Хоупфул

Женя поднял глаза на часы. Полночь. Приглушенный стук секундной стрелки настенных часов. Пора.

Он зашел в туалет. Голова кружилась, ноги были ватные. Женя бросил взгляд в зеркало.

С осунувшимся лицом, впалыми щеками и кругами под глазами, в своем белом халате он был похож на плохого аниматора, играющего привидение на детском утреннике. Невыспавшееся и уставшее от детских криков приведение, неумело делающее вид, что не может никого поймать из визжащей детворы.

Женя зашел в кабинку, закрыл щеколду и встал на колени. Утренний кофе и две ложки макарон, которые он с трудом заставил себя съесть в обед, вышли из него сразу. Несколько контрольных рвотных спазмов убедили организм, что желудок был пуст.

Женя сел, облокотившись на унитаз. Он чувствовал, как на лбу пульсировала проступившая вена. С нижней губы свисала липкая нитка слюны.

От напряжения в глазах стояли слезы.

Женя вышел из туалета и подошел к раковине. Умывшись холодной водой, он рвано выдернул несколько бумажных полотенец и вытер лицо, после чего вернулся в кабинку. Дело было не закончено.

Опустив сидушку, Женя закрыл шпингалет.

Запустив руку во внутренний карман халата, он вытащил шприц и несколько бутыльков с серыми пробками.

Руки ходили ходуном так, будто его трясли за плечи. Бутыльки, выпав из рук, уже было почти выкатились из кабинки, но Женя успел их остановить.

Поставив их перед собой, он взял одну и проткнул шприцом серую крышку.

Бесцветная жидкость поднималась вверх по шприцу. Когда уровень достиг второго деления, Женя аккуратно поставил бутылек на пол.

Женя знал, как действует морфин. На первом курсе он даже писал доклад о зависимостях, в том числе о «солдатской болезни», которой страдали немецкие солдаты, им злоупотребляющие.

Пытаясь совладать с дыханием, Женя закатал рукав халата.

Кожа рук казалась мертвенно-бледной.

– Блять… – зажмурился Женя.

Сделав глубокий вдох, он аккуратно прицелился.

Резкая боль означала то, что игла не попала в вену.

Сжав зубы, Женя отдернул руку, прицелился еще раз.

Лоб покрылся холодной испариной. Тошнота подступала к горлу.

Женя глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем повторить. Во второй раз у него получилось.

Мягко надавливая на поршень, Женя смотрел, как прозрачная жидкость постепенно покидала пластиковый цилиндр.

Готово. Женя положил пустой шприц рядом с унитазом. В ушах стоял шум, будто где-то рядом дул сильный ветер.

Он встал. Ноги едва слушались. Щиколотку от напряжения свело судорогой.

Женя открыл щеколду и вышел.

Покидая туалет, он старался не смотреть на свое отражение – запоминать себя таким – худым, побледневшим и с паникой в глазах – ему совсем не хотелось. А еще он боялся пожалеть себя и передумать.

Женя подошел к лифту.

Он знал, куда ему надо.

Треснувшая от времени и бесчисленных торопливых нажатий кнопка лифта, через которую проглядывал светодиод, загорелась тусклым светом после нажатия.

Лифт натужно загудел. В тишине больницы звук казался оглушительным.

Женя чувствовал, что морфин начинает действовать. По всему телу распространилось приятное тепло, шум в ушах прошел вместе с паникой и бешеным сердцебиением. От него остался лишь легкий и приятный трепет. Запахнув халат, который на ощупь стал казаться шелковым, с рассеянной улыбкой Женя смотрел на желтый огонек кнопки.

Двери с лязгом открылись.

Женя вошел. Свет, казалось, выжигал глаза – настолько он казался ярким. Хотелось обратно, в густую и обволакивающую темноту.

Прищурившись и нажав цифру 8, Женя облокотился на поручень и достал из кармана наушники. Они смотались в один сплошной ком, но морфий превратил это неудобство в игру – внимательно разглядывая места сплетения, Женя увлеченно распутывал узлы. Предвкушающая улыбка застыла на его лице – как у ребенка, развязывающего ленту на долгожданном подарке.

Двери лифта открылись. Не поднимая глаз и продолжая распутывать наушники, Женя вышел.

Он подошел к подоконнику. На секунду он забыл, зачем он пришел сюда, но проморгавшись, пришел в себя.

Морфин уже подействовал полностью – во всяком случае, то, что собирался сделать Женя, уже не казалось ему таким пугающим.

Вставив наушники в уши, Женя подключил их к телефону.

Открыл плей-лист.

Adele – Hello

…Hello. Its me. Женя закрыл глаза. Песня, которую он слышал много раз, казалось, звучала совсем по-другому. Как будто только сейчас он услышал ее по-настоящему.

– Hello from the outside. На секунду ему показалось, что музыка играет не в наушниках, а в больнице. Громко, но не оглушающе, отражаясь от коридорных стен и проникая в каждый уголок. Он отчетливо слышал фоновые отголоски хора. Слышал звучание каждой струны, каждую клавишу пианино.

Жене очень хотелось подпеть, стать частью происходящего. Но взять высокие ноты у него не получалось, поэтому он беззвучно шевелил губами в такт, боясь сфальшивить и испортить идиллическую красоту.

По щекам побежали слезы эйфории.

…At least I have – проносилось по всей больнице.

Женя был уверен, что он никогда не слышал ничего прекраснее. Ему казалось, что он находится посреди огромного органного зала, куда его постоянно водили в детстве.

Казалось, что песня посвящена ему. Ему, стоящему в темном углу с бледным и осунувшимся лицом.

Открыв глаза, Женя сделал глубокий вдох. На лице застыла блаженная улыбка. Он был готов.

В палате стояла тишина. Беззвучно прикрыв дверь, Женя снял туфли, чтобы не издавать шума при ходьбе. Он бесшумно подошел к первой койке и аккуратно заглянул в лицо спящей. Женщина мерно и даже несколько умиротворенно сопела, лежа на спине. Женя аккуратно взял ее за руку. Рука казалась теплой, чуть шершавой и очень приятной на ощупь. Ее не хотелось отпускать, хотелось гладить и перебирать пальцы. Наверное, сказывалась морфийная эйфория. Он даже хотел, чтобы женщина проснулась – он бы ее успокоил и уверил бы ее, что она в безопасности. Но поддаваться порыву было нельзя.

Женя бережно положил ее руку на одеяло и подошел к следующей койке.

Девушка с обесцвеченными бровями и мышиного цвета волосами.

Ее тонкие, будто мальчишечьи запястья были увиты фенечками и браслетами.

Пожилая женщина с немолодым, но ухоженным лицом. На изголовье тумбочки – садоводческие журналы.

Женя прислушался к своим ощущениям. Сердце учащенно билось, ладони вспотели. В остальном же ощущалась легкость и приятная нега.

Взяв туфли, он аккуратно вышел из палаты.

Вторая дверь отозвалась скрипом, заминая выбившийся из-под нее линолеум.

Мужчина с усами, похожий на циркового атлета из цирка 40-х годов. Его большая ладонь с широко расставленными пальцами лежала на груди, вторая рука была заправлена куда-то под подушку. Женя аккуратно взял его за ладонь – получилось обхватить только большой, указательный и средний пальцы.

Досчитав до 10, Женя двинулся к следующей койке.

Коренастый молодой парень с короткой стрижкой, судя по ломаным ушам – занимался или занимается борьбой. Спортивная куртка Bosco небрежно висела на стуле, почти сползая на пол.

Женя аккуратно смотрел под ноги, боясь споткнуться.

Лоснящийся светловолосый мужчина в халате. Узкие, слегка недовольно поджатые губы – наверное, засыпая, жаловался на неудобства больницы. Бордовый халат придавал его виду аристократичность.

Храпящий лысый мужчина с пухлыми губами и покатым лбом. Одеяло скаталось где-то в районе колен. Тумбочка усеяна целлофановыми пакетами.

Убедившись, что он не забыл ни про кого, Женя бесшумно прикрыл за собой дверь. Опираясь рукой о стену, он небрежно надевал ботинки, стаптывая задники.

Женя прошел по тускло освещенному коридору и, подойдя к двери, дернул за ручку.

Дверь с пожелтевшей табличкой «Реанимация», скрипя, тяжело закрылась за Жениной спиной, будто не хотела пускать человека, пришедшего на своих двоих.

Войдя, Женя окинул глазами палату. Пахло лекарствами, спиртом и смертью. Жене казалось, что он научился улавливать ее запах – стойкий и всепроникающий.

Он развернул вырванный из журнала лист.

Перелом костей основания черепа.

Внутримозговые гематомы.

Сотрясение спинного мозга.

Мн. переломы ребер с повреждением легкого.

Судя по всему, почерк Настин.

Женя подошел к первой койке и приподнял покрывало. На ней лежала женщина лет 35, может 40 – в таком состоянии, как у нее, определить возраст становится трудно. Ее можно было даже принять за спящую, но ее выдавали неестественность лица, впалые щеки и узкие бледные полоски сжатых губ.

Женя аккуратно, будто боясь разбудить, указательным и большим пальцем приподнял накрывающую ее простыню.

Ее руки были сложены замком. Женя аккуратно взял ее за ладонь.

1, 2, 3, 4, 5… – считал он про себя.

Досчитав до 10, он аккуратно положил руку вдоль тела и накрыл женщину простыней.

На второй койке, уже без покрывала, лежал коренастый пожилой мужчина со строгими чертами лица. В отличие от женщины, он был укутан проводами и трубками. Интубационная трубка аппарата ИВЛ торчала изо рта, напоминая отвратительную соломинку для коктейлей. Почему-то не хотелось его разбудить, хотя учитывая его состояние, это было невозможно.

Из-под покрывала торчали босые ноги. Жене вспомнился проход в плацкартном вагоне – там тоже длины покрывал и полки хватало как раз до ступни, и возвращаясь от туалета до своего места, ему приходилось прижиматься к окнам, чтобы не быть задетым чьей-нибудь пяткой.

Разрыв жел-ка.

Перетонит?

Ушиб легкого и сердца.

??

Судя по неуверенной интонации записки и размашистому почерку, писал Макс.

Женя подошел к лежащему мужчине и аккуратно сжал его морщинистую ладонь.

…At least I can say that Ive tried

…7, 8, 9, 10.

Ему показалось, что земля уходит из-под ног. В глазах зачернели мушки, лицо обдало огнем.

Третья койка. Молодой парень. Школьник. Большую часть лица не видно из-за бинтов. Над верхней губой чернели пробивающиеся усики. Наверно, класс девятый или десятый. Хотя на вид скорее седьмой.

Контузионный очаг в обеих лобных долях.

Повреждение затылочной и теменной доли.

Кровотечение брюшной полости.

Опять Настя. Вот сразу видно профессионала. Все четко и по полочкам.

Женя аккуратно взял его за ладонь – чуть пухлую и с обкусанными ногтями. Предплечье до самого локтя было испещрено ватками, обмотанными марлей. Сколько же ему сделали инъекций?

Низко гудел аппарат НДА. Этот был какой-то немецкий, почти бесшумный.

– …8, 9, 10, – шепотом проговаривал он.

Он почувствовал, как сердцебиение участилось.

…To tell you Im sorry, for everything that Ive done

Женины ноги подкосились. Разжав ладонь, он рухнул рядом с кушеткой. По телу пробежала волна судорог. С трудом он перевернулся на четвереньки. Глядя на пол под собой, ему казалось, что он стремительно от него удаляется. Тело скрутили рвотные рефлексы. Наушники, выпав из ушей, тихо шумели на полу.

Закрыв глаза, Женя сделал три глубоких вдоха.

– Надо успокоиться… Надо… надо успокоиться… Надо, – повторял он.

В кармане халата он нащупал упаковку трамадола. С большими усилиями он выдавил три пятидесятимиллиграммовые таблетки. Проглотить не получалось – таблетки прилипали к сухому языку и застревали в горле. Женя с хрустом их раскусил – из-за онемевшего неба он почти не чувствовал горечи.

Ногой он пододвинул к себе наушники. Вставил в уши. Эйфория ушла, и казавшийся волшебным полчаса назад, сейчас голос Адель резко отдавался в барабанных перепонках, заставив Женю поморщиться и убрать наушники в карман. Голову будто сдавливали пневматическим прессом.

– Надо вставать. Давай, соберись, – сказал он себе.

С трудом поднявшись на ноги, он подошел к двери.

Напоследок он обернулся и окинул взглядом палату.

Три фигуры все так же неподвижно лежали на своих койках, Женя глубоко вдохнул воздух.

Смертью больше не пахло.

Дернув дверную ручку, Женя застыл – боковым зрением он заметил стоящего в палате человека.

Совсем еще молодой парень в белом халате. Он испуганно смотрел на Женю. Женя удивленно моргал, пытаясь понять, как он его не заметил раньше. Оба они, переминаясь с ноги на ногу, не решались заговорить. Сутулый и с красными глазами, рассеянно глядящий в пол, парень был похож на потерявшегося ребенка, готового вот-вот зареветь. Спутанные кудри торчали во все стороны.

Желая разрядить обстановку, Женя широко улыбнулся – хотя скорее его улыбка походила на гримасу – и сделал шаг вперед.

В ответ парень облегченно улыбнулся и шагнул навстречу с видом, будто он и сам хотел сделать первый шаг, но, не будучи уверенным во взаимности, только и ждал каких-то признаков дружелюбия.

– Евгений, – улыбаясь, Женя протянул руку. – Можно Женя.

Парень, улыбаясь, протянул руку в ответ.

– А что ты здесь?.. – не успел спросить Женя, как вытянутая для приветствия рука со звоном уперлась в стекло.

Женя вздрогнул. Парень напротив тоже опешил. Протянутая рука дрожала. Через несколько секунд на лице парня появилась гримаса ужаса. Он отпрянул.

Следом отшатнулся и Женя.

Пыльное зеркало звенело, чуть покачиваясь.

Женя с каким-то непонятным ему чувством смотрел на свое отражение.

Тщедушный парнишка со слегка оттопыренными ушами. На щеках краснели созвездия прыщей.

Женя выходил из палаты. Он очень хотел пить.

А еще хотелось кофе. Не обжигающего, а теплого. Теплого и только что помолотого. Зернового кофе. Чуть крепче обычного. Такого, как он делал дома на кухне.

Прищурившись, Женя увидел силуэт кофейного аппарата в конце коридора.

Старательно глядя под ноги и контролируя каждый шаг, Женя шел по коридору. «Поднимаю ногу, ставлю», – шепотом он отмерял свои действия. Он походил на космонавта, который, борясь с гравитацией, шел по поверхности Луны.

«Возьму капучино, – думал он. – Да, с молоком. Стаканчики маленькие, так что возьму два сразу. Даже с сахаром возьму».

В поисках мелочи Женя запустил руку в карман – пальцы не слушались и были как будто из пластилина.

Кофейный аппарат был уже совсем рядом. Жене казалось, что он уже ощущает теплый, обволакивающий кофейный запах.

«Выпью кофе, – успокаивающе говорил он себе, обеими руками доставая из узкого кармана пригоршню купюр с монетами. – Два стаканчика… А… Потом… Позвоню».

Падая, Женя смотрел, как выпавшие из разжатой ладони монетки, переливаясь и звеня, катятся во все стороны. Прямо как из разбитой копилки, которую нетерпеливый ребенок разбил уже на третий день. Одна из них, докатившись до лестничного пролета, весело запрыгала вниз по ступенькам.

Женя не пытался встать – он знал, что не получится.

Ему не было больно, хотя падая, он сильно ударился лицом о холодный больничный кафель. Уголками глаз он смотрел на торопливо образующуюся под щекой лужицу крови, стекающую из разбитого носа.

Лежа вниз лицом на грязном и пахнущем хлоркой полу, как брошенная гуттаперчевая кукла, он чувствовал себя в самом комфортном месте, которое вообще мог бы себе представить. Ему казалось, что теплые руки бережно обволакивают его в шелковые простыни. Начав с ног, они медленно поднимались все выше и выше – и вот уже дошли до плеч. Он старался не дышать и не шевелиться, чтобы не помешать им каким-нибудь неуместным судорожным движением.

Монетка закончила свой путь по ступенькам и, покрутившись на ребре, затихла где-то внизу. Стояла тишина.

«Прости, дед. Этим летом я снова не заговорю по-английски. Но следующим – обещаю».

Женя улыбнулся и закрыл глаза. Он был счастлив. Да и кофе уже расхотелось.

***

Саша посмотрела на часы – без пятнадцати восемь. Она с надеждой схватила лежащий на тумбочке телефон. Кроме рекламы кредитной карты, пришедшей почему-то так рано в выходной, сообщений и звонков не было.

Долгие десять гудков.

– Пожалуйста, позвоните позже. Абонент не отвечает.

Положив телефон обратно на тумбочку, Саша взяла лежащего в ногах кота и крепко прижала к себе.

Держа его на груди, она одной рукой раскрыла шторы и босиком вышла на балкон.

Свежий воздух приятно обдал голые плечи. Екатеринбург уже жил утренней суетой – всюду сигналили машины, хлопали двери подъездов. От вчерашнего дождя, казалось, не осталось и следа, кроме нескольких луж, высыхающих на тротуаре.

Задумчиво покачивая кота на руках, Саша смотрела вдаль. Солнце, уже успевшее подняться на удивление высоко, погоняло остатки сна у снующих внизу людей.

В город наконец пришел первый теплый день.