Хоупфул

– Не очень, – ответил Женя. – Там вкуснее. И вкус, он… концентрированнее, что ли.

Гришины бугаи сидели чуть поодаль и слушали. Скажи Гриша, что все это полная ерунда, или пошути какую-нибудь неприятную шутку, они бы его поддержали громогласным ржачем. Но Гриша молча внимал, поэтому они тоже сохраняли серьезное выражение лица.

Под гаражами прошел мужик с доберманом в наморднике. Оба подозрительно покосились на сидящую над ними компанию.

– Потом, правда, английский учил дома, – сказал Женя. – Я, типа, не учил его полторы недели же. Так что дома мне подосрали после моря.

– Английский учил? И как? Скажи на нем что-нибудь, – попросил Гриша.

– …Hello… My name is Jenya. Grisha is my friend, – неуверенно сказал Женя.

– Это ты че там такое ляпнул? – хмыкнул Гриша, услышав свое имя.

– Ну типа, меня зовут Женя. Гриша – мой друг, – смущаясь, ответил Женя.

– Друг говоришь. А че, я по-английски не Джордж буду какой-нибудь разве?

– Ну там не совсем так, – ответил Женя. – Они наши имена просто английскими буквами пишут. А так мы теми же и остаемся. Ну, звучим так же.

– Понятно, – Гриша вытащил из помятой пачки сигарету. – Я смотрел по телеку, у них в Америке даже тюрьмы лучше наших квартир. Прикинь, пошел банк ограбил и живешь в двухместном номере с толчком и душем отдельным. Наше заведение – концлагерь по их меркам.

Чиркнула зажигалка, и Гриша глубоко затянулся.

– Слушай, а как сказать, что наша директриса – фашистка? Вдруг приедут с американского телевидения? Я им быстро доложу.

– Our director is… is… Как будет фашистка – я не знаю, – сказал Женя.

– Жаль, – равнодушно ответил Гриша. Эта тема ему уже явно наскучила.

– Ладно, пора возвращаться в наш барак, – с зажатой в зубах сигаретой Гриша повернулся к своим товарищам позади. – Подъем, штрафбат.

ГЛАВА 23

indecision [ɪndɪsɪʒən] – сущ. нерешительность, неуверенность

heart [hɑ t] – сущ. сердце

broken [brəʊkən] – прил. сломанный, разбитый

По пути домой Женя заскочил в пару магазинов – сегодня должна была приехать Саша.

Она уже как-то оставалась у него последние пару дней, и Женя не мог не заметить увеличившееся количество бутыльков с шампунями, кремами и другими субстанциями, о предназначении которых он не догадывался.

Какая-то глава того самого пособия по пикапу просто так и кричала, что все эти бутылочки и баночки, потихоньку появляющиеся в мужской берлоге – это начало конца.

Но Женя, представляя их совместную с Сашей жизнь, вовсе не испытывал какого-то страха «приручения», «одомашнивания» и других эпитетов, щедро используемых автором той самой книжки, который, по-видимому, раньше писал книги о дрессировке собак.

Более того, он всерьез подумывал о том, чтобы предложить Саше переехать к нему. При желании квартиру можно было облагородить. Новые обои и пластиковые окна вместо деревянных рам – и вот уже совсем другое зрелище.

С появлением Саши квартира и сама начала преображаться – в ней потихоньку стали исчезать признаки совсем уж крайней степени холостячности, такие как разбросанные тут и там носки, пустые коробки из-под молока в холодильнике и вездесущие крошки на диване, которые, казалось, не перестают там генерироваться, даже когда ты уже перестаешь таскать туда тарелки.

Женя не хотел нарушать весь этот установившийся порядок, ровно как и пачкать заботливо вымытые Сашей полы, поэтому он даже отказался от своей дурной привычки: спохватившись, обходить в обуви комнаты в поисках ключей или телефона.

Саша должна была уже прийти – сварив себе кофе, Женя расположился на диване.

На секунду даже проскочила мысль быстро сбегать до цветочного и порадовать ее букетиком, но было уже поздно – раздался звонок в дверь.

Саша, как всегда, была просто само очарование. Золотистые волосы, спадающие на плечи кожаной курточки кремового цвета, пахли чем-то кокосовым. «А у меня сюрприз», – с этими словами Саша достала из сумки подарочную коробочку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся набором из нескольких сортов кофе.

– Саш, ну это просто в самое сердце, – улыбнулся Женя. – А что за повод?

– Да нет никакого повода, – улыбнувшись, она пожала плечами. – Просто знаю, что ты жить без него не можешь.

Вечер прошел как нельзя лучше, естественно и непринужденно, а Женя сделал вывод, что на таких встречах, в общем-то, необязательно было напиваться, как он это делал раньше.

Женя уже засыпал – слышалось только мерное тиканье часов и ровное Сашино дыхание напротив.

– Жень, – тихонько шепнула Саша.

– М? – спросил он сквозь сон.

– Слушай, я завтра маму навещать поеду. Хочешь со мной?

– Давай, конечно, – гладя Сашу по спине, пробормотал он.

– Мне иногда так плохо бывает, когда я осознаю, что врачи ничего не могут сделать. Остается просто ждать, когда она… – Саша замолчала, по-видимому, произносить вслух конец предложения ей было трудно.

Сон сняло как рукой.

«Мама… Точно… Как я не подумал?» – эта мысль, появившаяся в его голове в конце милой постельной болтовни, буквально выбила его из седла – он все это время почему-то даже не вспомнил про нее. Было ощущение, что его подняли с кровати, как следует встряхнули и положили обратно.

– Я туда к шести подъеду, – Саша положила голову Жене на грудь. – Ты приедешь?

– Конечно, – машинально ответил он.

Он отвернулся к стенке, боясь, что его Саша может заметить его внезапно изменившееся состояние.

«Рак – это другое, – судорожно думал он. – Это же, блин, совсем другое. А что если получится совсем по-другому? Где гарантии, что я не пострадаю?»

Ворочаясь в кровати, он бросил взгляд на Сашу – ее глаза были закрыты, а лицо выражало безмятежность и спокойствие.

Будто услышав его мысли, она прошептала:

– Жень, мне так хорошо с тобой… Так защищенно. Есть ведь такое слово? – она слегка улыбнулась. – Короче, с тобой я чувствую себя в безопасности.

«Я обязательно должен это сделать, – перебирая Сашины волосы, Женя смотрел в потолок. – Я должен это сделать».

Он повернулся к Саше:

– В шесть, говоришь, поедешь?

Женя проснулся под утро – Саша еще спала, и до звонка будильника оставалось часа три. Ворочаясь в кровати, он пытался расслабиться и уснуть, но тщетно – мозг уже ясно работал, подогреваемый мыслями о сегодняшнем дне.

Женя сильно нервничал, осмысливая то, что он собирается сегодня сделать.

Проводя жужжащей бритвой по щеке, Женя разглядывал свое отражение: четкий овал скул, узкий, даже слегка женственный нос, глаза хоть и были немного уставшие, зато взгляд – с легким прищуром, цепкий и пронизывающий насквозь. Во всяком случае, так говорили все девушки, добавляя, что первым делом они обращали внимание именно на глаза. Он даже не раз репетировал его перед зеркалом, заводя воображаемый диалог знакомства.

– И вот таким красавчиком я рискую, – горько усмехнулся он. – Сука, ну что я за идиот. А с щетиной мне все же было лучше, – бросил он критичный взгляд на зеркало, вытирая лицо полотенцем.

– Жень, а у тебя, что ли, одна тетрадь для всех конспектов? – зашедшая в ванную Саша держала в руках ту самую тетрадь.

Жене стало не по себе – она уже пролистала первые несколько страниц с записями терминов с уроков анатомии и физиологии.

– Да это так, старое, – он мягко взял тетрадь из ее рук. – Когда я еще хоть что-то с лекций записывал.

После работы он заехал в цветочный магазин – как назло, все цветы на витрине были жухлыми и увядающими. Герберы покорно сложили свои большие лепестки, а обезвоженные орхидеи почему-то напомнили Жене венерины мухоловки из учебника по окружающему миру, только были чуть поменьше и выглядели не так плотоядно. Цвели и призывающе краснели почему-то одни гвоздики, и Женя не мог отогнать ощущение, будто едет на похороны. Стараясь прогнать эту мысль, он взял симпатичный букет из тюльпанов и ирисов. Девочка-консультант заботливо завернула его в бумагу светло-василькового цвета и обмотала лентой цвета фуксии.

Женя редко покупал цветы – он, как и многие мужчины, не видел в этом практического смысла. Но его удивляло, что все девушки, начиная от старшеклассницы с веснушками и косичками, заканчивая стервозной бизнесвумен из какой-нибудь большой корпорации, которая прошлась не по одной голове своими туфельками от Jimmy Choo, прежде чем села в директорское кресло – все они искренне радуются этим вырванным из почвы зеленым росткам с хлорофиллом и раскрывшимися соцветиями.

Первый свой букет, который он подарил девушке, изначально предназначался для мамы.

Женя часа два бегал по летнему парку, срывая сирень и посаженные работниками парка незабудки. Правда, потом ему пришлось поспешно скрываться, когда те, заметив юного вандала, пригрозили вызвать милицию. По дороге домой он закончил свой флористический шедевр, окаймив его растущими на обочине ромашками. Купленной в парке большой алой лентой он обвязал свой букет – как это сделать красиво, он не знал, да и спросить было некого. Но завязал он аккуратно и старательно, как завязывал шнурки на новых школьных туфлях.

Но этой композиции было не суждено простоять до выходных и завять в кухонной вазе. По дороге домой Женя встретил девочку из параллельного класса. Он был в нее влюблен, а она, конечно, об этом не знала – до боли стандартная, но оттого не менее хреновая ситуация.

– Привет, – крикнул Женя и быстро отвел взгляд – встретиться с ней глазами было превыше его сил.

Почему-то он, почти разучившийся уже бояться сцены и публики, при виде нее вмиг терял все свое красноречие. Гонор и отвага, которыми он козырял перед своими, дворовыми девчонками, куда-то моментально уходили, а на смену им тут же являлись непонятно откуда-то взявшиеся робость и нерешительность. Он прямо видел себя со стороны – мелкий балбес с дурацкими кудрями в мешковатой немодной одежде.

Объект Жениной любви сверху вниз смерила его взглядом, задержавшись на смешных сандаликах на липучках. Почувствовав это, Женя поджал пальцы босых ног, смутившись своей уязвимости.

– Привет, – равнодушно ответила она. Слава богу, в глаза не посмотрела. Или наоборот, лучше бы посмотрела?

Пройдя несколько шагов, Женя остановился. Он знал, что надо делать. Еще немного колеблясь, он несколько секунд рассматривал букет, сжатый в руке.

Женя помнит ощущение, с которым он догонял ее – наверное, идти по рельсам навстречу оглушающе гудящему поезду было бы не так страшно.

– Маш… Маша, это тебе. – Женя протянул ей цветы.

Маша удивилась. Остановившись, она критически посмотрела на букет, будто пытаясь выяснить, что в нем не так.

– Мне? – подняла она глаза на Женю.

Это все же случилось. Женя почувствовал, как его уши превратились в два пылающих огня – став еще больше, смешнее, а сам Женя – еще более жалким и комичным.

– Да, – тихо сказал он, рассматривая опоясывающие букет ромашки. «Без них было лучше, – промелькнула запоздалая мысль. – Слишком они по-детски выглядят».

– Зачем? – подняла она бровь.

Этот вопрос, простой по своей сути, завел Женю в окончательный тупик.

– Ну… он… они красивые… – только и смог выдавить он.

– Ну давай, – Маша пожала плечами и с опаской, даже чуть брезгливо взяла букет, будто боялась, что по ее рукам побегут сползающие со стеблей пауки и муравьи.

Возвращаясь домой, Женя чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Завернув за угол дома – на тот случай, если Маша вдруг обернется посмотреть ему вслед, – Женя, уже никого не стесняясь, бежал домой вприпрыжку, как на разминке перед физкультурой.

Будто в благодарность за случившееся, по приходе домой он молниеносно съел нелюбимый суп и сразу сел за уроки.

Этот букет он увидел вечером, когда шел с бабушкой за молоком. Он валялся на скамейке среди жестяных банок от колы и деревянных палочек от мороженого. Осталось от него уже немного – пара васильков да три ветки сирени. Быть может, он бы вообще и не узнал его, если бы вечерний летний ветер не прибил к стоящей у скамейки урны несколько безжизненных ромашек, запутавшихся в красной ленте.

Наверное, это был один из самых первых жизненных уроков – хлесткий, как пощечина. Зато отрезвляющий. Тогда к нему пришла уверенность, что по-настоящему взрослеют только после такого, а не после прочитанных про Тома Сойера книжек и бабушкиных с мамой наставлений.

С Сашей они встретились в фойе больницы – слегка поникшая, она сидела в коридоре с бутылочкой минералки. Издалека она напоминала девочку, которая осталась одна после окончания уроков – последнюю одноклассницу уже давно забрали, а обещанные мамой «приеду через пять минут» давно прошли.

– Привет, – поздоровался Женя.

Саша подняла голову.

– Привет, – на ее лице появилась уставшая улыбка.

Она крепко прижалась к Жене и закрыла глаза. Женя, обняв ее, ободряюще похлопал по спине.

– Все хорошо будет, – сказал он. – Пойдем?

Он очень надеялся, что будет хорошо. Он пытался отогнать всякие дурацкие мысли, но не думать о предстоящем он не мог.

С Сашиной мамой он не был знаком – только просил Сашу передать поздравления с днем рождения и 8 Марта. Знакомиться он тогда решительно не хотел, так как знакомство с родителями намекало на какой-то новый этап в отношениях, и как следствие, их серьезность, к которой Женя нисколько не стремился.

Для него это было что-то вроде первой ступеньки лестницы, ведущей в брак. Эту самую лестницу он старательно обходил всеми возможными окольными путями.

В палате было светло – медсестра, закончив вытирать шваброй пол, взяла ведро и оставила их одних.

Сашина мама лежала под одеялом и читала какую-то книгу – вроде бы с религиозным уклоном. На обложке были нарисованы ангелы на фоне зеленого цветущего леса.

Услышав шаги, она опустила книгу, и Женя увидел ее лицо – нельзя было сказать, что она производила впечатление человека, находящегося на пороге смерти. Скорее это было лицо очень уставшей и утомленной долгим пребыванием в больнице женщины.

Отложив книгу, она улыбнулась.

«Очень похожие у них с Сашей улыбки», – подумал он.

Наклонившись, Саша обняла маму.

«Сейчас самое время, – промелькнула мысль в голове Жени. Сердце бешено стучало. – Сейчас, просто обнять и взять за руку. Так, блин, делают люди при знакомстве. Всего несколько секунд. Я смогу».

Саша села на край кровати и наклонилась, а ее мама что-то шептала ей на ухо, бережно поглаживая дочь по затылку.

Женя нервничал. Чем дольше все это тянулось, тем больше он думал о происходящем. А ему хотелось сделать все быстро и непринужденно.

Саша, поцеловав маму в щеку, встала с кровати.

Слегка мокрый взгляд ее мамы посмотрел на Женю.

Он сделал шаг вперед. Ему казалось, что он делает шаг в пропасть.

– З… здравствуйте, – он замер у подножия кровати.

«Сейчас! Давай», – подсказывал голос внутри.

Сашина мама с улыбкой смотрела на него.

– А мы… мы вам цветы принесли, – выдавил из себя Женя. От волнения он забыл ее имя и отчество.

Он сжал букет так, что почувствовал, как скрипят ломающиеся стебли.

– Спасибо большое, – услышал он. – Спасибо. Какие красивые, мне приятно очень. Попрошу, чтобы вазу принесли.

Женя медленно положил цветы на тумбочку рядом с кроватью – рука дрожала. Он очень жалел, что среди цветов не было роз с шипами – тогда бы он мог сжать их, и сжать так, чтобы по руке начала струиться кровь. Может, она, капая на пол палаты, привела бы его в чувство.

Ноги сами отвели его к стулу, стоящему недалеко от кровати. Сев рядом с Сашей, он сложил руки на коленях, стараясь успокоиться.

– Какой у тебя, Саш, парень симпатичный, – улыбнулась Сашина мама, глядя на Женю. – Вот и познакомились, – улыбнулась она. – Ты же врачом работаешь, да?

– Да, – Женин голос прозвучал едва слышно. – Да, – повторил он, прочистив горло.

– Нравится?

«Если я не буду сейчас вести себя как какой-то пересравшийся первоклассник на линейке, – думал он, – то мы сейчас нормально пообщаемся, и не будет никаких барьеров при прощании. И тогда я уже спокойно смогу сделать все от меня зависящее».

– Да, нравится, – Женя, чуть выпрямившись, улыбнулся. – Ну, врачи и учителя, сами знаете, у нас в стране самая важная и недооцененная профессия, но меня это не сильно смущает – стараюсь приносить людям пользу.

«Слышали бы меня сейчас Макс с Настей», – с горькой усмешкой подумал он.

Сашина мама внимательно его слушала, слегка кивая головой. Иногда ее лицо искажала гримаса, и она долго кашляла сухим, режущим ухо кашлем, от чего Жене приходилось прерывать рассказ, потупив глаза в пол.

При этом ее казавшееся минуту назад здоровым лицо как-то вмиг менялось, краснело и сотрясалось от приступов кашля, которые, казалось, разрывали ее изнутри.

В эти моменты Саша придвигалась ближе, одну ладонь клала поверх сложенных замком маминых рук, а вторую – под спину, как будто хотела похлопать ее, как это делают с подавившимся человеком.

Да только что она могла сделать.

Мог сделать только он.

– …В общем, планов много, стараюсь двигаться к намеченной цели, – выждав, когда она закончит кашлять, продолжил Женя. – Дочь у вас, кстати, – он с улыбкой перевел взгляд на Сашу, – просто сокровище. И вы держитесь хорошо. Жаль, что мы с вами… ну… не познакомились раньше, при других обстоятельствах, – Женя кивком обвел больничную палату.

Сашина мама согласно кивнула.

– Спасибо! Ох сколько я с этим сокровищем боролась в свое время, да, Сашуль? – она перебирала Сашины пальцы – только сейчас Женя заметил, что руки Сашиной мамы были сухие и безжизненные.

– Вы только вместе держитесь, ладно? – ее губы задрожали. – Можете… можете…

Было видно, что слова даются ей с трудом…

– Можете потом с Женей у меня жить.

Женя молчал. Он не знал, что говорить в такие минуты.

Сказать «Ну что вы такое говорите?» – глупо. То же самое касается и «все будет хорошо», «крепитесь», и еще кучи других фраз, которые сейчас казались пустыми и неуместными.

Как-то Женя уже был в подобной ситуации – когда у него умерла бабушка. Скорая долго ехала, да и ее приезд уже вряд ли бы что-то решил.

Хотя только позавчера они работали в саду. Вернее, работала бабушка, Женя же от нечего делать кидал вишней в забор. Если сильно размахнуться, она разбивалась об забор красивой пунцовой кляксой.

У старшего же поколения была особая связь с садом. Только они находили романтику в том, чтобы, согнувшись под 90 градусов, сканировать землю на предмет сорняков. В сад она ездила даже тогда, когда работала. Переоделась дома – и в путь. Освободиться в пятницу пораньше с одной работы, чтобы продолжить работать в саду – это вовсе не пятый круг ада по Данте, а обычные пенсионерские будни.

Что касается сорняков, то новые технологии в виде электрической газонокосилки бабушка не признавала. Мама только зря выкинула деньги на распродаже. Бабушка предпочитала сражаться с сорняками один на один и голыми руками. Вернее, одна выходила бабушка, сорняки же, как и любые порядочные злодеи, приходили не одни и набрасывались на нее со всех сторон.

Они с мамой приехали, когда бабушка лежала в темной гостиной и почему-то не узнавала своего мужа.

Дедушка сидел перед ней, держа за руку, и разговаривал как с ребенком. Женя даже помнил, что именно он ей говорил – начал он с рассказа о том, как они, молодые, окончив университет, поехали на поезде в Адлер и там в первый день потеряли ее сумку.

Рассказывал, как стояли в пробке и опаздывали в загс.

Рассказывал, как пятилетняя мама потерялась в детском лагере, и они поехали ее искать. На том моменте подключилась мама – сев рядом, она продолжила, как в шестом и седьмом классе, пока их, родителей, не было дома, решила сделать бабушке приятное, погладив ее летнее платье. А в итоге прожгла в нем треугольную дыру, и вместе с платьем – постеленный недавно дорогой линолеум, за которым Женин дедушка ездил чуть ли не в другой город.

Бабушка с большим вниманием слушала эту повесть о своей жизни, но было непонятно, слушала ли она ее с вниманием человека, вспоминающего пережитые моменты, или она уже ничего не помнила и просто слушала – как пересказ фильма, который не смотрела.

Широко открыв глаза, она жадно переводила взгляд с мамы на дедушку, как будто стараясь на них насмотреться. Женя помнил, что ослабевшей рукой она взяла дочь за рукав кофты и пыталась что-то сказать – но губы уже ее не слушались. Она просто перебирала пальцами по ее манжету и молчала.

На кресле рядом с кроватью лежали носки, которые она вязала утром. Вся семья уже посмеивалась над этим ее хобби и говорила, что столько носков им никогда не сносить. А шерстяные так и вообще надевать некуда – с ними нога упорно не помещалась в ботинок. Но бабушка не унималась. Свое вязание она мотивировала тем, что тренирует мелкую моторику рук. Но все знали, что, как и любая бабушка, она считала иммунитет своего семейства никудышным, а их самих – беззаботными балбесами, которых хлебом не корми, дай выбежать босыми ногами в снег и заработать ангину. Она всегда оставляла носки в прихожей, у двери – а то про них обязательно бы забыли.

Каждой новой партией своих вязанных творений она пыталась защитить их от всех простуд, ОРВИ и холодных линолеумов мира.

А еще он помнил, как все это время стоял рядом и молча гладил бабушкино плечо, давя внутри свои слезы и пытаясь сказать хоть несколько слов, чтобы ее подбодрить. Но как подбодрить умирающего человека? Женя стоял чуть не плача, но так и ничего не сказал.

Через полчаса бабушка умерла. Лифт был сломан, и поднявшийся пешком врач с фельдшером шумно дышали в прихожей. Особенно тучный фельдшер – он постоянно промокал лоб платком, а его носки были мокрые и пахли немытыми ногами.

А Женя так и не понял, знала ли вообще бабушка, что он был с ней в этой комнате.

А ведь и он столько всего мог вспомнить. Как они с одноклассником сбежали с уроков, пошли в магазин за чипсами и газировкой и наткнулись там на бабушку, покупающую мясо для борща. Попало в тот день ему хорошо.

Или как они купили с бабушкой в супермаркете большой арбуз, не дождались трамвая и решили пойти домой пешком. Бабушка еще тогда ему сказала, что арбуз – это ягода, и он всю дорогу переспрашивал, думая, что она шутит.

Женины руки ныли, но он героически нес эту гигантскую полосатую ягоду с хвостиком – и уронил буквально перед самым домом. С глухим треском красная мякоть брызнула на его белые шорты.

Женя тогда оторопел, ожидая услышать крик и упреки в криворукости, но бабушка, улыбнувшись, заговорщицки предложила Жене сказать маме с дедом, что арбуз они так не купили – мол, магазинные на вкус совсем не те, а завтра они лучше съездят на рынок.

Он мог вспомнить и рассказать и другие истории. Но не рассказал. Последние года три бабушка боялась инсульта. Делала зарядку, решала кроссворды и судоку. Села на диету. Запоминала ряды трехзначных чисел. Пересказывала сама себе увиденную час назад передачу.

Но он пришел – как будто в насмешку, что все ее старания были безрезультатны.

Женя поднял глаза. Рука Сашиной мамы была от него в полуметре. Надо было только слегка привстать и на несколько секунд ее коснуться. Женя придвинул стул на несколько сантиметров ближе.

От сложенных на коленях ладоней на джинах остались два мокрых отпечатка.

Женя потянулся к койке. Осталось просто вытянуть руку, и он ее коснется.

Громко вздохнув, Сашина мама стала вытирать выступившие слезы.

Женя слегка отпрянул от неожиданности.

Вытерев остатки слез, Сашина мама вернула руки на место, а через секунду убрала их под одеяло.

Из коридора донесся шум железной тележки на колесиках. Зашла медсестра.

– Юлия Вадимовна, обед.

Женя растерянно смотрел на въезжающую тележку с аскетичными двумя кусочками хлеба, гречневой кашей и разбавленным чаем в стеклянном стакане.

– Как танцы твои? – Сашина мама гладила дочь по руке.

– Да, мы с девчонками снимем видео завтра. Я тебе покажу.

«Как же ты не вовремя, – подумал Женя, переводя взгляд на медсестру. – Почему именно сейчас?»

Саша уже обнимала маму на прощание.

Женя старался сохранять самообладание, но его трясло. Шансы стремительно уменьшались.

– Мамуля, мы пойдем. Рада тебя была видеть. Я еще к тебе забегу завтра. – Саша встала и надела на плечо сумку.

Женя поднялся следом на ватных ногах.

Сашина мама лежала под одеялом, из-под которого виднелись края ключиц. Они уже полностью прорисовывались на ее худом теле и вместо присущего им изящества они неестественно выпирали, напоминая грудную клетку.

Женя подошел к койке с умирающей женщиной.

Улыбка пропала с ее лица – сделав большой вдох, она начала кашлять. Резкий непрекращающийся звук эхом отражался от стен больничной палаты.

Казалось, этот приступ кашля не закончится и перейдет в рвоту.