубки твои – о, горе! —Стенаний отцовских не остановили.Но вырастешь и пожалеешь вскореРод незадачливый МакашвилиВ траурных тучах сейчас – Цицамури[40],А там – безоблачные картины…Но жаль, что в Кахетию столько хмуриЗаносят пришлые имеретины.Ноет отец: «Года ослепилиОтца моего в нашей топи хлюпкой!»Танит! Среди аистов рослых ОрпириПухлой ползаешь ты голубкой.Цветущей Кахетией мать гордится,Хафизу отец доверяет печали…Возьмет и тебя, о, Танит Табидзе,Горячка зеленого Цхенисцкали!Гибельна кровь отца – поэта,Кровь материнская – боль и терзанье.Ужас орпирский томит до рассвета,Но Рождество твое – край Алазани.Быть может, отец вас покинет тихо,И горестно мать над ручьем прослезится…Пусть Бог сохранит от всякого лиха,Пусть благословит он Танит Табидзе!

Шалва Апхаидзе

Письмо Сандро из Тбилиси

Здесь в иконописи эмалевойТбилиси меркнет нежнолицый.Сквозь каменную пыль, сквозь маревоМой взор пытается пробиться.О Грузия! К тебе, израненной,К земле – сестре моей – взываю…Но в пламени – дома и храмины,Спасенья нет родному краю.Мир исчезает, нам завещанный,Как призрак знойного Исани[41].Забыл Тбилиси Благовещенье,И мы забыты небесами.Здесь – кашля жар… Глазные впадиныПодобно вырытой могиле.Сандро! Все лучшее украдено,Остался быт клопов и пыли.Послевоенный сплин томителен.Сырым стал ветер. На закатеМы – робкие затменья зрители…Грядет последнее Распятье!Паломники в песках… Язычники!Нино[42] и Клеопатра – с ними!Я вновь тоскую по Сапичхиа[43],Твое, Сандро, я слышу имя.

Иванэ Кипиани

Зима

Вот сумасшедшая вступила в мой дом старухаИ лошадь белую впустила в мое затишье.Погибшие лебяжьи стаи, накаты пуха,Внизу расположились храмы, Кааба – выше.Хрустальные оскалив зубы, конь веселится,Мелькают, вздрагивают степи, дрожат, немея.Гроб черный пуст. Кровь сонных комнат во мгле безлицейПьют белокрылые, большие, слепые змеи.Чернобородые во мраке встают пьянчугиИ с криком разрывают в клочья белье, перины.Здесь бирюзовая пустыня ревет в испуге,Рев непрестанно нарастает, как голос львиный.Погибшие лебяжьи стаи, накаты пуха,Внизу расположились храмы, Кааба – выше.И сумасшедшая внезапно пришла старухаИ лошадь белую впустила в мое затишье.

Николо Мицишвили

Цминданиани[44]

Раз в сто лет бывает миру явлена цминданиани —Птица-пламень с телом рыбьим, сеющее грех созданье.Лишь церковную ограду заприметит на погосте,Прянет на верхушки елей – метеором – злая гостья.А внизу, в замшелой церкви, растревожатся святые…Как ножи над телом вражьим, свечи вспыхнут золотые.В этот миг Святой Георгий ослабеет в кольцах змия,Вздрогнет Петр; цепенея выронит дитя Мария.И сломает крест Спаситель, руки вскинувший высоко,И закроется, затмится мглой всевидящее Око.Незадачливый прохожий, обданный смолой и варом,Помешается, исчахнет, в пламени исчезнет яром,Сила зла неуязвима, до зари все длится схватка,И душе заблудшей церковь наважденьем мучить сладко.Утром сгинет злая птица, с воплем полетит лесами,Всюду уголья роняя, и леса охватит пламя.

Зевота ночи

Вокруг тиха ночная дрема,Но в тонком посвисте тоскиВступили тени в сумрак дома,Неосязаемо-близки.Колокола гудят надрывно,Рыдают бубны… Бред и тьма. .«Мой милый, разве я противна?Придешь ко мне, сойдешь с ума!»Так ночь всегда, всегда взывала. .И чувствую – в глуши ночнойУже иное покрывалоНакинуто на разум мой.Храм рушится, чей полный жаромКирпич я смел в крови обжечь.Бегу отсюда Валтасаром,И пышет огненная печь.Скорее прочь от пепелища!Но нет дороги никуда…– Сойдешь с ума! – так ветер свищет.– … с ума! – грохочут провода.Мы – как разбойники в вертепе,Лихие думы… ВоровскиС ворот иного мира – цепиВы сбили и смели замки!О, ночи жуткая зевота!Мозг изменил, как ни лукавь. .О, ярость мысли и тенета,Неведомых видений явь!

Колау Надирадзе

Автопортрет

Я азиат, мне снится зыбь залива,Экватор, знойный морок, львиный храп,Возник на дюнах след тяжелых лап,И звери ищут зарослей лениво.Рябь золота, парчи, слоновой кости,В ручьи из пагод идолы глядят,Замкнули путь засовами громадПолярные моря в холодной злости.И с перебитым носом от рожденья,Плыву, пытаюсь одолеть волну,Ношу лорнет и улиц блуд кляну!Когда б Творец пересмотрел творенье,Едва ли так был сир и одинокСтиха недрессированный щенок.

Иерусалим

Сонет

Халдеи древний миф вновь золотом горит,О, не забыть луне величье Соломона,И горечь ласк и слез, и сумрак глаз, влюбленноОб умирающей скорбящих Шуламит.Пусть жизнь ее и смерть мгновенны, здесь навзрыдИ в миге слезы льет бессмертье уязвленно.Две тени ночью вновь, как и во время оно,Застыли в немоте ерусалимских плит.Внимала твердь псалмам любовников святых…Здесь пела вкрадчиво могилам тайным ихЦарица Савская, чьи ноги волосаты.По легкости одежд прозрачных я грущу,Блаженство горнее в отчаянье ищу,И в сердце жаждущем все горше боль утраты.

Ивану Мачабели[45]

Сонет

Тебя терзали ведьм худые руки,Тебя манили бесы, как Макбета,Ночь с хохотом и хрипом до рассветаТебя гнала, и ты горел от муки.Был верен цели ты душой больною,Был паладином, рыцарем обета.И Гамлет, околдованный луною,На поединок вызывал поэта.Зеленых звезд причуды, вспышки блажи,Мечты тебя лучами жгли… Когда жеПринес ты леди Макбет это пламя,Поблек Тифлис, Офелия в миражиТебя, окинув прядями, как пряжей,Взяла из жизни нежными руками.

Триптих

IМне снится шея белая, лебяжья,Касание парчи твоей и кожи!Куда бежать от нежного миража?Мне снится шея белая, лебяжья.О, только б речи медленная пряжаТекла, звуча то ласковей, то строже…Мне снится шея белая, лебяжья,Касание парчи твоей и кожи!IIИ Ганнибал бы взял тебя на ложе,Увез бы в лунный холод Карфагена.Любви твоей возжаждавший до дрожи,И Ганнибал бы взял тебя на ложе…Хотела б леди Макбет стать похожей,И нож вручила б мужу… О, измена!И Ганнибал бы взял тебя на ложе,Увез бы в лунный холод Карфагена.IIIСравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!Хрустальной шеи мучает загадка,О, этот лик, желанный, незабвенный!Сравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!Мечта взмывала, словно ветер пленный,Ярмо любви нести легко и сладко!Сравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!Хрустальной шеи мучает загадка.

Джоконда

Пятисотлетьем ранее – над Арно —Не так же ли луна была светла?!И нас любовь, как прежде, лучезарна,Опустошила, к смерти подвела.Так эта ночь, расширившись, блисталаТак страсть росла, сметая волнолом…Твои уста в улыбке бледно-алойЦелуют память, спящую в былом.И не было, и нет пути иного,Одной судьбы нас обожгла печать,И ждет создатель, призывает снова,И снится сад Эммауса опять.Не солнце ли Флоренции и нынеНам светит, уплывая на закат,И, словно снег горячий, бело-синий,На плечи крылья ангелов летят.В родном кругу, на благодатном лоне,Минувшее вернулось, и лунаВ своем немом, сверкающем наклонеВсе так же ослепительно-бледна.На синий берег нового приливаВновь наши тени вышли… В тьму и соньК тебе уходит сердце торопливо,И я горю, и падаю в огонь.Твоя улыбка – та же… Что могло быЕе стереть на ожившем холсте!..Я – ветхий Лазарь, вышедший из гроба,Спаситель я, распятый на кресте.Пути к спасенью не было иного…Бела садов небесных благодать.И наш Творец нас окликает снова,Клеймит любви блаженная печать.Следишь с улыбкой за живым светилом,Луна белеет и плывет в ночи.Нас обжигает снегом легкокрылым,Потоков звездных падают лучи.Твоя улыбка расцвела в эдеме,Раскрыв небес хрустальный водоем…И входим вновь, переступая время,В Голгофу и Эммаус мы вдвоем.

Раздумья у моря

Я к тебе прихожу, чтобы пеньем валов насладиться,Но чего я страшусь и откуда такая тоска?Погляди, это – я, обреченная жить небылицаИ неслышное зернышко в складках шуршащих песка.И когда в небесах меркнет солнца пожар огнекрылыйИ восходят светила в полях голубой высоты,Ты зачем, в мою душу вливаясь божественной силой,Волны дум в ней рождаешь, прозрачных и грозных, как ты?Теша слабый мой разум, зачем ты в ночи говоришь с ним.Воплотившее вечность? Затем ли, чтоб, ширью пленен,Я искал отрешенно подобье свое во ВсевышнемИли немощным слухом внимал бы теченью времен?Этот мир вне меня, но ведь он и во мне тем не мене.Даже смерть – та же жизнь, ведь она – только мысль!Мы живем…Ну, а где же исток этой жизни?.. Где встать на колени,Где увижу я храм, чтобы жарко молился я в нем?Море, перед тобой я стою в одинокой печали.Где вы, детские годы?! И ночь, словно пропасть, черна…Человек и природа когда-то мне сердце смягчали,Сердцу трепет внушали в далекие те времена.Где то время, когда жадный взгляд устремляля к созвездьям,И меня овевало высоких небес волшебство?!Но пуста высота, истерзавшая сердце предвестьем,Опустела она, и сегодня там нет ничего.О, совсем ничего! И лазурь вероломна и лжива.Эти нежные звуки, и запах, и красок пожар —Только призрак и сон, лишь блаженная греза прилива,Ощущений мираж, мимолетное веянье чар!И уж если навеки все сущее сгинет в размоле,Я веленье судьбы без упреков, как милость, приму,Сердце, полное грусти, как чашу, о вечное море,Я тебе принесу, чтобы пенью внимать твоему.