скачать книгу бесплатно
– Правда?
– Правда.
…Они говорили обо всем на свете, и ещё о большем молчали. Темнота помогла расслабиться, а в тишине спальни, в отсветах уличного фонаря, который то и дело заглядывал в окно, их глаза светились, встречаясь друг с другом. Эл, набравшись смелости, спросила о Ханне, и узнала, что после той встречи в кафе Мюнхена, она и Эдвард виделись лишь однажды.
– Сомневаюсь, – отозвался Милн, прикуривая сигарету, – что встречу в лагере можно считать «свиданием», как тебе о том сказала Магда Гиббельс.
Выдохнув сигаретный дым, он с улыбкой посмотрел на Элисон.
– Ханна в прошлом, фрау Кельнер. Я влюблен, и это безнадежно.
– Почему? – Эл затаила дыхание, чувствуя, как на щеках выступает румянец.
– Она очень строптива, и я не уверен, что это взаимно.
Облако сигаретного дыма поднялось вверх, и теперь медленно таяло в розовом луче близкого солнца. Легкий шорох смолк совсем близко. Холодные пальцы Элис осторожно очертили контур его высоких скул. Эдвард улыбнулся, поймал руку Эл, и поцеловал раскрытую, едва дрожащую ладонь.
1.22
– Спасибо, Кайла.
Элисон с улыбкой посмотрела на домработницу и поднесла руки к чашке с горячим чаем, наслаждаясь ощущением тепла, которое медленно разливалось по телу. Вздохнув, девушка рассеянно взглянула в окно. Голые ветки деревьев, похожие на длинные, тощие руки, тянулись к небу, словно умоляя его о чем-то.
Вчера Эдвард спросил ее, загадает ли она желание на Рождество? Элис только улыбнулась в ответ. Ее по-прежнему не переставало удивлять, как Эд, который до того, как они начали работать вместе, уже успел стать опытным разведчиком, мог так беспечно и легко радоваться предстоящему празднику. Еще совсем недавно она обязательно сказала бы, что это невозможно – говорить о Рождестве и о подарках, когда вокруг происходит настоящий террор.
Werner-Voss-Damm 54а. Темные подвалы двухэтажного, внешне ничем не примечательного здания с узкими, словно растянутыми вверх и вниз пустыми глазницами-окнами. Тюрьма для СА, штурмовиков, чьим лидером был Эрнст Рём.
Грузный, почти одного роста с Грубером, настоящий герой войны: трижды раненый, с изувеченным осколком снаряда лицом, награжденный орденами, – и даже Железным крестом первой степени, – вот кому, как считали многие, фюрер тайно и сильно завидовал, вот кому вскоре он лично бросит халат с криком «Одевайся!», перед этим избив своей плетью из кожи гиппопотама юного графа фон Шпрети, с которым Рём провел ночь.
Если у истории есть ирония, то она не смывается даже кровью. Потому что Эрнст Юлиус Гюнтер Рём останется в памяти многих современников действительным героем военных действий, тогда как Грубер, при всех своих стараниях, во времена первой войны так и не поднимется выше ефрейтора.
Эл сделала глоток чая, думая о том, что единственным, в чем противники не уступали друг другу, была зверская жестокость расправы с теми, кто находился по другую сторону политических баррикад.
«Ночь длинных ножей», которая завершится убийством Рёма в тюремной камере, была еще впереди. Но уже сейчас, в канун нового, 1934 года, можно было увидеть и почувствовать, как затягиваются невидимые узлы и взводятся многочисленные курки. Они стреляют сейчас. Об этом же, спустя много десятилетий после окончания второй войны, скажет секретарша Грубера, Траудель Юнге: «Если захотеть, то можно было распознать то, что тогда происходило».
Да, Эл и Эд были агентами, и, – к счастью или, к сожалению, – знали многое из реального положения дел, но Рождество оставалось Рождеством, и у Элисон было одно желание, которое она хотела загадать сегодня в полночь. Ну а сейчас осталась ровно одна минута до передачи новой шифровки от Баве. Элис поднялась из-за стола, проверила, заперта ли дверь в библиотеку, и снова села в высокое кресло. В приемнике зазвучали первые аккорды мелодии Шопена.
***
Харри Кельнер очень спешил на встречу со своей женой. Они договорились встретиться недалеко от модного ателье, в котором работала Агна. В канун Рождества на этом месте, как и на многих других улицах Берлина, нацисты организовали пункты выдачи подарков нуждающимся, и со всем радушием, на какое они были способны, – например, поднятой вверх рукой, – приветствовали верных общему делу добровольцев, которые вызвались раздать рождественские сувениры беднякам. Среди этих добровольцев были фрау и герр Кельнер.
Вот только Харри опаздывал. Огибая на бегу угол громадного дома, чье строительство вполне могло сослужить честь главному архитектору Рейха, Шпееру, – если бы он не был уже построен, – Кельнер, благодаря своему черному расстегнутому пальто, полы которого от ветра развевались в стороны, был похож на огромную врановую птицу, которая торопится на важное птичье собрание. Впрочем, в собравшейся на тротуаре толпе его интересовала только одна дама. И, если продолжать не слишком оригинальное рассуждение о птицах, то Харри сказал бы, что она похожа на колибри радужного цвета, которую пугает всякое резкое движение, но которая бесконечно красива настоящей, неподдельной красотой.
Агна заметила мужа, когда он, осмотревшись по сторонам, перебегал дорогу. Несколько секунд спустя Харри остановился рядом с ней, радостно улыбаясь. Несколько женщин с интересом оглянулись на него, позабыв о коробках с подарками, на крышках которых был изображен огромный знак свастики.
– Пойдем, – Агна взяла Харри под руку, – все подарки уже раздали.
– Извини, я опоздал, – Кельнер накрыл руку девушки ладонью в перчатке и проследил за отъезжающей от ателье машиной. – Но у меня есть для тебя подарок.
«У меня для тебя тоже», – подумала Элис, вспоминая текст шифровки Баве.
«Продолжайте наблюдение рад что Агна остается в Берлине вы оба нам нужны доложите обстановку».
Эдвард выругался и ударил кулаком в стол. Черт бы побрал этого Баве! Зачем нужно было упоминать о Берлине, тем более в таком тоне? Как будто он или Элисон могли по своему усмотрению просто выехать из города и легко вернуться в Лондон!
– И давно ты хотел от меня избавиться? – Элисон остановилась за его спиной, скрестив руки на груди.
– Я не хотел и не хочу избавляться от тебя.
– Именно поэтому ты просил Баве отозвать меня, не сказав мне об этом?
Эдвард разрезал воздух рукой, и уточнил:
– Сообщение с просьбой отозвать тебя в Лондон я отправил давно, до поездки в Дахау. Потому что я боюсь за тебя. Или ты хочешь сказать, что, учитывая недавние события, я зря беспокоюсь? – Эдвард оглянулся, чтобы увидеть Элисон.
Выражения ее лица часто помогали ему понять то, что она чувствует. Честно говоря, он даже гордился своим умением читать лицо Эл, как открытую книгу. Но сейчас это умение ему не помогло.
Девушка подошла к нему, и смотря прямо в глаза, произнесла медленно и четко:
– А я не верю тебе, Харри Кельнер. О тебе и Ханне Ланг в ателье фрау Гиббельс ходят удивительные разговоры. О том, как славно, что вы снова встречаетесь, ведь вы оба так красивы, и даже похожи. И о том, какими красивыми будут ваши белокурые дети, «настоящий подарок фюреру».
На слове «дети» Элис остановилась и приложила ладонь к животу.
– Ты же понимаешь, что это просто сплетни?
Милн посмотрел на Элисон, будто спрашивая ее, как она может верить таким глупостям.
– Неужели? Тогда что это?
Эл подошла к креслу, открыла сумочку, и протянула Милну черную бархатную коробку.
Открыв ее, он с удивлением уставился на серебряный портсигар, а потом устало прикрыл глаза, уже зная, что увидит дальше. От нажатия на кнопку крышка отскочила в сторону, и он прочел аккуратно выгравированные строчки:
If your spirits
Start to sag
Kiss the wife
And light a fag.
Под рифмованными строчками стояла дата – 15 февраля 1933 года. День, когда Агна и Харри Кельнер приехали в Берлин, день их свадьбы.
– Я могла бы подумать, что речь идет об Агне Кельнер, но вряд ли Ханна Ланг имела ввиду ее, когда лично попросила меня передать Харри этот забытый им подарок.
Эл печально усмехнулась собственной фразе, и заходила по комнате, обняв себя руками. Эдвард покачал головой и отбросил портсигар в сторону.
– Нет, нет и нет! Даты не было, это обман!
Голубые глаза встретились с зелеными, умоляя не верить в эту ложь.
– Это уже не важно, Харри. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я никуда не уеду, нравится тебе это или нет.
– Я не обманываю тебя! Это, – Милн кивнул, указывая на портсигар, – Ханна подарила мне, когда я уезжал, но я не принял подарок. Тогда там была только надпись, очевидно, дату она просила сделать позже. Черт возьми, Агна! Не верь им, прошу тебя! Ты же знаешь, что там все неправда, только сплетни и грязь!
Светлая прядь упала на лоб Эдварда, и Элис подумала, что впервые видит его таким взволнованным.
Она кивнула, соглашаясь:
– О романах Рёма с юными мальчиками, о недовольстве фюрера, о накрашенных мальчиках в притонах Кудамм и пристрастиях Гиринга… да, знаю. Знаю уже слишком хорошо, Харри. Но дело как раз в том, что не всё, о чем распускаются сплетни – ложь. Элисон остановилась, размышляя о чем-то. Потом перевела на Эдварда взволнованный взгляд, и сказала тихим, сорвавшимся голосом:
– Я беременна.
Останавливая изумленного Эдварда, потянувшегося к ней, Элис прошептала:
– Надо убрать ёлку, я просила Кайлу не украшать ее. И игрушки с их знаками. Этого в моем доме не будет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
2.1
Милн замер, словно проверяя, верно ли он расслышал слова Элисон. Улыбка, не успев начаться, соскользнула с его губ, и через мгновение он уже кружил Элис по комнате, смотря на нее, – впервые, – снизу вверх. От неожиданности она вскрикнула, крепко схватила Эдварда за плечи и растерянно улыбнулась. Но вот кружение кончилось так же внезапно, как и началось.
Эдвард осторожно, будто в один миг Эл стала хрупкой фарфоровой куклой, опустил ее на ковер, с нежностью глядя на нее.
– Я дурак! Наверное, тебе вредно… Его голос снизился до шепота, от волнения он задерживал дыхание и, сам того не замечая, говорил обрывками фраз, снова и снова глядя на Эл. Длинные пальцы Эдварда осторожно обводили каждую черту ее лица, неровное дыхание едва уловимыми волнами касалось кожи.
– Боже мой, Эл, малыш!
В уголке его глаза собралась слеза и быстро, – он не успел заметить как, – упала вниз. Элисон дотронулась до слезы, стирая ее след, как делал Эдвард, если она плакала. Но когда Милн потянулся к ней, чтобы поцеловать, узкие ладони легли на его грудь, устанавливая барьер между ними. Светлая бровь нахмурилась, удивляясь этому жесту, голубые глаза непонимающе взглянули на девушку, которая отрицательно покачала головой.
– Разберись с Ханной, сейчас я ничего не могу тебе обещать.
Уголок ее полных губ приподнялся в неловкой улыбке, как если бы хотел извиниться за такое поведение, и опустился вниз, мелко вздрагивая. Элисон вышла из библиотеки и скоро в гостиной послышался звон, – фрау Кельнер, как и обещала, добралась до новогодней ели, и теперь быстро снимала с ее раскинутых в разные стороны веток игрушки.
Когда Эдвард быстрым шагом вошел в гостиную, ёлка была почти полностью освобождена от стеклянных шаров и мишуры. Элисон, не заботясь о сохранности украшений, которым нацисты так старательно пытались придать новый особый смысл, разводя по радио долгие эфиры о древнем значении света и огня, встав на стул, сбрасывала в коробку все, что попадалось ей под руку. Огромная ель быстро становилась такой, какой была до всего этого маскарада – темно-зеленая, с пушистыми бархатными ветками, она вызывала улыбку и восхищение. Вот только бы Элисон смогла дотянуться до огромной уродливой звезды на верхушке! Девушка вытянулась во весь свой небольшой рост, привстала на носки, – еще чуть-чуть, и она схватит прозрачную вершину, в неровной поверхности которой ее лицо отражалось одним огромным выпуклым глазом… и нога подвернулась, она падала назад, и, не окажись Милна рядом, Элисон угодила бы прямо в коробку с ёлочными игрушками, среди которых было заметно множество черных крючьев свастики.
Эдвард снова, почти так же, как несколько минут назад, аккуратно поставил Элисон на пол, быстрым взглядом проверяя, все ли с ней в порядке, и только после этого выдохнул, – долго, нервными толчками.
Смутившись, она отошла к столу, который Кайла уже накрыла к праздничному ужину. Уверенная, что хозяйке это понравится, домработница выставила в центре стола большое блюдо с печеньем, форма которого напрочь отбила у Элисон остатки аппетита. Покрытые шоколадной глазурью, мелкие свастики, выпеченные в специальных формах, чей выпуск был увеличен специально к Рождеству, полностью повторяли черные знаки с флагов, развешанных по всему Берлину буквально на каждом шагу.
Прежде чем начать говорить, Милн прочистил горло, но на первых словах его голос все равно звучал хрипло.
– Мне нужно уехать, я вернусь к полуночи. Постарайся за это время не навредить себе и… ребенку.
Элисон слышала, как он прошел в прихожую. За плотным шуршанием пальто вскоре послышался ласковый щелчок дверного замка. Элис выпустила из пальцев печенье, упираясь рукой в белую скатерть, Левая ладонь накрыла правую, стараясь унять дрожь.
***
Если бы ему сказали, что этот маршрут преодолеть менее, чем за шесть часов невозможно, он оскалил бы свои белые зубы, – в насмешку над теми, кто не верит в способности «Мерседеса», – точно такого же, как у маленького фюрера с черной челкой, слетавшей на его круглый лоб нелепой кляксой всякий раз, когда он мотал головой из стороны в сторону. Пятьсот четыре километра по прямой, разделяющие Берлин и Мюнхен, Кельнер преодолел за два часа пятьдесят минут. Еще две минуты и тридцать секунд ушло на то, чтобы доехать до того кафе, в котором он и Агна останавливались на обратном пути в Берлин, после посещения лагеря в Дахау.
Ханна Ланг.
Харри не знал, где именно он сегодня найдет ее, но в том, что найдет, лично у него сомнений не было. Словно следопыт, идущий тропами, на которых только он способен был видеть оставленные знаки, Кельнер зашел в кафе и остановился на пороге, тяжелым взглядом осматривая зал. Его ноздри раздувались от быстрого дыхания, словно он уже учуял запах добычи.
Впрочем, так оно и было, потому что Ханна Ланг стояла у барной стойки, справа от него. Улыбаясь бармену, она слегка вытянула губы, очевидно, произнося слово «zwei», потому что после этого слова она оглянулась на девушку, сидевшую за столиком позади нее. Кельнер бесшумно подошел к Ханне и остановился за ее спиной так близко, что она едва не облила его светлым пивом, когда повернулась, намереваясь вернуться на свое место за столиком. Пена в кружке качнулась в сторону Харри и лизнула его черное пальто своим белым задорным язычком, оставляя на память о себе пивной запах. Перекрывая Ханне путь, Кельнер внимательно вглядывался в ее лицо. Когда-то оно казалось ему красивым, но теперь в этом и было препятствие: оно было слишком красивым. Приторным, как сладкая вата, которую так хочется попробовать в начале, но от которой еще скорее хочется пить.
Усмешка растянулась на губах Харри, – с жаждой у него были особые отношения. После Марокко он не подпускал ее к себе, предпочитая и вовсе не есть сладостей, тем более тех, к которым так быстро терялся вкус и желание.
Ханна радостно улыбнулась ему, точно такой же улыбкой, как тогда, в Дахау.
– Харри!
Блондинка растерянно, с радостью, посмотрела на Кельнера, и, наконец сообразив, поставила кружки с пивом на соседний столик, улыбаясь еще шире.
– Как я рада тебя видеть! Выпьешь с нами?
Ханна кивнула в сторону своей знакомой, и перевела вопросительный взгляд на блондина.
– Нет времени. Мне нужно поговорить с тобой.
Светлые глаза фройляйн Ланг весело блеснули, она быстро прошла к столику, сняла со спинки стула пальто, и что-то коротко шепнув девушке, ожидавшей ее, улыбнулась, подхватила сумочку и прошла мимо Харри, останавливаясь впереди него.
Взгляд через плечо, и вот уже Кельнер следует за ней. Как легко!
– Где мы можем спокойно поговорить?
Ханна наслаждалась хмурым видом Харри и не спешила с ответом. Подойдя к нему совсем близко, она чуть-чуть приподнялась на носки. Под черными туфельками зашуршал гравий. Губы в красной помаде, оставляя на мочке его уха легкие следы, с жаром прошептали:
– У меня.
Кельнер кивнул, и пошел к «Мерседесу». Открыв дверь с пассажирской стороны, он подождал, пока Ханна, которую роскошный автомобиль привел в громкий восторг, устраивалась на сидении.
Она разглядывала отделку автомобиля, прикасалась к каждой детали и радостно улыбалась, снова и снова обращая свое лицо к Харри. Деревянные панели, кожаные сидения, музыкальный проигрыватель – Ханна прикоснулась ко всему. На лакированных деревянных панелях от ее изящных пальцев оставались легкие следы, которые, впрочем, мгновенно исчезали, стоило им только отразиться на поверхности.
В какой-то момент руки Ханны обвились вокруг Харри, и в темноте автомобиля послышался шепот:
– Так о каком срочном деле ты хотел со мной поговорить, если не удержался, и приехал ко мне в Рождество… – красавица поцеловала Харри в шею, отчего жилка на ней напряглась и дернулась, – …оставив свою маленькую жену дома? – она рассмеялась, слегка покусывая мочку его уха.
Харри шумно вдохнул воздух, отодвинулся от Ханны и достал из внутреннего кармана пальто коробку с портсигаром:
– Это ты сделала?
Серебряная крышка переливалась в отблесках уличного света. Губы Ланг довольно изогнулись, она стукнула острым ногтем по крышке и взглянула на сосредоточенный профиль Кельнера.
– Отвези меня, пожалуйста, домой, я очень устала, в лагере сегодня был трудный день. Улица Таль, 19. Холодный дом.
Сглотнув, Кельнер нажал на кнопку зажигания, и мотор «Мерседеса» довольно зарокотал.
