Колокол по Хэму

– «Диарио де ла Марина»? Да, просмотрел. Редакция, похоже, не слишком сочувствует США.

– Редактор, он же владелец, будет плясать на улицах, если наци войдут в Нью-Йорк. – Хемингуэй выставил вперед мозолистую ладонь. – Это было бы еще не так страшно, если б Карибы не кишели волчьими стаями субмарин. Союзные танкеры тонут чуть ли не каждый день. Удочку на марлина нельзя закинуть, не задев рубку немецкой подлодки.

Посол потер щеку.

– И как же ваша криминальная лавочка… Хитрая Контора… намерена бороться с немецкими подлодками, Эрнест?

– Не хочу навязываться, но у меня, знаете ли, есть лодка. Дизельный катер тридцати восьми футов в длину, купленный в тридцать четвертом. Два винта, запасной мотор. И команда хорошая. Если появится какая-то информация насчет субмарин, могу сходить и проверить.

– Эрнест, – сказал Боб Джойс, – расскажите послу, как создавали в Испании подпольную сеть.

Хемингуэй скромно повел плечами. Насколько я знал из его досье, скромность здесь была только к месту.

– Рассказывать особенно не о чем, Спруилл. В Мадриде, в тридцать седьмом, я помог организовать частную разведоперацию. Около двадцати профессиональных разведчиков и вдвое больше гражданских источников. Собрали кой-какую полезную информацию. Любительщина, конечно, но в случае провала нас мигом бы расстреляли.

Говорил он теперь отрывисто, рублеными фразами. Может, он всегда так говорит, когда врет?

Брейден кивал, слушая его.

– А с кем вы будете работать здесь, Эрнест? Эллис упоминал о священнике.

– Дон Андрес Унцаин[9], – усмехнулся Хемингуэй. – Мой близкий друг. Глядишь, епископом когда-нибудь станет. Был пулеметчиком у республиканцев. Пристрелить нациста для него не труднее, чем грехи ему отпустить. Может сделать то и другое, если успеет.

Я старался не показывать своих чувств, хотя Хемингуэй в этот момент повернулся ко мне спиной. Называть имена своих агентов или источников, когда тебя даже и не просят об этом, – тяжелейшая форма любительского идиотизма.

Брейдена это, похоже, позабавило и удовлетворило одновременно.

– Кто еще у вас есть?

Хемингуэй развел руками.

– На Кубе у меня десятки контактов, Спруилл. Сотни контактов. Официанты, проститутки, газетчики, пьяницы, джай-алаисты, рыбаки, то и дело видящие немецкие субмарины, испанские аристократы, рвущиеся отомстить ублюдкам, отправившим их в изгнание… все они готовы вступить в игру и дать прикурить нацистским крысам, которых прибивает к нашему берегу.

Посол сложил пальцы домиком.

– И во сколько это нам обойдется?

– Это будет бесплатно, – хмыкнул писатель. – Такой дешевой контрразведки у правительства США еще не бывало. Основные расходы я беру на себя. Да, нам могут понадобиться кое-какие мелочи… рации или оснащение для «Пилар», но все остальное будет делаться добровольно или оплачиваться мной.

Брейден поджал губы и побарабанил пальцами по столу. Хемингуэй наклонился к нему, упершись в его стол руками. Сильные волосатые руки – не так я представлял себе писателя-романиста.

– Господин посол, – тихо произнес он, – я верю в этот проект. Это вполне серьезно. Я не только готов платить за него – я отклонил предложение Голливуда писать сценарий для их дурацких серий «Марш времени» про Летающих Тигров[10] в Бирме. Сто пятьдесят тысяч долларов за две недели работы, но я сказал «нет», потому что Хитрая Контора для меня намного важнее.

– Понимаю вас, Эрнест, – сказал посол нависшему над ним тяжеловесу. – Для меня это тоже важно. Мне нужно будет еще попросить разрешения у кубинского премьер-министра, но это просто формальность. С госдепом и ФБР я уже договорился.

Хемингуэй кивнул и вернулся на свое место.

– Отлично.

– При двух условиях. – Посол уставился в бумаги у себя на столе, точно условия были напечатаны где-то там.

– Я весь внимание. – Хемингуэй улыбнулся и сел поудобнее.

– Первое: вы будете регулярно докладывать мне. Можно коротко, но не реже раза в неделю. Боб и Эллис подберут безопасное место для встреч.

– В мой кабинет на четвертом этаже ведет отдельная лестница, – сказал Джойс. – Зайдете в угловой магазин, подниметесь, и никто не будет знать, что вы были в посольстве.

– Отлично, – сказал Хемингуэй. – Никаких проблем, господин посол.

– Второе: вы примете в свою организацию мистера Лукаса.

– Да? – Хемингуэй, продолжая улыбаться, вперил в меня тяжелый холодный взгляд. – Для чего это нужно?

– Джо – консультант госдепа по контрразведке и опытный полевой агент. Я знаю его по Колумбии, где он принес много пользы.

– Какая польза будет от него здесь, Спруилл? Кубу хорошо знаете, мистер Лукас?

– Нет, – сказал я.

– Раньше здесь не бывали?

– Нет.

– Habla usted español?

– Sí. Un poco.

– Un poco[11], – с легким отвращением повторил он. – Есть у вас оружие, мистер Лукас?

– Нет.

– Стрелять умеете?

– В теории да.

– В теории. Но немецких шпионов, видимо, наперечет знаете.

Я пожал плечами – рабочее собеседование слишком уж затянулось. Посол, вероятно, тоже так думал.

– Это непременное условие, Эрнест, – сказал он. – Госдеп настаивает. Им нужен связной.

– Связной. – Хемингуэй просмаковал это слово, как неприличное французское выражение. – Перед кем же будете отчитываться вы, Джо, – можно вас так называть?

Я изобразил улыбку.

– Только перед вами – по крайней мере, до конца операции. Когда она закончится, напишу рапорт своему руководству.

– Табель свой им пошлете, – сказал он, больше не улыбаясь.

– Рапорт, – повторил я.

Хемингуэй потер нижнюю губу согнутым пальцем.

– И больше никому не будете докладывать, пока мы работаем вместе?

Я потряс головой.

– Значит, договорились, Эрнест, – сказал посол. – Будете информировать Боба и Эллиса – или непосредственно меня, если потребуют обстоятельства. А Джо будет вашим замом… впрочем, решайте сами, как лучше его использовать.

Хемингуэй встал, подошел ко мне.

– Покажите-ка руки, Джо.

Я вытянул руки. Он повернул их ладонями вверх.

– Вижу, вы не только рапорты печатаете. Это ведь от троса следы?

Я кивнул.

– Значит, в морском деле что-то смыслите?

– Кое-что.

– Хорошо, – сказал он послу. – Условия и новый матрос принимаются. Когда моя контора сможет открыться, Спруилл?

– Хоть завтра, Эрнест.

– А может, прямо сегодня? – широко улыбнулся он. – Боб, Эллис, с меня ланч и выпивка. Вы где остановились, Джо?

– В «Амбос Мундос».

– Я тоже в нем жил. Почти всю книжку там написал, чертовски хорошую. Но теперь вам придется оттуда съехать.

– Да?

– Если собираетесь работать в Хитрой Конторе, надо и жить при ней. Уложите чемодан, а я часа в три за вами заеду. Поживете на финке, пока мы не выловим всех шпионов или не надоедим друг другу. – Он кивнул послу и ушел.

6

Выйдя из посольства, я пошел к отелю «Амбос Мундос» кружным путем. Купил газету в табачной лавочке, направился к гавани, повернул на Обиспо. За мной кто-то шел.

В девяти кварталах от отеля я увидел черный «линкольн», подъехавший к тротуару. Хемингуэй, Джойс и Бриггс вышли из него и вошли в бар «Флоридита» – в одиннадцать утра, заметим себе. Посмотревшись в витрину, я убедился, что хвост не отстает, и снова повернул к гавани. Хвост, как положено, не приближался ко мне и на меня не смотрел, но ему было явно все равно, знаю я о нем или нет.

У Соборной площади я зашел в другой бар, «Бодегита дель Медио», и сел у открытого окна. Мой филер, прислонившись снаружи к подоконнику, развернул «Диарио де ла Марина». Я мог вдоволь любоваться его рыжим бритым затылком – линия загара проходила как раз над белым воротничком.

Подошел официант.

– Un mojito, por favor[12], – сказал я.

Он отошел к бару, я раскрыл собственную газету на таблице американских боксерских матчей.

– Ну как? – спросил человек за окном.

– Порядок, – сказал я. – Хемингуэй везет меня к себе на финку, буду жить там.

Он кивнул и перевернул страницу. Панаму он надвинул так низко, что даже видимые мне подбородок и щеку скрывала тень, и курил кубинскую сигарету.

– Для контактов буду использовать явку, – сказал я. – Насчет расписания мы условились.

Дельгадо снова кивнул, бросил сигарету, свернул газету.

– Присматривай за этим писакой. Era un saco de mandarrias[13], – сказал он, глядя в сторону, и ушел.

Официант принес мой мохито – рекомендованный Дельгадо ромовый коктейль с мятой и льдом. Вкус у него был как у лошадиной мочи, да и не люблю я пить до полудня. Era un saco de mandarrias. Крепкий орешек. Ладно, посмотрим.

Я оставил коктейль на столе и пошел в отель по Обиспо.

С Дельгадо я встретился вчера вечером. Прошел из отеля по старому городу, где многоэтажки чередовались с хибарами. Куры и голопузые детишки бегали в сорняках, пролезая сквозь дыры в заборах.

Узнав явку по описанию в инструкции, я нашарил под осевшим крыльцом ключ и вошел. Электричества нет, тьма кромешная, воняет плесенью и крысиным пометом. Дошел ощупью до стола в центре комнаты, нащупал на нем фонарь, засветил его своей зажигалкой. Свет, хотя и слабый, резал глаза после темноты.

Футах в четырех от меня, верхом на стуле, повернутом спинкой вперед, сидел человек. В руке он держал «смит-вессон-38» с длинным стволом, целя мне прямо в лицо.

Я поднял правую руку, показывая, что резких движений делать не буду, достал левой из кармана половинку долларовой банкноты и положил на стол.

Человек не моргнув глазом разжал кулак и положил свою половинку рядом с моей. Я, не опуская правую руку, сложил их. Они совпали.

– Просто удивительно, сколько тут можно купить на такие деньги, – сказал я.

– Хватит на подарки для всей семьи. – Человек спрятал револьвер в наплечную кобуру под белым пиджаком и представился как Дельгадо. Его не смущало, что имя это явно фальшивое, и он не извинился, что целил мне в голову.

– Лукас.

Даром слов он не тратил – говорил коротко, почти грубо. В отличие от многих агентов ФБР или СРС Дельгадо не любил говорить о себе и посторонних вещах. Назвал места запасной явки и тайников, предупредил, что гаванских фэбээровцев надо избегать как чумы, упомянул, что здесь много профашистов и сочувствующих Германии, но о немецкой шпионской сети не сказал почти ничего. Описал мне финку Хемингуэя, сказал, где найти телефоны-автоматы и по каким номерам звонить, предостерег от контактов с местной полицией.

Он говорил, а я смотрел на него. Не слышал, чтобы кого-то из агентов СРС звали Дельгадо. Серьезный, похоже, профессионал. Опасный.

Любопытно сравнить свои первые впечатления от разных людей. Эдгар Гувер смахивал на толстого вредного мальчишку в нарядном костюмчике, на злопамятного слюнтяя, усвоившего словарь и манеры крутого пацана. Хемингуэй показался мне сложным, харизматичным, могущим быть как интереснейшим собеседником, так и невыносимым занудой.

Дельгадо был опасен.

Плоское загорелое лицо, сломанный кривой нос, старые шрамы на скулах и левом ухе, тяжелые брови, тоже в рубцах, глядящие из-под них острые крысиные глазки. Интересней всего рот: чувственный, с юмористической складкой. Жестокий.

Когда он наконец встал, я увидел, что он примерно на дюйм выше меня, но ниже Хемингуэя, а жира у него и грамма не наберется – вон как висит на нем его белый костюм. Но руки мускулистые – я разглядел это, когда он клал на стол свою половинку доллара и убирал оружие в кобуру. Двигался он в целом совсем непохоже на Хемингуэя – берег энергию, как и слова. Мне представлялось, что он способен одним плавным движением сунуть нож тебе под ребра, вытереть его и спрятать в карман.

– Вопросы есть? – спросил он, уточнив время прихода на явку.

– Я знаю почти всех, кто здесь работает из СРС, – сказал я. – Ты новенький?

Он слегка улыбнулся.

– Еще вопросы?

– Я перед тобой отчитываюсь, а взамен что?

– Буду тебя охранять в Гаване и на финке. Ставлю три к одному, что он тебя туда пригласит.

– А еще?

– Мне приказано снабжать тебя любой информацией, которую ты потребуешь.

– Досье тоже?

– Само собой.

– Конфиденциальные в том числе?

– Да, если надо.

Я моргнул. Если Дельгадо может обеспечить мне секретные досье Гувера, вряд ли он подчиняется кому-то из ФБР или СРС здесь, на Кубе. Скорей всего, он получает приказы напрямую от Гувера и ему же докладывает.

– Что-нибудь еще, Лукас? – В его голосе слышался легкий сарказм и легкий акцент, который я никак не мог опознать – что-то с американского Запада.

– Можешь порекомендовать хороший ресторан или бар? – Мне хотелось выведать, знает Дельгадо Гавану или такой же новичок в городе, как и я.

– «Флоридиту» не рекомендую, хотя Хемингуэй с дружками ходит как раз туда. В «Бодегите дель Медио» делают коктейль под названием «мохито». Раньше назывался «дрейк» в честь Фрэнсиса Дрейка, теперь «мохито».

– И как он? – Я продолжал разговор, надеясь определить, что у него за акцент.

– Вроде лошадиной мочи, – сказал он и вышел в жаркую, заросшую сорняками ночь.

Хемингуэй сказал, что заедет за мной в три. Я думал, что приедет, скорее всего, шофер, и в три уже сидел в вестибюле с вещами, но ни писатель, ни шофер не показывались. Зато прибежал менеджер с листочком в руке. Из его стремительного испанского и частых поклонов я уловил, что стал куда более важным гостем, получив телефонограмму от самого сеньора Хемингуэя; какая трагедия, что в «Амбос Мундос» не знали, что я его друг, – они сделали бы мое пребывание в отеле еще более приятным.

Я поблагодарил его – он пятился от меня задом, как от королевской особы, – и прочел: «Думаю, вам не помешает местный колорит, Лукас. Езжайте на автобусе до Сан-Франциско-де-Паула и поднимайтесь на холм. Жду вас на финке. Э. Х.».

Когда я пошел к двери с сумкой и вещмешком, ко мне снова подскочил менеджер с двумя носильщиками. Не позволит ли сеньор Лукас донести его багаж до такси?

Но сеньору Лукасу требовался автобус, а не такси.

До деревни, близ которой жил Хемингуэй, около двенадцати миль, но ехал я больше часа. Обычная южноамериканская история: скрежещущий автобус с такой подвеской, что того гляди опрокинется; остановки через каждую сотню ярдов; орущие пассажиры, кудахчущие куры, по крайней мере одна хрюкающая свинья; храп, пердеж, смех; выхлопы автобуса и тысячи других транспортных средств, поступающие в открытые окна; людские грозди в открытых дверях и закидываемый на крышу багаж.

День был погожий, и я охотно насладился бы местным колоритом, если б не едущий за нами белый седан. Я по привычке сел сзади и посматривал в заднее окно, не поворачивая к нему головы; машину я заметил, как только мы отъехали от автовокзала. Белый «форд-38», внутри двое мужчин – грузный за рулем, худощавый в фетровой шляпе на пассажирском сиденье. Оба смотрели на автобус с наигранным безразличием. Такую слежку трудно вести незаметно, особенно при хаотичном гаванском движении, и они старались как могли: отставали, сворачивали в боковые улицы, когда мы останавливались, заговаривали с уличными торговцами на перекрестках – но следили, несомненно, за нами. Вернее, за мной. Из-за отсвечивающего ветрового стекла я не мог разглядеть их лица, но был уверен, что никто из них не Дельгадо. Кто же тогда?

ФБР, возможно. Я, согласно инструкции, не доложился старшему спецагенту Ледди и вообще ни с кем в Гаване не виделся, кроме посла и Дельгадо, но в местном офисе ФБР почти наверняка слышали, что в прожект Хемингуэя внедрили человека из СРС. Но зачем им за мной следить? Гувер должен был распорядиться, чтобы меня не трогали. Тогда немцы? Я так не думал. Дельгадо подтвердил, что они на Кубе плохо организованы, и вряд ли кто-то из пятой колонны мог так рано на меня выйти. Люди Дикого Билла Донована? Я не знал, сколько их на Кубе, но в Колумбии, Мексике и прочих знакомых мне регионах, где преобладала гегемония ФБР и СРС, они старались не пересекаться с Гувером. Что же остается? БСКБ Йена Флеминга? Гаванская или национальная полиция? Кубинская военная разведка?

Я усмехнулся про себя. Ситуация из легкого фарса переходила в откровенную буффонаду. Хемингуэй послал меня на автобус, чтобы показать, кто здесь главный. Мне еще повезет, если меня его бассейн не заставят чистить – если у него есть бассейн. И пока я удаляюсь от собственного профессионализма в вонючем, пыхтящем автобусе, целых два платных агента какой-то правительственной спецслужбы тащатся за мной по такой жаре.

Остановок так через двести мы выехали из города. Водитель прокричал что-то, я схватил свои вещи и слез. Две женщины и свинья, сошедшие со мной вместе, быстренько перешли шоссе, а я все стоял, дыша пылью и выхлопами уехавшего автобуса. Белой машины не было видно. Я стал подниматься в гору.

Можно было подумать, что я снова в Колумбии или Мексике. Те же запахи пива и стряпни из открытых окон, белье на веревках, старики на углах, те же улицы, поначалу мощеные, а ярдов через двадцать уже нет. С дерева соскочил мальчуган и помчался вперед, поднимая босыми пятками пыль. Один из тайных агентов Хемингуэя? Вполне возможно.

Сан-Франциско-де-Паула – совсем небольшая деревня. Скоро я оставил ее кривые улочки позади и пошел по единственной дороге, ведущей на холм. Там виднелись какие-то домики, но мальчуган пробежал между двумя столбами к дому побольше, и я повернул туда же.

Хемингуэй вышел мне навстречу в баскских сандалиях и мятых бермудах. За широким ремнем поверх утренней, сильно пропотевшей гуайяберы торчал пистолет 22-го калибра. В правой руке он держал стакан, левой потрепал мальчишку по голове.

– Muchas gracias, Santiago[14].

Мальчик, посмотрев на него с обожанием, побежал назад.

– Добро пожаловать, Лукас. – Не предлагая взять мой багаж, хозяин повернулся и пошел по пыльной аллее к дому. – Как доехали?

– Местный колорит, – сказал я.

– Точно, – усмехнулся он. – Я сам иногда езжу на автобусе – помогает от зазнайства перед кубинцами.

Я посмотрел ему в глаза.

– Ладно, – засмеялся он. – В жизни на этой колымаге не ездил, но идея хорошая.

Мы подошли к парадной двери. Огромная сейба затеняла широкие ступени крыльца. На ее стволе росли орхидеи, корни выпирали сквозь плиты террасы. Дом рядом с деревом выглядел не слишком внушительно.

– Идемте. – Хемингуэй обошел дом сбоку. – Поселим вас в гостевых покоях, и я покажу, где тут что.

Мы прошли по мощеной дорожке мимо бассейна в тени манго, огненных деревьев, платанов и королевских пальм, хранящих усадьбу от жары, и остановились перед белым каркасным домиком.

– Гостевой дом, – объявил Хемингуэй, заходя внутрь. – В передней комнате штаб Хитрой Конторы, в задней – спальня.

В «штабе» на длинном столе лежала большая карта Кубы, придавленная камнями и раковинами. Хемингуэй открыл ногой дверь в спальню и повел рукой со стаканом в сторону маленького комода. Я поставил сумки туда.

– Оружие при вас? – спросил он.

Утром он уже спрашивал об этом. Я снова сказал, что нет – чистая правда: и «смит-вессон», и «магнум» я оставил на явке.

– Вот, держите. – Он протянул мне свой 22-й рукоятью вперед.

– Спасибо, не надо.

– Положите в тумбочку, – настаивал он, направив дуло прямо себе в живот.

– Спасибо, нет, – повторил я.

Он пожал плечами, снова заткнул пистолетик за пояс и протянул мне стакан.

– Это вам.

Не успел я отреагировать, он отпил из стакана сам и снова протянул его мне.

Понимая, что это своего рода ритуал, я допил остальное. Виски, не особенно хороший, обжег мне глаза изнутри. Время еще и до половины пятого не дошло.

– Готовы к экскурсии за два цента?

– Да, – сказал я, и мы вышли из относительно прохладного «штаба».

Экскурсия началась с колодца, где утопился человек.

Хемингуэй провел меня мимо теннисных кортов, бассейна, большого дома, через заросшее травой поле к маленькой, но густой бамбуковой рощице. В этих миниатюрных джунглях обнаружилось круглое каменное сооружение с металлической крышкой – старый колодец, судя по исходившим от него прохладе и сырости.

– В прошлом году, – сказал Хемингуэй, – здесь утопился бывший садовник с финки. Его звали Педро. Старик. Нашли только через четыре дня. Кто-то из слуг заметил, что над колодцем кружат стервятники. Жуткое дело, Лукас. Почему он это сделал, по-вашему?

– Вы его знали? – спросил я, не зная, всерьез он спрашивает или это игра такая.

– Познакомился, когда мы только приехали. Просил его не подстригать растения. Он сказал, что это его работа. Я сказал, что теперь его работой будет не стричь растения. Он ушел. Не смог найти другую работу. Вернулся сюда, попросился на старое место. Я уже нанял другого садовника и сказал ему об этом. Через пару недель старик бросился в этот колодец. – Хемингуэй скрестил свои волосатые руки и замолчал. Хитрой Конторе я, видимо, подходил лишь в том случае, если разгадаю эту загадку.

Мне хотелось послать его подальше – сказать, что работу в Конторе я уже получил, а раньше работал настоящим шпионом. Вместо этого я спросил:

– Так в чем вопрос-то?

– Почему он бросился в этот колодец, Лукас? – нахмурился Хемингуэй. – Почему в мой?

– Ну, это просто, – сказал я по-испански. – Он ведь бедный был?

– Ясное дело, – тоже по-испански ответил Хемингуэй и добавил по-английски: – Горшка не имел, чтоб поссать.

– Значит, своего колодца у него не было.

Хемингуэй ухмыльнулся, и мы пошли обратно к большому дому.

– Вы пили оттуда? – спросил я, глядя на неровный затылок Хемингуэя. К парикмахеру он не ходил – может быть, жена его стригла.

– Воду, в которой четыре дня гнил старый Педро? – хмыкнул он. – Это хотите знать?

– Да.

– Все об этом спрашивали, а меня это не особо волнует. Я пил из рвов, где гнило множество трупов. Лакал бы из ямки на горле мертвеца, если б нужда заставила. Какая к черту разница.

– Так пили или нет?

– Нет. – Хемингуэй открыл заднюю дверь и сердитым взмахом слегка скрюченной левой руки пригласил меня в дом. – Вода оттуда поступает только в бассейн. Может, я поссал в него тогда, не помню уже.

– Марти, это Лукас. Лукас – моя жена Марта Геллхорн.

Мы были на кухне – не современной, сплошь электрифицированной, а в старом кубинском стиле. Меня уже представили шести-семи котам из двадцати – здесь, похоже, распоряжались они, – почти всем слугам и повару, китайцу Рамону. Потом пришла эта женщина.

– Мистер Лукас. – Она пожала мне руку почти по-мужски. – Вы, как я понимаю, будете жить на финке, пока Эрнест играет в шпионов. Вас нормально устроили?

– Просто отлично, – сказал я. Играет в шпионов? Я заметил, как покраснели щеки и шея ее мужа.

– К ужину у нас гости, но джентльмен ночует здесь, в большом доме, а леди нужно вернуться в Гавану, так что спальня в гостевом флигеле нам не понадобится. Вы, кстати, тоже приглашены. Эрнест уже пригласил вас?

– Нет еще, – сказал Хемингуэй.

– Это не постоянное приглашение, мистер Лукас, – я хочу сказать, что вы не каждый день будете с нами ужинать. Вы, наверно, заметили, что в гостевом доме есть своя кухня, но мы подумали, что сегодняшние гости будут вам интересны.

Я кивнул. Она очень ловко указала мне мое место: сегодня ты приглашен, но не привыкай к этому.

Она отвернулась, будто вычеркнула меня из списка, и сказала мужу:

– Хуан везет меня в город на «линкольне» – надо выбрать мясо для ужина. Тебе что-нибудь нужно?

Да. Лента для пишущей машинки, бумага, забрать из чистки костюм. Пока Хемингуэй говорил, я смотрел на его жену в профиль.

Из досье я знал, что Марта Геллхорн – его третья жена. Поженились они года два назад, до того жили в грехе еще три. Геллхорн заменила Полину Пфейфер, заменившую в свое время Хедли Ричардсон.

Высокая блондинка с перманентом на подстриженных выше плеч волосах. Сильное, честное лицо среднезападного типа, но акцент говорит о Брин-Мар[15]. Одета в легкую полосатую юбку и голубую блузку с белым воротничком. Выглядит не слишком счастливой, но это, видимо, ее обычное состояние.

Выслушав поручения мужа, всего несколько часов назад съездившего в Гавану, она вздохнула и спросила:

– А вам что-то нужно в городе, мистер Лукас?

– Нет, мэм.

– Хорошо. Ждем вас к ужину около восьми, желательно в костюме и галстуке.

Она ушла. Хемингуэй, посмотрев ей вслед, сказал как бы в виде пояснения:

– Марти у нас тоже пишет.

Я промолчал.

– Она из Сент-Луиса, – добавил он, закрыв таким образом тему. – Пошли, покажу тебе дом.

Финка Вихия представляла собой длинный одноэтажный дом в классическом испанском стиле из тех, что расплодились на Кубе в последние десятилетия прошлого века. В огромной, футов пятидесяти в длину, гостиной стояли книжные шкафы, стены и пол украшали охотничьи трофеи. В одном конце, у картины с тореадором, висела голова лося, в другом – головы двух испуганных импал или каких-то других винторогих, между окнами над низкими шкафчиками – чьи-то еще. Мебель старая, удобная – не та, какую ожидаешь увидеть в доме преуспевающего писателя. В центре комнаты два пухлых кресла – Хемингуэй, по всему, занимал левое, с просевшим сиденьем; перед ним потертый вышитый пуфик для ног, сбоку столик, тесно заставленный бутылками и миксерами. На другом столике, между креслами, две парные лампы и бутылки с вином. Хорошее место для чтения – или для того, чтоб упиться вдрызг.